Отражение идей XIX в. в исторической схеме Карамзина

Отражение нового понимания истории исследователи пытались увидеть иногда в высказываниях Карамзина о феодализме, в его сопоставлении феодального и поместного строя. Но и в этих случайных упоминаниях не было даже того содержания, которое вложил в это сопоставление еще Болтин. Карамзин и здесь пошел не за Болтиным, предварявшим уже в известной мере научную мысль XIX в., а за Щербатовым. И если можно говорить в какой-то мере о сопоставлении исторического развития России и Западной Европы, то оно превращалось скорее в противопоставление, при том такое же внешнее, как и вся историческая схема Карамзина.

Реальным отражением нового направления в общем строе Карамзинской истории остается выделение специальных глав, посвященных «состоянию России» за каждый отдельный период ее истории. В этих главах читатель выходил за рамки чисто политической истории и знакомился с внутренним строем, экономикой, культурой и бытом. С начала XIX в. выделение/таких глав становится обязательным в общих работах по истории России.

Карамзинская «История...», безусловно, сыграла свою роль в развитии русской историографии. Николай Михайлович не только подвел итог исторической работе XVIII столетия, но и донес ее до читателя.

Издание «Русской Правды» Ярослава Мудрого, «Поучения» Владимира Мономаха, наконец, открытие «Слова о полку Игореве» пробудили интерес к прошлому Отечества, стимулировали развитие жанров исторической прозы. Увлеченные национальным колоритом и древностями, российские литераторы пишут исторические повести, «отрывки», публицистические статьи, посвященные русской старине. При этом история выступает в виде поучительных рассказов, преследующих воспитательные цели.

Взгляд на историю сквозь призму живописи, искусства — особенность исторического видения Карамзина. Он считал, что история России, богатая героическими образами, — благодатный материал для художника. Показать ее красочно, живописно — задача историка. В «Письмах русского путешественника» Карамзин пишет: «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей российской истории, т.е. писанной с философским умом, с критикой, с благородным красноречием. Говорят, что наша история менее других замечательна: не думаю; нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится, как из Нестора, Никона и других могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев».

Современники Николая Михайловича сразу же обратили внимание на то, что в его «Истории...» наука идет рука об руку с искусством. Не случайно среди его почитателей было много художников. Примечательно, что на «Портрете А.И. Иванова» кисти Бугаевского-Благодарного рядом с фигурой художника, мастера исторической композиции, мы видим книгу Карамзина.

Что же значит в понимании Карамзина «выбрать, одушевить, раскрасить»? В 1802 г. в журнале «Вестник Европы» он опубликовал статью «О случаях и характерах в российской истории, которые могут быть предметом художеств». Это был своего рода манифест о необходимости органического слияния исторической правдивости с образностью. Продолжая и развивая традицию, выраженную в патриотической работе М.В. Ломоносова «Идеи для живописных картин по русской истории», Карамзин отстаивал идею внесословной ценности человека применительно к русской истории, взятой как материал искусства. Историк требовал отражения в искусстве и литературе национальных особенностей русского характера, подсказывал живописцам темы и образы, которые они могут почерпнуть из древней отечественной литературы. Советы Николая Михайловича охотно использовали не только художники, но и многие писатели, поэты и драматурги. Особенно актуально его призывы прозвучали в период Отечественной войны 1812 г.

Поводом для статьи Карамзина явилось решение президента Академии художеств графа А.С. Строганова о том, чтобы, слушатели Академии избирали темами своих работ сюжеты из отечественной истории для увековечения памяти и славы великих людей, «заслуживших благодарность Отечества». Следствием выступлений Строганова и Карамзина явилось то, 1гго в 1803 г. начались работы над созданием известного памятника «Гражданину Минину и князю Пожарскому». Модель его была завершена скульптором И.П. Мартосом в 1815 г., торжественное открытие состоялось в 1818г. в Москве на Красной площади.

В своей статье Карамзин не только призывает, но и полемизирует. Он спорит с теми, кто не видит нужды в эстетическом освещении русской истории, а в деле воспитания патриотизма и национального самосознания полагается только на силу голого исторического факта «А те холодные люди, — писал он, — которые не верят сильному влиянию изящного на образование душ и смеются (как они говорят) над романтическим патриотизмом, достойны ли ответа?» Создайте национально-патриотическую тему в искусстве, утверждал ученый, и тогда не только русский, но и «чужестранец захотел бы читать наши летописи...».

