Владела лукка своим голосом с покоряющей свободой и мастерством. Певица обладала удивительным голосом — «сильным, как победная фанфара, и мягким и нежным, как эолова арфа». 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Владела лукка своим голосом с покоряющей свободой и мастерством. Певица обладала удивительным голосом — «сильным, как победная фанфара, и мягким и нежным, как эолова арфа».



«Никем я так не восторгалась во всю свою жизнь, как пением и игрою Лукки, — писала Ю.Ф. Платонова в „Автобиографии". — От звука ее голоса и от ее страстного, своеобразного пения у меня волосы на голове подымались… Помню особенно „Фауста". Я стояла за первой кулисой. Сцена перед церковью. Маргарита — Лукка на коленях, с молитвенником в руках; пение невидимого хора ее смущает все более и более; она то тщетно ищет спасения в молитве, дрожащей рукой и бессознательно быстро перелистывая книгу, то прислушивается, дико озираясь, к страшному голосу (Мефистофеля). Боже, какая игра! Это не игра, это не певица, это женщина, близкая к помешательству, женщина несчастная, любящая. Я забыла все, сцену и оперу». Придя в себя, Платонова почувствовала, что ее лицо «было мокро от слез». Артистка завершает рассказ словами: «Я плакала, сама того не замечая».

Паолина Лукка родилась 25 апреля 1841 года в Вене, в бедной итальянской семье. Рано осиротев, девочка должна была сама пробивать себе дорогу в жизни. Поэтому в юные годы Паолина не смогла получить систематического музыкального образования, дело ограничилось непродолжительными частными уроками у венских педагогов. Уже в 15 лет Паолина начала самостоятельную профессиональную деятельность.

В 1850 году Лукка впервые переступила порог Венской придворной оперы в роли скромной хористки. Так продолжалось три года. Голос ее окреп, и вот очередной спектакль «Вольного стрелка» Вебера. В хоре девушек запевала обаятельная Паолина Лукка. Публика сразу прислушалась и оценила редкое по красоте сопрано неизвестной певицы.

Но для столичной сцены голос ее находят еще недостаточным. Впрочем, скромный театр в Оломоуце пользовался известностью и авторитетом. Здесь в 1859 году и началась ее блистательная карьера, старт которой связан с партией Эльвиры в опере Верди «Эрнани».

Затем последовал выгодный контракт и выступления в Пражской опере. Здесь она добилась огромного успеха в «Гугенотах» Мейербера (Валентина) и в беллиниевской «Норме». На великолепные голосовые возможности артистки обращает в 1861 году внимание Дж. Мейербер. По инициативе именитого композитора певица стала солисткой Придворной оперы в Берлине. Десятилетие, проведенное в германской столице, явилось периодом окончательного формирования творческого облика выдающейся артистки, репертуарных накоплений.

Природная гибкость помогает певице в создании живых, «западающих в глубину души» образов. В то же время певица работает над расширением возможностей голоса, его пластичностью, ровным звучанием во всех регистрах. Под руководством Мейербера она работает над ролью Селики (из его оперы «Африканка»), готовит партии Церлины («Дон Жуан» Моцарта) и Леоноры («Фаворитка» Г. Доницетти), ставшие ведущими в ее репертуаре.

Тогда же имя Паолины Лукки приобретает европейскую известность. Ее гастроли разворачиваются и за пределами континента — в Северной Америке и Австралии. Особенно ее любили английские слушатели, перед которыми она часто выступала в лондонском «Ковент‑Гардене». Не менее успешными были ее гастроли в Петербурге и Москве в 1868/69, 1877 годах.

А. Серов писал: «…только обладая большим талантом, высшим сценическим дарованием, можно достигнуть такой свободной, вдохновенной, прихотливой, полной прелести игры, оставаясь всегда верной представленному характеру».

Ц. Кюи же писал под впечатлением ее выступления в партии Церлины: «Лукка — избалованное дитя природы, щедро наделившей ее всеми дарами. У нее прекрасный голос, свежий, симпатичный и обширный, и она владеет им весьма свободно; она молода, чрезвычайно миловидна и грациозна, все ее движения красивы и изящны, наконец, у нее есть страстность, увлечение и весьма недюжинный талант, проявляющийся как в игре, так и в вокальном исполнении… Там, где Церлина кокетничает с Дон Жуаном и особенно с Мазетто, невозможно передать всю чарующую прелесть каждого движения и каждой ноты артистки…». «Лукка поет и играет капризно, неровно, она повинуется своему таланту и поддается вдохновению, и нужно сказать, что вдохновение навещает ее часто, тогда она увлекает слушателей и доставляет им истинно художественное наслаждение, сила и продолжительность которого заставляет забыть все слабые стороны исполнения… Лукка замечательнейшая артистка, которую видел Петербург со времени Виардо и Бозио».

