Социально-экономические итоги развития российского капитализма и предпосылки революции в нашей стране.

 

 

1. ОСНОВНЫЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ

ОСОБЕННОСТИ РОССИИ

Основное противоречие, которое глубже всего объясняет корни буржуазно-демократической революции в России, как известно, заключалось в противоречии между передовым промышленным и финансовым капитализмом, а также между значительным его развитием в земледелии, с одной стороны, и самым отсталым землевладением—с другой'. Однако этим далеко не исчерпывается сложность, противоречивость и неравномерность капиталистического развития страны, а тем самым сложность и противоречивость всей ее социальной структуры.

Одной из характерных особенностей российской экономики являлась ее многоукладность и неравномерность развития капитализма в различных отраслях хозяйства и экономических районах страны. Это определялось всем предшествующим развитием России, исторически затянувшимся существованием феодально-крепостнической формации. В недрах этой формации довольно интенсивно, особенно в первой половине XIX в., происходило формирование капиталистического уклада: с 30-х годов в некоторых ведущих отраслях начался даже промышленный переворот. Однако господство крепостничества продолжало сковывать экономическое развитие страны. Почти половина рабочих крупной промышленности вплоть до 1861 г. была крепостными дворянских предпринимателей, а остальные рабочие, являвшиеся вольнонаемными в капиталистической промышленности, были оброчными крестьянами крепостников-помещиков, т. е. подвергались одновременно и крепостнической и капиталистической

эксплуатации. С 1800 по 1861 г. по всем основным отраслям промышленности Россия все более отставала от растущей капиталистической промышленности основных стран Запада.

В этих условиях отмена крепостного права реформой 1861 г. сверху, которая впервые сделала крепостных (владельческих и оброчных крестьян-рабочих) действительно вольнонаемными рабочими, стала тем самым начальной датой утверждения капиталистического способа производства в России. Эта реформа сверху, сохраняя сильнейшие крепостнические пережитки, несомненно являлась наименее прогрессивной формой перехода к новому способу производства и произошла в условиях общей незавершенности формирования капиталистического уклада.

В России первоначальное накопление капиталов лишь частично предшествовало капиталистическому накоплению и развивалось в основном уже в тот период, когда ведущая роль перешла к капиталистическому накоплению. Российский капитализм унаследовал от предшествующей эпохи большую неравномерность социально-экономического развития различных районов страны, целые массивы мелкотоварного производства, которые еще слабо (были затронуты проникновением капиталистических отношений. Это открывало большие возможности для роста капитализма вглубь и вширь. В то же время свобода его стихийного роста была стеснена социально-экономическими и политическими пережитками крепостничества.

В результате смена докапиталистических и раннекапиталистических форм эксплуатации типично капиталистическими формами растянулась на весь период капитализма и далеко не завершилась к 1917 г. Капиталистическая эксплуатация сочеталась со старыми формами эксплуатации и мало того, старые формы эксплуатации упорно сохранялись. Сказанное относится не только к восточным окраинам России, но и к центру страны. В национальных районах Средней Азии, Сибири и Закавказья положение усугублялось национально-колониальным угнетением.

Процесс подчинения торгового капитала промышленному шел вперед, но за пределами крупной промышленности он не получил завершения. Мелкое крестьянское хозяйство коренных районов и окраинные районы в целом оставались базой для торговой и торгово-ростовщической эксплуатации старого типа. Сохранению ее способствовал и «весь» Политический строй России.

В. И. Ленин указывал, что пережитки крепостничества - абсолютизм, бюрократия, сословность- «задерживают капитал в его средневековых формах»2.

Историческое существование российского капитализма, включая его предысторию, уложилось всего в полтора столетия. Становление капиталистического уклада вил-три старой феодально- крепостнической формации, примерно с последней трети XVIII в. до утверждения нового способа производства реформой 1861 г. продолжалось примерно 90 лет, вдвое-втрое меньше, чем на Западе. Период домонополистического капитализма занял в России едва четверть века. В конце 70-х годов завершился промышленный переворот в легкой и пищевой промышленности, а с 80-х годов наметилось и в 90-е годы уже стало отчетливым перерастание домонополистического капитализма в монополистический. В новую историческую эпоху Россия вступила на рубеже XIX-XX вв. одновременно с главными капиталистическими странами. Существование капитализма в России закончилось на начальном отрезке империалистической стадии в результате победы первой в мире социалистической революции.