По мнению Карамзина, искусство только выявляет и заостряет эстетические возможности истории, но не создает их. «В наше время историкам уже не позволено быть романтиками и выдумывать древнее происхождение для городов, чтобы вызвать их славу». Это многозначительное заявление, сделанное Карамзиным в 1802 г., прямо перекликается с авторской установкой «история не роман, и мир не сад...», сформулированной в «Истории государства Российского».

«Таланту русскому всего ближе и любезнее прославлять русское, — заявляет Карамзин. — Должно приучить россиян к уважению собственного, должно показать, что оно может быть предметом вдохновения артиста и сильных действий искусства на сердце. Не только историк и поэт, но и живописец, и ваятель бывают органами патриотизма».

В отличие от Ломоносова, Карамзин интересуется не столько героическими эпизодами Древней Руси, показывающими личное мужество отдельных исторических деятелей, сколько сюжетами, которые дают возможность раскрыть психологические состояния персонажей, такими, например, как свадебный сговор Ольги с Игорем; прощание Ярослава Мудрого с дочерью Анной, просватанной за французского короля, и т.п. По мнению историка, художник должен вдохновляться «чувственностью, ибо тень меланхолии» не может испортить«действия картины».

Призывы Карамзина были услышаны, и в середине 1830-х гг. издатель А. Прево решил воплотить его идеи и подарить россиянам, прежде всего младшему поколению, «Живописного Карамзина». Можно сказать, что великий историк и художник слова проделал всю подготовительную работу. За окончательное воплощение замысла взялся Владимир Михайлович Строев, брат знаменитого археографа Павла Михайловича, переложивший карамзинский труд для детского чтения. Журналист, переводчик французских романов и занимательных путешествий, неутомимый популяризатор и просветитель, к тому же обладавший тонкой наблюдательностью и великолепным чувством юмора, В.М. Строев смог передать идеи, дух и даже слог карамзинского труда. Более того, ему удалось добиться единства живописных и словесных образов.

В работу по созданию литографий с энтузиазмом включился целый коллектив рисовальщиков и граверов. Составителем картин был Борис Артемьевич Чориков, сын таможенного досмотрщика, получивший образование в Императорской Академии художеств, куда принят был на казенный счет в 1819 г. Еще на студенческой скамье он обратил на себя внимание преподавателей рисунками с натуры, которые не раз оценивались серебряными медалями. Окончил Б.А. Чориков академию в 1829 г. В пушкинскую эпоху он был известен своими жанровыми картинами и композициями, выполненными карандашом, сценами из русской истории. За свои работы Чориков был выдвинут Академией художеств на соискание звания академика.

По рисункам Чорикова сцены «Истории...» Карамзина ожили на литографиях, выполненных П. Ивановым, О. Андерсоном, К. Беггровым, И. Щедровским и П. Разумихиным. Среди этих людей были и маститые академики, и начинающие художники, выходцы из аристократических родов, и дети крестьян. В составе авторского коллектива словно отразились внесословные и интернациональные взгляды Карамзина. Чориков — сын таможенного досмотрщика, Андерсон — выходец из семьи шведского крестьянина, Иванов — рисовальщик военной типографии, Беггров — академик, ученый-литограф при Главном штабе. Каждый из них заслуживает нескольких слов.

Олаус Андерсон был известен как рисовальщик, акварелист и литограф. Сын шведского крестьянина, он был удостоен за свои работы звания учителя рисования средних учебных заведений, был участником академических выставок, среди его работ — акварельные портреты Николая I и членов царской семьи.

Петр Иванов — рисовальщик на камне и гравер — трудилсяпри военной типографии в Петербурге. Им запечатлены на литографиях памятники Петру I, М.И. Кутузову и Барклаю Де Толлю, а также виды Петербурга, церквей и монастырей Москвы и Суздали.

Карл Петрович Беггров — академик перспективной живописи, ученый литограф при Главном штабе. Его лучшие литографии — виды Санкт-Петербурга и его окрестностей.

Художник И. Щедровский был известен как автор альбома литографии «Сцены из русского народного быта».

Петр Иванович Разумихин — автор большой литографии скартины К. Брюллова «Последний день Помпеи». Его работа поражала современников точностью передачи оригинала.

