Неспособность радоваться жизни 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Неспособность радоваться жизни



У себя в комнате я поставил в проигрыватель Пэтси Клайн* и она рассказала мне о "Семи одиноких ночах". Я из тех не крутых парней, у которых есть патефон. Не надо меня жалеть, потому что в комиссионке или магазине с поддержанными книгами любая пластинка стоит всего один бакс. Кассеты я тоже слушаю, и они стоят по десять центов за штуку. Довольно круто, особенно когда живешь на минимальную зарплату. Внушает чувство, что можешь купить что-то по-настоящему ценное. Хотите верьте, хотите нет, но аудиозаписи дешевле шоколадных батончиков.

 

*Пэтси Клайн — американская певица, одна из величайших вокалисток в истории музыки кантри.

 

С тех пор, как ты сказал, что всему конец

Семь одиноких ночей я плакала, и я плакала о тебе...

«Женщина, да ты предсказываешь будущее», — думал я, сидя на своей кровати с чувством одиночества и жалости к себе, мечтая о том, чтобы в моей постели был мужчина, такой как Джексон Ледбеттер, мужчина, который возьмет и поцелует меня, заставит почувствовать снова живым, хотя бы раз перед тем, как кризис среднего возраста возьмет меня за яйца, наградит слабоумием и заставит носить памперсы для взрослых.

Я был в опасной близости от тридцати трех лет. Тридцать пять виднелись, как апокалипсис на не столь отдаленном горизонте. Какая жизнь может быть после этого?

Я оглядел комнату, так полностью и не привыкнув к убогости моего существования. Простыни на постели и занавески на окнах, должно быть, сохранились еще со времен Гражданской войны. На мне была одежда, что я носил еще в старшей школе и до сих пор ношу. Шкаф мне достался по наследству от моего брата Билла. Нижние ящики были заклеены наклейками, которые туда наляпал Ной, когда ему было два года и которые я все время хотел соскрести, но так этого и не сделал. Нельзя отрицать тот факт, что я получаю зарплату по минималке, работаю неполный рабочий день, потому что не могу найти что-то другое, у меня нет роскошных побрякушек, о которых можно было бы говорить, и именно поэтому я частично являюсь причиной того, почему Миссисипи считается самым бедным штатом в стране.

В мозгах проплыли слова "неспособность процветать", наравне с такими, как "грязный бедняк", "деревенский голодранец" и "белый мусор".

Не удивительно, что мать Ноя сбежала.

Несколько лет назад мне предложили отправить Ноя в Джексон в специализированную школу для глухих. Я не мог этого сделать, и дело не в финансовых расходах на содержание. Несмотря на преимущества в получении образования, постоянный контакт с широким кругом таких же глухих как он, возможности поднять его жизнь на новый уровень, преданных друзей, которых он мог бы завести, я не мог отослать его от себя. Мама и Билл не уставали упрекать меня в моем эгоизме, но я стойко их игнорировал. Я не собирался наказывать Ноя из-за его глухоты. «Это не наказание», — не соглашались они. — «Это шанс на достойную жизнь, шанс на будущее. Если повезет, он научится правильно говорить и читать по губам, найдет свое место в мире слышащих и будет в состоянии сам позаботиться о себе, получить работу, быть продуктивным членом общества, стать независимым, и не потеряться в мире не слышащих ».

Другими словами, это был шанс научить его не быть тем, кем он был, не быть глухим или найти способ притворяться не глухим, стать своим в обществе "нормальных" и жить "нормальной" жизнью, как будто столь фундаментальный факт его существования не имел абсолютно никакого значения, словно он мог вести хорошую жизнь даже несмотря на свою особенность, словно он мог найти способ скрыть ото всех свой ужасный недуг.

Я отвергал подобную точку зрения. Она оскорбляла меня до глубины души, и не последним доводом служило то, что общество прописывало мне такой же рецепт, потому что я гей. Найти способ притворяться не тем, кем я являюсь. Найти способ жить гетеросексуальной жизнью, чтобы можно было влиться в социум и пользоваться его преимуществами.

Я вытянулся на постели, чувствуя себя одиноким, похотливым, потерянным, беспокойным, усталым, но живым.

Любимым твоим занятием было

Наводить на меня тоску...

Мне был нужен кто-то. Секс, конечно, был бы тоже не плох, но мне был нужен кто-то, с кем можно поговорить, кто-то, кто поддержит, заставит смеяться, напомнит мне, как хорошо быть живым, кто-то кто заставит меня снова почувствовать себя молодым, привлекательным, желанным, кто-то, с кем можно пойти по жизни. Мне нужно было положить конец этому долгому одиночеству воспитания молчаливого мальчика, живущего в молчаливом мире, в Мире Глухих, в мире, в который я могу войти гостем, но никогда не стану его частью.

