Обратная сторона «революции интеллектуалов»: формирование устойчивого низшего класса

Развитие индустриального прогресса, приведшее в начале 60-х годов к радикальному сокращению масштабов имущественного неравенства, казалось бы, создало предпосылки для преодоления бедности. Учитывая, что в 1959 году за чертой бедности находились 23,2 % американских граждан, администрации Дж.Ф. Кеннеди и Л.Джонсона поставили целью искоренение бедности к 1976 году. С 1960 по 1975 год суммы прямых денежных трансфертов и пособий малоимущим выросли более чем вдвое, с 22,3 до 50,9 млрд. долл.; на выделение им бесплатного питания и медицинских услуг правительство направило в 1975 году 107,8 млрд. долл. - в четыре раза больше, чем в 1960 году; при этом наиболее быстрыми темпами росли затраты на социальное страхование (с 65,2 до 238,4 млрд. долл.), а также профессиональную подготовку и иные формы обучения (с 0,5 до 12,1 млрд. долл.). В результате доля бедных американцев снизилась к 1974 году более чем вдвое и достигла минимального значения в 10,5 % населения.

Однако с середины 70-х годов, когда постиндустриальные тенденции начали проявляться во всех сферах общественной жизни, прогресс в данной области приостановился. В 1979 году, согласно официальным оценкам, за чертой бедности в США находились 11,7 % населения, а к 1983 году эта доля достигла 15,2 %; за те же годы «poverty gap», то есть выраженная в денежной форме сумма дотаций, необходимых для обеспечения всем неимущим прожиточного минимума, вырос с 33 до 47 млрд. долл.²⁶ В странах Европейского Союза имели место аналогичные тренды: к 1997 году доля живущих ниже черты бедности достигла 17 % населения, причем наиболее тяжелое положение сложилось в Великобритании, где за чертой бедности оказалось 22 % жителей. При этом нельзя не отметить, что в условиях постиндустриального общества проблема бедности приобрела новые очертания, охватив работников, занятых полный рабочий день. В 1992 году 18 % работавших на постоянной основе американских рабочих (и 47 [!] % работающих американцев в возрасте от 18 до 24 лет) получали зарплату, не достигавшую прожиточного минимума.

Государство приходит сегодня на помощь все более широкому кругу своих граждан. На цели социальной поддержки в США ежегодно направляется около 500 млрд. долл., или около 17 % всех расходов федерального бюджета. Государственные субсидии являются основным источником финансовых поступлений для более чем 22 млн. американцев. О масштабах этой помощи говорят следующие цифры: в 1995 году доход 20 % наименее обеспеченных американцев без учета трансфертов и пособий составлял лишь 0,9 % распределяемого национального дохода, тогда как с учетом таковых достигал 5,2 %²⁷. Если бы заработная плата была единственным источником доходов американских граждан, в 1992 году 21 процент работающих американцев жили бы за чертой бедности, а для пожилых людей эта цифра составляла бы 50 (!) %. Усилия государства снизили эти показатели соответственно до 16 и 10 %. Каковы же причины, вызывающие к жизни данные тенденции, и могут ли они быть устранены на путях развития постиндустриального общества? - эти вопросы становятся сегодня как никогда актуальными.

На наш взгляд, обострение проблемы бедности на протяжении последних лет выглядит естественным следствием становления постиндустриального общества и отражает расслоение общества на «интеллектуальную элиту» и низший класс, оказывающийся отчужденным от процесса современного наукоемкого производства. В этой связи само понятие «низшего класса» (underclass), применяемое в социологии с начала 70-х годов, нуждается в пересмотре.

Изначально западные исследователи предпочитали причислять к «низшему классу» заведомо антисоциальные элементы. В августе 1977 года в журнале «Тайм» появился ряд материалов, в которых низший класс был изображен как состоящий из несовершеннолетних правонарушителей, отчисленных из школ учащихся, наркоманов, матерей-одиночек, живущих на пособие, грабителей, преступников, сутенеров, торговцев наркотиками, попрошаек и т. д. Эту позицию закрепил известный журналист и социолог К.Аулетта, выступивший в 1981 году с серией статей в журнале «Нью-Йоркер», где дал определение низшего класса, развитое затем в специально посвященной этой проблеме книге²⁸. Однако такой подход представляется нам несовершенным. Определяя underclass в качестве социальной группы, выключенной из состава общества либо по обстоятельствам непреодолимого характера (инвалидность, психические расстройства и т.д.), либо фактически по собственному желанию (устойчивые группы лиц с антисоциальными проявлениями и проч.), социологи фактически выносят эту группу за рамки общества, изображая конфликт между обществом и его «низшим классом» как внешний. Относя к этой категории не более трети лиц, официально находящихся за чертой бедности, исследователи фактически отказываются рассматривать данный социальный слой как значимую силу в современном обществе.

Иная, более предпочтительная, на наш взгляд, точка зрения была предложена в 1963 году известным шведским экономистом Г.Мюр-далем, определившим underclass как «ущемленный в своих интересах класс, состоящий из безработных, нетрудоспособных и занятых неполный рабочий день лиц, которые с большей или меньшей степенью безнадежности отделены от общества в целом, не участвуют в его жизни и не разделяют его устремлений и успехов»²⁹. Именно в этом смысле мы и используем понятие «низшего класса». Полагая, что в ближайшие десятилетия основными сторонами нового социального конфликта способны стать высокообразованная элита общества и те социальные группы, представители которых не могут найти себе адекватного применения в условиях экспансии высокотехнологичного производства, мы относим к формирующемуся «низшему классу» не только самые обездоленные слои общества, но и всех граждан, находящихся за чертой бедности, а также тех, кто получает сегодня доход, не превышающий половины дохода среднестатистического индустриального работника, занятого полный рабочий день. При таком подходе к данной категории относится не менее трети населения развитых постиндустриальных стран.

