Новая борьба между папой и императором

И вот началась горячая распря: обе стороны непрерывно обменивались посланиями, и в этой полемике впервые проявились такие идеи, о которых в прежнее время не было и помину. В своем ответе на послание, которому Фридрих также придал форму циркулярной ноты ко всем христианским державам, он требовал общего собора, на котором мог бы предъявить со своей стороны имеющиеся у него против папы обвинения. При этом он взывает ко всем государям, приглашая их быть с ним заодно, т. к. в его лице, императора Римского, всем им нанесена обида. Папа отвечал на эту императорскую ноту новым посланием, в котором возводил на Фридриха всякие небылицы. Так, например, сравнивая его личность с «чумной заразой», он обвиняет его в страшном богохульстве и отрицании основных христианских догматов; а затем возводит на него и такое — весьма опасное по тому времени — обвинение: будто тот заявлял, что человек не должен ничему верить, чего не может исследовать путем умозаключений. Для характеристики того времени важно уже то, что подобные идеи были тогда высказаны: это несомненно доказывает, что вера в церковное учение начинала колебаться, и надо предполагать, что подобные колебания были до некоторой степени следствием крестовых походов, во время которых крестоносцы успели познакомиться с магометанскими верованиями, суевериями и даже неверием и сравнить все это со своими религиозными понятиями и воззрениями. Точно ли позволял себе Фридрих высказывать мысли, навязываемые ему второй папской энцикликой, — неизвестно, хотя он, как человек живой, любил споры, и в споре, среди кружка доверенных лиц, у него могли срываться иногда весьма смелые фразы. Даже строгое преследование ересей, проводимое им, не служит доказательством в его пользу, т. к. во все времена высокопоставленные люди допускали по отношению к себе такое свободомыслие, за проявление которого строго взыскивали с подчиненных и ниже стоявших в общественном положении людей. Однако Фридрих не замедлил с ответом и на вторую энциклику, на «эти басни лженаместника Христова», — и ответил сильно и энергично. Оказалось, что папское отлучение на этот раз произвело на общество весьма слабое впечатление; попытка создать коалицию против Фридриха из преданных папе немецких князей не удалась. Германские прелаты старались всеми силами действовать как примирители: притом и гибеллины (партия императора) всюду в Италии торжествовали над врагами Фридриха. Сам император в начале 1240 г. был уже недалеко от Рима. Переговоры ни к чему не привели, т. к. папа потребовал, чтобы и «ломбардские мятежники» были включены в условия общего мира. Ввиду такой неудачи он созвал в Риме общий собор и стал высматривать между князьями такое лицо, которое он мог бы в качестве претендента на престол противопоставить Фридриху. Но и тут папе не посчастливилось. Граф Робер д'Артуа, брат французского короля Людовика IX, категорически отказался от роли, которую ему хотел навязать папа, а когда множество французских, английских, испанских и итальянских епископов и прелатов в апреле 1241 г. сели в Генуе на корабли, чтобы отправиться на собор в Рим, флот пизанцев, преданных императору, заградил им дорогу, вынудил их принять сражение и завладел 20 кораблями из 27. В числе пленных находилось много высших церковных сановников, которые вместе с двумя папскими легатами были отправлены по приказанию императора в Неаполь.

Слухи о нашествии монголов

В это время до отдаленного Запада дошли слухи о новой грозившей европейскому миру опасности. Страшная волна татарского нашествия, сломившаяся о русскую грудь, чуть задела юго-восточную окраину европейских государств. Ничтожная часть монгольской орды заглянула в Венгрию и в Силезию, развеяла прахом выставленные против нее венгерские и силезские рыцарские дружины и вновь отхлынула в привольные степи русского Юга, оставляя после себя следы опустошения и грозные слухи о возможности грядущих нашествий. По Европе молнией пронеслись имена Чингисхана и Батыя и вызвали общий, потрясающий ужас. Все заговорили о необходимости объединения папы и императора против монголов, все спешили сплотиться около папы и императора, с которым по этому случаю примирились даже такие его ожесточенные враги, как, например, герцог Фридрих Австрийский.

Иннокентий IV. 1243 г.

