Одним легким движением он извлек магистра нуфлина из корзины летающего пузыря и взял его На руки, словно тот был маленьким ребенком.

- Макс, ты слышал? Ты можешь остаться. А я обязательно пошлю тебе записку, - торопливо сказал Нуфлин. - Ты помнишь, я говорил тебе, что подумаю, чем отплатить тебе за твое великодушие? Я все еще думаю. И об этом тоже будет сказано в записке.

- Удачи вам, - деревянным голосом сказал я. - И счастливой долгой жизни в Харумбе...

- Ужасно пошло звучит, - вздохнул он. - Такой молодой мальчик, и такие банальные пожелания!

- Может быть, тебе требуется еда, или еще что-нибудь? - вежливо спросил меня один из Хранителей. - Вообще-то, наше гостеприимство обычно не распространяется на живых, но если уж ты решил остаться здесь до утра... Нет ничего хорошего, когда людям приходится страдать от голода, или жажды. Это ожесточает вас и заставляет суетиться.

- Точно подмечено, - невольно улыбнулся я. И вежливо добавил: - Спасибо за заботу. Но мне действительно ничего не нужно: я неплохо снарядился в дорогу.

- Хорошо, - кивнул он. - Думаю, ты и сами знаешь, что живым не следует приближаться к стенам Харумбы. Разумеется, ты все равно не сможешь войти, но будет лучше, если ты и пробовать не станешь. В этом тумане слишком легко заблудиться, хоть он и кажется прозрачным. К тому же он странно действует на человеческие тела: здоровые люди могут заработать множество болезней, скитаясь в нашем волшебном тумане, зато безнадежно больные иногда исцеляются, вдыхая его испарения. Но ведь ты здоров, правда?

- Как лесной колдун, - кивнул я. - Не беспокойтесь, я уже не раз обжигался на незнакомых чудесах и не собираюсь делать глупости. Только искупаться в море, как следует выспаться и дождаться записки от моего подопечного... Кстати, у вас тут не водятся хищники? Я могу спать спокойно?

- Хищников здесь нет. А сможешь ли ты спать спокойно - зависит только от тебя, - буйноволосый великан улыбнулся - не то насмешливо, не то доброжелательно, и поспешил вслед за своими товарищами.

А я действительно наскоро искупался в теплой прибрежной воде, но прежде, чем приступить к прочим незамысловатым пунктам своего официально оглашенного расписания, послал зов Джуффину и наконец-то рассказал ему все драматические подробности последнего путешествия Магистра Нуфлина Мони Маха. Смешно признаться, но до сих пор я ограничивался короткими сдержанными отчетами, смысловая нагрузка которых сводилась к тому, что у нас все в порядке: я был совершенно уверен, что Нуфлин прослушивает все мои Безмолвные беседы, и великодушно берег его расшатанные нервы, рассудив, что рассказать шефу о его прощальных художествах всегда успею. И вот, сбылось наконец-то!

Еще никогда в жизни я не был столь близок к тому, чтобы всерьез захворать манией величия: удивить сэра Джуффина Халли один раз - и то дорогого стоит. А слушая мои откровения, шеф исключительно тем и занимался, что удивлялся - и по-моему, вполне искренне, а не только для того, чтобы доставить мне удовольствие.

“Ох, сэр Макс! - только и сказал он, когда я наконец умолк. - Ну ты даешь!”

“Вообще-то, сейчас вы должны сказать мне, что я вел себя, как идиот, а потом убедительно доказать эту теорему по всем пунктам”, - заметил я.

“Да? - снова удивился Джуффин. - А ты сам действительно считаешь, будто вел себя как идиот?”

“Вовсе нет, - жизнерадостно откликнулся я. - Но это не имеет значения, просто предложенный мною сценарий уже давно стал традицией.”

“Долой традиции! - решительно заключил шеф. - В данном случае идиотом все-таки оказался я. Отправить тебя Магистры знают куда в обществе этого старого стервятника... Где была моя голова?!”

“Вам виднее, - вздохнул я. - Кстати, я поначалу все удивлялся, что вы не приходите мне на помощь. Обычно вы знаете о моих неприятностях примерно за полчаса до того, как они начнутся. Что, вы немного понаблюдали за нами и решили, что я и сам неплохо справляюсь? Или я действительно работал без страховки?”

