Жизнь, которую Илья не принимает Жизнь, о которой Илья мечтает

Рабочая тетрадь

Роман И.А. Гончарова "Обломов"

БАРИН ИЛИ РАБ?

I

К глаголу «построить» придумайте как можно больше таких существительных, чтобы получились словосочетания:

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

построить ________________________________________________________________

 

Просмотрев словосочетания, которые у вас получились, выберите любые три и напишите по одному предложению с каждым из них таким образом, чтобы в предложении содержался ответ на вопрос «зачем?» («для чего?»): зачем построить? для чего построить?

1) ______________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

2) ______________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

3) ______________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

 

Представьте, что у вас оказались деньги, миллионов триста рублей, - скажем, в лотерею выиграли, ~ как бы вы построили свою жизнь? Опишите.

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

 

Прочтите беседу двух приятелей - назовём их Илья и Андрей - и подчеркните слова, словосочетания, которые дают представление о том, какая жизнь не нравится Илье:

Однажды, возвратясь откуда-то поздно, он особенно восстал против этой суеты.

— Целые дни, — ворчал <Илья>, надевая халат, — не снимаешь сапог: ноги так и зудят! Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! — продолжал он, ложась на диван.

— Какая же тебе нравится? — спросил <Андрей>.

— Не такая, как здесь.

— Что ж здесь именно так не понравилось?

— Всё, вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядыванье с ног до головы; послушаешь, о чём говорят, так голова закружится, одуреешь. Кажется, люди на взгляд такие умные, с таким достоинством на лице; только и слышишь: *Этому дали то, тот получил аренду». — «Помилуйте, за что?» — кричит кто-нибудь. «Этот проигрался вчера в клубе; тот берёт триста тысяч!» Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?

— Что-нибудь да должно же занимать свет и общество, — сказал <Андрей>, — у всякого свои интересы. На то жизнь...

— Свет, общество! Ты, верно, нарочно, Андрей, посылаешь меня в этот свет и общество, чтоб отбить больше охоту быть там. Жизнь: хороша жизнь! Чего там искать? интересов ума, сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается всё это: нет его, нет ничего глубокого, задевающего за живое. Всё это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперёд, а что толку? <...>

— Это всё старое, об этом тысячу раз говорили, — заметил <Андрей>. — Нет ли чего поновее?

— А наша лучшая молодёжь, что она делает? Разве не спит, ходя, разъезжая по Невскому, танцуя? Ежедневная пустая перетасовка дней! А посмотри, с какого гордостью и неведомым достоинством, отталкивающим взглядом смотрят, кто не так одет, как они, не носит их имени и звания. И воображают, несчастные, что ещё они выше толпы: «Мы-де служим, где, кроме нас, никто не служит; мы в первом ряду кресел, мы на бале у князя N, куда только нас пускают»... А сойдутся между собой, перепьются и подерутся, точно дикие! Разве это живые, неспящие люди? Да не одна молодёжь: посмотри на взрослых. Собираются, кормят друг друга: ни радушия, ни доброты, ни взаимного влечения! Собираются на обед, на вечер, как в должность, без веселья, холодно, чтоб похвастать поваром, салоном и потом под рукой осмеять, подставить ногу один другому. Третьего дня, за обедом, я не знал, куда смотреть, хоть нод стол залезть, когда началось терзание репутаций отсутствующих: «Тот глуп, этот низок, другой вор, третий смешон» — настоящая травля! Говоря это, глядят друг на друга такими же глазами: «вот уйди только за дверь, и тебе то же будет»... Зачем же они сходятся, если они таковы? Зачем так крепко жмут друг другу руки? Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии! Стараются залучить громкий чин, имя. «У меня был такой-то, а я был у такого-то», — хвастают потом... Что ж это за жизнь? Я не хочу её. Чему я там научусь, что извлеку?