Я представил, как мне улыбается и смотрит своими иди-ка-сюда глазами Джексон Ледбеттер. Я бы хотел положить руки ему на бедра. Почувствовать его живот, его грудь, его соски. Я бы пялился на его хозяйство, и он бы понял, насколько я изголодался по нему, потому что я был голоден до членов всю свою жизнь и не мог врать.

Пэтси Клайн пела, что сходит с ума от мысли, что моя любовь могла тебя удержать...

Прошло много времени, прежде, чем я смог заснуть.

Глава 6

Воскресенье у мамы дома

На следующее утро было воскресенье, и мы с Ноем сидели на проповеди Отца Грея, посвященной борьбе с абортами, о чем прихожане церкви Святого Иосифа неприкрыто вещали, расставив на лужайке свежеокрашенные белые кресты, которые было видно любому проезжающему по Глостер-стрит, по дороге к моллу.

Если бы мне кто-то задал вопрос, зачем я ходил в эту церковь, я не смог бы ему ответить. Возможно, по привычке. Дать шанс Ною социализироваться. Каждый раз, видя эти кресты на переднем дворике, я закатывал глаза. Я плохо переносил общество людей, которых судьба зигот заботила больше, чем жизни человеческих существ.

В очереди за причастием я шел за Ноем. С плотью и кровью Иисуса в пустых желудках мы направились к маме в Нью Олбани, у нее дом в тридцати минутах езды от Тупело. Радио вещало типичные воскресные программы для местных: богослужения, евангельскую музыку и проповеди. Небо было чистым и ясным, по прогнозу синоптиков температура обещалась подняться выше тридцати. Из динамиков слушателям напомнили не оставлять детей в машине без присмотра в такую жару. Прежде чем закрыть дверь, проверь!

На Ное был надет его единственный костюм, теперь на пять сантиметров выше щиколоток и на два с половиной короче в рукавах. Жена моего брата, Шелли, сказала, что принесет что-нибудь из старой одежды Эли, посмотреть, вдруг что подойдет. Эли был на три года старше Ноя и обеспечивал нам непрестанный поток обносков. Не дай Боже Биллу и Шелли потратить хоть копейку на новую одежду для своего племянника.

Поездка в Нью Олбани прошла прекрасно. Бесконечные деревья, сахарные клены, сосны, дубы, с оплетенными кудзу ветвями, эта лиана стелилась вверх и вниз по вереницам холмов. Лесистая местность выглядела темной и загадочной. По небу кружили грифы-индейки, высматривая несчастных животных, чья жизнь вот-вот подойдет к концу, не важно где, на дороге или глубоко в лесах. Из канав выглядывали желтые полевые цветы. Лето набирало силу, поэтому с буйством распускалась зелень.

Ной протянул руку, ловя потоки воздуха, счастливо улыбаясь.

В Нью Олбани старые особняки стояли вперемешку с вычурными современными домами, разбросанными по местности то тут, то там. Центр поселения располагался рядом с рекой, вьющейся между холмами. Чтобы избежать погружения в современный мир, можно было воспользоваться велосипедными дорожками.

Мама жила в большом доме в нескольких километрах от центра. С восточной стороны ее владений, которые ни много, ни мало составляли около 24 гектаров деревьев и частной собственности протекала река, ее жилище в прямом смысле находилось в самом центре небытия. Она получила его в наследство от родителей. дед, ее отец, до сих пор жил с ней. На пути к слабоумию у него бывали, как хорошие, так и плохие дни. Когда он пребывал в хорошем настроении, у него появлялось едкое, хоть и грубоватое чувство юмора.

Мамин золотистый лабрадор Бамблби, ласково встретил нас, облизав Ною лицо.

— Бампл! — воскликнул Ной.

У него так и не получилось научиться выговаривать это имя.

Рядом с аккуратной ухоженной клумбой маминых роз у бокового крыльца по-хозяйски возвышалась каменная статуя Святого Франциска. Розы представляли собой буйство красных и желтых цветов. Эффект усиливали розово-красные креповые мирты.

На крыльце сидел дед. На нем был комбинезон, а редеющие волосы прикрывала кепка с эмблемой университета Миссисипи. Он бы мог выглядеть так, словно вышел подоить коров в сарае, если бы не пара домашних тапочек на ногах.

— Как ты, деда? — спросил я.

— Пока жив, — объявил он. — Хотя твоей матери под силу укокошить меня своей стряпней, точнее тем, что она называет стряпней. А ты все еще педик, Вилли?

— Да, сэр, — сказал я.

— Молодец, — сказал он. — Никогда не убегай от своих проблем, малыш. Тем более, если их можно решить при помощи мужика и литра растительного масла, да?

— Не начинай, деда, — сказал я.

