Кооперативы, синдикализм и лейборизм

Роль Оуэна в становлении социалистической практики не ограничивается общинными экспериментами.

По возвращении в Англию после гибели Новой Гармонии, Оуэн на время откладывает создание новой общины. Он ищет опоры в массовых движениях. Его сторонники разворачивают кооперативное движение. Кооперативы на деле облегчают участь рабочих. Съезды кооператоров, на которых выступает Оуэн, представляют тысячи людей. Сам Оуэн считает кооперативное движение только частичным выполнением своего замысла, но он готов двигаться вперед постепенно, в жарких спорах доказывая свою правоту недостаточно решительным последователям. Однако созданные по инициативе Оуэна рабочие базары, которые должны были обеспечить справедливый обмен продуктами и вытеснить торговлю, потерпели фиаско. Прямой товарообмен между рабочими кооперативами оказался неэффективным, потому что Оуэн исходил не из потребительской стоимости, а из искусственно вычисленного рабочего времени. Оцененные таким образом товары либо немедленно раскупались, если их потребительская стоимость превосходила назначенную цену, либо залеживались на базаре. Попытка определять стоимость товара “демократически” — с помощью специально избранной комиссии, ситуацию не изменила.

Но побочный результат оуэновской агитации – кооперативное движение – ширилось, и с тех пор кооперация стала важным фактором мировой торговли и производства, “школой самоуправления” для миллионов тружеников.

* * *

 

В 30-е гг. оуэнизм проникал в рабочее движение все глубже. В 1833 г. Оуэн предложил лидерам разрозненных тред-юнионов объединиться в общенациональный союз. Эта идея была принята “на ура”. В 1834 г. возник Общий союз производящих классов, объединивший сотни тысяч рабочих.

“Предполагается, что будут приняты меры в общенациональном масштабе для охвата новой великой организацией всех трудящихся, и что каждая часть ее будет осведомлена о происходящем в других частях; всякое индивидуальное соперничество прекратится, все виды производства будут осуществляться национальными объединениями”^[101]. Создание союза положило начало единым профцентрам, мощному профсоюзному движению современного типа. Оуэн считал, что сильные профсоюзы, охватившие все производство, в перспективе смогут управлять им. И тогда каждая профсоюзная ячейка станет общиной, а сам профцентр – объединяющей эти общины федерацией.

Так Оуэн стал создателем еще и синдикализма — теории и практики профсоюзного движения, при котором мощные общенациональные союзы, стремятся устранить противоречия между трудящимися, полностью или частично взять на себя управление экономикой. Оуэн считал необходимым накапливать силы, но рабочие быстро перешли к столкновению с работодателями. Союз организовал несколько стачек, на которые власти ответили репрессиями и добились развала союза. После этого рабочее движение обратилось к политической борьбе, что претило Оуэну. Он считал, что бороться за власть бессмысленно, ведь общины изменят всю политическую структуру, которая превратится в союз союзов общин ^[102]. “Опыт многих лет убедил меня, что было бы бесполезно ждать чего-нибудь от правительств: они представляют власть, ничего не производящую, и считают, что им выгодно держать рабочие классы в рабстве”, – писал Оуэн, предвосхищая выводы теоретиков анархизма^[103]. Оуэн критиковал и выборную демократию. “Оуэн был таким же решительным противником государства и насилия, как и Фурье, и для Оуэна государство подлежит уничтожению”, — комментирует М. Туган-Барановский^[104].

Но политическое движение британских рабочих — чартизм — был пронизан социальными идеями Оуэна. Однако чартисты надеялись добиться их осуществления с помощью победы на выборах. Эту традицию затем продолжили британские лейбористы.

* * *

 

Чартисты стали первой массовой партией рабочего класса, открыв историю классовой организации пролетариата. Несмотря на то, что после 1824 г. в Великобритании были разрешены локальные профсоюзы, классовое самосознание рабочих не было развито, и каждый работник воспринимал себя частью не класса, а профессиональной группы или ремесленной группы, цеха. Тред-юнионы и были сначала своего рода ремесленными цехами с крайне ограниченными задачами (как из-за самосознания, так и из-за драконовского законодательства английской «демократии»). Более широкой социальной солидарности еще не возникло, что предопределяло слабость рабочих перед лицом имущественной элиты. Для того, чтобы рабочий класс стал силой, он должен был осознать себя как общность с едиными интересами.