“Без, - лаконично ответил Джуффин. Немного помолчал и пустился в объяснения: - Я же говорил тебе, что мы с Сотофой постараемся окружить вас своего рода защитой, чтобы ни одна сволочь не пронюхала о вашем путешествии... Ну вот, мы с ней так хорошо поворожили, что даже я сам не мог добраться до вас сквозь этот туман. Поэтому я ни сном, ни духом не ведал о твоих неприятностях. Полагал, что в случае чего ты пришлешь мне зов, но ты молчал, как пленник на допросе.”

“Я решил, что должен справляться сам, раз уж все так сложилось. А когда обнаружилось, что одна, как вы выражаетесь, “сволочь” о нас все-таки пронюхала, Нуфлин начал кричать, что ни о каких Безмолвных контактах и речи быть не может: мы, дескать, и без того заплутали во времени. Вот тогда я окончательно уяснил, что значит остаться в одиночестве: и рад бы позвать на помощь, да не получается.”

“Да, против Хонны наша ворожба оказалась бессильной, - печально согласился Джуффин. - Мысленно снимаю перед ним шляпу: его могущество действительно возросло вдали от Сердца Мира, кто бы мог подумать! А вот его мстительность, кое-как замаскированная под жажду справедливости, кажется мне, как минимум, мальчишеством... Ладно, о нем мы еще успеем наговориться, когда ты вернешься домой. Кстати, я надеюсь, ты уже в пути?”

“Еще нет, - смущенно ответил я. - Отправлюсь завтра утром. Нуфлин обещал, что пришлет мне записку, когда... Ну, когда оклемается после всех этих загадочных оживлений, превращений, или чем они там развлекаются в своей Харумбе...”

“Записку?! - снова изумился шеф. - Но зачем?”

“Вот сейчас вы точно назовете меня идиотом, - вздохнул я. - И наверное будете правы. Вы не поверите, Джуффин, но я о нем беспокоюсь. И очень хочу, чтобы с ним все было в порядке. Я мог бы торжественно сказать вам, что несу ответственность за каждого, чью жизнь спас, как родители несут ответственность за детей, которым они подарили возможность быть живыми. Но не буду врать ни вам, ни себе. Ответственность тут не при чем. Просто я столько раз спасал его жизнь, что, кажется, невольно начал считать ее своим личным достоянием. И теперь мне хочется увериться, что мое имущество находится в надежных руках. Представляете?”

“Как ни странно, представляю, - угрюмо согласился он. - Мне бы хотелось, чтобы ты поскорее избавился от этого странного чувства собственности, но... Мало ли, чего бы мне хотелось! Хорошо хоть, что ты отдаешь себе отчет в том, какова истинная природа твоих поступков. Ладно уж, жди эту грешную записку, если тебе без нее жизни не мила. Но завтра утром отправляйся домой, в любом случае.”

“А не то вы поставите меня в угол, - подхватил я. - Ох, Джуффин, знали бы вы, как я хочу домой! Пообедать в “Обжоре Бунбе”, прогуляться по Старому Городу, прийти на службу и как следует поцапаться с Мелифаро - грешные Магистры, да я без него жить не могу! Передайте ему, что я готов безропотно перенести первую дюжину свеженьких издевательств, которые он, несомненно, уже заготовил, и только потом начну вяло огрызаться... Впрочем, вру, наверное: кажется, в последнее время у меня начал портиться характер. Дурное влияние Магистра Нуфлина, сами понимаете. Например, меня все время подмывает спросить у вас, под каким соусом вы ели своих изжаренных родителей?”

“Я сожрал их без соуса и даже без соли, как того требует старинный кеттарийский обычай! - фыркнул шеф. - Так вот, оказывается, кто был автором этой глупой сплетни! Да уж, покойный Нуфлин - не человек, а просто какая-то шкатулка с сюрпризами.”

“Покойный? Да, теперь уже наверняка покойный”, - согласился я, с суеверной неприязнью покосившись на далекие стены Харумбы.

“Все-таки будешь сидеть там до утра?” - сочувственно спросил Джуффин.

“Ага. Не думаю, что мне здесь будет сладко спаться, но... В конце концов, мне просто интересно получить записку от человека, только что ставшего бессмертным”, - решительно заключил я.