— Знаешь что, Илья? — сказал <Андрей>. — Ты рассуждаешь точно древний: в старых книгах вот так всё писали. А впрочем, и то хорошо: по крайней мере рассуждаешь, не спишь. Ну, что ещё? Продолжай.

— Что продолжать-то? Ты посмотри: ни на ком здесь нет свежего, здорового лица.

— Климат такой, — перебил <Андрей>. — Вон и у тебя лицо измято, а ты и не бегаешь, всё лежишь.

— Ни у кого ясного, покойного взгляда, — продолжал <Илья>, — все заражаются друг от друга какой-нибудь мучительной заботой, тоской, болезненно чего-то ищут. И добро бы истины, блага себе и другим — нет, они бледнеют от успеха товарища. У одного забота: завтра в присутственное место зайти, дело пятый год тянется, противная сторона одолевает, и он пять лет носит одну мысль в голове, одно желание: сбить с ног другого и на его падении выстроить здание своего благосостояния. Пять лет ходить, сидеть и вздыхать в приёмной — вот идеал и цель жизни! Другой мучится, что осуждён ходить каждый день на службу и сидеть до пяти часов, а тот вздыхает тяжко, что нет ему такой благодати...

 

<...>

— Вот этот жёлтый господин в очках, — продолжал Обломов, — пристал ко мне: читал ли я речь какого-то депутата, и глаза вытаращил на меня, когда я сказал, что не читаю газет. И пошёл о Лудовике-Филиппе, точно как будто он родной отец ему. Потом привязался, как я думаю: отчего французский посланник выехал из Рима? Как, всю жизнь обречь себя на ежедневное заряжанье всесветными новостями, кричать неделю, пока не выкричишься! Там роют канал, тут отряд войска послали на Восток; батюшки, загорелось! лица нет, бежит, кричит, как будто на него самого войско идёт. Рассуждают, соображают вкривь и вкось, а самим скучно — не занимает это их; сквозь эти крики виден непробудный сон! Это им постороннее; они не в своей шапке ходят. Дела-то своего нет, они и разбросались на все стороны, не направились ни на что. Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатии ко всему! А избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывать глубокую колею — это скучно, незаметно; там всезнание не поможет и пыль в глаза пускать некому.

 

Как вам кажется, насколько жизнь, которую описывает Илья и которая ему так не нравится, похожа на современную нам жизнь? И если похожа, то в чём? А если не похожа, то чем она отличается от той жизни, которую знаем мы?

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

Прочтите продолжение разговора между Ильёй и Андреем и подчеркните на этот раз слова, словосочетания, которые описывают, какую жизнь хотел бы для себя Илья:

 

— Ну хорошо; пусть тебе подарили бы ещё триста тысяч, что б ты сделал? — спрашивал <Андрей> с сильно задетым любопытством.

— «Жил бы процентами.Ну хорошо; что ж бы ты стал делать?

— Ну, приехал бы я в новый, покойно устроенный дом... В окрестности жили бы добрые соседи, ты, например... Да нет, ты не усидишь на одном месте...

— А ты разве усидел бы всегда? Никуда бы не поехал?.

— Ни за что!

— Зачем же хлопочут строить везде железные дороги, пароходы, если идеал жизни — сидеть на месте? Подадим-ко, Илья, проект, чтоб остановились: мы ведь не поедем.

— Продолжай же дорисовывать мне идеал твоей жизни... Ну, добрые приятели вокруг; что ж дальше? Как бы ты проводил дни свои?

— Ну вот, встал бы утром, — начал <Илья>, подкладывая руки под затылок, и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был уже в деревне. — Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, — говорил он, — одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на восток, к саду, к полям, другая — к деревне. В ожидании, пока проснётся жена, я надел бы шлафрок и походил по саду подышать утренними испарениями; там уж нашел бы я садовника, поливали бы вместе цветы, подстригали кусты, деревья. Я составляю букет для жены. Потом иду в ванну или в реку купаться, возвращаюсь — балкон уже отворён; жена в блузе, в лёгком чепчике, который чуть-чуть держится, того и гляди слетит с головы... Она ждёт меня. «Чай готов», — говорит она. Какой поцелуй! Какой чай! Какое покойное кресло! Сажусь около стола; на нём сухари, сливки» свежее масло...

