Путешествие в Пещёру Утраченных Детей

Когда Эллен входит в комнату, где сидим мы с вами, она выглядит крайне подавленной. её рассказ о своей жизни подтверждает это впечатление: она работает в офисе и положение её стабильно, но при этом у неё сложились болезненные, нездоровые отношения с рядом мужчин. Всегда на кого-то за что-то рассерженная, она отчаянно стремится к счастью, которое по­чему-то её избегает.

Я спрашиваю Эллен, действительно ли она хочет изменений и чувствует ли она себя со мной в безопасности. Когда она на оба вопроса отвечает утвердительно, я знаю, что мы готовы начать.

Произнеся молитву и устроившись на одеяле рядом с Эллен, я вхожу в ствол дерева, который ведет в прохладный темный туннель. Мои волосы касаются потолка, мне холодно, коричневая грязь осыпается на мою щеку. Продвигаясь вниз по туннелю, я без слов прошу своё животное силы, чтобы оно ждало меня в конце пути. В то же время я фокусирую своё намерение на поисках той утраченной части Эллен, которая могла бы ей сейчас помочь.

Когда я выбираюсь из туннеля на свет, моё животное силы хватает меня за руку так стремительно, что я не успеваю оглянуться вокруг и пообщаться с ним вербально. Оно ведет меня все глубже и глубже в землю, через царства, известные как Нижний мир. Сначала я внимательно слежу за слоями, через которые мы проходим, но вскоре их число начинает казаться бесконечным, и я сбиваюсь со счета. По мере продвижения у меня сжимается горло, а кожа становится липкой: у меня появляется предчувствие по поводу того, куда мы направляемся.

Наконец мы прибываем на уровень, где все бесплодно и пусто. Мы идем к отдаленной горе по покрытой коричневой пылью земле, которая на фоне ясного синего неба кажется особенно мрачной. Нигде не видно ни пятнышка зелени, ничего живого.

Мы с моим животным силы идем по мягкой земле, ощущая абсолютную пустоту этого места. Мы медленно приближаемся к входу в пещёру на склоне горы, вокруг которого разбросано много камней. Как только мы входим в кромешную тьму пещёры, моё сердце начинает учащенно биться. Я знаю, что мы находимся в Пещёре Утраченных Детей, одном из самых душераздирающих мест всех внутренних миров. Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу силуэты сотен детей всех рас, согнанных в одну пещёру. Сотни огромных печальных глаз — черных, карих, голубых — присталь­но смотрят на меня. Сердце моё сжимается от боли, когда я вижу их в этой безвременной реальности — утраченных, нежеланных и перепуганных. И всегда ждущих.

Пещёра Утраченных Детей

Я заставляю себя уйти как можно дальше от этой болезненной реакции и фокусирую своё намерение на Эллен. Вскоре я чувствую натяжение в области солнечного сплетения, будто кто-то оттуда вытягивает из меня веревку. Ко мне направляется Ребёнок с твердым взглядом голубых глаз. Ему около пяти лет. Темнота мешает мне рассмотреть, что на нём надето.

— Ты Эллен?

Девочка утвердительно кивает головой, но лицо её по-прежнему лишено всякого выражения. Когда я спрашиваю ее, хочет ли она со мной вернуться, она так сильно хватает меня за руку, что её крепкие ногти вонзаются в мою руку. Я беру её за одну руку, моё животное силы — за другую и мы вместе покидаем пещёру. Пока мы идем, я все время вспоминаю полные печали внимательные глаза других покинутых детей.

Когда мы выбираемся из пещёры, я наклоняюсь и вытираю салфеткой грязное, залитое слезами личико Эллен. Она рассказывает нам, что её родители так заняты своими проблемами, что совсем забыли о ней. Она объясняет, что, с тех пор как ушел её отец, мама постоянно пьет и за ней некому присматривать. Она начинает плакать: «Мне было так страшно».

Ее боль меня несколько парализует, но моё животное силы, от которого всегда жди сюрприза, находит правильный подход. Оно хватает Эллен на руки и строит ей смешные рожицы до тех пор, пока лицо девочки не расплывается в улыбке.

Ее улыбка смягчает мою печаль, которую я ощущала с того момента, как мы покинули пещёру.