— А там что, глухой ребенок? — спросил он, взглянув на хорошо известного ему Ноя.

Ной немного побаивался деда.

— Не называй его так, дед, — сказал я, зная, что это бесполезно.

— Побольше корми его бобовыми, иначе он останется карликом, Вилли, — сказал он. — Быть глухим и без того плохо, но быть глухим карликом... Господи, да у меня когда-то была такая же собака.

— Не может быть!

— Клянусь Богом. Она была гончей породы, но так и не выросла. И не понимал ни единого слова. Тупейший пес из всех, что у нас были. Само собой, мы и понятия не имели, что он не слышал ни единого сказанного ему слова. Тогда мы поехали и оформили ему инвалидность с прилагающимся пособием.

— Не может быть, — повторил я с улыбкой.

— Да вот те крест! — сказал он и перекрестился.

— Ты сам не веришь в то, что говоришь, дед, — сказал я.

Он засмеялся.

— Ой, прости. Я думаю о кузине Мэри. И говорю о собаке. Девчонка была настолько уродливой, что выходя в город, нам приходилось надевать ей на голову пакет, чтобы нас не арестовали за неприличное поведение в общественном месте.

— Кузина Мэри была симпатичной женщиной, — отозвался я.

— Да она же корова! — воскликнул дед. — Каждый раз, когда она открывала рот, все что ей удавалось сказать — это "Муууууу!" Весь город жил в страхе перед ней.

— Ты слишком грубый, — сказал я.

— Ну, кто-то же должен говорить такие вещи напрямую, как думаешь? — спросил он.

Мы с Ноем зашли в дом. Мама, мой брат Билл и его жена были на кухне. Их сыновья Эли и Джош где-то на заднем дворе. Самой старшей Мэри не было видно.

— Всем здрасьте, — сказал я.

— А вот и мой малыш, — воскликнула мама, бросая жарить цыпленка и начиная суетиться над Ноем.

— Баба! — взвизгнул он счастливо.

Бабушка!

— О, мой мальчик так вырос! — сказала она. — Вы ходили сегодня к обедне, милый?

Ной кивнул.

— Когда твой папа собирается тебя постричь? — требовательно спросила она. — Ты выглядишь, как девочка.

— Мы не любим стричься, — сказал я.

— Как жизнь? — произнес мой брат Билл. Он был старше меня на три года. Он брил голову, носил камуфляжные шорты и футболку, а на лбу у него постоянно красовались солнечные очки. Судя по его взгляду, он бы лучше провел это время на рыбалке. Как и всегда на его заднем кармане виднелся неизгладимый отпечаток от банки табака.

— Я принесла на примерку кое-что из одежды Эли, — сказала Шелли. — Все в комнате для гостей.

— Спасибо, — сказал я.

Шелли была деловой женщиной, поэтому выглядела она соответствующе. Чопорная, настоящая южная красавица, благочестивая баптистка, приверженка тяжелой работы и неукоснительного выполнения правил. У нее была твердая рука.

— Рукава слишком коротки Ною, — пожаловалась мама, — Почему ты позволил ему ходить в таком виде?

— На продовольственные купоны детскую одежду купить нельзя, правда?

— Шелли, если ты присмотришь за едой, я отведу своего внука в спальню, и мы что-нибудь примерим. Как показать знаком "примерить одежду"?

Я показал ей.

— Ох, я никогда не запомню все эти жесты, — пожаловалась она, уводя Ноя.

— А он растет, — отметила Шелли.

— Что случилось с Мэри? — спросил я.

— Она занимается сбором средств со своей церковной группой. Теперь ей стыдно находиться рядом с нами, — ответила Шелли с оттенком горечи в голосе.

— Ей будет стыдно, когда она придет в школу с двумя фингалами, — добавил Билл. — Из гребаной ванной ее теперь не вытащишь. Она сидит там, расчесывая волосы так, словно те из чистого золота.

— Ей пятнадцать, — с ударением сказала Шелли.

— Я ей устрою "пятнадцать", — пообещал Билл.

Он мог болтать что угодно, но он никогда не поднимет руку на своих детей. В обычных обстоятельствах уж точно.

— Мне нужно пиво, — объявил Билл.

Мама не разрешала алкоголь в доме, но я знал, что у Билла в багажнике грузовика есть холодильник с пивом. Я проследовал за ним через дом и вышел наружу, где мы встали на веранде, потягивая холодное пиво и слушая радио. дед сидел в кресле-качалке, по-старушечьи раскачиваясь вперед и назад.

"Хотите попасть на небеса*?" — проплыло над нами.

 

* песня Джона Шеппарда "Хотите попасть на небеса".

 

— Как к тебе относятся в "ФудВорлдс"? — спросил он.