— Потом?

— Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с ней в бесконечную, тёмную аллею: идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать минуты счастья, как биение пульса; слушать, как сердце бьётся и замирает; искать в природе сочувствия... и незаметно выйти к речке, к полю... Река чуть плещет; колосья волнуются от ветерка, жара... сесть в лодку, жена правит, едва поднимает весло...

— Да ты поэт, Илья! — перебил <Андрей>.

— Да, поэт в жизни, потому что жизнь есть поэзия. Вольно людям искажать её! Потом можно зайти в оранжерею, — продолжал <Илья>, сам упиваясь идеалом нарисованного счастья.

Он извлекал из воображения готовые, давно уже нарисованные им картины и оттого говорил с одушевлением, не останавливаясь.

— Посмотреть персики, виноград, — говорил он, — сказать, что подать к столу, потом воротиться, слегка позавтракать и ждать гостей... А тут то записка к жене от какой-нибудь Марьи Петровны, с книгой, с нотами, то прислали ананас в подарок или у самого в парнике созрел чудовищный арбуз — пошлёшь доброму приятелю к завтрашнему обеду и сам туда отправишься... А на кухне в это время

ДОтак и кипит; повар в белом как снег фартуке и колпаке суетится; поставит одну кастрюлю, снимет другую, там помешает, тут начнет валять тесто, там выплеснет воду... ножи так и стучат... крошат зелень... там вертят мороженое... До обеда приятно заглянуть в кухню, открыть кастрюлю, понюхать, посмотреть, как свёртывают пирожки, сбивают сливки. Потом лечь на кушетку; жена вслух читает что-нибудь новое; мы останавливаемся, спорим... Но гости едут, например ты с женой.

— Ба, ты я меня женишь?

— Непременно! Ещё два-три приятеля, всё одни и те же лица. Начнём вчерашний, неконченный разговор; пойдут шутки или наступит красноречивое молчание, задумчивость — не от потери места, не от сенатского дела, а от полноты удовлетворённых желаний, раздумье наслаждения... Не услышишь филиппики с пеной на губах отсутствующему, не подметишь брошенного на тебя взгляда с обещанием и тебе того же, чуть выйдешь за дверь. Кого не любишь, кто не хорош, с тем не обмакнёшь хлеба в солонку. В глазах собеседников увидишь симпатию, в шутке искренний, незлобный смех... Всё по душе! Что в глазах, в словах, то и на сердце! После обеда мокка, гавана на террасе... <Мокка - сорт кофе. Гавана — сигара.>

— Ты мне рисуешь одно и то же, что бывало у дедов и отцов,

— Нет, не то, — отозвался <Илья>, почти обидевшись, — где же то? Разве у меня жена сидела бы за вареньями да за грибами? Разве считала бы тальки да разбирала деревенское полотно? Разве била бы девок по щекам? Ты слышишь: ноты, книги, рояль, изящная мебель?

— Ну, а ты сам?

— И сам я прошлогодних бы газет не читал, в колымаге бы не ездил, ел бы не лапшу и гуся, а выучил бы повара в английском клубе или у посланника.

— Ну, потом?

— Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу, а не то так в поле, на скошенную траву, разостлали бы между стогами ковры и так блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса. Мужики идут с поля, с косами на плечах; там воз с сеном проползёт, закрыв всю телегу и лошадь; вверху, из кучи, торчит шапка мужика с цветком да детская головка; там толпа босоногих баб, с серпами, голосят... Вдруг завидели господ, притихли, низко кланяются. Одна из них, с загорелой шеей, с голыми локтями, с робко опущенными, но лукавыми глазами, чуть-чуть, для виду только, обороняется от барской ласки, а сама счастлива... тс!., жена чтоб не увидела, боже сохрани!