Эти сжатые исторические сроки были непосредственно связаны с запоздалым становлением капиталистического уклада и исторически запоздалым вступлением России в период капитализма. Как относительно быстрое формирование уклада, так и относительно быстрое развитие после реформы 1861 г. самого, по выражению В. И. Ленина, передового промышленного финансового капитализма, России происходили под воздействием уже значительно раньше сложившегося капитализма на Западе.

Однако эти сжатые исторические сроки приводили к чрезвычайной сложности, неравномерности, противоречивости формирования н развития российского капитализма, к незавершенности каждого его последующего этапа. Так, Россия вступила в период империализма с относительно невысоким уровнем развития производительных сил, который был пройден главными капиталистическими, странами в условиях капитализма «свободной» конкуренции. Возможности восходящей стадии капитализма, более прогрессивной и эффективной для изживания докапиталистических отношений, для более равномерного развития капитализма, далеко не были исчерпаны в России к началу XX в. в той мере, как это было на Западе.

В период капитализма процесс вытеснения докапиталистических отношений и преодоления неравномерности развития экономики стал сочетаться в России с их консервацией и закреплением монополиями. Тем самым еще более обострялись все противоречия российской экономики и социальной структуры страны. В. И. Ленин подчеркивал, что в России новейше-капиталистический империлизм был опутан особенно густой сетью докапиталистических отношений 4.

Российский капитализм оказался не в состоянии преодолеть многоукладность социально-экономической структуры страны5.

 

2. ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ

КРУПНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

И БАНКОВ

 

В. И. Ленин указывал на то, что в России вся экономическая жизнь, и не только деревенская, была пронизана пережитками крепостничества6. В крупной промышленности эти пережитки проявлялись с полной наглядностью в полукрепостной металлургии Урала и некоторых других старых горнозаводских округов (в Алтайском, Олонецком), а также в суконной и стекольной промышленности. Непосредственные крепостнические пережитки в этих отраслях промышленности способствовали преобладанию крупных предприятий.

Гораздо шире пережитки в крупной, чисто капиталистической, промышленности выражались опосредствованно, воздействуя на одностороннее промышленное развитие страны.

Наиболее наглядным и значительным примером опосредствованного воздействия крепостнических пережитков на развитие новых отраслей тяжелой промышленности и строительства железных дорог являлась правительственная политика насаждения капитализма сверху8. Она сыграла решающую роль в возникновении крупнейших предприятий передельной металлургии в 60-70-х годах, в стремительном росте южной металлургии в 90-х, в создании крупного машиностроения и частных военных заводов в оба эти периода9.

Еще большее значение для завышенного уровня концентрации российской промышленности имело перенесение в Россию уже сложившихся ранее на Западе машинного производства и организационно-хозяйственного уровня крупного производства.

В России еще в предреформенном 25-летии создавались хлопкопрядильные фабрики, минуя мануфактурную стадию производства. После реформы этот процесс распространился на бумаготкацкую и на другие отрасли текстильной промышленности и выражал воздействие мирового капиталистического хозяйства на ускорение развития российской капиталистической промышленности.

Без этого воздействия была бы невозможна и политика «насаждения капитализма сверху» в сфере тяжелой промышленности. Все финансируемые и усиленно поддерживаемые прави

тельством предприятия свое техническое оснащение почти целиком получали из промышленно развитых стран Запада и заимствовали оттуда уже сложившиеся на момент своего возникновения организационно-хозяйственные формы. Так, построенные в 70-90-х годах Новороссийский, Александровский, Днепровский, Петровский заводы с самого начала являлись предприятиями с полным металлургическим циклом и даже комбинированными (т. е. с собственной угольной и рудной базой). На Западе же чугуноплавильные, сталеплавильные и прокатные заводы возникали как самостоятельные предприятия и лишь в результате более или менее длительного развития сменялись заводами с полным металлургическим циклом. Комбинированные предприятия на Западе были характерными для эпохи империализма, а отнюдь не для домонополистического капитализма.