Я спрашиваю Эллен, готова ли она вернуться к взрослой Эллен, которая ждет её в обычной реальности. Она отвечает, что почти готова, но сначала хочет задать один вопрос:

Ты знаешь, почему Эллен всегда такая сердитая? Я отвечаю, что не знаю. Она говорит:

Эллен думает, что должна быть большой и сердитой, чтобы защищать меня. Но мне не нужна защита. Я просто хочу, чтобы меня кто-нибудь любил.

Я беру малышку на руки и кладу её головку к себе на плечо. Я бережно несу её в обычную реальность.

Я вдуваю пятилетнюю девочку во взрослую Эллен, потом четырежды встряхиваю трещоткой вокруг нее, чтобы впечатать эту часть души в её тело. Когда Эллен открывает глаза, я говорю вернувшейся душе: «Добро пожаловать домой». Эллен сразу отвечает, что чувствует приятное тепло в области солнечного сплетения. Когда я делюсь своими видениями с Эллен, она подтверждает два факта, о чем моё обычное Я не знало: её родители разошлись, когда ей было пять лет, и её мать была алкоголичкой. Она знает, что как раз в том возрасте утратила способность доверять людям и что именно это помешало ей испытывать близость с кем бы то ни было. Когда я рассказываю ей, что, по словам её маленькой девочки, взрослая Эллен злится, потому что она хочет защитить маленькую девочку, Эллен понимает меня. Во время нашей беседы Эллен сообщает, что она чувствует, как по всему её телу разливается тепло. В пальцах рук и ног появляется легкое покалывание.

(Через несколько месяцев я опять буду беседовать с Эллен. её жизнь не стала идеальной, но за это время произошли значительные изменения. Она стала мягче, более весёлой, стала больше себе доверять. Хотя меня до сих пор преследуют глаза покинутых детей, она вспоминает о путешествии домой как о великом облегчении.)

Мальчик из идеального дома

Душа не всегда отправляется в Нижний мир, как у Эллен, или в Верхний мир, как у Сьюзен. Часто случается, что душа утрачена на нашем собственном уровне реальности, захваченная каким-то моментом из прошлого (или даже будущего). Именно это произошло с Эдвардом, плотником по профессии.

Когда он входит в комнату, чтобы присоединиться к нам, вид у него неуверенный и обеспокоенный. Одна из гнетущих его проблем заключается в том, что, где бы он ни жил, он никогда не чувствовал себя комфортно. Он многократно переезжал с места на место, пытаясь найти такое, где бы он чувствовал себя «дома», но постоянно ощущал какую-то неустроенность и отправлялся на поиски другого места.

Путешествие для него я начинаю с обычной молитвы и встряхивания трещоткой. Я настраиваю своё намерение, чтобы отправиться туда, куда мне необходимо попасть, чтобы вернуть часть души, которая наилучшим образом послужит Эдварду в жизни.

Следуя за звуками барабана, я оказываюсь у дома на морском берегу. Светит солнце, влажный воздух напоен запахом соли.

Дом напоминает картинку Нормана Рокуэлла. Мягкие портьеры на окнах обрамляют идеально чистую гостиную. Я заглядываю внутрь и вижу кремовый ковер и массу удобной мебели. На стенах выстроилась галерея семейных фотографий. Я перевожу внимание на окружающую местность и вижу одноэтажные домики в калифорнийском стиле. Сейчас всё тихо, но я легко представляю, как здесь после школы малыши гоняют на велосипедах, а их папаши по выходным моют свои машины.

Четыре раза я повторяю своё намерение найти недостающие части души Эдварда. Это намерение заводит меня в дом. Я прохожу через прохладную узкую прихожую в веселую желтую кухню. Подойдя к черному ходу, я вижу Эдварда, который ставит палатку на заднем дворе. Этот девятилетний мальчуган выглядит вполне довольным. Я подхожу к нему и объясняю, что меня послали забрать его домой. Он отвечает без всяких колебаний: «Но я дома».

Я объясняю Эдварду, что время идет вперед и что ему уже не девять лет. Он взрослый сорокатрёхлетний мужчина. Маленький Эдвард слушает меня с несчастным видом, не проявляя ни малейшего интереса к тому, чтобы уйти отсюда.

— Но я люблю это место, — говорит он со слезами в голосе, —пожалуйста, не заставляйте меня уходить.

Я спрашиваю Эдварда, где его родители, и он вызывающе отвечает, что они переехали.