А между тем распря между императором и папой продолжалась. Кое-какие упования на ее прекращение появились тогда, когда старый и раздражительный Григорий IX скончался — как раз в то время, когда императорское войско находилось уже близко от Рима. Однако новый выбор папы затянулся почти на два года, до июня 1243 г., и два года Фридрих стоял на высоте величайшего могущества, внушавшего опасения даже соседним государям. Наконец выбор пал на знатного генуэзца Синибальдо Фьески из графского дома ди Лаванья. Он издавна дружил с императором, и можно было надеяться, что и теперь не станет относиться к нему враждебно. Однако Фридрих, по-видимому, не склонен был обольщать себя суетными надеждами: когда его стали поздравлять с выбором нового папы, он отвечал коротко и сухо, что «ни один папа не может быть гибеллином». Однако он выказал себя весьма примирительно настроенным и тотчас вступил с новым папой Иннокентием IV в переговоры, которые длились в течение всего 1243 г., сопровождаемые приостановкой военных действий. Император спешил с окончанием переговоров, т. к. до него доходили весьма неблагоприятные слухи из Германии,^[29] и в марте 1244 г. переговоры продвинулись уже настолько, что двое комиссаров Фридриха — высшие представители правосудия в его королевстве, Петр де Винеа и Фаддей из Сессы — уже отправились в Рим для принесения присяги по предварительным пунктам обусловленного мирного соглашения. А между тем обе стороны хитрили и не доверяли друг другу и зорко следили за обоюдными действиями. Фридрих из хода переговоров вывел заключение, что папа, следуя путем своих предшественников, стремится к абсолютной, безусловной власти, с которой возможно соглашение только на почве безусловного повиновения, к которому он не чувствовал расположения и готовности. С другой стороны, и папа не мог оставаться равнодушным к быстрому усилению императорской власти. И вот в то самое время, когда он прикидывался, что готовится к личному свиданию с императором, он приказал небольшой генуэзской эскадре приплыть в гавань Чивитавеккиа близ Рима, сел на корабль и отплыл в Геную, а оттуда направился в Лион, город, который de jure принадлежал к империи, а на самом деле как резиденция архиепископа был почти независим.

Собор в Лионе. 1245 г.

Прибыв сюда и обезопасив себя таким образом от случайностей, которые мог организовать могущественный император, папа всюду разослал (1245 г.) приглашения духовенству явиться на собор в Лион для обсуждения различных вопросов: опасности грозившего татарского нашествия, еретичества, бедствия, постигшего Иерусалим, который вновь попал под власть неверных, а также его распри с Фридрихом, которого он даже не называл императором, а просто «princeps». Этот шахматный ход папы мог оказаться весьма опасным для императора; в Лионе Иннокентий при общем настроении галльского духовенства мог смело рассчитывать на преданное ему большинство. В Германии важнейшие духовные сановники, архиепископы Майнцский и Кёльнский, во главе враждебной императору партии только выжидали удобного момента, чтобы выставить своего претендента на королевский престол. Фридрих нашел возможным со своей стороны принять только одну меру предосторожности: он послал на лионский собор надежнейшего из своих приверженцев, Фаддея из Сессы, обладавшего так же даром красноречия. Посол императора по поручению своего господина не жалел обещаний и посулов: он указывал на то, что Фридрих еще раз согласен принять на себя тяжкий труд освобождения Святой земли от неверных, и даже сообщил, что английский и французский короли готовы за него поручиться… Но папа отлично понимал выгоды своего положения и отклонил все заманчивые обещания императора, особенно ручательство королей, тонко заметив, что император, пожалуй, и «их подведет под духовное наказание, и тогда папе придется иметь дело уже не с одним врагом церкви, а с тремя». Из этого нетрудно увидеть, что речь шла вовсе не о христианстве, о решении не церковных задач и вопросов, а задач чисто политических. Все остальные вопросы, действительно, были на соборе отложены и отодвинуты на второй план, и папа, упоминая о язвах, раздиравших церковь, главным образом напирал на те «невероятно дерзновенные поступки» (enormitates) императора, которыми, по его словам, были потрясены основы церкви. При этом он пригрозил проклятием каждому, кто задумал бы противоречить ему, как, например, патриарх Аквитанский, дерзнувший напомнить ему о том, что «мир покоится на двух столпах — папе и императоре». Уже на третьем заседании собора, после исчисления всех вин и четырех смертных грехов императора,^[30] папа поднял вопрос о его низложении, и этот вопрос был решен утвердительно громадным большинством присутствовавших на соборе епископов. Одновременно с решением этого вопроса все присягавшие императору в верности освобождались от данной ими присяги, и к этому пункту добавлялось: «Те, кому о том ведать надлежит, могут избрать ему преемника в империи, а по отношению к королевству Сицилийскому мы поступим по нашему собственному усмотрению».