 

В итоге независимо от степени их поддержки правительством ряд отраслей тяжелой промышленности состоял из незначительного числа очень крупных предприятий. Так, основная база российской металлургии на Юге состояла всего из 20 (позднее 17) предприятий, а меднопрокатная промышленность была представлена всего 4 заводами 10.

 

В результате изложенных выше причин в России еще в домонополистический период сложился несвойственный ему завышенный уровень» концентрации производства на крупнейших фабриках н заводах. Этот уровень еще более повысился в период империализма и превосходил в оба периода соответствующие показатели в промышленно развитых странах Запада 11.

Как неоднократно отмечалось в нашей литературе, указанные явления привели к концентрации индустриального пролетариата на крупнейших фабриках и заводах, а также в индустриальных центрах страны. Однако нередко упускалось из виду. Число таких центров в огромной стране сводилось к 6-7: Центральный промышленный (Московский) район, район Петербурга и примыкающей к нему Прибалтики, Царство Польское, Правобережая Украина (основной центр российской сахарной промышленности), Южно-промышленный угольно-металлургический район, центры нефтяной промышленности-Баку и отчасти Грозный и горнозаводской Урал 12.

 

10 Это относится и к «малым» отраслям производства средств производства, Промышленность зеркального стекла состояла из четырех крупных заводов, содовая - из двух крупнейших предприятий.

12 По имеющемся на 1912 г. данным о распределении по экономическим районам страны рабочих фабрично-заводской и горной промышленности, на указанные районы приходилось 82 % рабочих. Подсчитано по «Динамике российской и советской промышленности «с 1887 по 1926 год», т. 1, ч. 1, вып. 3. М., 1929-1930, стр. 44-15.

За пределами промышленных районов даже в европейской части России находились целые массивы слаборазвитых или неразвитых в промышленном отношении районов с ничтожным количеством предприятий, насчитывавших более 400-500 чел. на каждом. В таких районах индустриальный пролетариат состоял главным образом из рабочих железнодорожных мастерских. Число хозяев и рабочих мелких и мелкокапиталистических предприятий в подобных районах все еще превышало число рабочих местной фабрично-заводской промышленности.

К слаборазвитым районам относились Литва и Белоруссия, весь европейский Север страны, Поволжье (за исключением Нижегородской губернии), значительная часть Северного Кавказа. К неразвитым в промышленном отношении районам относились колониальные окраины страны за Уралом и в Закавказье (кроме Баку и его окрестностей).

Структура российской промышленности в период империализма сильно отличалась от промышленной структуры индустриально развитых стран. В 1913 г. из общего количества рабочих крупной промышленности (3085 тыс. чел.) в текстильной и пищевой промышленности было занято 42% рабочих (1,3 млн. чел.) Ими врабатывалось около 50% всей валовой продукции. В горной и металлургической промышленности, машиностроении и металлобработке число занятых рабочих составляло 36% (1,1 млн. чел.), а производство продукции - 27% 13.

Иначе обстояло дело в индустриально развитых странах. В Германии во всей фабрично-заводской и горной промышленности, сопоставимой по кругу охватываемых предприятий с российской промышленной статистикой, число занятых (рабочих, служащих, хозяев) составляло в 1907 г. 5,7 млн. чел.14 Из них в тяжелой промышленности, включая машиностроение и металлообработку, было занято около 42%, в то время как в текстильной и пищевой –немногим более 23%. Таким образом, в начале XX в. в промышленности развитых стран преобладали отрас

 

13. Ниже сопоставлены данные по российской промышленности на 1913 г. («Свод отчетов фабричных инспекторов за 1913 г.». Пг., 1914. «Динамика российской и советской промышленности...», вып. 3, стр. 176-117) с данными германской промышленной переписи 1907 г.

