Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
История хористки и похищение ⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 4
Была поздняя осень, когда хористка покинула Балаганчик и отправилась на поиски своего счастья. Полгода, обходя город за городом, исходя все дороги, она искала приюта и понимание, но молодую бедную женщину гнали отовсюду, а если и жалели, то оставляли всего на одну ночь, вместо платы заставляя вымыть пол или лестницу, а то и подмести двор. Она родила сына в овраге, под вой ветра, недалеко от небольшой горной деревни. Проезжавший мимо на телеге местный староста оказался человеком добрым – он забрал её к себе, дал комнату на втором этаже, где она отогрелась, успокоилась, и уже спустя неделю стала учить деревенских детей музыке. Она назвала сына Никколо (в честь великого Паганини). Мальчик рос спокойным, никогда не изводил ей душу плачем, наоборот: всегда улыбался и, лежа в колыбели, что-то пытался петь целыми днями. А по ночам ему пела мать: – На шестках сидят в ночи Удалые скрипачи. Держат тонкие смычки крошки малые – сверчки… А смычки – блестящие! Прямо настоящие! А смычки – от ёлки тонкие иголки…
Весной староста с селянами выстроили ей дом у подножия горы, и счастье не покидало её целых три года. И казалось: жизнь этой дружной маленькой семьи наконец-то обрела покой. Так казалось. Так хотелось… Но вот однажды…
…Это случилось под вечер. У хористки была репетиция в сельской школе, а Никколо сидел у камина и слушал песню сверчка. Он уже не раз оставался в доме один. Да и разве сельский мальчишка боится чего-нибудь на свете? Живя рядом с лесом, он научился понимать его язык. – С добрым утром! – шелестел ему Лес весенней листвой. – Расти большой! – пела ему коноплянка. – Будь счастлив! – трубил из чащи олень. Дверь их дома, как и по всей деревне, почти никогда не запиралась и, сквозь свиристенье сверчка, он услышал чьи-то шаги на крыльце. – Мама! – радостно бросился к двери мальчик. Но на пороге стоял высокий незнакомый мужчина, одетый в чёрный костюм и чёрный плащ, опершись на тяжелую трость. – Здравствуй, Никколо! – сказал Незнакомец. – Я пришёл за тобой. – Он протянул к нему руки и пристально глянул в глаза ребенку. Ничего прежде не боящийся мальчик, вдруг затрепетал, как лист на ветру. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но не смог – он словно онемел и прирос к полу. Незнакомец, как бы зная, что в доме больше никого нет, уверенно подошёл к Никколо, цепко взял за шиворот и повёл за собой. На крыльце поднял его на руки, и они взлетели в звёздное небо.
Пролетая над ущельем, Незнакомец злобно усмехнулся и, почти без усилий оторвав от себя судорожно вцепившегося ребенка, бросил его в глубокую пропасть. Опустившись затем у края ущелья, Незнакомец прислушался: ни крика, ни плача. Он удовлетворенно облизнул сухие губы и – пропал. Мать вернулась совсем скоро. Какая-то тревога гнала её домой. Взбежав по скрипучему крыльцу в распахнутую настежь дверь, она пронеслась по всему дому, но сына нигде не было. – Никко! – кричала она. Угасали поленья в камине, где-то тоскливо поскрипывал сверчок. Сын не отзывался. – Никко, ты где прячешься?! – дрожал её голос, дрожали руки и колени. – Никко! Она выбежала в ночной сад, обогнула дом. Голые ветви яблонь постукивали по крыше. – Никколо!.. Никого… Она побежала в деревню, стучась в окна и двери... Лаяли проснувшиеся собаки, зажигались в домах свечи. Все бросились на поиски малыша. Когда уже за полночь староста возвращался домой, везя в телеге поленницу дров, он с удивленьем увидел у деревенской околицы зажжённые факелы и фонари. С нехорошим предчувствием подъехал поближе и узнал горестную весть. На мать было страшно смотреть: всегда красивая и стройная, с непременной улыбкой, – сейчас, в отсвете фонарей, она выглядела вмиг постаревшей. Женщины плакали вместе с ней, но ничем не могли помочь. На все вопросы, она бормотала только одно: – Никколо! Его украли! Никко! Где ты, сынок?! Староста крепко держал женщину за руку, пытаясь успокоить, хотя и сам не мог совладать с собой. – Ах, Никко, Никко! – шептали его губы. Несколько дней пролежала хористка без памяти, а если и пробуждалась на миг, то с почерневших губ срывалось одно только слово: «Никколо!» – Она и впрямь обезумела вконец. В лечебницу её повез сам староста – небритый, с угасшим взглядом, ничего не видящий вокруг. А после, взяв свору охотничьих собак, он исходил с соседями все тропы в округе. Ни следа… Который раз простучал он каждый уголок чердака и подвала, спустился даже в печную трубу, звал мальчика, кричал ему – ни звука в ответ…
А спустя день, когда он поехал навестить хористку, – то узнал, что она сбежала, и где теперь – никто не знает. Ещё несколько дней староста изъездил все дороги, а потом прекратил поиски – хористка пропала так же, как и её сын.
