Философские мотивы в лирике И. Бродского.

Отличительная черта поэзии И. Бродского - философичность, философское видение мира и "Я" человека. Автор не фиксирует неповторимые ситуации, не стремится к лирическому самовыражению. Индивидуальная судьба поэта предстает одним из вариантов удела всякого человека. В единичных вещах И. Бродский открывает природу "вещи вообще". Эмоции лирического героя у И. Бродского - не спонтанные, прямые реакции на частные, конкретные события, а переживание собственного места в мире, в бытии. Это своеобразное философское чувство - глубоко личное и всеобщее одновременно.

И. Бродский эмоционально сдержан, аскетичен. Чувство у него часто соединено с отстраненным анализом. Предмет поэзии у автора - не только реальность, окружающая человека, но и категории философского и религиозного сознания: "Я", душа, тело, Бог, время, пространство, вещь, смерть. Философское и религиозное измерения определяют отношения "Я" к миру у И. Бродского. Соучастное чтение стихотворений, сопереживание, постижение мира И. Бродского невозможны без понимания философского языка поэта.

Отчужденность от мира и неприятие миропорядка, ощущение потерянности, абсолютного одиночества "Я", собственной инородности всему окружающему, восприятие страданий как предназначения человека, как проявления невыразимого сверхрационального опыта, соединяющего с Богом, жажда встречи с Богом и ясное осознание ее невозможности - таковы повторяющиеся мотивы поэзии И. Бродского. Отношение "Я" к бытию у И. Бродского напоминает мировидение экзистенциализма, основными представителями которого были Сёрен Кьеркегор и Лев Шестов.

Мысль о близости идеям экзистенциализма мотивов поэзии И. Бродского, трактовки им веры и отношений "Я" и Бога неоднократно высказывалась исследователями. При этом пристально рассматривается лишь одно стихотворение - "Разговор с небожителем" (1970). Вот как характеризует родственность религиозной темы стихотворения идеям С. Кьеркегора и Л. Шестова Джейн Нокс: "Следуя Кьеркегору, Шестов противопоставляет личное откровение знанию: человек не может получить исчерпывающие ответы на загадки бытия, следовательно, он должен принять свою судьбу на веру, в духе Авраама и Иова. Такова фундаментальная семантика образа голубя, который не возвращается в ковчег, и почты в один конец в "Разговоре с небожителем". Оба образа иллюстрируют взаимоотношения поэта с Главным собеседником. В диалоге со Всевышним ему ничего не остается, кроме как обращаться к нему без надежды на ответ" [1]. Антитеза "философия - вера", присущая сочинениям Шестова, вовсе не определяет вопреки мнению Дж. Нокс всего существа религиозно-философских мотивов И. Бродского.

Эти наблюдения нуждаются в уточнениях. Рассмотрим стихотворение "Разговор с небожителем" с точки зрения его близости идеям экзистенциализма. Следующие строки

В Ковчег птенец

не возвратившись доказует то, что

вся вера есть не более, чем почта

в один конец -

свидетельствуют о значительном различии в понимании веры поэтом и религиозными философами. Если для Кьеркегора, и для Шестова акт веры заключал в себе ответ Бога, то для И. Бродского ответ невозможен, исключен. Вера описывается отстраненно, а не участно, с позиций рассудка. Она не оказывается подлинным выходом из одиночества и отчужденности. Ключевые для стихотворения И. Бродского категории "страдание" и "боль" соотносятся со "страхом" и "страданием" у Кьеркегора. Однако переживание страдания, которое осознано поэтом как объективный закон бытия не представлено в стихотворении условием сверхрациональной веры. Мотив благодарности за переживаемые беды и невзгоды имеет истоки, прежде всего в христианской религии, но не в экзистенциональной философии.

"Благодарность" за страдания у И. Бродского не имеет адресата (лирический герой не обращает ее непосредственно к Богу), что придает ей оттенок внутренней иронии.

И. Бродского с экзистенциальной философией сближает мотив внерационального оправдания страданий, в "Разговоре с небожителем" облеченный в утвердительно-отрицательную форму. В ряде других текстов выраженный однозначно. На одной из конференций И. Бродский отметил: "Если есть что-либо хорошее в изгнании, это - что оно учит смирению. Другая истина - в том, что изгнание - метафизическое состояние. В конце концов оно имеет очень устойчивое, очень ясное метафизическое измерение, и игнорировать его или увиливать от него - значит обманывать себя в смысле того, что с тобой произошло, навечно обрекать себя на неизбежный конец, на роль оцепеневшей бессознательной жертвы" [3].

Понимание страданий как блага, несущего человеку мистический опыт богообщения, характерно для христианства. В религиозной экзистенциальной философии страдание может мыслиться и как нечто внешнее по отношению к человеку. Смирение - ценностная категория именно христианского сознания. Однако отношение к страданию у И. Бродского в равной мере соотносится с постулатом стоической философии, учащей быть невозмутимым и стойким перед лицом бедствий.

И. Бродский подчеркивает, что индивидуальное, неповторимое тиражируется в "массовом" сознании XX века, делающим экзистенциализм предметом моды.

Сходны у И. Бродского и у Кьеркегора и Шестова ключевые контрасты.

Вера и разум у И. Бродского действительно не противопоставлены, но контрастную пару образуют их своеобразные синонимы: феноменальный, материальный мир и сверхреальное бытие Бога и высшей природы.

Здесь, на земле,

от нежности до умоисступленья

все формы жизни есть приспособленье.

И в том числе

взгляд в потолок

и жажда слиться с Богом, как с пейзажем,

в котором нас разыскивает, скажем,

один стрелок.

Дух-исцелитель!

Я из бездонных мозеровских блюд

так нахлебался варева минут

и римских литер,

что в жадный слух,

который прежде не был привередлив,

не входят щебет или шум деревьев -

я нынче глух.

"Разговор с небожителем" - последнее создание И. Бродского, полностью посвященное вере. Неважно, что она подвергается постоянному испытанию на разрыв, что ответы на вопросы, заданные небожителю, не совпадают с христианскими догмами. При всей очевидности его богоборчества, "Разговор с небожителем" не подвергает сомнению само существование Бога, который пока находится в центре поэтического мироздания. Следуя неортодоксальной, но, несомненно, религиозной философии первых экзистенциалистов, И. Бродский остается и в русле традиций русской богоборческой лирики, от Лермонтова до Маяковского и Есенина. Для постницшеанских и постсимволистских адептов этих традиций убийство Бога свидетельствовало о безусловности Его существования.

Таким образом, в поэзии И. Бродского наблюдается синтез языческого и христианского начал, представленных двумя философскими течениями - стоицизмом и экзистенциализмом.