В 1874 году Лукка, получив приглашение дирекции Венской придворной оперы, возвращается окончательно в Вену. В течение пятнадцати лет выступает она в этом всемирно известном театре, где с особенной силой развернулось ее вокально‑драматическое дарование. Наряду с покоряющей музыкальностью она демонстрировала отточенное актерское мастерство, помноженное на экспрессивный темперамент и, разумеется, удивительную способность сценического перевоплощения. Одинаково убедительно интерпретировала она роли Церлины («Дон Жуан») и Керубино («Свадьба Фигаро») в моцартовских операх, Леоноры в бетховенском «Фиделио» и в «Фаворитке» Доницетти; ей был подвластен и вагнеровский репертуар (Эльза в «Лоэнгрине», Сента в «Летучем голландце»). А всего к 1889 году в ее распоряжении было свыше шестидесяти партий.

"Лукка была поющей актрисой, — отмечает А.А. Гозенпуд. — Она не прошла вокальной школы своих соперниц и, по существу, осталась самоучкой, у которой, по ее словам, не хватило времени (да и желания) овладеть искусством бельканто. Знатоки находили, что в ее вокальной технике много недостатков, что ее фиоритуры недостаточно легки и свободны и потому в этой области она не может соперничать с Патти и Нильсон. Вероятно, это было справедливо. Но точно так же Патти и Нильсон не могли сравняться с Луккой в драматической силе передачи партии, не говоря о диапазоне ее творческой индивидуальности, равно свободно проявлявшейся в диаметрально противоположных образах — Церлине и Кармен, Катарине в «Укрощении строптивой» Гетца и Маргарите в «Фаусте», Джиоконде Понкиелли и Миньон, Селике и Керубино. Многие артистки той эпохи исполняли эти партии, но ни одна не вырывалась с такой свободой из границ амплуа, как Лукка.

Артистка не считалась с общепринятыми правилами и, если этого требовала правда образа, не боялась нарушить условные законы «красоты» и даже упрека в «вульгарности».

В. Серова писала: «Знаменитая Лукка никакой методы не признает и знать не хочет, а поет себе так, как угодно, как ей диктует жизненный опыт и ее талант. Она не церемонится и в ариях выкрикивает ноты там, где она считает нужным, представляет простую девушку вроде Церлины в „Дон Жуане" без всякой эстетической выработки (что делала и Виардо, ставя косо ноги в „Сомнамбуле"), не выдвигая своих рук по каким‑то правилам декламации, а подражая прямо людям живым в природе».

Лукка была великолепной исполнительницей в операх Моцарта. Бесподобен Керубино созданный ею, — он казался идеальным воплощением образа влюбленного пажа. Вот один из отзывов: «Что касается игры Лукки, то в настоящее время мы не знаем актрисы, кроме Лагранж‑Беблекур, которая бы в ролях инженю так естественно и просто держала себя на сцене и так всесторонне усваивала себе передаваемый тип. Сколько грации в походке и во всех движениях, сколько выразительности и подвижности в этом почти детском личике».

Одна из лучших партий Лукки — Маргарита в «Фаусте» Гуно. Один из критиков так описывает ее в сцене с Фаустом, где артистка мастерски передает пробуждение чувства. «В изнеможении она отирает холодный пот и, ломая руки, падает ниц на церковные ступени… Вот она прижала молитвенник к сердцу, прижала к пылающей голове, ничто не помогает. С отчаяния она его отбрасывает прочь и, закрывшись руками, рыдает судорожно, рыдает как дитя… последний вздох церковного органа задрожал и смолк… Люди начали расходиться и тут только увидели простертую на земле грешницу».

Обладая уникальным сопрано с диапазоном редкой широты (две с половиной октавы), она уверенно справлялась с партиями, которые составляют украшение меццо‑сопранового репертуара. «По складу таланта, стихийному темпераменту и непосредственной эмоциональной выразительности Лукка была близка русскому зрителю и русскому театру, — отмечает Гозенпуд, — ее девизом являлась драматическая правда. И если ее успех уступал шумному успеху Патти, то след, оставленный ею в памяти зрителей, оказался более глубоким».