— Не так как в "Лэйн" к тебе, — ответил я.

Он работал начальником смены на мебельной компании, проводил весь день, наблюдая за людьми, которые собирают мебель за деньги. Это шумно и в каком-то смысле даже брутально, поэтому на его руках и груди бугрились мышцы, демонстрирующие, что мой брат много лет своей жизни провел в бою с разборными деталями диванов, кресел и кофейных столиков.

— Продолжаешь искать? — спросил он, имея в виду мои то затухающие, то вспыхивающие поиски работы.

— Иногда, — сказал я. — Ной занимает много моего времени.

— Тебе не получить нормальную работу одними мечтами и хотелками, — наблюдательно произнес он.

Я промолчал на это проявление братской мудрости.

Бил был выше меня, сильнее и больше: всегда был и всегда будет. В детстве мы постоянно дрались. Сейчас нам редко выпадает такая возможность. Он хороший брат, хороший человек, твердый как скала. Хоть и слишком верующий для своего почтенного возраста.

— Ты бы мог вступить в морскую пехоту, — сказал дед и захихикал, представив меня в образе морского пехотинца.

— Спасибо, деда, — отозвался я.

— И тебя вытурят оттуда за губную помаду и ношение розового белья, — добавил дед.

— Жизнь идет своим чередом, — протянул Билл. У южан был своеобразный способ сказать, что жизнь — дерьмо, поэтому подбери сопли, возьми себя в руки и перестань визжать, как недорезанная свинья. Взяв банку пива, он осушил ее до дна и сразу же потянулся за следующей.

— А могут и отправить тебя под суд за дрочку в столовой, — сказал дед.

— Спасибо, деда, — повторил я стоически.

Я услышал крики играющих на заднем дворе мальчиков Билла. На веранду запрыгнул Бамблби, желая внимания.

— Мама думает над тем, чтобы продать дом, — сказал Билл.

— Почему?

— Слишком большой для нее. Папы нет. Нас нет. Она здесь сама по себе, одна с

дедом. Я не понимаю, почему ты до сих пор не переехал обратно к ней, чтобы она могла заботиться о Ное.

— Да она просто болтает, — сказал я.

— Она уже поговорила с риелтором. Ты же знаешь, она любит Ноя.

— Хотелось бы надеяться.

— Она беспокоится о нем.

Я закатил глаза.

Ну, вот опять.

— Я знаю, что ты хороший отец, — сказал он, повернувшись ко мне. — Все знают. Но... короче, ты же понимаешь. Ты один. А Ною нужна семья.

— У него есть семья, — с ударением сказал я.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— Я думал мы на одной стороне.

— Ты всегда был упрямым ослом, с шилом в заднице, — сказал он.

— А ты никогда не отличался образным мышлением, — добавил я.

— Билл пытается сказать, что глухому мальчику нужен нормальный мужик в качестве отца, — произнес дед, — Тот, кому нравятся сиськи и кто умеет чесать яйца, а не тот, кто научит его заниматься сексом с шимпанзе.

— Именно так и поступили твои родители, деда, вот и смотри чем все закончилось, — сказал я.

Он ухмыльнулся.

Я снова повернулся к Биллу.

— А ты бы бросил свой дом и переехал к маме? — спросил я.

— Нет, — сказал он.

— Тогда почему я должен?

— Это другое.

— Ты женат. Можешь делать детей и поэтому лучше меня?

— Не начинай опять это дерьмо.

— Именно это ты и говоришь.

— Я говорю, что тебе нужна помощь. Так почему бы тебе не позволить маме помочь?

— Мне приходится жить самостоятельно, — сказал я. — Ты же знаешь кто я.

— В этом и суть.

— Мне похрен.

— Младший братик теперь бесится.

— Да пошел ты, — сказал я.

— Мы с Шелли будем рады взять Ноя к себе.

— Вот спасибо. Может, тогда я мог бы жить у тебя в гараже?

— Или постричься и найти нормальную работу.

— Не всем быть писателями.

— Я имел в виду настоящую работу, а не сидеть, прохлаждаясь и строчить про зеленых человечков.

— Я никогда не писал про зеленых человечков.

— НЛО, вампиры, круги на полях, да какая к черту разница, это не оплачивает счета.

— Спасибо, что веришь в меня.

— Да пошел ты.

— Тебе лучше быть аккуратнее с такими выражениями, когда разговариваешь с геем. Ну, знаешь, всякое может случиться.

— Кто бы говорил.

На крыльцо вышел Ной, на нем были надеты шорты и футболка, когда—то принадлежавшие Эли.

Я хочу посмотреть на кроликов!

— Давай, — сказал я. — Мы пошли смотреть на кроликов.

— Будьте осторожнее, там анаконда, — добавил дед. — Сукин сын сожрал почтальона, и теперь почта всегда приходит с опозданием.

