Что мечталось - не случилось,

Что хотелось - не сбылось,

Что имелось - погубилось,

Пролетело, пронеслось.

И какою-то беспутной

Жизнь представилась ему -

Неспокойно, неуютно

и на сердце, и в дому...

“Сын” потрепанной фуфайки,

“брат” изношенных сапог

Жил открыто, без утайки,

Но без водки жить не смог.

Все отдаст из-за сивухи,

Все сменяет на стакан

Бывший пахарь, бывший ухарь,

Ныне спившийся Иван.

3.

За лесами, робко-робко

Обозначился восход,

Словно узенькая тропка,

По которой день придет.

Разольется день с востока,

Как из крынки молоко,

И от этого потока

Станет просто и легко.

И когда пастух крикливый

Уведет в луга коров,

Встань, мужик, и будь счастливый,

все забудь и будь здоров!..

А пока что, среди ночи,

Повздыхавши обо всем,

Сник Иван, зажмурил очи

И на миг забылся сном.

И на миг он стал спокоен

И увидел он во сне,

Как летел Великий Воин

На невиданном коне.

Оставляя за плечами

Семицветную дугу,

Он лучами, как мечами,

Бил по страшному врагу.

В жуткой схватке все смешалось

И исчезло, как пришло,

Только радуга осталась

Да родимое село.

К удивленью, вслед за этим

Появились у окна

Дом покинувшие дети

И покойница жена.

Хохоча, на лавку сели,

Как немало лет назад,

Как когда-то, в самом деле,

Всей семьей сидели в ряд.

Хоть Иван без них негретый,

Хоть Иван без них зачах,

Дочки - ладно, дочки - где-то

При мужьях и при харчах.

Хоть ему с одной рукою

Даже ужин не сварить,

Значит, просто не достоин,

Значит, так тому и быть,

но жена! Свиданья с нею

долго ждал Иван Росток:

Эти руки, эту шею,

Этот выцветший платок

Он лелеял от забвенья

В изболевшейся душе,

Чтобы вымолить прощенье

запоздалое уже...

Было ль, нет? Исчезли разом

Воин, дочки и жена,

Отогнав виденья сна,

О себе напомнил разум.

Что? Куда? К чему конкретно

Применить свой вещий сон?

Для Ивана - безответно,

не силен в разгадках он.

4.

От восхода до заката

Сам не свой ходил Росток,

Будто слышал зов куда-то,

А куда - понять не смог.

Выпил меру самогона -

Ни в какую не берет,

Не берет, и нет резона

Заливать его в живот.

С кем тоскою поделиться,

Получить в ответ совет?

Много лиц, но только - лица,

Пониманья в лицах нет.

У людей одни заботы:

Чтобы вовремя вспахать,

Чтоб колхозные работы

Со своими совмещать.

Посевная, косовица,

Жатва - круглый год страда,

И нельзя остановиться.

Льется время, как вода.

 

Глава 2

1.

Льется время... Век двадцатый

Отплясался на стране,

И стоят все те же хаты,

Поредевшие вдвойне.

В хатах тихо меркнут люди,

Обнищавшие втройне,

И не знают, что же будет

В их деревне, в их стране.

Войны, ссылки, труд дешевый,

Принужденье и обман,

Как тяжелые оковы,

Крепко спутали крестьян.

Ни вздохнуть, ни просветлиться,

На Москву - тяжелый взгляд,

Словно враг засел в столице

и ничтожит все подряд...

Но страшней, чем пораженье,

Хуже хаоса в стране -

Злое, тихое вторженье

В душу русскую извне

Постепенно, год от года

Все подлее и сильней

Заражение народа

грязью новых смутных дней!

2.

Кто их звал? Газеты звали,

И теперь уж треть села

Тех, кто долго разъезжали

В тщетных поисках угла.

Поначалу осмотрелись,

Получили “стол и дом”,

И - понравилось, пригрелись,

Но не стали жить трудом.

Словно мусор в полноводье,

Их несло, и принесло -

непонятное “безродье”

В наше русское село.

Ничего им здесь не свято -

Ни родных тебе могил,

Ни сестры тебе, ни брата,

И живи, как раньше жил.

Раньше пил - и здесь не бросишь,

где-то крал - кради опять!

Что ты вспашешь? Что накосишь?

