Еврейский ренессанс под знаком полумесяца

 

Современный человек имеет о еврее мусульманских времен совершенно искаженное представление. Этот еврей отличался от библейского не меньше, чем сегодняшний еврей Нью‑Йорка от своего предка из гетто. Имевшиеся возможности преобразили библейского еврея в совершенно новое существо: евреи–гурманы и волокиты, жуиры и присяжные, остряки, светские философы и ученые, писатели и поэты не были редкостью.

В этом Ренессансе евреев была одна странность. Он не был еврейским. Под арабской одеждой скрывался не иудей, а эллин. Еврейский Ренессанс был не пробуждением иудаизма, а возрождением эллинизма. Евреи, которые в греко‑римский период боролись с эллинизаторами, гневно обрушивались на эпикурейцев и в ужасе шарахались от греческих философов, теперь приветствовали своих собственных еврейских эмансипаторов, соблазнялись роскошью и восхваляли рационализм. Новые, неслыханные прежде занятия сделались их профессией в эту эпоху. Евреи стали астрономами, алхимиками, архитекторами, переводчиками, министрами финансов и владельцами международных торговых контор с филиалами в Багдаде, Каире и Кордове. Вино перестало быть только пасхальным напитком, теперь бокалы уже осушались в честь прекрасных дам. Любовью называли теперь не только страсть к изучению Торы, но и погоню за многообещающими женскими улыбками. Песнопение означало не только молитву, но и гимн радостям жизни. И все же, хотя дверь в ислам стояла нараспашку, евреи оставались верны иудаизму.

Каким образом эллинизм сумел вкрасться в еврейскую жизнь? Простейшее обстоятельство: евреям пришлось восстанавливать греческое наследие для арабов. Это позволило им впервые познакомиться с подлинной сущностью эллинизма, а не с его внешними особенностями. Первохристианам ни к чему были писания нечестивых греков. Варвары не пользовались греческим языком. Поэтому большая часть греческих сочинений была к этому времени утрачена, и греческий язык – забыт. Но литературные и научные труды греков сохранились, однако, в сирийских переводах в библиотеках богатых и образованных евреев и некрестившихся римлян. Когда арабы прослышали про эти сокровища культуры, они стали поощрять их перевод на арабский язык. Эта задача выпала в основном на долю евреев. Они были космополитами и одинаково свободно говорили на иврите и арабском, на греческом и латыни, на сирийском и персидском языках.

«Каналы в Европу», как называет современный ученый Моисей Хадас эту передачу эстафеты греческой мудрости и гуманизма в Европу, были открыты евреями в восьмом веке. Эта работа продолжалась до 1400 г. Первые переводы были с греческого и сирийского на арабский. Вскоре появились переводы с греческого и арабского на иврит и, наконец, переводы ивритской литературы и философии на арабский. Двусторонний культурный обмен был установлен. Вскоре к нему присоединился третий партнер.

Просвещенные правители европейских государств узнали о еврейских талантах. Они начали приглашать еврейских ученых, лингвистов и переводчиков в свои столицы. Им поручали переводить труды греков и арабов, а также ивритскую литературу на латынь. Фридрих II, император римский с 1212 г., германский – с 215 г. и король иерусалимский – с 1229 г., безжалостный, надменный, но блестящий правитель, пригласил еврейских ученых преподавать иврит в Майнцском университете.

Одним из самых первых и самых значительных из этих импортированных европейскими монархами еврейских интеллектуалов был Ибн Дауд. Он прославился не только переводами греческой, ивритской и арабской литературы на латынь. Это он впервые ввел арабские цифры и число «нуль» в европейскую математику. «Элементы» Эвклида и труды вавилонского талмудиста Саадии Гаона появились на латыни благодаря еврейским ученым. Они восседали в синагогах, мечетях и церквях бок о бок со своими мусульманскими и христианскими коллегами и переводили Платона и Софокла, еврейских философов и поэтов, арабских математиков и астрономов на язык Святейшей римской церкви.

Какое влияние все это оказало на самих евреев? Они чуть было не превратились в греков. В период первого своего столкновения с эллинизмом – после их завоевания Александром Македонским – евреи не были готовы к этой встрече. Евреи периода Библии и Талмуда были твердо убеждены, что только их религия является истинной. Это подтверждалось и Божественными заповедями. В других подтверждениях они не нуждались. Поскольку у них не было сомнений, им не надо было укреплять свои позиции с помощью философии, логики или естественных наук – этих порождений скепсиса. Когда Александр и его греки столкнулись с евреями, они тоже не были готовы к этой встрече. Это было первое столкновение греческой рассудительности с нерассуждающей верой и первое столкновение еврейской веры с рационализмом. Вожди еврейства были достаточно честны. Они сознавали, что их убогий арсенал абсолютно недостаточен для рукопашной схватки иудеев с греками. Поэтому они начали заимствовать оружие логики и философии у своих противников. Еврейская вера, обогащенная греческой мыслью, оказалась сильнее, чем греческая мысль без еврейской веры. Греки исчезли, а евреи выжили. Так случай сделал их наследниками греческой культурной традиции.