В периодически производимых в странах Запада переписях «промысловых занятий населения и производств» было принято следующее деление: мелкое производство - от 1 до 5 занятых с выделением одного занятого, т. е. ремесленников без наемных рабочих; среднее производство - от 6 до 50 занятых; крупное производство - свыше 50 занятых. В составе крупного производства выделялись: во Франции - от 50 до 100, от 100 до 500 и свыше 500 занятых; в Германии – от 50 до 200, от 200 до 1000 и свыше 11000 занятых. Учитывалось также техническое оснащение производства, начиная с моторов в мелком производстве. В сравнении с этим наглядно выступает все несовершенство российской промышленной статистики.

 

ли, производящие средства производства, а в России-текстиль-ная и пищевая промышленность.

При отсталой структуре промышленности показатели по концентрации рабочих в России были выше, чем в Германии. Только в горной и металлургической промышленности Германии концентрация рабочих на крупнейших предприятиях была выше чем в России. Здесь в 1907 г. на 200 предприятиях с числом рабочих более 1000 было занято 600 тыс. человек, свыше 70% всего числа рабочих этих отраслей промышленности. Это значительно превышало все количество рабочих, занятых в России в 1913 г. в металлургии и горной промышленности (без нефтяной промышленности и золотодобывающей, которых в Германии не было).

В обрабатывающей промышленности Германии концентрация рабочих была значительно ниже, чем в Россия. В среднем на одном крупном предприятии в Германии было занято 176 чел., а в России 326 рабочих. В Германии на 314 предприятиях с числом занятых более 1000 человек работало 18,5% общего их числа, а в России на 392 таких же предприятиях-44% рабочих. Соответственно на предприятиях обрабатывающей промышленности с числом рабочих от 50 до 200 чел. в Германии находлось 43,5%, в России – менее 20% всех рабочих обрабатывающей промышленности.

Еще более показательно сопоставление степени концентрации рабочих Германии и России в наиболее характерной для периода империализма отрасли промышленности - машиностроении и в самой типичной для домонополистического капитализма промышленности – текстильной. В российском машиностроении 197 тыс. рабочих было занято на 439 предприятиях, в среднем по 440 рабочих на предприятии. В Германии занятых было почти в 4,4 раза больше: 865 тыс. человек на 3031 предприятии, в среднем по 285 чел. на каждом предприятии. В то же время на предприятиях с числом рабочих более 1 тыс. в Германии было занято всего 38% рабочих, в России-58% и низшей (от 50 до 200 чел.) группе соответственно-24 и 14%, т. е. более 200 тыс. и менее 30 тыс. чел. По уровню же развития машиностроения Россия _уступала Германии не в 4,4 а в 14 раз. Чрез мерная концентрация рабочих в России свидетельствовала о слабости российского машиностроения. Она была связана с малой специализацией предприятий, с недостаточным развитием тех видов машиностроения, которые в начале XX в. могли успешно развиваться лишь в виде предприятий средней и низшей групп.

Из всех основных отраслей российской промышленности именно текстильная в большей мере, чем другие отрасли, развивалась в условиях свободной конкуренции и по уровню своего развития стояла ближе всего к германской текстильной промышленности. Мало уступала ей российская текстильная промышленность по техническому оснащению, по выпуску продукции и по числу рабочих.

Средний показатель концентрации в крупной текстильной промышленности Германии-204 чел. на одно предприятие - был выше соответствующего показателя по всей обрабатывающей промышленности (176 чел.), выше металлообрабатывающей промышленности (190 чел.) и уступал только машиностроению (285 чел.). Тем не менее этот средний показатель выглядит ничтожным по сравнению с концентрацией рабочих российской текстильной промышленности. В России и. среднем на каждое текстильное предприятие приходилось 600 рабочих, а на 248 предприятиях высшей группы было занято 66 % всех рабочих отрасли, тогда как в Германии лишь 14%. В Германии из высшей группы у всей крупной обрабатывающей промышленности на текстильную приходилось 23% предприятий и 23% занятых рабочих, в России - 63% предприятий и 64,5 % рабочих. Средний показатель концентрации всей российской крупной обрабатывающей промышленности – 326 рабочих на предприятие. За вычетом текстильной промышленности он резко снижается до 243 рабочих и значительно приближается к германскому (176 занятых).

Однако в текстильной промышленности России высокая концентрация рабочих отнюдь не была экономическим преимуществом. Менее концентрированная текстильная промышленность Германии имела на 12% меньше рабочих, но перерабатывала на 11% хлопка больше.