Мы пошли за мамин дом, где располагался большой амбар с длинным рядом кроличьих клеток. Курятник был забит под завязку, несколько десятков куриц клевали что—то на земле. Мама разводила кроликов и кур на продажу, поэтому у нее всегда были домашние яйца, рагу из крольчатины и небольшой заработок. Довольно странное хобби для бывшей школьной учительницы.

Мы провели наш обычный обход, заглядывая в кроличьи клетки, проверяя ёмкости для воды и корма, вдыхая запах сена и кроличьих какашек.

Остерегайся змей, — предупредил я, потому что из-за всего этого хозяйства с кроликами и куриными наггетсами, змеи были настоящей проблемой.

Внутри амбара был припаркован квадроцикл, ключ все еще находился в замке зажигания. Мама использовала его, чтобы увозить упавшие ветви или мусор, который она сжигала на заднем дворе.

— Давай, — сказал я, запрыгивая на квадроцикл.

Ной просиял, забравшись на сиденье позади меня. Я передвинул его так, чтобы он мог сесть передо мной и рулить, пока я наблюдал за окрестностями, зная, что мама не преминет сделать нам выговор, но ведь сыну все равно придется когда-то учиться.

 

 

Глава 7

"Г" значит "гомо"

— Помолимся Господу, — сказала мама, когда обед был готов.

Ной сидел справа от меня, Шелли — слева. Билл и мальчики — на противоположной стороне стола. Мама во главе, а дед на отцовском месте.

Мы перекрестились и сложили перед собой ладони.

— За все то, что мы получили, пусть Господь сделает нас искренне благодарными. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

И мы приступили к маминому жареному цыпленку, красной фасоли, рису, жареной бамии и кукурузным початкам.

— Как Отец Грей? — спросила мама.

— Сегодня его заело на борьбе с абортами, — сказал я.

— Справедливое беспокойство, — сказала мама. — Из-за мертвых детишек. Стоило приехать, чтобы посмотреть на те белые кресты.

— Если они считают, что скопление клеток важнее рожденного человеческого существа, то они набиты горячим вонючим дерьмом.

— Ну, понеслась, — сказала Шелли.

— Мы уважаем жизнь в этом доме, — сварливо сказала мама. — Жизнь начинается с момента зачатия. И каждая жизнь бесценна.

Она взглянула на Ноя, словно он был одним из таких примеров, как будто лишний палец на его левой руке и глухота делали его жизнь "священной".

— Мама, да бисквиты "Твинки" старше, чем твоя концепция, что жизнь начинается в момент зачатия, — произнес я.

— Закрой свой рот, Вилли Кантрелл! — отрезала мама.

— Давайте не будем говорить об абортах сегодня, — взмолилась Шелли.

— Каждый раз, когда у женщины месячные можно назвать импровизированным абортом, потому что яйцеклетка не оплодотворилась, — сказал я без смущения. — И что, мы теперь будем справлять похороны по каждому использованному тампону?

Билл фыркнул.

Его сыновья засмеялись с таким видом, будто что-то поняли.

дед хлопнул по столу.

— Как ты можешь говорить такое в присутствии детей? — спросила мама.

— Просто не ухожу от реальности, — сказал я.

— Оставь его, мама, — сказал Билл. — Не давай повода для продолжения.

— Терпеть не могу, когда он выражается в этом доме! — воскликнула она.

— Похоронная месса по тампону, — сказал дед. — Напиши об этом в одной из своих книг, Вилли, и ты, возможно, сможешь продать несколько экземпляров.

— Видишь, откуда ноги растут, — сказал Билл, с несчастным выражением глядя на деда.

— А ты даже больше не ходишь на мессу, — сказала мама, смерив Билла неодобрительным взглядом.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — предложила Шелли.

— Грех не выполнять свои воскресные обязанности, — сказала мама.

— Я теперь баптист, мама, — произнес Билл.

— Что ж, по крайней мере, ты еще ходишь в церковь, — ответила она.

— Я тоже хожу в церковь, — сказал я.

— Как-то слабо на тебя это действует, — сказала мама.

— Очень жаль, но я просто не верю в эту чушь.

— И посмотри, до чего тебя это довело, — сказала она. — До какого образа жизни.

И наступила тишина.

— Мама, почему бы тебе не сшить красную "Г" и не приклеить ее мне на лоб? — спросил я. — "Г" значит "счастливый гомосек". Мы можем хоть раз поговорить о чем-нибудь кроме моего пениса?

Эли фыркнул так, что выплюнул часть картофельного пюре на середину стола.

Шелли застыла в ошеломлении.

Билл печально улыбался.

— Вилли Кантрелл! — вскрикнула мама. — Я приказываю тебе вымыть свой рот с мылом!