Евреи могли противостоять чему угодно, только не своему собственному интеллектуальному любопытству. Теперь, когда им уже не угрожало поглощение эллинизмом, они начали более внимательно изучать эллинистические идеи. Они приоткрыли Пандоров ящик рационализма. Они отложили в сторону старые очки слепой веры и посмотрели в увеличительные стекла дотошной рационалистичности. Результат был неизбежен. Они увидели пропасть между разумом и верой. К этой пропасти немедленно ринулись консерваторы, они пытались доказать, что разум и вера – всего лишь две стороны одной и той же медали, либералы утверждали, что эти два подхода несовместимы. В еврейской жизни появилась новая тенденция, на ее основе выросла новая еврейская философия и еврейская наука.

Появились и новые сферы интересов. Раньше все, что писали евреи, имело то или иное отношение к Библии. Новое еврейское творчество было намного шире. Оно интересовалось внешним миром и проблемами личности. Это расширение интересов потребовало новых слов для своего выражения. Писатели поспешили их создать, лингвисты разработали новые правила, позволявшие приспособить древний язык к светской литературе. Появились первые словари. Началось возрождение и обогащение иврита.

Евреи начали осознавать свою историю как особую миссию, предначертанную им свыше. Поэты пытались объяснить феномен сохранения еврейства с помощью воображения и символики. Они создали поэтическую метафору: «еврей изгнания». Со временем она превратилась в стереотип «вечного жида», внушающий христианам мистический трепет, а евреям – вполне реальный страх. Именно поэты впервые истолковали изгнание не как результат естественных причин, а как Божественное наказание за грехи народа. Это наказание обрекает их на бездомность до тех пор, пока сам Бог не решит вернуть их на родину. С тех пор эта идея укоренилась в еврейском сознании, подобно навязчивому психозу. Долгие века она лишала евреев всякой политической инициативы. Только в 19 столетии сионизм снял наконец ответственность за еврейское будущее с Бога и переложил ее на плечи самих евреев.

Еврейский «век разума» развивался по тем же законам, по каким столетия спустя развивалась, повторяя его, христианская цивилизация. Предтечами европейского «века разума» были французские энциклопедисты 18 века; этот век окончился с наступлением эпохи революционного тоталитаризма 20 столетия. Предтечами еврейского «века разума» были талмудисты 8 века. Он кончился с наступлением эпохи революционной реформации 16 столетия. Подобно своему европейскому собрату, он оказался не вечной твердыней, а воздушным замком. Быть может, для сохранения еврейской идеи нужно было живое тепло веры? Быть может, «холодный разум» не оставлял в иудаизме места для Яхве? По мере того, как евреи отрекались от схематического Яхве философов‑рационалистов и возвращались к гуманистическому Яхве романтиков, маятник снова качнулся в сторону веры. Ко времени крушения мусульманской империи еврейство вернулось к вере. Это позволило ему выжить в европейских гетто, где разум привел бы его лишь к самоубийству или к отказу от своей величественной убежденности в том, что он избран повести человечество к вершинам любви и братства, заповеданным пророком Исайей.

Жизнь поэта Иехуды ха‑Леви (Галеви) – прекрасный пример такого возвращения от рационализма к романтизму. Одновременно это типичная жизнь мусульманского еврея. Иехуда родился в Испании, в Толедо, в 1075 г. Зажиточные родители отдали ребенка в лучшую по тем временам школу. Там он изучал алгебру и грамматику, арабский язык и астрономию, а также поэзию. Затем он отправился продолжать свое образование в Люсену в южной Испании. Этот город славился не только тем, что его основали евреи. Он вообще назывался «еврейским городом» из‑за огромного количества еврейских студентов, посещавших тамошнюю академию. В двадцатичетырехлетнем возрасте Иехуда стал успешно практикующим врачом. Он женился на наследнице одной из самых знатных еврейских семей Толедо и приобрел репутацию богатого, честного и уважаемого человека.

Но самого Иехуду томило смутное беспокойство, стремление найти и выразить самого себя. Он отказался от карьеры преуспевающего врача, бросил жену и детей и выбрал судьбу странствующего поэта. Он бродил по Испании, сочиняя и исполняя песни для всех, кто соглашался его слушать. Странствия привели его в Кордову – этот Париж того времени. Здесь, в безнравственном, развращенном, утопавшем и роскоши, космополитическом городе, где рядом друг с другом уживались все мыслимые пороки и все добродетели, все предрассудки и мудрость эпохи, Иехуда нашел, наконец, свое место. Он отдался кордовским наслаждениям, находил утешение в кордовском остроумии и сочинял любовные элегии в духе «Рубаийат» Омара Хайяма и сонетов Шекспира.