И сам <Илья>и <Андрей>покатились со смеху.

— Сыро в поле, — заключил Обломов, — темно; туман, как опрокинутое море, висит над рожью; лошади вздрагивают плечом и бьют копытами: пора домой. В доме уж засветились огни; на кухне стучат в пятеро ножей; сковорода грибов, котлеты, ягоды... тут музыка... «Casta diva... Casta diva!* — запел <Илья>. — Не могу равнодушно вспомнить «Casta diva», — сказал он, пропев начало каватины, — как выплакивает сердце эта женщина! Какая грусть заложена в эти звуки!.. И никто не знает ничего вокруг... Она одна... Тайна тяготит её; она вверяет её луне...

Сравните ту жизнь, которую вы придумали для себя, с той жизнью, о которой мечтает Илья. Сравнивая, подумайте о том, для чего живёт человек - вы, Илья, всякий: для труда? для удовольствий? для продолжения рода? И похожи ли ваши фантазии с точки зрения жизненной цели на мечты Ильи? Чем похожи? А если отличаются, то чем отличаются?

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

 

Выпишите из беседы Андрея и Ильи подчёркнутые вами слова и словосочетания в две колонки:

 

III

Как мы помним, жизненный идеал Обломова предполагал помимо гастрономических наслаждений едва не основным своим пунктом семейное счастье. До некоторой степени мечта Обломова осуществилась, но не совсем так, как ему представлялось.

 

Прочтите несколько отрывков из романа, в которых описывается, как развивались отношения между Обломовым и Ольгой Ильинской. Читая текст, одним цветом подчёркивайте ключевые слова и словосочетания, которые дают представление о характере Ольги и её отношении к Обломову. Другим цветом подчёркивайте слова, которые дают представление о чувствах, о состоянии Обломова и о его отношении к Ольге.

 

Начало романа между Ольгой Ильинской и Обломовым:

 

Момент символических намёков, знаменательных улыбок, сиреневых веток прошёл невозвратно. Любовь делалась строже, взыскательнее, стала превращаться в какую-то обязанность; явились взаимные права. Обе стороны открывались более и более: недоразумения, сомнения исчезали или уступали место более ясным и положительным вопросам.

Она всё колола его лёгкими оарказмами за праздно убитые годы, изрекала суровый приговор, казнила его апатию глубже, действительнее, нежели Штольц; потом, по мере сближения с ним, от сарказмов над вялым и дряблым существованием Обломова она перешла к деспотическому проявлению воли, отважно напоминала ему цель жизни и обязанностей и строго требовала движения, беспрестанно вызывала наружу его ум, то запутывая его в тонкий, жизненный, знакомый ей вопрос, то сама шла к нему с вопросом о чём-нибудь неясном, недоступном ей,

И он бился, ломал голову, изворачивался, чтоб не упасть тяжело в глазах её или чтоб помочь ей разъяснить какой-нибудь узел, не то так геройски рассечь его.

Вся её женская тактика была проникнута нежной симпатией; все его стремления поспеть за движением её ума дышали страстью.

Но чаще он изнемогал, ложился у ног её, прикладывал руку к сердцу и слушал, как оно бьётся, не сводя с неё неподвижного, удивлённого, восхищённого взгляда.

«Как он любит меня!» — твердила она в эти минуты, любуясь им. Если же иногда замечала она затаившиеся прежние черты в душе Обломова, — а она глубоко умела смотреть в неё, — малейшую усталость, чуть заметную дремоту жизни, на него лились упрёки, к которым изредка примешивалась горечь раскаяния, боязнь ошибки.

Иногда только соберётся он зевнуть, откроет рот — его поражает ее изумлённый взгляд: он мгновенно сомкнёт рот, так что зубы стукнут. Она преследовала малейшую тень сонливости даже у него на лице. Она спрашивала не только, что он делает, но и что будет делать.

