V. Добрый отец и плохой министр

 

Дворец великого логофета принял крайне унылый вид после последнего свидания его владельца с императором.

Угроза Мануила Комнина страшно поразила министра, и он тоскливо спрашивал себя: кто был тот тайный враг, который подготовил эту катастрофу? Хотя совесть логофета была вполне чиста, он все же провел ночь чрезвычайно тревожно, даже сон его был заполнен различными кровавыми видениями. Грозные слова императора все еще звучали в ушах его, и при малейшем шорохе он начинал дрожать и холодеть от ужаса.

День близился к концу, а двери и окна дворца все еще оставались наглухо закрыты, и слугам было строжайше запрещено выходить на улицу под каким бы то ни было предлогом.

Удалившись в одну из самых дальних комнат дворца и опустив на морщинистые руки свою седую голову, великий логофет сидел в глубокой задумчивости перед столом, на котором среди ваз с плодами красовалась громадная серебряная лампа.

Вся поза почтенного старика изображала глубокое, безысходное горе. Немилость, в которую он впал, помимо воли, ужасала его и заставляла трепетать при мысли о будущем. Предавшись самым безотрадным мыслям, старик припоминал до мельчайших подробностей свой последний разговор с Комнином и спрашивал себя: что делать? Бежать ли ему к Мануилу и, упав на колени, просить пощадить его старость? Или же, захватив свою дочь и сокровища, покинуть Константинополь и искать спасения за пределами родины? Но прошел день, прошел вечер, а он все еще не получил ответа на эти вопросы.

Между тем пока Никетас сидел, выражая своей фигурой крайнее отчаяние, молодая Зоя находилась в своей молельне, вознося горячие молитвы к Пресвятой Деве о спасении дорогого ее Сиани, об аресте которого она узнала еще утром.

Девушка плакала о своей бедной первой любви, отвергнутой тем, для кого она была вполне готова отдать душу и жизнь. Она молилась, чтобы Бог не наказал его за то, что он, хотя и невольно, подверг отца ее неминуемой гибели!

Никетас поднял голову, и вся кровь прилила к его сердцу: кто-то постучался у парадного входа, и этот стук отозвался в глубине его сердца. Убавив свет в лампе и завернувшись в свою длинную шелковую одежду, логофет спустился в людскую, где в тот день никто не смел пошевельнуться без его приказания. Взяв с собою двух негров, он пошел открыть окошко, проделанное в двери. Никетас взглянул в него и отскочил назад при виде человека, стучавшегося в его дом в столь позднюю пору. Им овладело чувство, которое испытывает приговоренный к смерти при виде палача.

У подъезда стоял Кризанхир, начальник варяжской стражи. Рассудив после минутного колебания, что если его пришли арестовать, то все выходы уже заняты, великий логофет вынул из-за пояса ключ, надетый на серебряное кольцо, и решился скрепя сердце открыть дверь аколуту. Удостоверившись, что Кризанхир один и что в его руках нет подобия приказа, старый министр вздохнул с видимым облегчением, и лицо его прояснилось. Запирая снова дверь, он уже благодарил Бога, что опасения его не оправдались, когда начальник стражи тихо дотронулся до его плеча и проговорил:

— Проведите меня сейчас же в какую-нибудь комнату, в которой мы могли бы поговорить, не рискуя нашей безопасностью. Речь идет о вашей жизни.

Великий логофет зашатался, так что был вынужден прислониться к стене.

— О моей жизни? — повторил он, окинув Кризанхира каким-то диким взглядом.

— Да, — сказал аколут, толкая старика. — Пойдем же скорее: нам нельзя терять времени!

Иоанн Никетас побрел машинально в ту комнату, из которой только что вышел.

Войдя в нее, начальник стражи запер тихонько дверь и сел с несчастным стариком, который опустился в бессилии на диван.

— Старый друг, — начал Кризанхир. — Император объявил мне, что он намерен конфисковать ваши имения в свою пользу и отрубить вам голову.

Министр испустил крик дикого отчаяния и зарылся головой в подушки.

— Он обвиняет вас, что вы продали врагам тайну, которую император доверил вам.

— А я между тем совершенно не виноват в этом!

— Я хотел было замолвить за вас слово, но император перебил меня, повторив свою странную угрозу.