“Тоже верно, - согласился он. - А что касается сладких снов... Знаешь, я, как и ты, большой любитель искать приключения на свою задницу, но я бы, пожалуй, не стал спать в таком месте. Бальзам Кахара у тебя еще остался?”

“Сколько угодно, - растерянно согласился я. - Так вы думаете, что спать здесь опасно?”

“Не знаю, - неохотно признался шеф. - Просто не знаю, и все. Но Харумба никогда не вызывала у меня большого доверия. Скажу больше: Город Мёртвых всегда казался одной из тех тайн нашего Мира, в которых лучше не копаться. Возможно, это обыкновенное предубеждение: в конце концов, я как был простым, неотесанным, суеверным кеттарийским пареньком, так в глубине души им и остался...”

“Как мы с вами все-таки похожи! - невольно улыбнулся я. - Правда, я не из Кеттари, ну да ничего: нас, простых, неотесанных и суеверных ребят везде хватает!”

Потом мы все-таки распрощались. Некоторое время я с удовольствием рылся в Щели между Мирами, предвкушая роскошный ужин: в присутствии Нуфлина у меня почему-то не было никакого желания пировать - возможно, потому, что он сам ничего не ел. Но увы, большой жратвы опять не получилось. Уж очень я нервничал, предвкушая долгую ночь у стен Города Мертвых. Я попробовал было подманить птиц из рощи, демонстративно разбрасывая вокруг аппетитные куски пирожков, но они не обращали внимания ни на меня, ни на мое угощение, так что в конце концов я почувствовал себя призраком.

Когда солнце скрылось за горизонтом, я уже был настолько на взводе, что начал всерьез сожалеть о своем решении, чего со мной, хвала Магистрам, уже давненько не случалось. “Ты идиот, сэр Макс, - сердито говорил я себе, - нет, ты даже не идиот, ты законченный кретин! - поневоле приходилось самому ругать себя последними словами, раз уж Джуффин забастовал. - На кой тебе понадобилось затевать эту эпопею с запиской?! И ведь никто тебя за язык не тянул, сам решил повыпендриваться! Ну вот, теперь сиди тут, наслаждайся жизнью! А еще лучше, плюнь на все и отправляйся домой. Прямо сейчас, без всяких дурацких записок.”

Впрочем, я и сам понимал, что не воспользуюсь собственным разумным советом. Мое знаменитое ослиное упрямство, как же, как же, давно не виделись! Я знал, что буду сидеть тут до утра, даже если небо разверзнется, чтобы обрушить на меня кошмарные видения, пригодные разве что для иллюстрации дантовского “Ада”: иногда принятое решение, каким бы дурацким оно не было, связывает нас по рукам и ногам куда надежнее, чем дюжина метров стальной проволоки. К счастью, я довольно быстро вспомнил, что уже давно перестал быть обыкновенным беспомощным мальчишкой: на самом деле в моем распоряжении имелось множество полезных чудес, в том числе и дыхательная гимнастика Шурфа Лонли-Локли, вполне способная превратить перепуганного, взбудораженного, донельзя сердитого на себя Макса в спокойного разумного человека. И когда почти идеально круглая луна появилась на темно-багровом небе Уандука, она не обнаружила на дне моих глаз ни страха, ни смятения, только молчаливую готовность улыбнуться - не сейчас, а немного позже, когда странная радость, доступная только человеку, оставшемуся наедине с ночью, затопит меня, как воды прилива...

Я и сам не заметил, как улегся на теплый песок и закрыл глаза, и почти не удивился, обнаружив, что мои веки стали прозрачными. Сквозь них я по-прежнему видел все тот же ночной пейзаж, разбавленный лунным светом, как кофе молоком: спокойное море, рощу, на ветвях которой по-прежнему дремали странные усталые птицы, размытые очертания стен Харумбы, рваные облака, нервно мечущиеся по небу, темному, как свернувшаяся кровь. Только теперь этот пейзаж больше не вызывал у меня ни страха, ни внутреннего протеста: я наконец-то смирился с его существованием, даже отвел ему место в своем сердце - возможно, на самой окраине этой сумасбродной мышцы, и все же...