Лукка сравнительно рано оставила оперную сцену. Это случилось в 1889 году, когда ей не исполнилось и пятидесяти лет. На прощание коллеги избрали ее почетным членом Венской придворной оперы.

Последние годы, уже оставив сцену, Лукка всецело посвятила себя педагогической деятельности. Умерла певица 28 февраля 1908 года.

 

Пласидо Доминго. "Опера будет жить, пока людей волнуют искренние чувства и романтика"

Хосе Пласидо Доминго Эмбиль родился 21 января 1941 года в Мадриде в семье певцов. Его мать (Пепита Эмбиль) и отец (Пласидо Доминго Ферер) были известными исполнителями в жанре сарсуэлы – так называется в Испании комедия с пением, танцами и разговорными диалогами.

Хотя мальчик с раннего детства вошел в мир музыки, его увлечения были разнообразными. В восемь лет он уже выступал перед публикой как пианист, позднее увлекся пением. Вместе с тем Пласидо страстно любил футбол и играл в спортивной команде. В 1950 году родители перебрались в Мексику. Здесь они с успехом продолжали свою артистическую деятельность, организовав собственную труппу в Мехико.

 

«Когда мне исполнилось четырнадцать лет… перед родителями встал вопрос, стоит ли готовить меня к профессиональной карьере музыканта, – пишет Доминго. – Наконец они решили отправить меня в Национальную консерваторию, где студенты изучали и музыкальные, и общеобразовательные предметы. Поначалу мне было там трудно. Я любил Барахаса, привык к нему и очень долго приспосабливался к своему новому учителю. Но я верю в la fona del destino, в провидение, все, что ни происходило в моей жизни, обычно оборачивалось к лучшему. Действительно, если бы мой учитель был жив, я мог и не попасть в консерваторию и в моей судьбе не случился бы тот переворот, который произошел в скором времени на этом новом жизненном пути. Оставаясь у Барахаса, я, вероятнее всего, стремился бы стать концертирующим пианистом. И хотя игра на фортепиано давалась легко – я хорошо читал с листа, обладал природной музыкальностью, – сомневаюсь, что из меня получился бы большой пианист. Наконец, если бы не было новых обстоятельств, я никогда не начал бы петь так рано, как это случилось».

В шестнадцатилетнем возрасте Пласидо впервые выступил в труппе своих родителей как певец. В театре сарсуэлы он провел несколько спектаклей и в качестве дирижера.

"В консерватории вместе со мной учился Мануэль Агилар, сын видного мексиканского дипломата, работавшего в США, – пишет Доминго. – Он всегда говорил, что я зря трачу время на музыкальную комедию. В 1959 году он устроил мне прослушивание в Национальной опере. Я выбрал тогда две арии из баритонального репертуара: пролог из «Паяцев» и арию из «Андре Шенье». Члены слушавшей меня комиссии сказали, что мой голос им нравится, но, по их мнению, я тенор, а не баритон; меня спросили, не могу ли я спеть теноровую арию. Я вообще не знал этого репертуара, но слышал некоторые арии и предложил им спеть что‑нибудь с листа. Мне принесли ноты арии Лориса «Любви нет запрета» из «Федоры» Джордано, и, несмотря на фальшиво спетое верхнее «ля», мне предложили заключить контракт. Члены комиссии уверились в том, что я действительно тенор.

Я был поражен и взволнован, тем более что контракт давал приличную сумму денег, а мне исполнилось всего восемнадцать лет. В Национальной опере существовало два вида сезонов: национальные, в которых выступали местные артисты, и интернациональные – для них приглашали петь ведущие партии известных вокалистов со всего мира, а певцы театра использовались в этих спектаклях на вторых ролях. Меня, собственно, и пригласили главным образом для исполнения именно таких партий во время интернациональных сезонов. В мои функции входило также разучивание партий с другими певцами. Мне довелось быть концертмейстером во время работы над многими операми. Среди них оказались «Фауст» и глюковский «Орфей», при подготовке которых я сопровождал репетиции хореографа Анны Соколовой.

