Глава 7 Переименование исцеляет

Наше обыденное мышление, которое делает ржавым наш ум, зачастую, если не сказать всегда, является источни­ком наших проблем. Кроме того, многие из нас предпо­читают трепетать, когда сталкиваются с теми или иными неприятностями и страданиями, которые, кстати, сами и производят на свет, и, покорные своей «злой Судьбе», тащат за собой свое жалкое существование, проклиная и мир, и людей. Многие предпочитают терпеть, нежели ра­ботать со своим сознанием. Хотя не страдать проще, чем страдать.

Но если человеку по тем или иным причинам надоело жить в ситуации постоянного психологического напря­жения, он неизбежно задумается над своим состоянием, и выберет окончательную тактику поведения: поиск ре­шения или пассивное подчинение. Тот, кто выбрал для себя первый вариант, быть может, найдет в этом опыте нечто полезное.

Но это пока только слова... Хотя речь здесь пойдет имен­но о словах. Ведь мы постоянно заняты тем, что именуем и переименовываем, используя все те же слова, и таким образом ориентируемся в потоке жизни. Всякое осозна-вание происходит посредством имени, знака. Формирова­ние мира есть формирование языка. Начиная со своего имени, в которое мы смотримся как в зеркало, привыкая к себе, мы начинаем осознавать себя и одновременно за­хватываем окружающее нас пространство, обозначая и его — от родителей до детского горшка. В процессе по­добного включения в реальность Хаос, царящий в голо­ве, постепенно превращается в Логос. Логос соразмеряет наши действия, которые — не что иное, как наши слова.

Прежде чем сделать что-либо, мы называем то, что собираемся сделать, и пока мы не назовем это, мы никог­да не сделаем это. Хотя одно и то же назвать можно по-разному. Данное свойство языка отражает нашу особен­ность — постоянно оценивать. Одно и то же слово спо­собно возвысить и растоптать, оправдать и обвинить, исцелить и уничтожить.

Ведь истинные наши действия — это наши слова. И от­сюда все наши проблемы, которые, прежде всего, — про­блемы, связанные с наименованием и оценкой. Мы оцени­ваем свое состояние, свое положение в обществе, обозна­чаем свои планы, прогнозы, замыслы. Мы постоянно возводим свое мироздание, используя строительный ма­териал — Слово.

Словами мы созидаем и словами мы разрушаем себя. Со словами мы приходим на прием к врачу и с новыми словами уходим. И тем более со словами приходит паци­ент к психотерапевту и тем более слов он ждет от него.

Однако в словах, с которыми приходят к нам пациен­ты, никогда нет правды. Слова, которые они несут нам, — не столько правда, сколько оправдание. Почему? Пото­му что за этими словами пациент пытается спрятать ис­тинную причину своих страданий, хотя об этом и не зна­ет, так как данный процесс происходит неосознанно.

Просятся «на гипноз», «на биополе», заранее форми­руя установку — «поможет». И помогает. Но не всегда. А когда помогает, то не навсегда.

Все дело в том, что гипнозом, императивным внуше­нием или биоэнергетическим воздействием я «выбиваю» симптом. И действительно — становится легче, и уходит боль, но... Но, по существу, я вычерпываю воду из проху­дившейся лодки. И, сколько бы я не вычерпывал дальше, вода все равно набирается. Если существует симптом, зна­чит, где-то «прохудилась» личность. Но что же такое — симптом?

Симптом — это устойчивое описание, с которым иден­тифицируется (гипнотизируется) пациент. Получается, что, если мы хотим фундаментальным образом перерабо­тать симптом и избавиться от него насовсем, нам следует его перекодировать, то есть поменять систему описаний — текстов.

Например, если я считаю, что испытываю головную боль, то мне следует подумать, насколько верно то, что я полагаю, и испытываю ли я действительно головную боль, а не что-то другое, лишь напоминающее головную боль.

Ведь моя ошибка может стать заблуждением и напра­вить меня по ложному пути. И, чтобы этого не случилось, мне необходимо предельно точно обозначить симптом. Только после этого можно перейти к правильному его осознаванию и интерпритации.