Ответ императора

Император не оставил без ответа решение собора. В циркулярной ноте к князьям и государям он опроверг возведенные на него обвинения в еретичестве и смертных грехах, но заимствовал у еретиков оружие, которого западная церковь более всего опасалась. С особой настойчивостью он указывает на извращение деятельности духовенства и на слишком большое увлечение церкви мирскими делами, причем она заботится главным образом о накоплении громадных богатств. Он, не стесняясь, говорит о том, что всегда намеревался и теперь считает необходимым низвести духовенство до смирения, в каком некогда пребывали апостолы, а за ними и вся ранняя христианская церковь. Изъятие этих пагубных земных богатств он, мол, считает делом полезным даже в смысле общей христианской любви: одним словом, он поднимает вопрос о реформе в церкви и полагает, что эта реформа должна быть произведена властью светских князей. Само собой разумеется, что это были не более чем громкие фразы, в которые и сам Фридрих никогда не верил, отлично сознавая, что епископов, бывших на его стороне, привязывает к нему, конечно, не стремление к простоте и смирению первых времен христианства, а вполне мирское влечение и соблазны.

Германия. Новый избранник

Тогда германские духовные сановники сбросили с себя личину, которую долго сохраняли: в мае 1246 г. в Вюрцбурге был избран в короли тот ландграф Тюрингский Генрих Распе, которого еще в 1242 г. Фридрих поставил правителем на время своего отсутствия. Избрание состоялось главным образом духовенством, почему новоизбранный король и получил название «короля клириков» или «папского короля». Под влиянием духовенства и нищенствующих орденов монашества, которые особенно ревностно прославляли это избрание, на сторону Генриха перешло все низшее духовенство. Но все князья, верно оценивая могущество Фридриха, остались на его стороне. Первая битва нового короля с королем Конрадом, сыном Фридриха, произошла близ Франкфурта, и в ней перевес был на стороне Генриха, который тотчас же поспешил написать своим союзникам миланцам, что надеется точно так же одержать победу и над отцом. А между тем император Фридрих ввиду надвигающейся опасности поспешил войти в теснейший союз с баварским домом при помощи женитьбы своего сына Конрада на дочери герцога Оттона, который находил также свои чисто династические и территориальные интересы в сближении с императорским домом. Таким образом, борьба папы с императором стала разрастаться все шире и привлекать все большее количество владетельных князей. Папа никому из них не давал покоя, то рассылая свои послания, то увещевая их через своих легатов в необходимости вступиться за интересы церкви. Говорят даже, будто самого египетского султана папа старался отвратить от дружественных отношений к императору Фридриху.

Держава германских императоров.

Входила в состав императорских регалий Священной Римской империи.

Борьба в Германии и Италии

Но, несмотря на все рвение, выказанное папой в этой борьбе, он не мог похвалиться особыми успехами. Поощряемый им выдвинутый против Фридриха претендент быстро окончил свою не вполне славную карьеру: в начале 1247 г., возвратившись в Тюрингию из похода в Северную Германию, несколько недель спустя он скончался в Вартбурге. Людовик IX, король Франции, на которого папа рассчитывал, не захотел вступить в борьбу с Фридрихом, т. к., видимо, не сочувствовал папе в этой распре и собирал все силы для нового крестового похода, который не мог бы совершить без поддержки со стороны императора Германии. В Англии общественное настроение высказалось против папы. Папе удалось выставить нового претендента на королевский престол в Германии в лице графа Вильгельма Голландского, избранного весьма ограниченным числом князей. Ему удалось переманить на свою сторону город Кёльн, которому он даровал новые привилегии, затем занять Аахен, после долгой осады. Но далее местностей, лежавших по среднему течению Рейна, его влияние не простиралось. В Италии борьба ознаменовалась отпадением важного города Пармы от императора, что вынудило Фридриха немедленно приступить к осаде города. Для этой цели он выстроил под стенами Пармы для своего войска временный городок, которому самонадеянно дал название «город Победы» (Victoria). Парма действительно вскоре была доведена до крайности; тогда осажденные решились на отчаянно смелую вылазку, врасплох напали на Викторию, сожгли ее, захватив при этом многих знатных пленников, в том числе и Фаддея из Сессы, уполномоченного Фридриха на Лионском соборе. Фридрих вынужден был отступить в Кремону, не потеряв бодрости духа от этой неудачи, и в своем Сицилийском королевстве стал готовиться к новым и обширным вооружениям.

Петр де Винеа

До какой степени неразборчивы были участники этой запутанной борьбы в средствах для достижения своих целей — видно из того, что случилось в 1249 г. с одним из ближайших помощников и доверенных советников императора, Петром де Винеа, который так много потрудился над устройством Сицилийского королевства. Он был заподозрен в сговоре с заговорщиками, которые замышляли отравить императора. Заговор был вовремя открыт, и Петр де Винеа, из низов поднявшийся до значения первого министра, был по приказанию императора ослеплен и вскоре умер. В том же году Фридрих потерпел и другую неудачу: его побочный сын Энцо (или Гейнц), правивший Сардинией, попал в засаду болонцев и был захвачен ими в плен. Но эта неудача была заглажена успешной битвой под стенами Пармы, причем императорские войска отбили у гордых пармских граждан повозку с их знаменем.