Ситуация стала меняться после попытки Оуэна и его товарищей создать общебританский профсоюз и после начавшейся в 1836-1837 гг. агитации чартистских организаций – Ассоциации лондонских рабочих, Демократической ассоциации и др. Их лидеры У. Ловетт, Д. Гарни, Ф. О’Коннор и Д. О’Брайен верили во всеобщее избирательное право, в то, что право рабочих масс избирать депутатов позволит им привести к власти своих представителей. А те уже решат все социальные проблемы.

Победа принципа всеобщего избирательного права будет достигнута в ряде европейских стран только в конце XIX в. К этому времени социалистическая мысль уже осознает, что господство бюрократии и капитала сохранится, даже если массам будет дозволено выбирать себе надсмотрщика. Но также стало ясно и другое – участие социалистов в чуждой им политической системе меняет ее, заставляет и другие партии, опасаясь конкуренции и стремясь привлечь новые голоса, проводить социально ориентированную политику. Борьба, развернутая чартистами, изменила облик капитализма, в конечном счете придав ему черты социального государства.

Именно эта система социальной защиты (а не бесклассовое общество) стала программой рабочего движения, выраставшего из его собственных чаяний. Ленин видел в этих «тред-юнионистских» требованиях проявление рабочей стихии, далекой от политической консолидации. Но собственные рабочие требования могут быть воплощены и в политической программе – лейборизме. Лейборизм под влиянием социалистической интеллигенции может брать на вооружение социалистическую программу, но в силу естественных стремлений рабочего класса тяготеет к социальному государству. Ведь в социальной государстве рабочий класс сохраняется в своем прежнем качестве, только интегрируясь в Систему, а в случае социалистического перехода происходит качественное изменение классов. Рабочий из исполнителя становится организатором деятельности, а все ли готовы к этой нагрузке и ответственности?

* * *

 

Не все лидеры чартизма были социалистами, но для некоторых искомая демократия открывала поле для дальнейшей борьбы за социализм (эта логика затем будет иметь аналоги во многих странах, в том числе в России, где народовольцы боролись за демократию, потому что самодержавие не давало им агитировать за социализм). О’Брайен был сторонником идей Оуэна, но считал, что они должны осуществляться при поддержке государства (подобные идеи затем развивали французы Бюше и Блан, а позднее – немец Лассаль).

Чартисты стремились придерживаться рамок закона (хотя иногда массовые выступления рабочих и перерастали в столкновения с войсками из-за сопротивления властей). Но авторитарные законы Великобритании не давали возможность легально добиться демократизации, если этого не желают правящие группы. Встал вопрос о революционном взломе британской политической системы. Но лидеры чартистов не решились на это, что привело к поражениям движения в 1842 и 1848 гг.

По мере того, как атаки на авторитарную политическую систему Британии не удавались, чартисты стали разрабатывать свою социальную программу, которую можно было бы продвигать одновременно с борьбой за демократию. Они поддерживали кооперативные идеи. О’Коннор предлагал переселять рабочих на землю, и тем лечить индустриальный флюс британского общества, снижать давление на рынок труда. В условиях малоземелья Англии и высоких цен на землю мирное проведение такого плана было невозможно, но если бы чартистское движение переросло в революцию, конфискация земель лордов позволила бы разгрузить британские города от переполнивших их маргинальных полу-пролетарских элементов, снизить безработицу и создать предпосылки для социалистических мер организации труда.

На закате своей истории, в начале 50-х гг. чартисты обратились к распространившимся в это время идеям государственной поддержки производственной кооперации. Программа Национальной чартистской ассоциации 1851 г. считает развитие производственных кооперативов шагом «к освобождению труда из его угнетенного положения и в качестве средства для уничтожения рабства заработной платы»^[105]. Производственная кооперация действительно получила развитие в Великобритании, но благодаря помощи не государства, а филантропов.

Неудачи подорвали силы чартизма, но его опыт не пропал даром. Наследниками чартистов на политической сцене Великобритании с начала ХХ в. являются лейбористы. Лейборизм стремится решать социальные задачи настолько, насколько это не угрожает существующей системе. Избирательное право соединилось с логикой тред-юнионизма – отказом от стратегии в пользу тактики, частных улучшений. Чтобы добиться самой возможности такого социального реформизма потребовалась ожесточенная борьба чартистов, поставившая Великобританию на грань революции. Только спустя десятилетия их требование было удовлетворено. Великобритания перешла к «демократии» (то есть всеобщему избирательному праву) в 1867-1885 гг. В Германии канцлер Бисмарк оказался более уступчив к требованиям лидера рабочего движения Лассаля, и ввел всеобщее избирательное право уже в 1867 г. Это только укрепило монархию, и она обратилась к мерам социального государства. Тогда же сдвиги в этом направлении стали проводить и британские консерваторы во главе с Дизраэли.