Техника осознавания производится путем отождеств­ления, знака равенства: «Симптом — это я». Этим самым актом мы как бы заново воссоединяемся с собой. Теперь мы можем свободно расшифровать темный и непонят­ный для нас код. Вживаясь в свой симптом, мы получаем доступ к более глубокому материалу своей личности. И одним только этим мы снимаем значительную часть напряжения, в котором постоянно находились. Каждый симптом — своеобразный знак, который поддается рас­шифровке, и ключ к этому шифру — собственное Я.

Теперь мы готовы к тому, чтобы рассмотреть несколь­ко примеров, взятых из психотерапевтической практики.

Пациентка Р. «Жалобы на неудовлетворенность вдохом, когда хо­чется вдохнуть еще чуть-чуть, а не получается, как будто стоит ка­кой-то ограничитель в грудной клетке. И чем сильнее пытаюсь вздохнуть, тем меньше шансов на удовлетворение».

Только что произошла оценка и обозначение симптома, но пока она еще недостаточно конкретна. И следует ее дополнить и уточнить.

«Я чувствую неудовлетворенность вдохом. Иногда мне не хватает дыхания. Мне хочется вздохнуть полной грудью, но не получается. Это меня чрезвычайно раздражает и злит».

Формула осознавания: «Симптом — это Я».

Интерпретация: «Дыхание» заменяется на «Я».

Результат: «Я чувствую неудовлетворенность своим Я. Мне хочет­ся полностью ощутить свое Я, но это редко получается. И это чрез­вычайно меня злит и раздражает. Интересно, за что же я раздраже­на на себя?»

Интерпретацию можно расширить и углубить, если еще поработать с симптомом.

«Хочется вздохнуть поглубже, но словно что-то мешает... То ли груд­ная клетка не расширяется больше, то ли... неясно... одним сло­вом, что-то блокирует свободный вдох. Дыхание несвободное».

Теперь все это переводим на себя: дыхание и все, что связано с ды­ханием, — это Я.

«Хочется ощутить большую свободу своего Я. Но, вероятно, я себе же мешаю. Неясно, что со мной происходит, но получается, что я сама же себя и блокирую. Во мне нет внутренней свободы. Вероят­но, это меня и раздражает».

Симптом полностью переформулирован в иную форму выражения. Это выражение получило свое обозначение и оценку. Мы обнару­жили проблему, но зато освободились от симптома, и теперь уже невозможно «жаловаться» на него. Добравшись до корней, мы не испытываем теперь нужды в том, чтобы поливать засохшие листья.

Сама же по себе работа с проблемой означает новый этап в персо­нальном развитии — этап психологического роста.

Пациентка Д. Ощущение кома в горле и проблемы с глотанием. Ра­бота проводится по уже выведенной формуле.

1. Четкое обозначение симптома.

2. Осознавание: «Симптом — это я».

3. Формирование тождества личности и симптома.

Получается следующее: «Ком — это я. И я мешаю себе. Я сама ме­шаю принять себя (проглотить себя). Я совершаю судорожные уси­лия, чтобы протолкнуть, вытолкнуть себя, сдвинуть с мертвой точки, но мои действия оказываются безуспешными. Я — ком. Я своим существованием мешаю себе. Я сама у себя вызываю досаду, недо­умение, напряженность. Я невольно сдерживаю в себе то, что про­сится наружу. Я существую в постоянном противоречии между силами, стремящимися к высвобождению и силами самоподавления. И символ этой борьбы — клубок. Чтобы противоречия не разорва­ли меня, мне пришлось сжаться в клубок. Клубок противоречий. И ес­ли меня это угнетает, то не следует ли предпочесть взрыв? Ведь я слишком ценю свободу».

Пациент П. Головная боль. «Я постоянно себя то стискиваю, то сжимаю, то начинаю пульсировать или вовсе раскалываю себя. За что? Откуда это недовольство собой? Быть может, я ожидал от себя боль­шего, чем могу? Быть может, мои претензии и амбиции не оправда­лись? Или я храню в себе старые обиды и хочу их раздавить? Или смутное чувство вины точит меня? Но ведь я — это я, не больше и не меньше. И разве только из-за того, что я есть, не следует полю­бить себя и принять себя? А что касается несбывшихся надежд, не­состоявшихся попыток, то не следует ли от них отказаться — перей­ти от иллюзий в реальность? В конце-концов, мне надоело истязать себя. Мне хочется успокоиться. Ведь я уже ощущаю в себе цели­тельную чистоту покоя. Не правда ли?»