Ещё сильнее, нежели от упрёков, просыпалась в нём бодрость, когда он замечал, что от его усталости уставала и она, делалась небрежною, холодною. Тогда в нём появлялась лихорадка жизни, сил, деятельности, и тень исчезала опять, и симпатия била опять сильным и ясным ключом.

 

Одно из свиданий Ильинской и Обломова, уже после того, как Обломов сделал ей предложение и она ответила согласием:

Он представил себе, как он ведёт Ольгу к алтарю: она — с померанцевой веткой на голове, с длинным покрывалом. В толпе шёпот удивления. Она стыдливо, с тихо волнующейся грудью, с своей горделиво и грациозно наклонённой головой, подаёт ему руку и не знает, как ей глядеть на всех. То улыбка блеснёт у ней, то слёзы явятся, то складка над бровью заиграет какою-то мыслью.

Дома, когда гости уедут, она, ещё в пышном наряде, бросается ему на грудь, как сегодня...

«Нет, побегу к Ольге, не могу думать и чувствовать один, — мечтал он. — Расскажу всем, целому свету... нет, сначала тётке, потом барону, напишу к Штольцу — вот изумится-то! <...> Теперь побегу к Ольге: там ждёт меня продолжительный шёпот, таинственный уговор слить две жизни в одну!..»

Он побежал к Ольге. Она с улыбкой выслушала его мечты; но только он вскочил, чтоб бежать объявить тётке, у ней так сжались брови, что он струсил.

— Никому ни слова! — сказала она, приложив палец к губам и грозя ему, чтоб он тише говорил, чтоб тётка не услыхала из другой комнаты. — Ещё не пора!

— Когда же пора, если между нами всё решено? — нетерпеливо спросил он. — Что ж теперь делать? С чего начать? — спрашивал он. — Не сидеть же сложа руки. Начинается обязанность, серьёзная жизнь...

— Да, начинается, — повторила она, глядя на него пристально.

— Ну вот я и хотел сделать первый шаг, идти к тётке...

— Это последний шаг.

— Какой же первый?

— Первый... идти в палату: ведь надо какую-то бумагу писать?

— Да... я завтра...

— Отчего ж не сегодня?

— Сегодня... сегодня такой день, и уйти от тебя, Ольга!

— Ну хорошо, завтра. А потом?

— Потом — сказать тётке, написать к Штольцу.

— Нет, потом ехать в Обломовку... Ведь Андрей Иваныч писал, что надо делать в деревне: я не знаю, какие там у вас дела, постройка, что ли? — спросила она, глядя ему в лицо.

— Боже мой! — говорил Обломов. — Да если слушать Штольца, так ведь до тётки век дело не дойдёт! Он говорит, что надо начать строить дом, потом дорогу, школы заводить... Этого всего в целый век не переделаешь. Мы, Ольга, вместе поедем, и тогда...

— А куда мы приедем? Есть там дом?

— Нет: старый плох; крыльцо совсем, я думаю, расшаталось...

— Куда ж мы приедем? — спросила она.

— Надо здесь квартиру приискать.

— Для этого тоже надо ехать в город, — заметила она, — это второй шаг...

— Потом... — начал он.

— Да ты прежде шагни два раза, а там...

«Что ж это такое? — печально думал Обломов, — ни продолжительного шёпота, ни таинственного уговора слить обе жизни в одну! Всё как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не останавливается на одном месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты, нет потребности утонуть в раздумье! Сейчас и поезжай в палату, на квартиру — точно Андрей! Что это всё они как будто сговорились торопиться жить!»