Выяснилось, что решение задач социального государства может проводиться помимо социалистов. Социал-консерваторы Бисмарк и Дизраэли, проводившие первые меры подобного рода в своих странах, были социалистами не более, чем социалистами остаются нынешние британские лейбористы. Социальное государство – обеспечение работнику гуманных условий труда, досуга и поддержки в старости, помощь социально-слабым слоям – это требования социалистического движения, которые под давлением слева стала осуществлять буржуазно-бюрократическая правящая элита. Причем в той степени, в которой это не угрожало существованию основ капитализма. Социальное государство предполагает социальную защиту, но вовсе не обязательно – социальную и экономическую демократию.

* * *

 

Значение Оуэна для ХХ века трудно переоценить. Нет такой социалистической идеологии, у истоков которой он не стоял прямо или косвенно. Социальное государство и синдикализм, коммунитарное и кооперативное движения, марксизм и анархизм – все эти потоки мысли и практики обязаны Оуэну многими своими постулатами. Оуэн сделал главное – он поставил основные проблемы социальной практики, создал течение последователей, которые продолжали дело основателя даже тогда, когда расходились с ним во взглядах, провел серию практических экспериментов, которые показали, каковы могут быть последствия тех или иных решений. При этом не погиб ни один человек, что является исключением для большинства преобразователей, известных истории. Оуэн начал решать задачи, большинство из которых не разрешено и поныне. И в этой нерешенности – источник жизни созданного им социалистического движения со всеми его противоречиями, ренегатством части последователей и лидеров, с постоянным вызовом современности.

Оуэн, во многом бессознательно, заложил основы современного социального творчества – ненасильственного создания людьми новых форм организации собственной жизни в соответствии со своими собственными предпочтениями. Социальное творчество отличается от индивидуального тем, что направлено на общественные отношения и не может осуществляться без согласования интересов всех вовлеченных в этот процесс людей. В этом отношении социальное творчество является противоположным полюсом господства и угнетения, а также способом их преодоления.

И прежде развитие общества не стояло на месте, возникали новые формы человеческой организации. Но, как правило, эти изменения планировались узкой элитой для всего общества и внедрялись насильственным путем, разрушая существующее прежде структуры вопреки воле большинства. Этот процесс разрушения и принуждения (того же опредмечивания и угнетения) нужно отличать от социального творчества.

Иногда история была свидетельницей подъема ненасильственных движений, которые завоевывали целые империи. Христианство и буддизм начинали свой путь в общинах, распространявшихся ненасильственным путем. Но для них социальное творчество, организация жизни были производными от религиозной системы, настроенной на традицию. Традиция подозрительно относится к переменам и тем более к социальному творчеству. Переход от традиции к традиции происходил скачкообразно, революционным путем. Будущая традиция ломала существующую. Жертвы были велики, процесс наталкивался на культурные пороги и инерцию.

Но если порог существующего уровня культуры не позволяет быстро изменить общество в целом, а структура общества сковывает развитие культуры, получается замкнутый круг. Возможно, в небольшом социуме, общине, где подобрались более предрасположенные к такому изменению люди, процесс формирования новой культуры пойдет легче? Да, но только если благоприятна социальная почва и политические условия.

Предложенный Оуэном путь социального творчества – самоорганизация добровольцев в общинах, по возможности сочетающих интеллектуализм и самообеспечение – открывал новые возможности для смены исторических эпох. Хотя время для такой смены тогда еще не пришло.

Социализм Оуэна унаследовал от предыдущего этапа развития утопизма одну важную черту — стремление привить на современную почву благородные вневременные принципы. Не случайно, что Оуэн смог приступить к своим экспериментам в индустриальную эпоху. Раньше он бы не имел такого организационного опыта и не нашел такого количества свободно мыслящих интеллектуалов для своей общины. Но сам Оуэн рассчитывает не на силы, вызревшие в современном обществе, а на «вечные» свойства человеческой натуры. Это подвело Оуэна в его времени, но обеспечило долгожительство идее.

Последователи и потомки часто смеялись над негативными результатами его экспериментов. Но у тех, кто глумился над утопизмом Оуэна, обычно получалось не лучше. Но что-то получалось и у них.

 

Глава III.

Прудон и Маркс.