Пациент Ф. Импотенция. «В самый нужный момент я смущаюсь, пасую, становлюсь вялым, безынициативным и напуганным. Мне хочется сжаться, сморщиться, стать незаметным и уснуть. Я теряю себя тогда, когда нужно проявить себя. Я теряю напряжение, когда это напряжение необходимо. Что это — форма протеста или тру­сость? Как бы то ни было, но я слишком поглощен собой, я слишком занят своими переживаниями, и внешний мир при попытке контак­та с ним невольно отпугивает меня. Не следует ли мне поменьше заниматься своей персоной и побольше интересоваться окружаю­щими, не боясь напряжения и затраты энергии?»

Пациентка С. Фригидность. «По существу, я безразлична сама себе. Я бросила вызов природе и слишком активно подавляла свою сек­суальность. Вследствие этого развился страх, в котором я не хотела признаваться себе и заменила его отвращением и холодом. А быть может, в глубине души я все-таки симпатична себе? И все-таки все еще люблю себя? Может быть, мне просто никогда не приходило в го­лову признаться в любви самой себе?»

Пациентка Ч. Страх толпы. «Я боюсь себя, боюсь толпы своих мыслей, может быть, запретных и, как мне иногда кажется, — пре­ступных. Я теряюсь в самой себе. Почему бы мне в один прекрас­ный момент не подойти к зеркалу и после пристального взгляда в упор не скорчить от всей души гримасу? Вот будет интересно по­смотреть, как притихнет моя огорошенная толпа. Уж слишком серь­езно я отношусь к себе и пытаюсь контролировать себя».

Пациентка М. Страх одиночества. «Я существую в себе самой и от­того страшусь себя, своей пустоты. Но пустота — это не только ни­что, пустота — это также и все. Что же я больше ценю в себе — все или ничего? Достаточно того, что я ценю себя и свою пустоту, кото­рую я всегда могу заполнить собой».

Пациент Р. Страх смерти. «Я — смерть, и я боюсь себя. С другой стороны, смерть — это то, чего нет. Ведь пока мы живем, про нас нельзя сказать, что мы мертвы. Итак, смерть — это то, чего нет. Зна­чит, меня пугает во мне то, чего во мне нет. Но это уже и не страх. Быть может, мне следует подумать, как обрести то, чего во мне нет?»

Пациентка 3. Астения. Упадок сил. «Я сама вызываю в себе напря­жение и затрачиваю на него колоссальное количество энергии. Не­понятно пока, откуда у меня потребность к ощущению постоянного напряжения, но ясно уже одно — я обладаю громадными силами, раз мне приходится их извлекать из себя же самой. Мое состояние можно сравнить с работой прибора, который зашкаливает. Возни­кает естественная необходимость освободиться от излишка энер­гии. Я слишком много энергии использую на себя».

Я проиллюстрировал всего несколько примеров. Быть может, основываясь на изложенных здесь принципах, кто-то даст иное осознавание и интерпретацию имею­щихся у него симптомов. Такой вариант вполне логичен. И было бы странно, если бы это было не так. Важнее всего здесь осознать главное положение, заключающееся в том, что симптом есть не некое фатальное зло, а своеобразная и полезная подсказка, следуя которой мы можем обра­тить внимание на малоисследованные и малоизученные стороны своей собственной жизни и использовать это но­вое знание для своей же собственной пользы.

 

Глава 8 Язык поведения

Известно, что Бессознательное проецируется. И в конеч­ном итоге, оно проецируется в поведение, которое в свою очередь предопределяет цепь событий, чью последова­тельность принято называть Судьбой. Иными словами, любое событие в жизни человека детерминировано и представляет собой реализацию проективной деятельно­сти Бессознательного.

Все то, что должно произойти, — уже произошло в про­странстве Бессознательного. Таким образом, то, что уже свершилось, не могло не свершиться.