 

Закончилось лето, в течение которого бурно развивался роман Ильинской и Обломо-ва. Обломов перебрался на Выборгскую сторону. Его и Ильинскую разделила Нева, на которой не было тогда ещё постоянных мостов. Встревоженная и расстроенная долгим отсутствием Обломова, после того как он написал ей короткую записку о своей болезни, Ильинская решается приехать к нему на квартиру, чтобы узнать, что с ним, не опасно ли он болен {поступок для девушки, с точки зрения общественной морали, весьма предосудительный), и застаёт Обломова в полном здравии:

— Что ж ты делал эти дни? — спросила она, в первый раз оглядывая глазами комнату. — У тебя нехорошо: какие низенькие комнаты! Окна маленькие, обои старые... Где ж ещё у тебя комнаты?

Он бросился показывать ей квартиру, чтоб замять вопрос о том, что он делал эти дни. Потом она села на диван, он поместился опять на ковре, у ног её.

— Что ж ты делал две недели? — допрашивала она.

— Читал, писал, думал о тебе.

— Прочёл мои книги? Что они? Я возьму их с собой.

Она взяла со стола книгу и посмотрела на развёрнутую страницу: страница запылилась.

— Ты не читал! — сказала она.

— Нет, — отвечал он.

Она посмотрела на измятые шитые подушки, на беспорядок, на запылённые окна, на письменный стол, перебрала несколько покрытых пылью бумаг, пошевелила перо в сухой чернильнице и с изумлением поглядела на него.

— Что ж ты делал? — повторила она. — Ты не читал и не писал?

— Времени мало было, — начал он, запинаясь, — утром встанешь, убирают комнаты, мешают, потом начнутся толки об обеде, тут хозяйские дети придут, просят задачу поверить, а там и обед. После обеда... когда читать?

— Ты спал после обеда, — сказала она так положительно, что после минутного колебания он тихо отвечал:

— Спал...

— Зачем же?

— Чтоб не замечать времени: тебя не было со мной, Ольга, и жизнь скучна, несносна без тебя...

Он остановился, а она строго глядела на него.

— Илья! — серьёзно заговорила она. — Помнишь, в парке, когда ты сказал, что в тебе загорелась жизнь, уверял, что я — цель твоей жизни, твой идеал, взял меня за руку и сказал, что она твоя, — помнишь, как я дала тебе согласие?

— Да разве это можно забыть? Разве это не перевернуло всю мою жизнь? Ты не видишь, как я счастлив?

— Нет, не вижу; ты обманул меня, — холодно сказала она, — ты опять опускаешься...

— Обманул! Не грех тебе? Богом клянусь, я кинулся бы сейчас в бездну!..

— Да, если б бездна была вот тут, под ногами, сию минуту, — перебила она, — а если б отложили на три дня, ты бы передумал, испугался, особенно если б Захар или Анисья стали болтать об этом... Это не любовь...

— Ты сомневаешься в моей любви? — горячо заговорил он. — Думаешь, что я медлю от боязни за себя, а не за тебя? Не оберегаю, как стеной, твоего имени, не бодрствую, как мать, чтоб не смел коснуться слух тебя... Ах, Ольга! Требуй доказательств! Повторю тебе, что если б ты с другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои; если б надо было умереть за тебя, я бы с радостью умер! — со слезами досказал он.

— Этого ничего не нужно, никто не требует! Зачем мне твоя жизнь? Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых не нужно или нельзя приносить, чтоб не приносить нужных. Ты не лукав — я знаю, но...

— Ты не знаешь, сколько здоровья унесли у меня эти страхи и заботы! — продолжал он. — У меня нет другой мысли с тех пор, как я тебя знаю... Да и теперь, повторю, ты моя цель, и только ты одна. Я сейчас умру, сойду с ума, если тебя не будет со мной! Я теперь дышу, смотрю, мыслю и чувствую тобой. Что ж ты удивляешься, что в те дни, когда не вижу тебя, я засыпаю и падаю? Мне всё противно, всё скучно; я машина: хожу, делаю и не замечаю, что делаю. Ты огонь и сила этой машины, — говорил он, становясь на колени и выпрямляясь.

Глаза заблистали у него, как, бывало, в парке. Опять гордость и сила воли засияли в них.