— Благодарю, что предупредили вовремя, — сказал великий логофет, вскакивая и начиная отпирать ящики с драгоценностями.

— Что же вы хотите предпринять? — спросил Кризанхир.

— Что хочу предпринять? — повторил старик, даже не оборачиваясь. — Я спешу собрать свои драгоценные вещи и убраться отсюда как можно скорее!

— Не увлекайтесь, друг мой, обманчивой надеждой! — возразил спокойно аколут. — Император предусмотрителен. Он окружил ваш дворец шпионами, которым отдан приказ схватить вас, живого или мертвого, при первой же попытке к побегу.

— Так, значит, я погиб? — воскликнул великий логофет.

— Да. И могу заверить вас, что я даже не дам ни одного безанта за вас и вашу голову.

— Как это горько!

— Да, и в особенности для человека ваших лет, который привык дорожить своей жизнью.

— О, я с удовольствием поменялся бы участью с последним рыбаком!

— Верю вам, бедный друг! Но это невозможно... У вас осталось только одно средство к спасению.

— Какое? — произнес министр, внезапно обернувшись. — Почему же вы молчите, если есть путь к спасению моей жизни?

— Это ужасное средство! — ответил аколут, понизив голос. — Но клин... вышибают клином!

— Ну говорите же, что мне следует делать!

— Убить императора этой же ночью!

— Вы... Вы смеете мне делать такое предложение! — произнес старик, с ужасом подаваясь назад.

— Но я ведь уже намекал вам однажды на существование заговора против Комнина. Он может быть приведен в исполнение не сегодня, так завтра. В наших силах лишь ускорить развязку.

— Да, в самом деле, — сказал министр задумчиво. — Если это убийство уже дело решенное, то откладывать его незачем.

— Я же вам говорю, что это можно сделать хоть нынешней же ночью. Начальнику стражи нетрудно уничтожить все препятствия к выполнению замысла.

— Великодушный друг! — воскликнул логофет, бросаясь в объятия аколута. — Я вам обязан жизнью.

— Теперь нам остается только потолковать об условиях.

— Говорите! Я согласен заранее на всякие...

— Ну... я желаю жениться на вашей прекрасной дочери.

— Как? Вы на моей дочери?! — изумился старик.

— Вы знаете, Логофет, что я люблю ее давно, — продолжал Кризанхир. Но когда я признался вам в своем чувстве к ней, то вы ответили мне с презрением, что неравенство состояний и лет делают этот брак невозможным.

— Теперь я жалею об этом отказе! Но если Зоя откажется исполнить мою волю?

— Тогда я отступлю от вас! — ответил Кризанхир.

— Как? Вырвав меня из бездонного омута собственными руками, вы хотите столкнуть меня снова в него?

— Я сделаю это без малейшего угрызения совести, если вы через час не дадите мне письменного обещания в руки! — сказал аколут, направляясь к двери.

— Не спешите! — проговорил торопливо старик, схватив его за плащ. — Дайте мне хотя бы поговорить с моей бедной Зоей!

Он вышел из комнаты и, заперев Кризанхира для большей безопасности, направился по узкому коридору в комнаты своей дочери.

— Дитя мое! — воскликнул старик, войдя внезапно к ней. — Предвиденное мною несчастье обрушилось на нас и, может быть, завтра у тебя уже не будет отца!

Девушка испустила раздирающий душу вопль и упала к ногам бедного старика в порыве страшной скорби и жгучего раскаяния.

Министр поднял и обнял ее ласково.

— Да, у тебя не будет более отца! Богатство, которое я приобрел трудом, будет отнято у тебя... И тебе негде будет преклонить даже голову... Не дай же мне лечь в могилу с этой ужасной мыслью, которая отравит мне последние минуты. Разреши мне избрать для тебя покровителя, который бы защитил тебя, когда меня не станет!

— Я вас не понимаю, — сказала тихо Зоя, обратив на него печальные глаза.

— Я хочу сказать, дочь моя, что так как Кризанхир любит тебя давно, то ты должна решиться выйти за него замуж.

— Отец! — воскликнула Зоя. — Неужели вы серьезно хотите, чтобы я стала женой человека, к которому я чувствую презрение и ненависть?

— Так ты категорически отказываешь мне в последнем утешении?

— Да, легче умереть, чем выйти за него!