 

Футурологический социализм

После Великой французской революции социализм уже не мог не стать влиятельным общественным течением. Но от понимания необходимости преодоления капитализма – до конкретного проекта альтернативы ему – большой путь. Не случайно само слово «социализм» принадлежит философу Пьеру Леру, который более убедительно критиковал капитализм, чем объяснял, как от него избавиться. Ненависть к богатым и требование имущественного уравнительства, заметные уже в ходе Великой французской революции – это еще не программа социалистического общества.

Июльская революция 1830 г. на время предоставила социалистам свободу политической агитации, и на подготовленной почве расцвело множество цветов. Первоначально лидировала школа сен-симонистов, во многом продолжавшая линию Кампанеллы. С ней соперничали фурьеристы, продолжавшие линию диггеров и Оуэна. Сен-симонисты даже проникли на предприятия, где «их появление вскоре ознаменовалось стачками или иными какими-либо беспорядками»^[106], – сообщалось в донесении лионской полиции. Сен-симонисты убеждали работников в недостаточности заработной платы и необходимости создания «коалиций» для ее повышения. Эта агитация имела косвенное отношение к восстаниям в Лионе в 1831 и 1834 гг. Интересно, что Сен-Симон и Базар не предлагали рабочим бунтовать против системы – движение было радикальным развитием выводов, следовавших из антикапиталистической пропаганды. Сен-симонистская агитация оказала влияние на «общественные воззрения многих из тех работников, которые в конце 30-х и в 40-е годы составили кадры увриеристских (рабочих – А.Ш.) газет…, тайных республиканских организаций, икарийского движения»^[107].

Сама школа сен-симонистов во главе с Анфантеном вела вербовку членов в иерархию церковного типа. Из-за излишнего увлечения части сен-симонистов сексуальными проблемами их школа уже в 1831 г. распалась, дав больше плодов на ниве философии и социологии, чем политики.

После того, как сен-симонисты сошли с общественной сцены, фурьеристы благодаря агитации В. Консидерана приобрели значительное влияние на умы, соперничая с более учением государственного социализма Э. Кабе, изложенным в утопии «Путешествие в Икарию». Оно в основных чертах возрождало идеи Бабефа, но без политического радикализма. Получил развитие и христианский социализм (Ф. Бюше, Ф. Ламенне и др.). В подполье действовали бабувисты, и их попытки совершить переворот, навлекли на социалистов гнев правительства, не прекративший, впрочем агитации. Одновременно и рабочий класс показал, что ему все труднее мириться с условиями жизни – в 1831 и 1834 гг. произошли восстания в Лионе. Рабочие несли лозунг «Жить работая, или умереть сражаясь». Рабочее движение Великобритании и Франции соединило социалистический идеал с рабочим вопросом, который не мог решить капитализм. Германская философия предоставила социальным мыслителям логический инструментарий, необходимый для анализа общества. Социальные и теоретические предпосылки были готовы.

Но конкретную программу преобразования общества социализм обрел после выхода работы Л. Блана «Организация труда» и П-Ж. Прудона «Что такое собственность».

Луи Блан (1811-1882) стал первым социалистом, попытавшимся провести социальные реформы в государстве, когда стал министром революционного правительства Франции в 1848 г. Идеи Л. Блана соединяют два потока социалистических идей — государственное регулирование и производственное самоуправление^[108]. Блан стал отцом популярной в ХХ в. идеи и практики многосекторной экономики и регулируемого государством производственного самоуправления, будь то югославский эксперимент, чехословацкий «социализм с человеческим лицом» или производственное самоуправление времен Перестройки в СССР.

В 1839 г. в работе «Организация труда» Блан изложил план социальных реформ. Он уже понимал, что человеческая натура недостаточно совершенна, чтобы большинство людей начали жить по принципам добровольной взаимопомощи. Отвечая критикам социализма, он писал: “Но я не отрицаю, что надлежащее воспитание до сего дня было чистой привилегией, что способности каждого человека не поддаются точному измерению; что извращенная цивилизация, угнетая нас, превращает нас в себе подобных, что она, следовательно, исковеркала законы природы, что она привила нам искусственные потребности, дурные вкусы и тщеславные желания, что если бы мы попытались прежде временно ввести систему истинной пропорциональности, то, учитывая влияние этой цивилизации, в результате оказалось бы, что слишком многие стали бы работать все меньше, а требовать все больше”^[109].