Вскоре, однако, чувственные удовольствия ему наскучили. Проблемы, более глубокие, чем стихотворные, стали занимать его ум. Его увлекли проблемы иудаизма, смысла этой религии и ее значения для еврейства. Из певца любви он стал «трубадуром Господа». Теперь он ищет не женской любви, а любви к Богу:

Если забуду тебя, о Боже,

То умру и живя; но прильнув к тебе,

буду жить и в смерти...

В страстных романтических стихах он предостерегает свой народ не попадаться в ловушку рационализма:

Не увлекайся мудростью чужой,

Она цветиста, но, увы, бесплодна.

В своей великой философской поэме «Ха‑Кузари», построенной по образцу книги Иова, Галеви предвосхитил еврейский национализм 19 века. Сюжет поэмы воспроизводит легендарный эпизод еврейской истории. Эпизод этот столь фантастичен, что если бы он не был достоверно подтвержден историками, его можно было бы счесть сфабрикованным.

В 740 г. н.э. тюркское племя хазаров, обитавшее между Волгой и Доном, на западных берегах Каспийского моря, знакомое с греческим языком и исповедывавшее смесь язычества с христианством, в результате энергичных действий царя Булана обратилось в иудаизм. Оттого, что тюрки стали исповедывать иудаизм, их тюркские обычаи и характер, разумеется, нисколько не изменились. Они по‑прежнему оставались наводящими ужас степными воинствующими ордами. Их набеги нагоняли страх на персов, византийцев и киевских князей, платящих покорно хазарам ежегодную огромную дань.

Времена могущества хазар длились два с половиной столетия. Затем причудливый ход исторических событий привел к тому, что на хазарском троне оказался слабый царь, а на киевский престол взошел сильный князь. И в 969 г. этот князь по имени Святослав разгромил хазар и присоединил их царство к создаваемой им славянской державе. Мать князя, княгиня Ольга, дважды принимала христианство. Некоторые историки утверждают, что она сделала это для надежности, другие – что она просто искала предлог, чтобы второй раз посетить Константинополь. Как бы то ни было, и Ольга и ее сын рассматривали христианство как прерогативу знати. Поэтому русские крестьяне по‑прежнему оставались язычниками. Преемник Святослава, Владимир, не разделял взглядов отца и даровал христианство всему населению своего государства. За это благодарная православная церковь возвела его в ранг святого. Так бывшее иудейское Хазарское царство стало частью христианской матушки‑России. Его жители вместо того, чтобы набожно склоняться при звуках «Шма Исраэль», стали осенять себя крестным именем, бормоча «Господи, помилуй!».

Поэма Иехуды ха‑Леви посвящена истории обращения хазар в иудаизм. В поисках новой веры царь Булан посылает за представителями мусульманской и христианской религий и выслушивает их аргументы в пользу каждой веры. Его внимание привлекают ссылки обоих на иудаизм, как на отцовскую религию. Он посылает за еврейским ученым, тот характеризует иудаизм не как символ веры, явленный одному человеку, а как исторически совершившееся явление Бога шестистам тысячам евреев, собравшимся у горы Синай для получения Торы. Иными словами, иудаизм, по утверждению еврейского ученого, – это религия, данная целому народу, раз и навсегда, полностью и окончательно. Развитие иудаизма, продолжает ученый, происходит не посредством последовательных мистических откровений, явленных отдельным индивидуумам, но через встречи Бога с человеком и человека с Богом. Видимое присутствие Господа, говорит он далее, можно узреть повсюду, но его незримое присутствие можно обнаружить только в Иерусалиме, граде Господнем, Именно туда, в Иерусалим, направляет ха‑Леви, автор поэмы, своего ученого после обращения в иудаизм Булана.

Словно бы поддавшись собственным доводам, ха‑Леви тоже направляется в Иерусалим, чтобы соединить свою душу с Богом, а судьбу – с народом. Историки прослеживают его путь до Дамаска, затем следы его теряются.

Не символизирует ли жизнь Иехуды ха‑Леви судьбу евреев в исламском мире вообще? Подобно ему, они воспитывались на Талмуде. Подобно ему, они приобретали славу и богатство в современных сферах деятельности, предавались радостям жизни и поддавались соблазну рационализма. Подобно ему, они отказывались затем от рационализма ради веры и возвращались к Торе. Но достиг ли ха‑Леви Иерусалима, этой твердыни еврейского духа, святилища, где незримо пребывал Господь? Суждено ли было евреям достичь Иерусалима или, как Иехуда ха Леви, исчезнуть бесследно?

Призыв Иехуды ха‑Леви к новому «общественному договору» евреев с Богом нашел отклик в душе еврейского народа. Он превратился в мощный фактор выживания. Так родилась новая идея: свою святую миссию евреи могут осуществить, только вернувшись в Иерусалим. Новое понимание еврейской истории, в свою очередь, изменило и саму эту историю.