Таким образом, высокая концентрация рабочих, сложившаяся в России еще в домонополистический период, была признаком недостаточно интенсивного промышленного развития страны15.

 

Все без исключения отрасли российской крупной промышленности отличались гораздо меньшим техническим оснащением и более слабой специализацией предприятий, а отсюда и значительно более низкой производительностью труда. Это являлось также результатом дешевизны рабочей силы, так как рынок труда находился под постоянным давлением аграрного перенаселения. Дешевизна рабочей силы не способствовала в целом и техническому прогрессу. Передовые в период возникновения крупные текстильные предприятия России значительно отстали в начале XX в. от германских как по техническому оснащению, так и по производительности труда.

Наличие в ряде отраслей тяжелой промышленности немногих крупных и крупнейших предприятий чрезвычайно благоприятствовало возникновению монополистических объединений при еще крайне недостаточном развитии этих отраслей. Так, метал-

 

15 Завышенная концентрация текстильной промышленности сложилась еще в дореволюционный период-см. «История СССР», 1966, № 3, стр. 56-57.

 

лургические и машиностроительные заводы объединились уже в 80-х годах в ряд монополистических союзов. Та же немногочисленность предприятий способствовала синдицированию в 1900-х. годах почти всей продукции ряда отраслей тяжелой промышленности (синдикат южной металлургии «Продамета», синдикат всех меднопрокатных заводов). В России как бы нарушалась установленная В.И. Ленным закономерность, что монополия вновь рождает конкуренцию и что это повторяется на все более высоком уровне монополизации. Это также не благоприятствовало интенсивному промышленному развитию страны.

С 90-х годов XIX в. до начала первой мировой войны прибыль в текстильной промышленности была намного больше, чем в высокомонополизированной тяжелой промышленности 16. Масса валовой прибыли одной хлопчатобумажной промышленности Московского района составила за 1901-1910 гг. 434 млн. руб. Это в 2,25 Раза превышало валовую прибыль всех нефтяных предприятий Баку, в 4,7 раза – металлургических предприятий Юга - контрагентов «Продаметы» (без передельных заводов), в 14 раз - угольных предприятий Донецкого бассейна.

На самом деле прибыль в хлопчатобумажной промышленности была абсолютно и относительно еще выше. Московские магнаты, являясь полными собственниками своих предприятий, большую часть прибыли использовали на систематическое и значительное их расширение, не прибегая для этого к средствам посторонних капиталистов. Из года в год они увеличивали капиталы предприятий и создавали в них скрытые резервы путем завышенной амортизации. При этом, использовав всего лишь 1/3 прибыли, московские магнаты выплатили себе за 10 лет почти 150 млн. руб. дивидендов 17. Между тем 4 'крупнейших комбинированных предприятия Юга для выплаты 33 млн. руб. дивиденда вынуждены были использовать больше половины валовой прибыли, а их амортизационный фонд едва достигал реального износа основных 'капиталов (оборудования, сооружений и т. д.).

Остальные 15 металлургических предприятий Юга (из них 2 были ликвидированы) имели 9 млн. руб. убытков, а их амортиза

 

16 Все цифры о валовой прибыли и ее использовании исчислены по документам ЦГИА СССР, ф. 32 (Совет съездов представителей промышленности я торговли), оп. 1, дд. 1294-1334. О методике исчисления см. «Балансы акционерных предприятий как исторический источник». – В сб. «Малоисследованные источники по истории СССР XIX-XX вв.». М; 1964.

17 В процентах на акционерный капитал и, что правильнее в научном отношении, в процентах на все функционирующие капиталы (а активе) действительная прибыль хлопчатобумажной промышленности за 1900-е годы была намного выше, чем в бакинской нефтяной промышленности. Последняя была единственной высокоприбыльной отраслью тяжелой промышленности России. Это объяснялось не столько высокой промышленной прибылью, сколько величиной горной ренты при неглубоком залегании богатых тогда - верхних нефтеносных пластов.

 

ционный фонд к 1912 г. не покрывал реального износа, что означало скрытые убытки предприятий.