Но она не пропала – она сбежала, чтобы найти своего Никколо. Прошёл месяц, другой, закончился один год и начался новый. Потом и он пролетел двенадцатикрылой птицей, за ним – ещё, и ещё, а она все искала сына и верила, что найдёт. В скитаниях несчастная женщина забыла: кто она и откуда, но имя сына осталось в материнском сердце навсегда. Однажды хористка встретила в пути цыган. Они приняли несчастную в свой табор, и были уверены, что рядом с ними – старуха: так побелели её волосы, так покрылось её лицо морщинами. Ей было хорошо у них. Она приняла чужие песни и обычаи, заботы и радости, и даже чувствовала себя частью этой весёлой и шумной семьи. Её научили находить целебные травы, распознавать ядовитые цветы, лечить заговором, угадывать судьбу. Она выкормила петуха, песни которого, по древнему преданию, – приносили счастье. И где бы она ни была, куда ни ходила, всегда на её руках был петух Рома. А её с тех пор так и прозвали: Женщина-с-петухом… Никто не спрашивал о её прошлом, а если б даже она захотела рассказать о своей жизни, то не смогла бы вспомнить: кто она и откуда. Лишь имя Никколо осталось в разбитом материнском сердце…
…Теперь, на городской площади, когда Мелодия скрипача возвратила хористке память, к ней вернулись и годы, которые, казалось, были потеряны навсегда. – Анна! – окликнул ее изумлённый Ленард. – Ты ли это?!.. – Я, – ответила рыжеволосая красавица. – А это – ты… И твоя дочь, – кивнула она на Марию. – Мне рассказал о ней Снегирь. – Тут она обернулась к подмосткам, где столпилась вся площадь, восторженно аплодируя скрипачу: – А это – мой сын Никколо! – Его зовут Антон! – возразила Мария, вскакивая на ноги. – Не так важно его имя, как то, что он жив! – согласилась Анна. Ленард вытаращил глаза: – Погоди! Постой!.. Ты сказала, что скрипач – твой сын?! Значит… и мой?! Она кивнула: – Ты не знал об этом… А я не догадывалась, что мой сын – музыкант!.. Только медальон, что надела ему при рождении, раскрыл эту тайну. Мария с ужасом слышала весь разговор: если Антон – сын её отца, значит, он её брат! А их любовь?.. Как она сможет жить без него?.. Её голова закружилась, ноги подкосились, и Мария упала на руки Снегиря. – Прости, – виновато пробормотал он. – Но в этом нет моей вины. – Это вина моя! – воскликнул Ленард. – Чтобы столько лет мой сын проходил бродягой, а его мать прожила цыганкой!.. Нет мне прощенья! – Бедная невеста! – сказал Снегирь, приводя в чувство Марию. – Почему?! – удивился Ленард. – Потому что их свадьбе уже не быть, – грустно признался Снегирь. – Она состоится, – улыбнулся Ленард сквозь слёзы. – Это невозможно, – чуть слышно произнесла Мария. – Как невозможно? Очень даже возможно! – уверил он её. – Свадьба между братом и сестрой? – усмехнулась Анна. Бургомистр ничего не успел им ответить: пиротехники чиркнули спичками, сухой порох вспыхнул, и разноцветные огни фейерверка взлетели ввысь под марш духового оркестра, осветив всех горожан, весь город, опалив облака и разлетевшись во все стороны на миллионы искр.