Современному читателю могут показаться излишне нарочитыми иллюстрации, выполненные в традициях академической школы. Думается, что авторы, подобно самому Н.М. Карамзину, стремились подчеркнуть классический характер русской истории, ее величие и монументальность, сопоставимые с историей Древнего Рима или любой другой мировой Державы. К тому же хронологический период «Живописного Карамзина», протяженностью почти в тысячелетие (с IX по XIX в.), слишком велик, чтобы учесть колорит «места и времени» и национальные изобразительные традиции. Поэтому была выработана единообразная форма, которая могла быть Применена к любому из сюжетов и одновременно связывала бы их между собой. К тому же определенные ограничения изобразительного языка обязывали рисовальщиков к максимальному отражению психологической глубины каждого образа. Большинство иллюстраций «Живописного Карамзина» выполнены в традициях академической школы. Для монументальных образов карамзинской «Истории...» язык классицизма оказался наиболее подходящим. Батальные сцены, эпизоды примирения князей и избрания на царство, прием послов других государств, предсмертные минуты исторических героев — все это исполнено торжественности и значимости. В то же время гравюрам недостает колорита «места и времени», Национальных красок — того, что было в древнерусской миниатюре, в росписи старинных храмов.

Сразу же после выхода в свет в 1836 г. «Живописный Карамзин» получил восторженную оценку на страницах популярного журнала «Библиотека для чтения» и, конечно, у «русского юношества», которому книга и предназначалась. В журнале отмечалось: «Нас весьма радует успех этого красивого издания. Действительно, эти милые картинки, с краткими, но хорошими описаниями главных событий русской истории, увлекли в свою пользу мнение малолетней публики, которая их очень полюбила». С выходом этого издания поэты, художники, драматурги, музыканты и актеры, по существу, обрели методическую разработку для художественного воплощения наиболее ярких страниц отечественной истории. На протяжении многих лет творческую интеллигенцию будут волновать и вдохновлять события и герои отечественного прошлого, которые впервые были «открыты» Карамзиным.

Создатели «Живописного Карамзина» с честью выполнили завет Николая Михайловича: «Историку нельзя говорить за своих героев. Что остается ему... Порядок, ясность, сила и живопись». Сам издатель, Андрей Прево, называл «Живописного Карамзина» «детским», т.е. приспособленным для юношеского восприятия. Идея подобной публикации возникла далеко не случайно. Она полностью соответствовала просветительскому настрою образованного русского общества середины XIX столетия и, как ни странно, остается актуальной и в наши дни.

Дело в том, что в это время в России публиковалось довольно большое количество детской литературы, но в основном переводной. Многие дамы высшего круга увлекались просветительством, и в обществе считалось хорошим тоном заниматься переводами для юношества. Да и собственных, отечественных детских книг практически не было. Дети столичных аристократов, провинциальных дворян, помещиков и купцов-грамотеев читали немецкие сказки Гофмана, английские «Evening at Home» («Семейные вечера») или «Собрание полезных и приятных рассказов для юношества» Экипа и Барбольда, французские рассказы для детей Ламота Фукэ, Шамисо и др.

Справедливости ради надо сказать, что в периодической печати уже тогда раздавались голоса критиков о том, что ни издатели, ни переводчики «Библиотеки воспитания», «Детских повестей» и прочей подобной литературы «решительно не понимают, что такое дитя, и притом дитя русское, с чем оно родится на свет, что в нем должно быть истреблено и что посеяно, к чему оно предназначено в сей жизни и где тот прямой верный путь, которым можно и должно вести его к той цели». Патриотически настроенные писатели С.Н. Глинка, М.Н. Загоскин, М.П. Погодин и другие указывали на то, что пропаганда «западного язычества» или «индийской мифологии» неприемлемы для России и рождают в детях «ложь, нелепость, несообразность и праздное суетное любопытство». Между тем история родного Отечества, герои русских народных сказок являются «предметами, достойными к познанию, вызывают добрую любознательность, самоуважение и любовь... Хотите предохранить своих детей от нравственной заморской золотухи, английской, французской и немецкой болезней — не давайте им никаких переводов с заморского...

Если вы не желаете их видеть людьми заблудшими и большей частью ничтожными машуриками и себялюбцами, — ни югу, ни людям, ни себе угодными. Нет! Дайте им прямо Евангелие, дайте им Карамзина...»