— Ты сама начала, — ответил я.

— Не выражайся при детях!

— По крайней мере, гомосек говорит честно, — сказал дед.

— От лица людей с врожденной патологией, — произнес я, — позвольте мне сказать, что жареный цыпленок получился отменным, мама.

— Ты невозможен, — сказала мама.

— Что такое "врожденная патология"? — спросил Джош.

— Да замолчи ты, — шикнула Шелли.

— Я просто спросил!

— Заткнись, — сказал Билл.

— Я просто спросил, черт побери!

— Вот посмотри, что ты наделал! — воскликнула мама на повышенных тонах.

— Можно мы пойдем плавать после еды? — спросил Эли.

— Придется подождать тридцать минут, — сказал Билл. — И нужно, чтобы кто-нибудь за вами присмотрел.

— Дядя Вилли, ты пойдешь? — зная, что отец откажется, а мать не любит находиться на солнце, Эли повернулся и спросил меня. — Ной может поплавать с нами, — добавил он, чтобы подсластить пилюлю.

«Какой же ты добрый», — подумал я.

— Посмотрим, — сказал я.

— Пожалуйста? — взмолился он.

— Я человек с врожденной патологией. Я не умею плавать.

— Так вот что это значит? — спросил он.

— Да, — сказал я. — Это значит, что я утону, если попытаюсь плавать. Потом мое тело взорвется, а ошметки мозгов разлетятся на все четыре стороны.

Он начал смеяться, но замолк, размышляя, правда это или нет.

— Замолчи, — сказала Шелли.

Было не совсем ясно, к кому она обращалась.

— Как тебе новый папа, мама? — спросил я.

— Я думаю, он замечательный, — сказала она с сияющим лицом. — Он взял себе имя в честь Святого Франциска.

— Да, но он иезуит, — произнес я, — Мне казалось, ты ненавидишь иезуитских ублюдков.

— Да, но теперь он папа, — сказала она. — И на работу привык ездить на автобусе.

— Нельзя доверять мужчине в платье, — отозвался дед.

— Поговаривают, что дерьмо у него все же с душком, — сказал я. — Курии следовало бы проверить его кандидатуру дважды.

Мальчики засмеялись.

— Тебе обязательно меня провоцировать? — спросила мама. — Иисус, Мария и Иосиф, ты, как камень у меня на шее!

— Да я просто так сказал, — произнес я.

Я взглянул на Билла, проверить заметил ли он, что мы с мамой не выносим друг друга.

И, само собой, он ничего не заметил.

Глава 8

У залива

Мальчики переоделись в плавки, и я провел их через широкий задний двор маминого дома к заливу реки, где можно было плавать.

Забавно, как твоя врожденная патология перестает быть значимой, как только другим людям становится нужно, чтобы ты понянчился с их детьми.

— А Ной пойдет в ад, — объявил Эли.

Ему было двенадцать, и он знал всё.

— Кто это сказал? — спросил я.

— Миссис Парсон.

— И кто это?

— Наша учительница по изучению Библии. Она говорит, что все католики пойдут в ад.

— Ад — это другие люди, — сказал я.

— Католики восхваляют Деву Марию, — сказал он со знанием дела.

— Разве?

— Так говорит миссис Парсон.

— Какая молодец, — сказал я.

— Кто такая Мария? — спросил Джош. Ему было десять, и мне он казался смышленее своего брата. Или, по крайней мере, он был спокойнее и не так сильно хвастался тем, что он баптист.

— Божья матерь, — сказал я.

— Мать Иисуса, — сказал Эли. — Она забеременела от святого духа и, несмотря на это, считается Вавилонской Блудницей.

Я закатил глаза.

Подойдя к реке, мальчики положили свои полотенца на траву и вошли в воду. Я разделся до нижнего белья и пошел за ними, оставшись на мелководье.

Здесь было не глубоко. Залив казался огромным, когда мы с Биллом еще детьми купались здесь нагишом. Теперь я увидел перед собой всего лишь небольшую излучину реки, с отмелью, на которой было удобно сидеть.

— Ну, и кого из вас, мелкие гады, мне утопить в первую очередь? — спросил я, догоняя их.

Они засмеялись. Я схватил Эли, поднял его тощую задницу в воздух и бросил на глубину. Джош завопил с ликованием и попытался сбежать, но он был следующим. Ноя эта участь тоже не обошла стороной. Мы играли в утопленников, смеясь и толкаясь, у них не заняло много времени понять, что им придется работать сообща, если они хотели утопить меня.

Оглянувшись на берег реки, я увидел бредущую от дома Шелли, без сомнения, чтобы нас проконтролировать. Ни для кого не секрет, что геи дождаться не могут шанса наложить лапы на беспомощных препубертатных мальчиков.