Это в еще большей степени относится к 22 угольным предприятиям, у которых амортизационный фонд в 1911 г. составлял 14% к основному капиталу. Тем самым, помимо 18,5 млн. руб. официально показанных убытков, они имели еще по крайней мере 33 млн. руб. скрытых убытков в виде недоначисленной амортизации, а всего 51 млн. руб. убытков, вдвое больше валовой прибыли. Следовательно, даже в синдицированной в «Продугле» промышленности Донбасса монопольные цены на уголь не могли до 1912 г. обеспечить хотя бы нормального уровня прибыли.

 

В 1912-1913 гг. монопольная прибыль нефтяной промышленности сильно возросла; возникла она и в металлургии Юга, однако далеко не у всех участников «Продаметы». Тем не менее до первой мировой войны-с 1900 по 1913 г. - главная масса промышленной прибыли состояла не из монопольной прибыли, I а все еще из старой, по ленинскому выражению, ««русской» «сверхприбыли», источником которой являлись наиболее грубые формы эксплуатации 18, Они преобладали и в крупной промышленности вследствие недостаточного уровня капиталистического развития страны и политического бесправия эксплуатируемых классов. Все же неправильно изображать российскую промышленность как сплошь технически отсталую, что нередко еще делается в нашей исторической н экономической литературе.

 

Технический уровень промышленности в различных отраслях и районах России имел более резкие различия, чем в индустриально развитых странах. Металлургия Юга России мало отличалась от металлургии Запада, а металлургия Урала резко отставала в техническом отношении как от Юга, так и от западных стран.

В целом российская металлургия выделялась высоким процентом выплавки стали по отношению к чугуну и проката по отношению к стали, не уступая и даже превосходя в этом индустриально развитые страны19- В то же время возникновение[южной металлургии в виде крупнейших заводов с полным металлургическим циклом и даже комбинированных предприятий | привело к тому, что почти весь чугун перерабатывался внутри тех же предприятий или на территориально близких передельных заводах. Даже на Урале к 1913 г. почти весь чугун перерабатывался внутри района. Все это привело к тому, что в России так

и не смог сложиться рынок чугуна, что являлось основной причиной так называемого чугунного голода 1911-1913 гг.

19 Подсчитано на основании периодических статистических изданий, как, например, «Свод статистических данных по железоделательной промышленности» и др.

 

Сами машиностроение и металлообработка, исторически сложившиеся в отдаленных от металлургических центров районах (Петербург, Прибалтика, Москва), вынуждены были перерабатывать металлы для изготовления нужных им немассовых профилей проката, в производстве которых южные металлургические заводы не были заинтересованы.

Сами машиностроительные заводы были в России многоотраслевыми, опять-таки из-за узости внутреннего рынка; специализация этих заводов была весьма слабой. При этом высокого, технического уровня достигло в России транспортное машиностроение, и лишь искусственное сокращение в 1900-е годы железнодорожного строительства, а тем самым и спроса на паровозы и вагоны, подрывало эту наиболее развитую отрасль российского машиностроения. В целом же оно не обеспечивало внутреннего спроса. Но и в этом отношении Россия не отличалась от Франции 1913 г., которая также широко импортировала оборудование и машины, включая и паровозы, даже для государственных железных дорог.

Вследствие слабой специализации своего машиностроения и весьма значительного ввоза оборудования из-за границы Россия значительно отставала в стандартизации спроса на металлоизделия для дальнейшей обработки, капитального ремонта или строительства. Металлургические заводы действительно не могли удовлетворять спрос местных управлений железных дорог на относительно небольшое количество металлопроката многих десятков и сотен профилей, которые, по признанию самих специалистов Министерства путей сообщения, нуждались в унификации и -в сведении к относительно небольшому числу типов и размеров20.

В целом промышленность России имела значительно более слабую техническую базу, чем Германия и США, меньше отставала от Англии начала XX п. В конечном счете это объяснялось и узостью внутреннего рынка и еще в большей мере избытком и дешевизной рабочей силы. В итоге российская промышленность отличалась более низкой производительностью труда и соответственно высокой себестоимостью. Она не могла конкурировать I с промышленностью индустриально развитых стран на мировом рынке и, за немногими исключениями, была приспособлена толь ко к внутреннему рынку, который в полном согласии правительства и крупной буржуазии был огражден от иностранной кон куренции высокой таможенной охраной.