Сейчас, когда мои глаза были закрыты, я стал видеть лучше, чем прежде. Можно сказать, я наконец-то прозрел. Город Мертвых больше не казался мне пугающим местом, хотя и земным раем он тоже не был - скорее уж подобием сумрачного Лимба, дарующего своим обитателям бесконечное спокойствие и бесконечную грусть. По белым камням его изящных башенок дождевой водой струилась печаль. Я откуда-то знал, что бессмертные обитатели Харумбы навсегда утратили способность видеть сны, но иногда, лунными ночами, им удается взглянуть на этот берег глазами сонных птиц... и еще я знал, что число птиц в роще точно соответствует числу жителей Харумбы, и поэтому завтра утром, когда в Городе Мертвых наступит время пить камру на верандах, празднуя конец долгой ночи, и благодарно улыбаться новому дню, очередному осколку цветного бисера в бесконечном ожерелье вечной жизни, здесь, среди невысоких деревьев с бледной листвой появится еще одна птица, такая же черная, грузная и медлительная, как прочие, и ее круглые глаза будут смутно мерцать в робком свете предутренних сумерек, как застоявшаяся вода на дне колодца... Я знал, что это за птицы: Хранители Харумбы уже давно поняли, что в каждом человеке с момента рождения таится его собственная смерть, некая таинственная, ничтожно малая, но почти бесконечно могущественная часть его существа. Обученная искусству умирать - и ничему сверх того! - она молча дремлет в тишине, пока мы, наивно уверенные в собственном бессмертии, мечемся по свету в поисках приключений, суетливо роемся на книжных полках, пытаясь обнаружить там источник сокровенного знания, или смирно сидим на месте, наслаждаясь повседневными радостями бытия. Мы почти не имеем связи с этим таинственным существом, нашим настоящим неумолимым убийцей, только сны у нас общие, но нам никогда не удается договориться и заключить пакт о ненападении... Древние обитатели Уандука совершили величайшее открытие: каким-то непостижимым образом они научились удалять эту частичку человеческого существа, невидимую бомбу замедленного действия, готовую в любой момент уничтожить мягкую беспомощную оболочку своего владельца - так хирурги вырезают пришедший в негодность кусочек нашей плоти. И (поскольку невозможно просто выбросить ее в стерильный контейнер для мусора, что стоит на полу операционной) отпускают ее на волю. И тогда человеческая смерть становится странной черной птицей, меланхоличной и малоподвижной - теперь, когда единственный смысл ее бытия утрачен, она может только дремать в роще у стен Харумбы, среди бледных листьев, почти утративших цвет от близости такого количества чужих смертей - отстраненных от дел, беспомощных и безобидных... В эту ночь мне открылись и другие тайны Харумбы, скорее печальные, чем зловещие, и совершенно бесполезные: бывают такие знания, которые вряд ли доведется применить на практике, и даже поделиться ими с друзьями почти невозможно, потому что рассказывать, в сущности, нечего; можно только помолчать как следует, чтобы дать бессловесному, невесомому, не поддающемуся формулировке знанию вылиться из тебя, как молоко из переполненного кувшина.

Хранитель Харумбы появился рядом со мной спустя час, или полтора после рассвета, когда мои веки утратили обретенную было прозрачность, съежившись под первыми горячими лучами новорожденного солнца. Молча протянул мне свернутый вчетверо листок плотной голубоватой бумаги, наградил долгим испытующим взглядом.

- Кажется, ты все-таки умудрился стать гостем Харумбы, незнакомец, - наконец сказал он. В его голосе не было ни упрека моей бесцеремонности, ни восхищения моим мастерством - обыкновенная констатация факта: вот, дескать, оно как!

- Всего на одну ночь, - мягко сказал я. - А может быть, я просто спал и видел странный сон о белых мостовых Харумбы, сладкой воде ее фонтанов и бесшумной походке бессмертных жителей, как ты думаешь?

- Может быть, - бесстрастно согласился этот пышноволосый великан с детским лицом и авторитетным голосом опытного хирурга. Помолчал и добавил: - Имей в виду: если ты когда-нибудь захочешь скрыться от смерти за стенами этого города, тебе не придется платить деньги.

- Спасибо, - улыбнулся я. - Но мне говорили, что Вершителям не светит такая разновидность бессмертия.

