III. Революция и идеи Толстого

В феврале 1917 года революция, о которой постоянно думая Толстой и которой
не ожидал ни один из политических деятелей, совершилась.
Как же отнеслись к этой революции политики различных направлений? Ее
приветствовали почти все, за самыми ничтожными исключениями. Струве и другие
"веховцы" сразу же после революции стали издавать еженедельник "Русская
свобода". В передовой статье Струве писал: "Произошло величайшее мировое
событие. В кратчайший срок пал Николай Второй и в своем падении увлек за
собой династию Романовых и Российскую монархию... Этот переворот, великий в
своей быстроте и простоте, требует от нас действенного служения добру..."
Ему вторил Бердяев: "...Русский народ доказал, что он великий народ и
достоин великого будущего. На краю гибели, в положении безвыходном, совершил
он самую бескровную и безболезненную из революций... И поразительно, как
бесславно погибло старое, некогда священное царство - у него не нашлось ни
одного рыцарского защитника..." (*)

(* Русская Свобода. 1917. N 1. С. 1-5, 6-7. *)

Сходными настроениями был охвачен и другой современник - последний
секретарь Толстого Валентин Булгаков. Он писал о солдатах, примкнувших к
революции: "...солдатами толпа прямо любуется. Любуюсь и я. Не впервые ли
парод глядел на этих серых людей как на братьев своих?.. Но сегодня это
чувство близости и единства охватило, несомненно, всех..." Булгаков зашел к
Мережковским. "- А, вот посол Льва Николаевича! - приветствовали меня. - Ну
что, каковы ваши впечатления от всего происходящего? - Да самые хорошие! Я,
хоть и "толстовец", а все хожу и радуюсь... - А вы не боитесь, что немцы
придут? - обратился ко мне с вопросом Д. С. Мережковский. - Нет, не боюсь. -
Ах, ведь вы, "толстовцы", ангелы... Ангелы!" (*)

(* Булгаков Вал. Революция на автомобилях. (Петроград в феврале 1917 г.)
// На чужой стороне. 1924. No 6. С. 15, 25-26. *)

Вопрос о войне не был случаен. Именно этот вопрос вскоре разделил русскую
интеллигенцию на различные, противостоящие друг другу течения. Безусловными
противниками войны были толстовцы. Уже в сентябре 1914 г. В. Ф. Булгаков
составил воззвание "Опомнитесь, люди-братья": "Совершается страшное дело.
Сотни тысяч, миллионы людей, как звери, набросились друг на друга... Весь
образованный мир, в лице представителей всех умственных течений... дошел до
такого невероятного ослепления, что называет эту ужасную человеческую бойню
"священной", "освободительной" войной... Мечтают о разоружении, которое
будто бы принесет война. Братья, не верьте этому! Ведь разоружить народы -
значит для современных правительств то же самое, что уничтожить самих себя,
потому что эти правительства держатся только благодаря государственному
насилию... Как же они могут отбросить свою единственную опору - солдатский
штык?!.. Наши враги - не немцы, а для немцев враги не русские и не французы.
Общий враг для всех нас... - это зверь в нас самих" (*). Воззвание было
подписано также Д. Маковицким, И. Трегубовым и другими. За составление и
распространение этого воззвания Булгаков спустя месяц был арестован в Ясной
Поляне. Толстовцы, уклонявшиеся от военной службы, подвергались более
жестоким наказаниям, чем до войны.

(* Булгаков Вал. Опомнитесь, люди-братья! М., 1922. С. 36. *)

Левые социалистические течения также были против войны, но призывали к
"миру без аннексий и контрибуций", считая неизбежным продолжение военных
действий до тех пор, пока не удастся этот мир заключить (особой, как увидим,
была позиция большевиков).
Представители религиозно-философского направления в интеллигенции, те,
кого В. Ф. Булгаков именовал "соловьевцами" (последователями В. С.
Соловьева), стояли за войну до победы. "Ныне разразилась, наконец, давно
жданная мировая борьба славянской и германской расы", - писал Н. Бердяев еще
в 1915 году. "Славянская раса, во главе которой стоит Россия... идет на
смену другим расам, уже сыгравшим свою роль... это - раса будущего" (*).
Более сложной была позиция Д. Мережковского. Он отвергал "национальную
гордыню" веховцев (**), но и сам призывал к победе "ноли кой армии русского
народа" (***). Антивоенные настроения, все более усиливавшиеся в течение
1917 года, чрезвычайно беспокоили Бердяева и его единомышленников. И в
журнальных статьях, и в особой брошюре Бердяев выступал против
"бессмысленной фразы" "без аннексий и контрибуций" и доказывал, что
"притязания великих национальностей, создавших великие государства и
культуры, на государственное и культурное преобладание должны быть
фактически признаны... как источник излучения света для малых и слабых...
Колонии чувствуют неразрывную связь с Англией и любят ее..." В России также
"реальный вес великоросса иной, чем белорусса, грузина или татарина...
Украинское национальное самоопределение всегда было по природе своей не в
меру раздутым провинциализмом... Мечтательный... интернационализм...
обрекает нас на одинокий позор. Да не будет этого, да восстанет против этого
русский народ, который спасал Россию в смутную эпоху и в Отечественную
войну..." (****)

(* Бердяев Н. Душа России. Л., 1990. С. 19. *)

(** Мережковский Д. С. Невоенный дневник. Пг., 1917. С. 200-204. **)

(*** Мережковский Д. С. Завет Белинского. [Б. м., б. г.]. С. 42-43. ***)

(**** Бердяев Д. 1) Интернационализм, национализм и империализм. Пг.,
1917. С. 15-27; 2) Положение России в мире // Русская Свобода, 1967. No 5.
С. 11. ****)

Он не восстал, а если и восстал, то совсем но так, как хотелось Бердяеву.
К власти пришли не "мечтательные интернационалисты", призывавшие к "миру без
аннексий и контрибуции", а большевики, выступавшие за поражение страны и
"превращение империалистической войны в гражданскую".
К концу 1917 года перестала существовать регулярная армия, разрушен был
прежний государственный и судебный аппарат.
Дальнейшие последствия этих событий были еще неизвестны современникам. Им
бросалась в глаза прежде всего наступившая анархия, ассоциировавшаяся в их
представлениях с толстовским анархизмом. Они не могли предвидеть, что люди,
возглавившие большевистскую революцию, окажутся способными восстановить в
ходе гражданской войны почти всю территорию Российской империи и создадут
новую государственность - более могущественную, чем прежняя. Государство это
сможет уничтожить не только господствующие классы старой России, но и тот
класс, представителем которого считал себя Толстой, - крестьянство.
Но все это было еще впереди. Однако и то, что произошло к концу 1917 года,
требовало осмысления. Оно, естественно было разным у различных групп
интеллигенции.