Это вносило осложнения в приспособление производства к |спросу. Во время экономических кризисов или отраслевых спадов 'Россия была лишена возможности смягчать их за счет усиления промышленного экспорта. Во время экономических подъемов, когда спрос опережает расширение производства, высокие таможенные барьеры затрудняли увеличение импорта. Тем самым создавался большой простор для взвинчивания цен монополиями, что впервые обнаружилось во время экономического подъема 1909-1913 гг.

Централизация денежных капиталов страны в небольшом числе акционерных банков, а затем в еще меньшем числе столичных банков, была в основном следствием общеэкономической и кредитной политики правительства. За 1864-1914 гг. было учреждено всего лишь 82 акционерных коммерческих банка, а число одновременно существовавших банков не превышало 53. Ранняя (к концу 80-х годов) централизация большей части свободных денежных капиталов страны в немногих банках стала в начале 1900-х годов основой необыкновенно быстрого роста банковских монополий. Централизация ресурсов и активных операций достигла к 1913 г. более высокого уровня, чем в империалистических странах Запада, где в начале XX в. после усиленной концентрации банков все еще сохранялись сотни акционерных банков, а в США - тысячи.

Чрезмерная концентрация денежных капиталов в распоряжении немногих, преимущественно столичных, банков имела существенное обратное воздействие на характер промышленного развития страны. Это в первую очередь отрицательно сказывалось на развитии мелких и средних капиталистических предприятий таких предприятии. А из таких предприятий состояли тогда целые отрасли промышленности, которые но своему техническому и организационному уровню к концу XIX-началу XX в. достигли лишь размеров среднего капиталистического предприятия. Достаточно назвать такие необходимые для экономики страны отрасли, как деревообработка, производство строительных материалов (за исключением цементных заводов), кожевенная промышленность, некоторые специальные виды машиностроения.

Все такие предприятия и состоявшие из них отрасли испытывали острый недостаток в промышленном кредите. Крупные централизованные банки не могли эффективно осуществлять и, главное, не были заинтересованы в долгосрочном кредитовании, необходимом для организации и расширения подобных предприятий.

Следовательно, чрезмерная концентрация банков также подрывала развитие мелких и средних предприятий, что усиливало неравномерность промышленного развития страны в отраслевом разрезе. Это порождало такие необъяснимые для современников явления, как экспорт промышленного сырья при недостаточности его переработки внутри страны, например, вывоз кож сырых и ввоз выделанных для обувной промышленности21.

«См. И- Ф. Гиндин. Русские коммерческие банки. М., 1948, стр. 184-186, 215-217, 299-310, 316-317.

Завышенная концентрация крупной промышленности, чрезмерная централизация капиталов в крупных столичных банках и впоследствии более высокая монополизация тяжелой промышленности и крупных банков привели в России к крайне слабому развитию мелкой, мелкокапиталистической и средней промышленности.

Процесс концентрации производства и развития крупной промышленности может приводить и к гибели мелкого производства и к сохранению его с подчинением крупному производству, которое приспосабливает мелкое к своим нуждам и интересам 22. Преобладание второго пути было характерно для индустриальных стран Запада и привело там к сохранению в значительных масштабах мелкой и средней промышленности и в нашу эпоху. Напротив, в России сочетание пережитков крепостничества с возникновением новых отраслей производства на уровне фабрично-заводской промышленности препятствовало развитию мелкой и средней промышленности. Особенно слабо она развивалась в 80-х и несколько оживилась во время подъема в 90-х годах. 0днако во время кризиса начала 1900-х годов мелкая и средняя промышленность резко падает.

 

Все перечисленные выше условия, тормозившие развитие мелкой и средней промышленности, действовали в течение всего исторического периода от реформы 1861 г. до революции 1905 – 1907 гг. Лишь после революции неожиданно проявился рост вглубь и вширь низших форм капитализма. Этот процесс с переходом царизма к новой аграрной политике охватил не только сельское хозяйство, но и промышленность23. Наглядно и бурно проявился он и в сфере кредита.