Горожане, как зачарованные, любовались удивительным зрелищем. Но в это мгновенье из огня и дыма появился Вольнор. На глазах изумлённой публики он стал расти, расти, расти, – пока не превратился в великана с горящими очами. Вместо волос на его голове шевелились змеи. Площадь ахнула и замолкла от ужаса. Его появление было внезапным. Маг и Чародей больше не прятался за маской благопристойности: приближалось его время – Время Зверя и Время Тьмы. Вольнор нагнулся к толпе, сбившейся от страха в кучу, и длинными костлявыми руками выхватил у Снегиря бездыханную Марию, словно приглянувшуюся игрушку. Затем высмотрел у себя под ногами скрипача и произнес: – Если захочешь её увидеть – милости прошу сегодня до полуночи на заброшенное кладбище. Он захохотал громовым смехом и поднял руки, почти касаясь облаков. С неба ударила молния, и у его ног вспыхнул яркий огонь. Белый и Чёрный неожиданно для всех превратились в огромных волков. – У-уу! – завыл Белый, будто тысячи ветров дунули в одну трубу. – Угу-уу! – подхватил Черный, словно тысячи вьюг взвыли следом. И вместе с Князем и похищенной Марией пропали с площади… Ещё с минуту после их исчезновения горожане были словно пригвождены к мостовой. Никто не мог пошевелить и пальцем. Но вот они очнулись, и стали в панике разбегаться. Долгое время стоял в воздухе запах гари и серы. Лишь четверо не покинули площадь. Снегирь обнял Антона: – Я с тобою, друг! – Нет! Я не пущу! – встала между ними Анна. – Столько лет искать сына, чтобы вновь потерять его! – Что говорит эта женщина?! – спросил Антон. – Лишь то, что ты – её сын, а она – твоя мать! – ответил Снегирь. – Правда, Никко! – устало улыбнулась Анна. – Я искала тебя всю жизнь. – Мама?!.. – удивленно и чуть недоверчиво спросил Антон. – Неужели это… правда?.. «Сынок, это я, вспомни!..» – умоляли её глаза. – Но почему «Никко»?! – спросил он. – Я не Никко! Я – Антон! – Ты – Никколо, мой мальчик!.. Взгляни на медальон… «На шестках сидят в ночи удалые скрипачи…» – донёсся из Детства тот же голос, который он слышал сейчас. Нежный голос и это имя напомнили ему то, что почти забылось: материнский дом, скрип колыбели и песня сверчка… – Мама! – воскликнул Антон. – Это ты! – И обнял её, как маленькую, в то же время, словно пытаясь найти у неё защиты. Ему вдруг захотелось вновь стать ребёнком, заснуть, забыться, чтобы открыть глаза – и всё плохое сгинуло навсегда!
Но стоны Бургомистра возвратили к реальности. Ленард казался обезумевшим от горя. – Что же делать?.. Как быть?.. – бормотал он невидящими глазами. – Дочь моя! Сын мой! Дети мои!.. – Я спасу её, – успокаивал его Антон. – Я готов на всё, чтобы спасти мою невесту! Снегирь взглянул на Анну, затем на Бургомистра и произнёс: – Мужайся, брат! Она никогда не будет твоей женой… Господин Бургомистр – твой отец. – Что?! – вскричал потрясённый скрипач, обернувшись к матери. – Это правда?! Анна печально кивнула в ответ. Антон схватился за голову. – Ах, нет-нет! – замахал руками Ленард. – Всё совсем не так!.. Ее мать Луиза – моя покойная жена, – стал объяснять он, – перед смертью оставила записку… Где же она?.. – Бургомистр стал рыться в карманах, как вдруг неведомая сила закружила его над землёй и унесла в сторону Замка. И тут же стал подниматься разбуженный ветер, и начали гаснуть звёзды: одна за другой. – Надо спешить, я должен спасти Марию… – сказал Антон матери и горько добавил. – Даже если она и не будет моей женой. – Нам и впрямь пора идти, – сказал Анне Снегирь. – Ваш сын никогда не был трусом. – Ступайте, – ответила Анна. – И хоть сердце говорит: «нет» – губы шепчут: «да». Да благословит вас Небо!.. Я буду молиться за вас обоих!