Пока я отвлекся, они навалились на меня кучей и как следует окунули в воду.

— Ты хуже, чем дети, — произнесла Шелли, когда я, наконец, выбрался на берег.

Взгляд, брошенный на Ноя, говорил о том, что она не испытывает к нему ничего, кроме жалости, за то, что он застрял с таким недоотцом, как я, и был лишен тех многих преимуществ, которые вытекают из правильного воспитания твердолобых гетеросексуальных родителей.

Я обтерся своей рубашкой.

— Жарковато, не правда ли? — сказал я ей.

— Да не говори.

— Возможно, тебе станет лучше, если ты охладишься, — предложил я.

— Я не собираюсь здесь плавать!

— Я ни слова не сказал про плавание, сестра.

— Вилли Кантрелл, не смей трогать меня руками!

При моей врожденной патологии я, конечно, не мог сделать ничего такого. Поэтому я вытянул ее из тени дерева и столкнул ее красивую задницу прямо в воду. В одежде.

Дети завизжали от восторга.

 

Глава 9

Меня зовут Хуан

Одним из моих первых клиентов на следующий день был застенчивый испанец с самыми удивительными карими глазами. Душевный, с открытым как у олененка взглядом, доверчивый, но в то же время наполненный какой-то странной осторожностью. Он был одет в простые шорты и футболку, на шее у него были бусы, похожие на те, что продают на побережье Мексиканского залива, куда ездят, чтобы поплавать в океане. У него была смуглая кожа приятного темного оттенка. Мягкие кудри черных волос вились непослушной массой на голове, мешая глазам и закрывая уши, торча непокорными волнами.

— Как делишки? — спросил я.

Он не ответил.

— У тебя с собой карточка ФудВорлда? — спросил я.

Он в замешательстве поднял на меня глаза и пожал плечами.

Это был взгляд, который я хорошо знал.

У тебя есть карта Ф—у—д—В—о—р—л—д—а?

Эти удивительные карие глаза озарились светом, и он улыбнулся.

Нет.

Хочешь оформить?

Да! Ты знаешь язык жестов?

Меня зовут В—и—л—л—и.

Меня зовут Х—у—а—н. Приятно познакомиться.

Приятно познакомиться, Х—у—а—н.

Он был не просто глухим, мой гей-радар пищал что-то ужасное, и что-то подсказывало, парень разделял это чувство, судя по тому, как он продолжал улыбаться мне.

Передавая ему сдачу, я позволил себе ненадолго подержаться за его руку — так называемым "любовным прикосновением кассира". Это прикосновение может продлиться немного дольше, чем следует, если нужно сделать то, что нельзя сказать словами. Я притворялся, что собираю монеты, как будто хотел убедиться, что они не посыпятся из его ладони, поэтому твердо удержал его руку. Идеальный повод полапать его подольше.

Он улыбался, перекладывая мелочь в карман. Порывшись в его глубинах, он достал и протянул мне бумажную карточку, на которой было написано:

Меня зовут Хуан. Я глухой. Дешевая рабочая сила. Мой номер (662) 822—1152.

Ниже то же самое сообщение написано на испанском языке.

Я дал ему форму для заполнения на получение карты ФудВорлда. Он вписал в нее свое имя, адрес и номер телефона. Хуан показал на телефонный номер и приподнял бровь, будто говоря: "Не забудь воспользоваться им!"

На кусочке бумаги я написал свой номер, адрес и передал ему, зная, что, скорее всего, у него на домашнем телефоне была функция передачи текстовых сообщений.

Я хочу завести друга, — сказал он. То, как он прожестикулировал слово "друг" предполагало нечто большее в перспективе, чем совместный просмотр футбольных матчей.

Он добавил: — Я одинок.

Хуан открыто посмотрел на меня, в глазах парня и на лице была написана его жажда и одиночество.

Почему ты пользуешься языком жестов? — спросил он.

У меня глухой сын.

У тебя есть сын?

Да.

Вау.

Следующей на очереди подошла дама с двумя детьми. Она начала разгружать продукты из тележки.

Было приятно познакомиться с тобой, — сказал я.

Пожалуйста, позвони мне, — попросил он, прикусывая губу.

Быстро повернувшись, он схватил свои вещи и ушел.

Я наблюдал за ним долгую секунду. Он был таким симпатичным парнем, красивым на свой латиноамериканский манер, но Хуан шел так, будто вся тяжесть мира давила ему на плечи и у него не было ни одного друга.

В Тупело много испанцев. Да на всем южном побережье их полно. Без сомнения, многие из них тут незаконно, и этот факт бесит сторонников Чаепития. Этот Хуан дал мне визитку, показывая тем самым свою готовность работать за любые деньги, значит, он был один.