Предлагаемое нами определение «низшего класса» используется прежде всего для адекватного противопоставления его среднему классу и «классу интеллектуалов». Относя к последнему наиболее высокообеспеченные 20 % населения, мы считаем возможным разделить оставшиеся 80 % на две неравные группы: одна из них представляет собой «низший класс», куда входит 13-15 % населения, находящегося за гранью бедности (сюда включаются и представители деклассированных групп), а также около 15 % населения, чьи доходы не превышают половины среднего дохода современного наемного работника. Оставшиеся 50 % и формируют сегодня тот средний класс, который в ходе становления информационного хозяйства подвергается активной дезинтеграции, в результате которой большая его часть переходит в имущественный слой, близкий к низшему классу, а относительно немногочисленная пополняет высшие страты общества. В такой трактовке «низший класс» не представляется чем-то выключенным из общественной жизни; напротив, именно консолидация и формирование его самосознания способно оказаться в будущем одним из факторов нарастания социального конфликта. Подходя с таких позиций к анализу тенденций, отчетливо проявляющихся в хозяйственной жизни постиндустриальных обществ на протяжении последних десятилетий, мы находим подтверждения для самых пессимистических ожиданий.

Основной причиной происходящей сегодня в западных странах социальной стратификации выступает развитие экономики, базирующейся на потреблении и производстве информации и знаний. В этих условиях, как отмечают большинство социологов, «число рабочих мест, не требующих высокой квалификации, резко сокращается, и тенденция эта сохранится (курсив мой. - В.И.) и в будущем». Важнейшими вехами, отражающими становление новой реальности, являются, с одной стороны, середина 70-х, а с другой - вторая половина 80-х годов. В первом случае во всех постиндустриальных странах была зафиксирована разнонаправленность движения долей капитала и труда в национальном доходе; доля капитала стала расти, а доля заработной платы снижаться. Наиболее рациональным объяснением этого феномена выступает, на наш взгляд, апелляция к тому, что в высокотехнологичных компаниях, где собственность и управление не разъединены, доходы создателей компаний отражаются в статистике как предпринимательские доходы, как доля капитала, а не как вознаграждение за высококвалифицированный труд, каковым по своей природе являются. Во втором случае заметно гораздо более фундаментальное изменение: производительность в промышленных компаниях начала расти при стабильной и даже снижающейся оплате труда. Этот факт ярко свидетельствует, на наш взгляд, о том, что принципы организации индустриального общества окончательно преодолены. С данного момента присвоение возрастающей доли национального богатства оказалось связанным не с интенсивностью труда, не с эффективностью использования материалов и оборудования и даже не с уровнем полученного формального образования, а с тем, насколько способен или неспособен человек использовать и генерировать новое знание, наращивать свой интеллектуальный капитал. Развитие подобных тенденций приводит к тому, что низкоквалифицированные работники оказываются сегодня в гораздо более тяжелом положении, нежели раньше, поскольку даже «экономический рост не может обеспечить их «хорошими» рабочими местами, как это было в прошлом»³¹. В то время как обладатели уникальных знаний и способностей оказываются в привилегированном положении на рынке труда, представители среднего и низшего классов сталкиваются со все большими трудностями не только в обеспечении достойного уровня жизни, но даже в поиске работы как таковой.

В 90-е годы положение лишь усугубилось в силу роста роли технологического фактора в развитии производства. Доходы низших 20 % населения, достигнув своего минимально возможного значения, перестали снижаться в относительном выражении и стабилизировались на уровне 3,7-3,9 % национального дохода. Продолжающийся рост доходов «класса интеллектуалов» происходит сегодня за счет среднего класса. С 1990 по 1995 год доля 60 % американцев, объединяемых в эту категорию, в национальном доходе снизилась почти на пять процентных пунктов и составила 47,6 %, а низшая граница среднего класса опустилась до уровня, за которым начинается официально признаваемая бедность: по состоянию на начало 1998 года почти 15 % населения США официально считались бедными и в значительной мере существовали за счет государственных субсидий, тогда как 18 % работников, занятых полный рабочий день, получали заработную плату, соответствующую официально определенному прожиточному минимуму.

В последние годы «низший класс», как и «класс интеллектуалов», становится в значительной мере наследственным. Анализ бедности среди белых американцев, проведенный в начале 90-х годов, свидетельствует, что среди выходцев из семей, принадлежащих к высшему слою среднего класса, доля бедных составляет не более 3 %, тогда как она возрастает до 12 % для тех, чьи родители живут фактически у черты бедности, и до 24 % - для выходцев из собственно бедных семей. В еще большей степени зависят подобные перспективы от образовательного уровня родителей: если он низок (незаконченное школьное), то вероятность их детей пополнить низший класс составляет около 16 %, а если очень низок (начальное образование) - повышается до 40 %^. Таким образом, становление основанного на знаниях общества порождает устойчивые социальные группы, как контролирующие информацию и знания, так и отчужденные от них.