ШАБАШ
Приближалась полночь тридцатого апреля – ночи, которую в народе прозвали Вальпургиевой. Святая Вальпургия, как ни странно, не имела ни малейшего отношения ко всей этой чертовщине. Но это и не было простым совпадением: назло Святой Церкви, в день возведения Вальпургии в святые, бесы стали отмечать Праздник Злых Сил. Часы на башне Замка пробили одиннадцать раз. Оставался один лишь час до наступления страшных событий, которые из года в год, в последний день апреля, свершались на древнем кладбище за Замком. Именно сюда, на кладбищенскую гору, слетались из многих мест Земли бесовские силы. А на кладбище уже начиналось что-то особенное. Несмотря на тихую ясную погоду вокруг Замка, за провалившейся в землю оградой кладбища, стал подниматься свистящий ветер, трёхсотлетние дубы раскачивались так, словно тысячи невидимых труб дули в неистовой силе. Тяжёлые глухие стоны доносились из-под земли, а накренившиеся в разные стороны обветренные могильные плиты заходили ходуном. Даже стая кладбищенских ворон, раскаркавшись в темноте, летела прочь от ужасного места. По занесённым пожухлыми листьями дорожкам кладбища, носились огненные столбы, колеса, светящиеся клубки сена. Это слетались на свой праздник злые духи. Из заросших крапивой и чертополохом могил, сквозь треснувшие стены склепов, высовывались чьи-то истлевшие руки, и скрюченными костяшками пальцем манили к себе. Трещали ветки осин, на которых раскачивались и хохотали беззубыми ртами полулюди, полускелеты – те, кто когда-то стал висельником.
Прямо из воздуха, а точнее – из ничего появились инкубы и суккубы – бесы в виде мужчин и женщин. Они галантно кланялись друг дружке, предвкушая бурную сатанинскую ночь. Уродливые чудища с огнедышащими змеиными головами садились на землю, опалив жарким огнём мокрые ветки непроходимых колючих кустов. Невесть откуда, выползали огромные скорпионы, грозя ядовитыми жалами, выпрыгивали жабы с бородавчатыми ожерельями вокруг жирных шей, выбегали мохнатые крысы, величиной с гиену. Все они возбуждённо дышали, глядя на огонь и жадно вдыхая клубы серного дыма. Небольшое пространство забытого кладбища заполняли оборотни и фавны, феи и сатиры, кикиморы и эльфы, гномы, призраки, привидения, упыри и вампиры, лешие и колдуны, ведьмы и домовые. Вся нечисть, живущая среди людей, или прикидывающаяся людьми, хоронившаяся до поры-до времени в чуланах и сундуках, на чердаках и тайных тропах, в могилах и во снах, – словно ждала этого часа. Весь год бесы готовились к дьявольскому балу. Варилась особая мазь из крови поручейника – невзрачной болотной пташки, из крови касатки и летучей мыши, из сока дикого винограда и волчьих ягод. Досуха растерев свои уродливые тела, чтобы они разогрелись и покраснели, нечистые натирались волшебной мазью. И тут же – верхом на палке или метле, на вилах или быке, на козле или псе, с визгом и хохотом – вылетали сквозь печную трубу в небо, чтобы до первых петухов заявить о себе и поклониться Дьяволу. Возбуждённые и разгорячённые мазью, полётом и предстоящей полуночной встречей, бесы, задрав головы, с нетерпеньем смотрели на ржавые стрелки башенных часов Замка: те должны были вот-вот сойтись на двенадцати. Наконец раздался хриплый рокот механизмов, скрип несмазанных цепей и колёс… Медный колокол зазвучал в чреве башни. Несметная толпа разношерстной погани заверещала, заулюлюкала, слилась в один мерзкий хор: – Вольнор! Вольнор! Мы здесь! Мы тут! Вольнор! Магистр Вольнор! Явись пред нами! Раздался далёкий гул, задрожала земля, буйно закачались деревья, а могильные памятники попадали навзничь. Вспыхнул высокий костёр посреди бесовской толпы, и перед всеми возник Вольнор. На этот раз он был выше замка; чёрные длинные волосы напоминали разметавшиеся тучи, а голова упиралась в небесный свод. Вековые дубы казались травинками у его ног. Из глаз били во все стороны слепящие молнии, и нёсся с небес его громовый хохот. На плечах Повелителя тьмы сидели два волка в цилиндрах: чёрный и белый, а на великанской ладони лежала Мария. Девушка была полумёртвой от горя и страха. Вольнор бережно опустил её на землю и щелкнул пальцами. Волки спрыгнули наземь и, хищно ощерясь, сели охранять её с двух сторон. Со всех сторон, изо всех щелей понеслись визги, душераздирающие стоны и нечеловеческий хохот. Уже от одного этого можно было