Каково это быть не только нелегальным эмигрантом, но еще глухим и геем? К слову, о трех одновременных ударах судьбы.

В отличие от Джексона Ледбеттера, с этим я не ощущал, что у меня муравьи в штанах, тем не менее, я был более чем настроен дать ему возможность потрясти сахарное дерево и посмотреть, не упадет ли с него что-нибудь.

Глава 10

Освобождение Кайлы

На следующий день во вторник, мы с Ноем встали рано, чтобы проделать долгий путь в Перл, туда, где находилось Центральное исправительное учреждение штата Миссисипи, единственное, в котором содержались заключенные женщины, в том числе, приговоренные к казни. Мать Ноя провела в этом учреждении пять последних лет своей жизни, после того, как метлабораторию ее бойфренда в округе Монро накрыли копы. Этим утром, в восемь часов, ее отпускали на свободу.

Мы ездили к ней в тюрьму всего лишь раз за все пять лет, на первое Рождество после заключения Кайлы. После долгой поездки, преисполненной надежды, мать Ноя отказалась его видеть, и мы разочарованные поехали домой. Тогда Ною было четыре. Я не знаю, много ли он помнит из этого.

Охранник у главных ворот направил нас к специальному месту на стоянке, где "проводили" частные освобождения. Там уже стояли родители Кайлы рядом со своим блестящим внедорожником. Я припарковал свой старенький универсал неподалеку, и мы с Ноем вышли.

Я был одет в джинсы и футболку, на моей шее болтался на ремешке фотоаппарат. Я хотел сделать снимок Ноя с его матерью, что составит на одну фотографию больше, чем у него есть сейчас.

На Ное был надет новый костюм, отданный ему кузеном Эли. Он помыл голову и попросил меня уложить его волосы гелем, чтобы он мог убрать их со лба, так как ему нравится. Его подруга Кики, живущая на нашей улице, сказала ему, что это выглядит круто. Эта же девочка заплетала из его волос косички, поэтому на ее суждения не стоит слишком полагаться.

Посмотрев на Ноя, миссис Уоррен приложила руку к горлу.

Я подошел с опаской.

— Доброе утро, — сказал я.

— Вилли, — отозвался мистер Уоррен.

Больше он ничего не сказал.

— Здравствуйте, — громко и нервно сказал Ной, отказываясь оставаться незамеченным.

— Привет, Ной, — поздоровался мистер Уоррен, глядя вниз на него.

Ты помнишь своих дедушку и бабушку? — просигнализировал я.

Мальчик покачал головой, но с надеждой улыбнулся.

— Как он? — спросила миссис Уоррен.

Она хочет знать как ты, — просигнализировал я.

— Я хорошо, — сказал он ей, улыбаясь и показывая свои не совпадающие зубы, заходящие друг на друга или наоборот отсутствующие — тот хаос, что его стоматолог терпеливо пытался исправить.

— Он становится таким большим, — отметила она.

Женщина посмотрела на мужа, спрашивая взглядом, что делать дальше. Твердо сжатые челюсти и неуступчивый блеск в его глазах невозможно было пропустить. Опустив взгляд, она замолчала, позволив продолжить ему. Мистер Уоррен как никто другой умел осудить.

Положив ладонь на плечо Ноя, я притянул его к себе.

— Он ваш внук, — негромко сказал я, — И не важно, что вы думаете обо мне.

— Мне казалось, я достаточно понятно объяснил тебе наши чувства, Вилли, — сказал мистер Уоррен, уставившись на меня с вызовом. — С тех пор, как ты отказался передать опеку над Ноем, чтобы он мог вырасти в приличном, надлежащем для воспитания доме — нашем доме — христианском доме ты не оставил нам выбора. Воспитание мальчика в гомосексуальной среде... но давайте не будем вдаваться в это.

В последний раз, когда я видел мистера и миссис Уоррен, они стояли на противоположной стороне кувеза*, с жалостью глядя на тощего малыша, который приходился им внуком, появившийся на месяц раньше положенного срока, с врожденной зависимостью к метамфетамину, спасибо его матери за этот проклятый "дар", а также за другие врожденные дефекты. Они пришли сообщить, что их дочь, Кайла, сбежала и не собирается возвращаться назад, поэтому они решили, что возьмут на себя воспитание Ноя, как только я откажусь от родительских прав и исчезну где-нибудь на горизонте. Очевидно, эти люди очень серьезно подошли к этой проблеме. Они даже переговорили со своим юристом.

 

* Куве́з — приспособление с автоматической подачей кислорода и с поддержанием оптимальной температуры, в который помещают недоношенного или заболевшего новорожденного.

 

Кажется, они удивились, когда я не согласился.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-19; просмотров: 105; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.94.102.228 (0.21 с.)