Моей первой оперной ролью стал Борса в «Риголетто». В этой постановке в заглавной партии выступал Корнелл Макнейл, Флавиано Лабо пел Герцога, а Эрнестина Гарфиас – Джильду. Это был волнующий день. Мои родители, как владельцы собственного театрального дела, снабдили меня великолепным нарядом. Лабо удивлялся, как это начинающему тенору удалось раздобыть такой красивый костюм. Несколько месяцев спустя я выступил в более значительной партии – пел капеллана в мексиканской премьере оперы Пуленка «Диалоги кармелиток».

 

В сезоне 1960/61 года я впервые получил возможность выступать рядом с выдающимися певцами Джузеппе Ди Стефано и Мануэлем Аусенси. В числе моих ролей были Ремендадо в «Кармен», Сполетта в «Тоске», Щеголь и Аббат в «Андре Шенье», Горо в «Мадам Баттерфляй», Гастон в «Травиате» и Император в «Турандот». Император почти не поет, но наряд у него роскошный. Марта, с которой я как раз в то время познакомился ближе, даже теперь не упускает случая напомнить о том, как я гордился великолепным одеянием, хотя сама роль была пустяковая. Когда мне предложили сыграть Императора, я совсем не знал «Турандот». Никогда не забуду своего первого появления в репетиционном зале, где в тот момент хор и оркестр разучивали номер «О луна, что ты медлишь?». Возможно, если бы я стал свидетелем их работы сегодня, то отметил бы, что оркестр играет плоско, да и хор поет не так уж хорошо, но в те минуты музыка совершенно захватила меня. Это было одно из самых ярких впечатлений в моей жизни – такой прекрасной вещи мне еще не доводилось слышать".

Вскоре после дебюта Доминго уже пел в Далласском оперном театре, затем на протяжении трех сезонов был солистом оперы в Тель‑Авиве, где сумел приобрести необходимый опыт и расширить репертуар.

Во второй половине 60‑х к певцу приходит широкая известность. Осенью 1966 года он становится солистом Нью‑Йоркского городского оперного театра и в течение нескольких сезонов исполняет на его сцене такие ведущие партии, как Рудольф и Пинкертон («Богема» и «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини), Канио в «Паяцах» Р. Леонкавалло, Хозе в «Кармен» Ж. Бизе, Гофман в «Сказках Гофмана» Ж. Оффенбаха.

В 1967 году Доминго поразил многих своей разносторонностью, блестяще выступив в «Лоэнгрине» на гамбургской сцене. А в самом конце 1968 года благодаря случайности дебютировал и в «Метрополитен‑опера»: за полчаса до спектакля почувствовал недомогание знаменитый Франко Корелли, и Доминго стал партнером Ренаты Тебальди в «Адриенне Лекуврер». Отзывы критиков были единодушно восторженными.

В том же году испанский певец был удостоен чести петь на открытии сезона в «Ла Скала», в «Эрнани», и с тех пор остается неизменным украшением этого театра.

Наконец, в 1970 году Доминго покорил окончательно и своих соотечественников, выступив сначала в «Джоконде» Понкьелли и в национальной опере «Поэт» Ф. Торробы, а затем и в концертах. В октябре того же года Доминго впервые выступил в «Бале‑маскараде» Верди – в ансамбле с прославленной испанской певицей Монтсеррат Кабалье. В дальнейшем они составили один из самых широко известных дуэтов.

 

С тех пор за стремительной карьерой Пласидо Доминго уже невозможно уследить перу летописца, его триумфы трудно даже перечислить. Число оперных партий, вошедших в его постоянный репертуар, превысило восемь десятков, но, помимо этого, он охотно пел и в сарсуэлах – излюбленном жанре испанского народного музыкального спектакля. Сотрудничал со всеми крупнейшими дирижерами современности и с многими кинорежиссерами, экранизировавшими оперы с его участием, – Франко Дзеффирелли, Франческо Рози, Джозефом Шлезинджером. Добавим, что с 1972 года Доминго систематически выступает и как дирижер.

На протяжении 70–80‑х годов Доминго регулярно поет в спектаклях ведущих театров мира: лондонского «Ковент‑Гарден», миланского «Ла Скала», парижского «Гранд‑опера», гамбургской и венской оперы. Прочные связи установились у певца с фестивалем «Веронская арена». Видный английский музыковед, историк оперного театра Г. Розенталь писал: «Доминго явился настоящим откровением фестивальных спектаклей. После Бьёрлинга мне еще не приходилось слышать тенора, в исполнении которого было бы столько завораживающего лиризма, настоящей культуры и тонкого вкуса».