сойти с ума! Магистр щёлкнул пальцами ещё раз, и тотчас же в воздухе появился Бургомистр. Кувыркаясь в полёте, он тяжело шлёпнулся у ног Князя, но тут же вскочил на ноги и обвёл всех безумными глазами. – Назначаю Ленарда хозяином Шабаша! – громогласно объявил Вольнор. Ленард вздрогнул и увидел себя, как бы со стороны. Одет он уже был в серый кафтан, красные штаны с бантами, синие чулки и остроконечную шляпу. На лице его появилась рыжая борода. А сидел он на чёрном трёхрогом бородатом козле. Вместо зада у козла была хохочущая морда. Её сразу же окружили суккубы и ведьмы и, смеясь, стали звонко целовать. Вольнор, концом остроконечной трости, надрезал толстую кору древних дубов, и оттуда полилось чёртово вино. Все кинулись к израненным стволам, и пили его, хрюкая и причмокивая в диком восторге. Вскоре после этого начались танцы. Бесы танцевали спиной к спине. Вначале медленно, на цыпочках, затем, убыстряя и убыстряя темп, и вскоре вся нечисть плясала, опьянённая вином, разгулом и властью над грешным миром. Играли скрипки и гобои в руках кривых музыкантов, и под эту дьявольскую музыку, казалось, танцевал весь Ад! Не ведая, что творит, Ленард дирижировал вакханалией. Не по своей воле руки его сами по себе – то поднимались, то опускались. Лица, рожи, морды, в оскалах и обезьяньих ужимках, сливались в одно летящее колесо, в нескончаемую светящуюся ленту. Среди танцующей толпы он заметил покойного Мясника с одутловатым, синим лицом и горящими глазами. Заметил и узнал многих горожан – из тех, кто умер за эти годы. И хоть лица, или то, что ещё можно было назвать лицами, – смеялись в танце – широко раскрытые глаза покойников были полны ужаса. Бургомистр почувствовал, что сходит с ума. Его волосы горели настоящим огнём и не сгорали. Ленард закрыл глаза, но и сквозь веки он видел то, что происходило. Он отвёл взгляд в сторону и тут случайно заметил Марию, лежащую у чьей-то могилы. Казалось, она была мертва. Ленард хотел броситься к ней, обнять, защитить, но тело его, словно в кошмарном сне, было ему неподвластно. Но, то ли она услышала крик его сердца, то ли почувствовала силу его любящего взгляда, – Мария открыла глаза. Ах, лучше б не открывала! Увидев отца в странной нелепой одежде, с рыжей шутовской бородой и горящими волосами, она закричала так громко, – что на мгновенье все умолкло вокруг, а Мария вновь потеряла сознание. Чёрный и Белый волки отнесли девушку в сторонку и, разжав ей губы, влили в рот глоток густого дубового вина. Дыхание Марии стало спокойным, лишь тело начало мелко дрожать. – К столам! На угощенье! – закричал Бургомистр, сам не понимая, что кричит. И тут могилы, будто скатертью, покрыл белый саван. Появились яства и кушанья на разный вкус бесовского сброда: от жареных жаб до изысканной дичи. Все бросились к могилам, и хватали, выхватывали друг у друга самые лакомые куски, и ели, и жрали, и лопали, и хрумкали, и чавкали, урча от удовольствия, а еды не убавлялось. Вольнор с холодной улыбкой наблюдал за дьявольским жором, затем, стукнув о землю тростью, вновь превратился в невысокого колченого старика и потребовал отчёта обо всех мерзостях, которые сотворила нечисть. Нехотя отвалившись от могильных столов, сытые бесы стали отчитываться перед Ленардом и Вольнором, подробно описывая всё, что натворили за год. Врать было бесполезно: Вольнор видел насквозь. И если творимого зла было недостаточно, Чёрный и Белый волки стегали нерадивых духов молниевыми плетьми. Зато тех, кто сотворил великое зло: повел народ на народ, или навел порчу, или раскачал земную твердь, или океан, а может, бурей развеял целый город – того Вольнор повышал в дьявольском чине. И какой-нибудь бесёнок тогда становился чёртом, а какой-то чёрт получал место в самой Преисподней! Выпоротых неудачников забрасывали червями и жабами, а награждённых поздравляли, вручая им орден святой Вальпургии. Наступал последний и самый важный момент Шабаша. До первых петухов нужно было забрать невинную душу. Уже ведьмы и феи слетали к часовому колоколу и соскребли с него ногтями медные стружки. Уже гномы и тролли готовы были бросить их с моста в озёрную воду. И все бесы уже приготовились прочесть заклинание: «как эти опилки никогда не вернутся к колоколу, С которого они содраны, Так пусть и душа моя никогда не увидит царствия небесного!»