— Но они не могут заставить меня переехать отсюда, — добавляет он.

Мне становится ясной нынешняя дилемма Эдварда. Его родители оставили этот дом, который он очень любил, когда ему было девять лет, и часть его осталась здесь. С тех пор он никогда и нигде не чувствовал себя дома, потому что часть его никогда не покидала прошлого. В отличие от Эллен, которую я отыскала в тисках печального и одинокого места, маленький Эдвард живет в мире, который он искренне любит. Однако я терпеливо объясняю ему, что его истинное место там, где находится взрослый Эдвард, и, пока они разъединены, ни один из них не может быть по-настоящему счастлив.

Маленький Эдвард смотрит в сторону, обдумывая мои слова. Наконец Ребёнок спрашивает:

— Эдвард и вправду хочет, чтобы я вернулся?

Я заверяю его, что это так. Он спрашивает меня, как попасть обратно, и робко кладет свою руку в мою. Мы вместе машем руками, прощаясь с его домом, и возвращаемся в обычную реальность.

Я приветствую эту душу с возвращением домой и рассказываю клиенту о своем путешествии. Тронутый этими образами, он вспоминает, что его отца перевели из Лос-Анджелеса на восток, когда ему было девять лет. Он никогда не мог понять той безотчетной тяги, которая влекла его в Лос-Анджелес, так как у него никогда не было намерения жить там. Он был уверен, что часть его души, души маленького мальчика, оставалась в доме, который он любил.

Женщина, любившая спать

Теперь посмотрите, как в комнату входит Марша. Она истощена и подавлена. Марша работает психотерапевтом, но трудно представить, откуда она берет энергию, чтобы помогать людям. По её словам, она, по существу, не испытывает радости ни в работе, ни в личной жизни. Довольна она бывает только тогда, когда спит. Всё остальное время она ощущает себя обессиленной, и её единственное желание — вернуться в постель.

Мы проходим через подготовительный ритуал, и я укрепляю себя в намерении вернуть утраченные части души.

Начиная путешествие, я обнаруживаю, что меня тащит через пелену облаков в Верхний мир. Я осматриваюсь вокруг и вижу душу Марши, очень похожую на сегодняшнюю Маршу. Она взбирается вверх по серебряной веревке. Она отчаянно пытается добраться до младенца, который находится в поле её зрения, но вне досягаемости.

— Марша, — спрашиваю я, —куда ты направляешься?

— Я должна забрать своего ребёнка.

Моя интуиция подсказывает мне, что это за Ребёнок.

Этот Ребёнок — ты? Марша отвечает, что это так.

Каждую ночь я продвигаюсь чуть-чуть выше, пытаясь добраться до ребёнка. Я хочу забрать малышку обратно к себе.

Затруднения Марши трогают моё сердце. Она напоминает Сизифа, катящего камень на вершину горы, которой он никогда не сможет достичь. Похоже, Марша приговорена вечно взбираться по этой веревке и никогда не сможет добраться до своего ребёнка.

Как ей помочь? В необычной реальности я могу быстро взобраться по серебряной веревке до уровня, которого Марша никогда не достигнет. Там на облаке лежит малышка. Я беру её на руки и, прижав к груди, начинаю спускаться вниз. Когда я уже рядом с Маршей, я бережно передаю девочку в её руки.

Марша, обними меня за талию, — наставляю я ее. Мы втроем скользим сквозь все слои Верхнего мира назад в обычную реальность. Держа обе части, и взрослую, и маленькую, я вдуваю их Марше в грудь и в макушку.

—Добро пожаловать домой, — шепчу я.

Я рассказываю Марше об образах, виденных во время путешествия, и они её трогают, хотя она с трудом представляет себе, когда и почему её покинуло её младенческое я. (Когда я встречусь с Маршей через несколько месяцев, я узнаю, что она ощутила удивительный прилив энергии. Она увлечена работой и её больше не клонит постоянно в сон.)

Опыт Марши показывает, что суть этого метода заключается не в проникновении в сущность или понимании. Хотя она сама имела опыт в «терапии проникновения в сущность», об­легчение её проблем имело мало общего с интеллектуальным пониманием того, как или почему произошел раскол в её душе. Похоже, что решающим элементом стало воссоединение с ут­раченными частями её Я.