Никетас зашатался при таком неожиданном ответе своей дочери.

— Но если я скажу, что ты спасешь мне жизнь, согласившись на этот брак? — спросил он ее вдруг после минутной паузы.

— Объяснитесь, я слушаю, — произнесла девушка таким холодным тоном, что по телу министра пробежал озноб.

— Так знай же, — продолжал он, — что начальник варягов стоит во главе заговора. Привести его в исполнение или нет зависит от него. Но он хочет прежде узнать, согласна ли ты стать его женой. Если да, то завтра поутру Мануила Комнина не будет уже на свете. Ты видишь теперь, что моя жизнь зависит от твоего решения.

— Заклинаю вас, отец, не требовать от меня жертвы, которой, как я чувствую, я не в силах принести, — отозвалась молодая девушка, заливаясь слезами.

— Так ты в таком случае хочешь моей гибели? — воскликнул великий логофет.

— О нет, батюшка! Нет!.. Вы правы: мне стоит сказать только слово, чтобы спасти вам жизнь... И я обязана выполнить это, тем более что я сама поставила вас в такое положение!

— Ты? — повторил министр с глубоким удивлением. — Теперь уж моя очередь не понимать тебя.

— Я должна, наконец, признаться вам во всем, рискуя вызвать гнев ваш и, быть может, проклятие. Это я подслушала в саду тайну императора и передала ее посланнику Сиани.

— Так это сделала ты? — произнес Никетас с пылким негодованием. — Что же могло побудить тебя выдать нашу тайну этому чужестранцу?

— Я люблю его, батюшка! — прошептала она.

— Несчастная! — воскликнул, бледнея, логофет.

— Понятно ли вам теперь, что я не могу отдать своей руки начальнику варягов? — продолжала она. — Понятно ли вам, что я могу спасти вас, признавшись императору, что тайна выдана мною!

— Ты должна отказаться от этого намерения, — возразил Никетас. — Император поступит с тобой беспощадно!

— Я не дорожу жизнью, только бы спасти вас.

— Кроме того, я уверен: Мануил не поверит тебе. Он подумает, что ты его обманываешь, чтобы отвести его гнев от моей головы. Поверь, что только один Кризанхир в состоянии исправить это сложное дело... Да и пора покончить, наконец, с императором: кровожадность и алчность его выше всех выражений, он поднимает руку только с целью наносить удары счастью других. Вчера, например, он вопреки всем правам человека приказал арестовать венецианских посланников. Кто знает, что ему придет в голову завтра? Моя жизнь и имущество подверглись опасности лишь из-за пустого и не доказанного подозрения, а ведь я служил императору честно и верно целых пятнадцать лет. Сегодня он избрал своей жертвой меня, а завтра изберет кого-нибудь другого. Это еще не все: по милости его Венеция в силу прав своих пошлет на нас своих могущественных союзников, которые обратят в груду развалин наши церкви и дворцы и разграбят все наше кровное достояние. Но если аколут выполнит сегодня задуманное, то отечество наше избавится от гибели. Посланники будут отосланы обратно, осыпанные почестями. Торговля разовьется, и наше благосостояние еще больше увеличится под охраной прочного мира.

— Вы говорите, что их освободят? — спросила быстро Зоя.

— Да, мы исполним это, так как того требует справедливость и честь!

— Он будет освобожден! — проговорила девушка. — Он будет цел и невредим. Пусть он будет обязан этим блаженством мне! — добавила она после минутной, но невыразимо тяжелой душевной борьбы.

— Зоя! — проговорил боязливо старик, не зная, каким будет ответ дочери. — Меня ждет аколут. Что мне сказать ему?

Зоя полузакрыла свои чудные глаза и приложила руку к сердцу, как бы желая уменьшить его биение.

— Скажите ему, что я готова повиноваться вам, — ответила она.

Тронутый и обрадованный этой неожиданностью, министр кинулся к дочери и сжал ее в объятиях.

— Зоя, Бог наградит тебя за твою благородную и тяжелую жертву! — воскликнул он с признательностью.

— Да услышит Он ваше желание, отец! — ответила девушка, с трудом сдерживая слезы.

Но великий логофет не слышал этих слов: он бросился бежать с утешительной новостью так же быстро, как вор с драгоценной добычей.