- Скорее всего, тебя обманывали, - спокойно возразил Хранитель. - Вершители не так уж отличаются от прочих людей, что бы ни думали на сей счет суровые угуландские колдуны... А теперь уезжай. Харумба сейчас взволнована, как живое существо, как женщина, встретившая мужчину своей мечты. Не стоит испытывать ее терпение: еще решит, чего доброго, поторопить события...

- Зачарованные города Уандука ко мне почему-то неравнодушны [11], - проворчал я, поспешно забираясь в корзину летающего пузыря. - Так и норовят навеки запереть меня в лабиринтах своих переулков!

- В древности, когда наши предки закладывали новый город, они старались поймать перелетную птицу и живьем замуровать ее в фундаменте городской стены, - неожиданно откликнулся Хранитель. - Считалось, что вместе с птицей в городе навсегда поселится вольный ветер, поэтому его жители не будут страдать ни от дурных снов, ни от пыли, ни от недостатка перемен. Но зачарованные города строили не люди... во всяком случае, не обыкновенные люди, да и следовали они совсем иным традициям, а посему не приносили в жертву своим созданиям птичью жизнь. А ты немного похож на такую перелетную птицу: ты уже давно забыл, где твой дом, у тебя круглые глаза, всегда открытые для чудес, и обрывки лихого ветра спрятаны в твоих рукавах... а поэтому держись подальше от зачарованных городов, мой тебе совет! Ну а когда устанешь бегать от смерти - добро пожаловать в Харумбу. Мы никогда не отменяем своих обещаний.

- Ладно, буду иметь в виду, - растерянно согласился я. И велел летающему пузырю Буурахри подниматься в небо - чем скорее, тем лучше!

Записку Нуфлина я развернул только когда расстояние между дном корзины и землей достигло нескольких дюжин метров. Его почерк оказался очень мелким, с ярко выраженным наклоном влево и почти неразборчивым из-за обилия завитушек, уместных скорее в учебных работах начинающего каллиграфа, чем в письме самого могущественного человека в Соединенном Королевстве.

“Доброе утро, сэр Макс! - так начиналось его послание. - Как ни странно, - писал Нуфлин, - сладкие обещания Хранителей Харумбы отнюдь не оказались лживыми, а ведь я до последней минуты изрядно опасался, что эти господа просто нашли ловкий способ отнимать деньги у чудаков, размечтавшихся о легком бессмертии. Тем не менее, два часа назад я проснулся в своем новом дворце, где все устроено в полном соответствии с моими пожеланиями, и должен отметить, что уже много лет не чувствовал себя настолько здоровым и бодрым, даже поясница, которая всегда была моим самым слабым местом, не дает о себе знать, а что касается аппетита - можно подумать, что я вернулся в дни своего детства, когда был готов жрать любую дрянь с жадностью оголодавшего волчонка... Впрочем, все эти мои старческие восторги по поводу здоровья и аппетита вряд ли тебе интересны. Памятуя о твоем любопытстве (тебе ведь наверняка не терпится узнать, как тут у них все устроено), замечу, что мне уже довелось испытать не только голод, но и желание посетить отхожее место, моя кожа по-прежнему чувствует тепло солнечных лучей и прохладу утреннего ветра, так что мои ощущения ничем не отличаются от обычных - разве что неприятных заметно поубавилось, как я уже отметил выше. Хранители этого места (как ты понимаешь, я еще не успел завести других знакомств) утверждают, что обитатели Харумбы не чураются даже радостей плотской любви, и признаться, меня весьма забавляет мысль о том, что теперь, на старости лет, после долгих столетий аскетического подвига, я вполне могу позволить себе пуститься во все тяжкие. Что ж, по крайней мере, будет чем заполнить ночи: меня как раз предупредили, что единственное неудобство, связанное с моим новым существованием, заключается в том, что спят здесь редко, понемногу, и никогда не видят снов, зато и от усталости не страдают, так что я не считаю, будто бессонница - такая уж высокая плата за бессмертие.

Надеюсь, мой рассказ хоть немного удовлетворил твое любопытство. А теперь приступим к главному.”

- Ишь ты! - вслух сказал я. - Что ж, посмотрим, что у нас считается “главным”...