Чёрный и Белый вновь обернулись людьми и принялись раздевать донага Марию. Бургомистр не мог пошевельнуть и пальцем. В глазах стояли слёзы, а язык ворочался колом и мешал крикнуть-разбудить, предупредив об опасности дочь, которая была не в силах сопротивляться оборотням. Всё замерло вокруг. Вольнор взмахнул тростью, чтобы уколоть Марию в самую грудь. – Если до полуночи не явится скрипач, – процедил он сквозь зубы Ленарду, – она своей жизнью завершит Звериное Число! Но тут в затишье бесовской ночи за оградой раздались чьи-то шаги. Бесы повернули головы. И Бургомистр увидел входящих на кладбище Снегиря и Антона.
Глава семнадцатая. ДИНЬ-ДОН!
– Наконец-то! Да ты со скрипкой! Вот и славно, – криво усмехнулся Вольнор, завидев музыкантов. – А то я уж хотел надругаться над невинной душой! Все на кладбище громко расхохотались. – Эй, вы, бесовское отродье, тише!.. – прикрикнул он на разыгравшуюся нечисть. – К нам пожаловал великий музыкант, чтобы сыграть «Величальную» в мою честь! – Слу-уушайте и смотрите! – завопили волки. – Как наш Князь отнимет у скрипача Ду-ууух его Творчества!.. И все вокруг захрюкали и завизжали от радости. – Подмостки для маэстро! – потребовал Вольнор и хлопнул в ладони. И тотчас же все бесы стали стягивать в одно место древние мраморные надгробия и складывать их одно на другое. Не успел Антон и глазом моргнуть, как в центре кладбища, у большого костра, возник высокий пьедестал со ступенями. Друзья взошли на мраморную сцену. Им сверху было видно кладбище целиком – от ворот до стен Замка со всеми безобразными гостями Вальпургиевой ночи. Невдалеке Антон успел заметить Бургомистра в странном костюме, а в стороне от всех – охраняемую волками Марию. Он кинулся к бывшей невесте, но Магистр вновь нацелил ей в грудь убийственную трость. – Играй же! – грозно потребовал от скрипача Вольнор. – Играй громче, чтобы от Ада до Небес воспеть мощь моего величия!.. Создай мне памятник при её жизни! А ты – пой! – он ткнул пальцем в сторону Снегиря. – Мы не знаем слов, ваша светлость, – сказал Снегирь. – Тёмность, – поправил его Вольнор. – Моя тёмность!.. – И музыки не знаем тоже, – добавил Антон, сбрасывая плащ и раскрывая футляр. – Стихи и ноты! – распорядился Князь, и волки-оборотни приволокли откуда-то пюпитры с клавиром, в котором ноты были написаны алой кровью. Антон вскинул скрипку на плечо и попробовал сыграть, но тут же опустил: из-под смычка раздалась какофония звуков, словно кто-то пилил железо или водил горстью гвоздей по стеклу. – Какая музыка! – восторженно закатил глаза Белый. – Вечная музыка! – повторил Чёрный. Вся нечисть на кладбище поднялась с земли и вдруг торжественно заорала, обратив свои страшные полуистлевшие лица в сторону Вольнора: – Среди морей и среди гор, среди лесов и пашен –
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; просмотров: 122; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.222.67.251 (0.076 с.) |