Смерть Фридриха II. 1250 г.

Неутомимый в борьбе, Фридрих лично собирался принять в ней участие, но в декабре 1250 г. скончался в замке Фиорентино, близ Лючеры. Из всех его сыновей один только Манфред присутствовал при его кончине. Он успел перед смертью написать завещание; дружественный ему архиепископ Палермский признал его членом церкви, исповедал и дал ему отпущение грехов. Говорят даже, будто он умер, облаченный в монашескую рясу, примиренный с церковью и успокоенный духом.

Гробница Фридриха II в соборе Палермо.

Надпись: «Здесь покоится достославный император и король Сицилии Фридрих II, умерший в Фиорентино в Апулии 13 декабря 1250 г.».

Этот замечательный и чрезвычайно разносторонний человек обладал необычайно живым и подвижным умом, проявлял большую любознательность, легко усваивал знания и так же легко излагал их в оживленной и легкой речи. При этом он проявлял расположение к науке, логике, медицине, естествознанию, обладал довольно значительной библиотекой, в которой, между прочим, находились греческий и арабский экземпляры произведений Аристотеля. Ему приписывается книга о соколиной охоте и итальянское стихотворное произведение, а циркулярные ноты и памятные записки, в составлении которых он принимал большое личное участие, доказывают в нем несомненный и довольно значительный публицистический талант. Особое удовольствие он находил в спорах, в оживленном изложении разных воззрений. Это расположение к диспутам на многих производило такого рода впечатление, будто он и сам разделяет мнения, к которым так охотно прислушивается. Один из магометанских послов, посетивших его двор, нашел даже, что Фридрих питает большое расположение к мусульманам, и, может быть, поэтому церковь, даже до полного разрыва с ним, никогда не верила в твердость его религиозных убеждений. И для этого было некоторое основание: он слишком много размышлял о религиозных предметах, слишком вдавался в споры догматического характера, гораздо более, чем то могло быть допущено церковью и ее руководителями, в особе государя. Большим недостатком Фридриха была двойственность, неустойчивость его нравственного существа, преисполненного самых резких противоречий: вольнодумство и преследование ересей, строгое отношение к окружающим и собственная распущенность — все это одновременно уживалось в нем и должно было отталкивать многих. Возможно, эта его неровность происходила именно от той дурной обстановки, среди которой ему пришлось вырасти и развиться: в этой обстановке честность и прямота, столь редкие во всякое время, были немыслимы. Он рано научился рассчитывать, хитрить и лицемерить, прибегать ко всякого рода уловкам, легко и щедро рассыпать обещания и играть своим словом. Несмотря на все это, в нем едва ли можно признать только хитрого политика и дипломата. В своей борьбе с папством он выказал себя человеком государственным, способным твердо и убежденно отстаивать самостоятельность светской власти против гнета папства. Большой ошибкой Фридриха было то, что он придавал слишком большое значение своему императорскому сану и, стараясь всеми силами это значение поддержать, разбрасывался, путался в бесчисленных и сложных отношениях и в то же время пренебрегал началами, которые уже стали проявляться в жизни его родной страны. Так, например, он не сумел воспользоваться пробуждающейся самостоятельностью городской и сословной жизни, как и многими другими многообещающими задатками развивающегося народного самосознания. Упорно держась крупных владетельных князей, он в то же время, похоже, не сознавал, что его власть как императора будет падать и терять значение по мере того, как возрастает власть князей, с одной стороны, а с другой — что и остальные сословия начнут заявлять вполне законные притязания на участие в жизни государства.

Конрад IV. 1250–1254 гг.

Велика была в папском лагере радость по поводу смерти грозного врага, которого ненавидевший его Иннокентий IV оценивал по достоинству: недаром он сказал при вести о смерти Фридриха, что теперь «бурный вихрь превратился в нежный ветерок». Он тотчас покинул Лион и вернулся в Италию. А для сына Фридриха Конрада IV (1250–1254) величайшим бедствием оказалась необходимость борьбы в Италии из-за сицилийских владений, наследственных в его доме. Неохотно он принялся за продолжение этой безнадежной борьбы, среди которой скончался его отец: он понимал, что о примирении с папой нечего и думать, т. к. и он, и вся вельфская партия поклялись погубить династию Штауфенов. В 1251 г. 26-летний король, при помощи своего (не единоутробного) брата Манфреда, явившись в Италию, подавил восстание и отстоял свои права. В 1253 г. он даже завладел последним оплотом мятежников — крепким городом Неаполем. Но эти успехи оказались совершенно бесплодными, т. к. уже в мае 1254 г. он умер в Лавелло (в Апулии). Наследником остался двухлетний мальчик, его сын Конрад от брака с Елизаветой, дочерью герцога Оттона Баварского.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