Мы живем с некоторым запаздыванием — в том смыс­ле, что все наши поступки и ситуации являются лишь повторением того, что уже «отпечатано» в контексте Бес­сознательного. Поэтому вполне справедлива поговорка: «Это произошло потому, что это должно было произой­ти». Следовательно, то, что мы называем Судьбой, мож­но определить как «материализацию» на событийном уровне информационных матриц Бессознательного.

Психоаналитикам хорошо известна знаменитая фор­мула французского психоаналитика Жака Лакана: «Бес­сознательное структурируется как язык». Стало быть, и язык, в конечном итоге, одна из форм поведения.

Допустим, что вне поведения нет человека. Это зна­чит, что среди живущих мы не сможем найти человека, который бы никак себя не вел, ни одного живого суще­ства, которое бы никак себя не проявляло. Значит, пове­дение есть некая форма активности, отличающая живое от неживого. В свою очередь, понятие активность само­раскрывается как сумма актов. Но, с другой стороны, активность может быть присуща и неодушевленной ма­терии в таких ее проявлениях, например, как солнечная активность, активность ветра и т. д. В чем же заключает­ся разница между поведением человека и действием вет­ра или солнечного излучения? А в том, что активность неодушевленных предметов представляет собой сумму актов, активность же одушевленных существ есть сум­ма акций. В процессе поведения любой акт стремится превратиться в акцию, что вполне естественно, так как суть любого поведения — сообщение, сигнал.

И если мы внимательно проследим за употребляемы­ми словами и сопоставим их с тем подтекстом, который они могут нести, то без труда сможем определить бессо­знательные импульсы и намерения субъекта.

В связи с этим мне вспоминается случай, который пре­красно иллюстрирует данную идею. Однажды в одном учреждении группа мужчин стояла в ожидании лифта. В это время в холле появилась женщина средних лет, несколько манерная в одежде и походке. Когда дверцы лифта уже открылись, она громко попросила: «Возьмите меня. Я такая маленькая и худенькая».

Впоследствии я с ней встретился еще раз, но уже в ка­честве консультанта, и мои интерпретации ее реплики подтвердились в ходе совместного с нею анализа.

Начальная часть фразы: «Возьмите меня» — может ас­социироваться в двух направлениях. Первое заставляет вспомнить знаменитое идиоматическое клише, где выра­жение «взять женщину» воспринимается в конкретном сексуальном содержании. Поэтому призыв «Возьмите ме­ня» эквивалентен предложению: «Овладейте мной, я хо­чу этого», и в данном случае может выражать скрытые сексуальные фантазии. Второе направление интерпрета­ции предполагает наличие регрессии, инфантильной фик­сации, где «Возьмите меня» может быть расшифровано как «Возьмите меня на ручки», что подтверждается ос­тальной частью фразы: «Я маленькая...» Причем обе ин­терпретации не противоречат, а дополняют друг друга, так как хорошо известно, что у истеричных субъектов неосознанные фантазмы связаны с инфантильной сексуаль­ностью. Понятно, что поведение этой женщины пыталось сообщить именно о данной стороне ее личностных пере­живаний.

Что позволило мне сделать некие априорные выводы, которые подтвердились на практике? Общий методоло­гический принцип, рассматривающий поведение прежде всего как язык, систему сигналов, посредством которых субъект стремится заявить о своих притязаниях. В дан­ном случае мы имеем дело с вербальным поведением, расшифровка которого позволяет обнаружить скрытый контекст личностных маневров. Прием оказался прост — употребляемые слова следует понимать буквально. Вся­кое выражение, которое может звучать двусмысленно, следует воспринимать также двусмысленно.

Можно сказать «возьмите меня», можно — «подожди­те, пожалуйста».

Существует множество идиоматических выражений, но мы не используем их все, а выбираем для себя исходя из своих собственных причин и комплексов строго опре­деленные, делая бессознательный выбор.

Таким образом, получается, что восприятие речи в ка­честве точного психологического документа является вполне обоснованным, и, наряду с общепринятым инте­ресом исследователей к тому, как и почему говорит тот или иной человек, вполне допустимо проявить опреде­ленный интерес к тому, что он говорит. Ибо в этом что таится и как, и зачем.

Получается, что наша речь представляет собой наши высказанные невысказанные желания и одновременно является легальным оправданием для них. Во всяком случае, она явно демонстрирует то, как акт превращает­ся в акцию.