При несовершенстве российской промышленной статистики все же можно проследить оживление» мелкой и средней промышленности даже по оводам отчетов фабричных инспекторов.

Так, за 1901-1906 гг. число предприятий, охваченных сводами, сократилось на 15,5 %, в том числе предприятий с количеством рабочих до 20 - на 26,3%, до 50 рабочих - на 22,3% и до 500-на 14,3%. В это же время число предприятий с более чем 500 рабочих увеличилось на 2.2%. Напротив, за 1906-1913 гг. общее число _предприятий возросли на 17,7%, из них с количеством рабочих до 20-на 27,7%, до 50 рабочих - на 22,5%, до 500 рабочих - на 24,9% и с более чем 500 рабочих - на 21,8% 24.

 

24. В целом за 1901-1913 гг. общее число предприятий уменьшилось лишь на 1,1%, предприятий с числом рабочих до 50 - примерно на 6%; количество предприятии до 500 рабочих возросло до 7 %, а количество предприя-

 

Банки среднекапиталистических слоев города - общества взаимного кредита, влачившие в последней четверти XIX в. жалкое существование, стали бурно развиваться в 900-е годы. С 1900 по 1913 г. число обществ возросло в 10 раз (с 117 до 1108), их операции - в четыре с лишним раза (до 850 млн. руб.), число членов-участников - более чем в 7 раз (до 635 тыс. чел.). Наиболее значительным был рост обществ в уездных городах, где число их возросло с 57 до 897, активные операции с 34 до 340 млн. руб., а количество членов-участников - с 24 до 420 тыс. чел.

Сознательное, по политическим причинам, задерживавшееся правительством развитие банков зажиточных слоев деревни - кредитной кооперации - получило стремительный характер после 1905 г. Число этих низовых банков выросло в 15 раз, а количество членов- частнпков – в 10 раз 25.

Запоздалый рост низших форм капитализма показывает, как мало ему благоприятствовали социально-экономические и политические условия России в важнейший ее исторический период с 1861 по 1905 г. Такой рост был совершенно несвойствен эпохе империализма на Западе. В России он не мог уже изменить решительного и чрезмерного преобладания крупных и монополизированных предприятии и банков. Так, по степени концентрации ресурсов и активных операций (особенно эмиссионно-учредительских и финансирования промышленных и непромышленных предприятий) - в пяти банках-монополистах - Россия к 1913 г. опередила все страны Запада.

Россия отличалась и большой распространенностью сезонных крестьянских промыслов. Эти промыслы, отчасти облегчая для крестьянских масс тяжесть аграрного перенаселения в русской деревне, несколько компенсировали недостаточное развитие в России мелкой и средней промышленности. Вместе с тем, очевидно, что сельское население в условиях незавершенности буржуазно-демократических преобразований не могло являться социальной опорой русской буржуазии.

Почти все внедеревенское строительство - железнодорожное, промышленное, городское (административное и жилищное) осуществлялось крестьянами в отхожих промыслах и оставалось на мануфактурной стадии развития. Сотни тысяч крестьян были заняты в зимнее время в лесной промышленности - на заготовке и вывозке строительного леса и дров, частью и на сплаве их в летнее время.

 

тий с большим числом рабочих увеличилось с 652 до 820. т. е. на 25,5 %. Подсчитано по «Сводам отчетов фабричных инспекторов...» за соответствующие годы.

25. Подсчитано по «ежегодникам Министерства финансов» за соответствующие годы и другим официальным изданиям.

 

Все обрисованные выше особенности российского «передового промышленного н финансового капитализма» вместе с отмеченной своеобразной ролью сельских промыслов и организационно и хозяйственно отсталыми лесной и строительной промышленностью служат подтверждением важнейшей ленинской оценки российской экономики. В 1912-1913 гг., т. е. в эпоху империализма. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что в России нет широкого, свободного и быстрого развития капитализма26.

Крайне слабо привлекает внимание советских историков сфера российской торговли, без которой не может быть правильно понята и российская экономика в целом и социальная структура страны.