Принципом Блана было не принуждение или надежда на быстрое моральное перерождение людей, а превращение рабочих в хозяев собственного труда. Он считал, что в этом случае “личный интерес ничем не ущемляется, поскольку каждый работник участвует в прибылях. Единственное ограничение заключается в том, что доля отдельного работника не может увеличиться без соответствующего увеличения доли всех остальных”^[110]. В логике рыночного общества доля в прибыли означает долю во власти, равноправие, участие в принятии решений (хотя бы по поводу того, как делить прибыли или, если их нет, как исправить положение). Личность реализуется вместе с другими, а не за счет других. Свобода соединяется с солидарностью путем распространения демократии на все уровни жизни, включая производство.

Луи Блан предложил создать социальный механизм, при котором работники становятся собственниками не всего хозяйства, а только своих предприятий – небольших производственных ассоциаций, конкурирующих с частным сектором при поддержке государства. «Государство должно взять на себя инициативу промышленных реформ, способствующих проведению такой организации труда, которая вывела бы рабочих из положения наемников и привела бы к положению членов ассоциации. Кредит частных лиц должен быть заменен государственным кредитом. До освобождения пролетариата государство должно служить банкиром для бедных»^[111]. Так Блан надеялся преодолеть главную проблему, которая мешала рабочим создать собственные предприятия — отсутствие у них средств.

За свой кредит государство получало широкие права по преодолению «анархии производства». Государство должно было бы регулировать «ассоциированный» сектор, предоставляя кредиты, определяя заказы в соответствии с потребностями населения, перераспределяя прибыли между предприятиями, чтобы не дать разориться одним, а другим — слишком разбогатеть, подмять под себя остальных: «Если те или другие рабочие образуют ассоциацию в каком-либо месте, с единственной целью улучшить свои частные делишки, и потом, когда разбогатеют, в свою очередь, взять на службу к себе рабочих и сделаться буржуа, то какой же в этом толк?… Главный вопрос состоит в том, чтобы заставить каждую ассоциацию смотреть на себя как на часть целого, и чтобы она, под влиянием эгоистических соображений, не отделяла своих интересов от интересов всех рабочих».

Блан находит блестящий рецепт против эгоистического замыкания богатеющих предприятий на своих интересах: «Следует поставить условием помощи, которую им окажут, обязательство с их стороны открыть для всех двери своей ассоциации, раз она составлена, чтобы она постепенно увеличивалась и увеличивалась»^[112].

Чтобы работники не «проели» фонды своих предприятий, Блан устанавливал твердое разделение доходов по четвертям – одна на амортизацию, одна – на страхование, одна – на резерв, одна – на доход рабочих. К сожалению, проблема «проедания фондов» часто предавалась забвению в дальнейшей истории производственного самоуправления.

Право работника вступать в ассоциацию на равных правах исключает его найм в качестве неравноправного пролетария. Государственная «уравниловка» при этом теряет смысл — преуспевающие ассоциации будут расти, включать в себя все новых работников, но не нанимая их. При необходимости слишком разросшиеся ассоциации могут почковаться. Соревнование между ними не исчезнет, но не будет приводить к бедствиям для проигравших. Таким образом, регулирование становится самопроизвольным, и предусмотренная Бланом государственная надстройка в случае успеха эксперимента становится излишней.

Да и сможет ли государство достаточно эффективно регулировать отношения между предприятиями, и будут ли рабочие чувствовать себя хозяевами, если самые важные вопросы за них будут решать чиновники?

Блан первым на практике предпринял социалистические реформы во Франции во время революции 1848 г. Луи Блану не удалось получить достаточную поддержку для того, чтобы разместить массы безработных на современных предприятиях и запустить производство на них. Все что ему позволили – стимулировать кооперативы и организовать работы в примитивных национальных мастерских (позднее метод борьбы с безработицей с помощью таких общественных работ возьмет на вооружение Ф. Рузвельт, но с большим успехом). Через несколько месяцев национальные мастерские были закрыты, что вызвало взрыв недовольства и неудачное июньское восстание в Париже. В 1848 г. социалисты были побеждены, но идея смешанной экономики и самоуправляющихся предприятий, которые принадлежат работникам, продолжала жить.

* * *

 

Эксперименты Оуэна и Блана показали, что социализм не мог развиваться дальше на практической почве, пока не вывел свои начала из существующей индустриальной реальности. Социализм должен был осознать себя как неизбежная следующая стадия развития цивилизации, как прогноз оптимального и реального развития человечества. Из гуманистической идеологии социализм должен был превратиться в футурологическую теорию. А для этого нужно было более тщательно проанализировать современность и найти в ней почву для социалистического будущего, которое должно было быть представлено не только как модель, но и как тенденция. Эту задачу выполнили Пьер Жозеф Прудон (1809-1865) и Карл Маркс (1818-1883).