Не приучен ты пахать!

Как-то быстро и беспечно

Мой народ к тебе привык,

И к твоим похмельям вечным,

И к повадкам, и язык

Твой блатной не режет слуха,

И тебе же продает

Полунищая старуха

Самогон, и тем живет.

Но никто не ужаснется

И руками не всплеснет,

И безумью поддается

Всеми брошенный народ.

Никого не удивляет

То, что даже бабы сплошь

По неделям запивают,

унося последний грош...

.....................

В плодородные угодья

заселяется сорняк.

Тихо делает “безродье”

то, чего не может враг.

3.

Сколько ж это будет длиться -

молодой, в расцвете лет,

не нашел опохмелиться

и покинул белый свет?

И при всем честном народе

в борозду, к земле упал.

Был ты весел, всем угоден...

Но ушел... Сгорел... Пропал...

А вослед тебе, без счета,

души новые летят...

Что потом, в конце полета?

Что там? Рай? Иль снова ад?

Неприкаянные дети,

без тепла и без царя

вы помыкались на свете

и ушли. За так. Зазря.

Без креста, без покаянья,

и кому теперь нужны

ваши мысли и страданья,

ваши слезы, ваши сны?

Слез Россия не считает -

все века в слезах живет...

Но уже заметно тает

несгибаемый народ.

 

Глава 3

1.

Средь густых лесов посеян,

за селом Петровский Скит

хутор деда Федосея

в одиночестве стоит.

Редко здесь бывают люди,

с давних пор заведено -

только филин деда будит,

только ель стучит в окно.

Нелюдимым, отрешенным,

без зарплат и без аптек,

по другим - своим законам -

прожил он свой долгий век.

Про него судачат много,

языками нёбо трут:

или очень верит в Бога,

или он колдун и плут?

Ничего не зная толком,

кто-то брякнул, что не раз

дед прикидывался волком

и скулил в полночный час...

Как же глупо Федосея

в злых деяниях винить,

если вся твоя Расея

начинает к ночи выть!

От безвыходности постной

бьется в стену головой

и несется в черный космос

тихий, скрытый, черный вой.

2.

День прошел. И почему-то -

лежа, глядя в потолок,

вдруг решил сходить на хутор

опечаленный Росток.

Сон ночной его терзает,

сон покоя не дает.

- Может, дед хоть что-то знает,

может, дед чего поймет?

Кубик - пёс, душа родная,

подскочил, вильнул хвостом,

и, друг дружку охраняя,

в темный лес пошли вдвоем.

А в лесу, ну как живые,

то вздыхают, то скрипят

вековые, смоляные

сосны ноченьку не спят.

Перепуганная птица

из-под ног, взлетев, орет,

- Фу ты, ё, - Иван храбрится,

бедный Кубик чуть идет.

Наконец и хутор. Вот он -

дом, а в доме тусклый свет,

будто ждет и сам кого-то,

сам не спит столетний дед.

Приготовился для встречи -

двери настежь, свет в проем,

- Добрый вечер!

-Уж не вечер!

Заходите с Богом в дом!

Дверь закрылась за Иваном,

и в глаза ему глядит

дед в рубахе домотканой

с медным Спасом на груди.

Борода - белее мела,

ясный взгляд из-под бровей...

И Иван глядит несмело,

как живет затворник сей.

Печь в побелке, всюду чисто,

все отмечено трудом,

и неведомый, душистый,

запах трав укутал дом.

Мирно теплится лампада,

ряд иконок в рушнике -

все по-русски, все как надо

и в избе, и в старике.

Отлегли с души тревоги,

все как будто ничего...

Молвит дед: “Теперь, с дороги

выпьешь чаю моего!”

Подает Ивану кружку,

и Иван, одной рукой,

поудобней взяв за дужку

раз глотнул! глотнул другой!

Что случилось, непонятно,

но буквально с двух глотков

повернулась жизнь обратно -

в юность, в детство,

в глубь веков!

Вкус невиданный и редкий,

Запах сотен, тысяч трав

Уносил к далеким предкам,

Душу трепетом объяв.

Не Россия - Русь Святая

Открывалась все ясней,

Благолепие являя

мужику из наших дней!

И заныло, застонало,

Болью сердце изошло -

Вот чего оно искало!

Вот бы где себя спасло!

Но давно пути закрыты