 

В 1974 году Доминго – в Москве. Проникновенное исполнение певцом партии Каварадосси надолго осталось в памяти многих любителей музыки.

 

«Мой русский дебют состоялся 8 июня 1974 года, – пишет Доминго. – Прием, который оказала Москва труппе „Ла Скала", поистине неправдоподобен. После спектакля нам аплодировали, выражали одобрение всеми существующими способами в течение сорока пяти минут. Повторные спектакли „Тоски" 10 и 15 июня прошли с таким же успехом. Мои родители были вместе со мной в Советском Союзе, и мы поехали ночным поездом, который скорее можно назвать „поездом белой ночи", поскольку по‑настоящему темно так и не стало, в Ленинград. Этот город оказался одним из самых красивых, которые я видел в своей жизни».

 

Доминго отличает поразительная работоспособность и самоотдача. А о широте и разносторонней одаренности художественной натуры певца свидетельствуют записи на пластинки, работа на радио и телевидении, выступления в амплуа дирижера и писателя.

"Великолепный певец с мягким, сочным, полетным голосом, Пласидо Доминго покоряет слушателей непосредственностью и искренностью, – пишет И. Рябова. – Исполнение его очень музыкально, в нем нет аффектации чувств, игры на публику. Артистическую манеру Доминго отличает высокая вокальная культура, богатство тембровой нюансировки, отточенность фразировки, необыкновенное сценическое обаяние.

Разносторонний и тонкий художник, он с равным успехом поет лирические и драматические теноровые партии, репертуар его огромен – около ста ролей. Многие партии записаны им на пластинки. Обширнейшая дискография певца включает и популярные песни – итальянские, испанские, американские. Несомненной удачей было исполнение Доминго ведущих ролей в самых значительных оперных экранизациях последнего времени – «Травиате» и «Отелло» Ф. Дзеффирелли, «Кармен» Ф. Рози".

Алексей Парин пишет: «Американцы любят регистрировать рекорды. К осени 1987 года Доминго восемь раз открывал сезон „Метрополитен‑опера". Его превзошел только Карузо. Доминго срывал самые долгие овации в мире оперы, ему принадлежит самое большое число поклонов после представления. „Он разве что не выступал еще в главном кратере Этны, не участвовал в прямой трансляции из космического корабля и не пел в благотворительном концерте перед пингвинами Антарктиды", – пишет близкий друг Доминго, дирижер и критик Харви Сакс. Человеческая энергия и художественные возможности Доминго грандиозны – в настоящее время, безусловно, нет ни одного тенора с таким обширным и тесситурно разнообразным репертуаром, как у Доминго. Поставит ли его будущее в тот же ряд, что Карузо и Каллас, решит время. Однако уже сейчас несомненно одно: в лице Доминго мы имеем дело с крупнейшим представителем итальянской оперной традиции второй половины XX века, и его собственные свидетельства о своей богатой событиями артистической карьере представляют огромный интерес».

Доминго находится в расцвете творческих сил. Музыканты и любители музыки видят в нем продолжателя замечательных традиций выдающихся теноров прошлого, артиста, творчески обогащающего наследие своих предшественников, яркого представителя вокальной культуры нашего времени.

Вот фрагмент из рецензии, названной «В „Ла Скала" – снова „Отелло"» (журнал «Музыкальная жизнь» за апрель 2002 года): «Было трудно, почти невозможно предположить, что испанский тенор окажется в состоянии исполнить роль мавра с теми же порывом и энергией, какие были свойственны певцу в самые лучшие годы. И, однако, чудо произошло: Доминго, хоть и испытывал трудности в верхнем регистре, предложил интерпретацию более зрелую, более горькую, плод долгих размышлений великого артиста, легендарного Отелло второй половины только что закончившегося двадцатого века».

"Опера – бессмертное искусство, она существовала всегда, – говорит Доминго. – И будет жить, пока людей волнуют искренние чувства, романтика…

Музыка способна возвысить нас почти до совершенства, способна излечить нас. Одна из самых больших радостей моей жизни – получать письма от людей, которым мое искусство помогло восстановить здоровье. С каждым прожитым днем все больше убеждаюсь, что музыка облагораживает, помогает в общении людей. Музыка учит нас гармонии, несет мир. Верю, что это и есть ее главное призвание".

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-06; просмотров: 506; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 54.198.157.15 (0.028 с.)