— Я сейчас готов идти, куда ты велишь, делать, что хочешь. Я чувствую, что живу, когда ты смотришь на меня, говоришь, поёшь...

Ольга с строгой задумчивостью слушала эти излияния страсти.

— Послушай, Илья, — сказала она, — я верю твоей любви и своей силе над тобой. Зачем же ты пугаешь меня своей нерешительностью, доводишь до сомнений? Я цель твоя, говоришь ты, и идёшь к ней так робко, медленно; а тебе ещё далеко идти; ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя! Я видала счастливых людей, как они любят, — прибавила она со вздохом, — у них всё кипит, и покой их не похож на твой; они не опускают головы; глаза у них открыты; они едва спят, они действуют! А ты... нет, не похоже, чтоб любовь, чтоб я была твоей целью...

Она с сомнением покачала головой.

— Ты, ты!.. — говорил он, целуя опять у ней руки и волнуясь у ног её. — Одна ты! Боже мой, какое счастье! — твердил он как в бреду. — И ты думаешь — возможно обмануть тебя, уснуть после такого пробуждения, не сделаться героем! Вы увидите, ты и Андрей, — продолжал он, озираясь вдохновенными глазами, — до какой высоты поднимает человека любовь такой женщины, как ты! Смотри, смотри на меня: не воскрес ли я, не живу ли в эту минуту? Пойдём отсюда! Вон! Вон! Я не могу ни минуты оставаться здесь; мне душно, гадко! — говорил он, с непритворным отвращением оглядываясь вокруг. — Дай мне дожить сегодня этим чувством... Ах, если б этот же огонь жёг меня, какой теперь жжёт, — и завтра, и всегда! А то нет тебя — я гасну, падаю! Теперь я ожил, воскрес. Мне кажется, я... Ольга, Ольга! Ты прекраснее всего в мире, ты первая женщина, ты... ты...

Он припал к её руке лицом и замер. Слова не шли более с языка. Он прижал руку к сердцу, чтоб унять волнение, устремил на Ольгу свой страстный, влажный взгляд и стал неподвижен.

«Нежен, нежен, нежен!» — мысленно твердила Ольга, но со вздохом, не как, бывало, в парке, и погрузилась в глубокую задумчивость.

— Мне пора! — очнувшись, сказала она ласково. Он вдруг отрезвился.

— Ты здесь, боже мой! У меня? — говорил он, и вдохновенный взгляд заменился робким озираньем по сторонам. Горячая речь не шла больше с языка.

Он торопливо хватал шляпку и салоп и, в суматохе, хотел надеть салоп ей на голову.

Она засмеялась.

— Не бойся за меня, — успокоивала она, — ma tante уехала на целый день; дома только няня знает, что меня нет, да Катя. Проводи меня.

 

Выпишите подчёркнутые слова в соответствующие колонки:

Ольга Ильинская Обломов

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

 

Ещё во время романа с Ильинской в жизни Обломова появилась другая женщина - хозяйка дома на Выборгской стороне, у которой поселился Обломов, Агафья Матвеевна Пшеницына. И постепенно она совершенно вытеснила из сердца Обломова образ Ольги. Прочтите об отношениях между Агафьей Матвеевной и Обломовым и подчеркните одним цветом ключевые слова и словосочетания, которые дают представление о характере Агафьи Матвеевны и её отношении к Обломову. Другим цветом подчёркивайте слова, которые дают представление о чувствах, о состоянии Обломова и о его отношении к Агафье Матвеевне.

 

Агафья Матвеевна мало прежде видала таких людей, как Обломов, а если видала, так издали, и, может быть, они нравились ей, но жили они в другой, не в её сфере, и не было никакого случая к сближению с ними.

Илья Ильич ходит не так, как ходил её покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын, мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно бумаг, не трясётся от страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а глядит он на всех и на всё так смело и свободно, как будто требует покорности себе.

Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца — не трясутся, не красные, а белые, небольшие. Сядет он, положит ногу на ногу, подопрёт голову рукой — всё это делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как не говорят её братец и Тарантьев, как не говорил муж; многого она даже не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие.

Притом он так добр: как мягко он ходит, делает движения, дотронется до руки — как бархат, а тронет, бывало, рукой муж — как ударит! И глядит он и говорит так же мягко, с такой добротой...

Сама Агафья Матвеевна не в силах была не только пококетничать с Обломовым, показать ему каким-нибудь признаком, что в ней происходит, но она, как сказано, никогда не сознавала и не понимала этого, даже забыла, что несколько времени назад этого ничего не происходило в ней, и любовь её высказалась только в безграничной преданности до гроба.

Его отношения к ней были гораздо проще: для него в Агафье Матвеевне, в её вечно движущихся локтях, в заботливо останавливающихся на всём глазах, в вечном хождении из шкапа в кухню, из кухни в кладовую, оттуда в погреб, во всезнании всех домашних и хозяйственных удобств воплощался идеал того необозримого как океан и ненарушимого покоя жизни, картина которого неизгладимо легла на его душу в детстве под отеческой кровлей.

Он каждый день всё более и более дружился с хозяйкой: о любви и в ум ему не приходило, то есть о той любви, которую он недавно перенёс как какую-нибудь оспу, корь или горячку, и содрогался, когда вспоминал о ней.

Он сближался с Агафьей Матвеевной — как будто подвигался к огню, от которого становится всё теплее и теплее, но которого любить нельзя.

Он после обеда охотно оставался и курил трубку в её комнате, смотрел, как она укладывала в буфет серебро, посуду, как вынимала чашки, наливала кофе, как, особенно тщательно вымыв и обтерев одну чашку, наливала прежде всех, подавала ему и смотрела, доволен ли он.

Он охотно останавливал глаза на её полной шее и округлых локтях, когда отворялась дверь к ней в комнату, и даже, когда она долго не отворялась, он потихоньку ногой отворял ее сам и шутил с ней, играл с детьми.

Но ему не было скучно, если утро проходило и он не видал её; после обеда, вместо того чтоб остаться с ней, он часто уходил соснуть часа на два; но он знал, что лишь только он проснётся, чай ему готов, и даже в ту самую минуту, как проснётся.

И главное, всё это делалось покойно: не было у него ни опухоли у сердца, ни разу он не волновался тревогой о том, увидит ли он хозяйку или нет, что она подумает, что сказать ей, как отвечать на её вопрос, как она взглянет, — ничего, ничего.

Тоски, бессонных ночей, сладких и горьких слёз — ничего не испытал он. Сидит и курит и глядит, как она шьёт, иногда скажет что-нибудь или ничего не скажет, а между тем покойно ему, ничего не надо, никуда не хочется, как будто всё тут есть, что ему надо.

Никаких понуканий, никаких требований не предъявляет Агафья Матвеевна. И у него не рождается никаких самолюбивых желаний, позывов, стремлений на подвиги, мучительных терзаний о том, что уходит время, что гибнут его силы, что ничего не сделал он, ни зла, ни добра, что празден он и не живёт, а прозябает.

Его как будто невидимая рука посадила, как драгоценное растение, в тень от жара, под кров от дождя и ухаживает за ним, лелеет.

— Что это как у вас проворно ходит игла мимо носа, Агафья Матвеевна! — сказал Обломов. — Вы так живо снизу поддеваете, что я, право, боюсь, как бы вы не пришили носа к юбке.

Она усмехнулась.

— Вот только дострочу эту строчку, — говорила она почти про себя, — ужинать станем.

— А что к ужину? — спрашивает он.

— Капуста кислая с лососиной, — сказала она. — Осетрины нет нигде: уж я все лавки выходила, и братец спрашивали — нет. Вот разве попадётся живой осётр — купец из каретного ряда заказал, — так обещали часть отрезать. Потом телятина, каша на сковороде...

— Вот это прекрасно! Как вы милы, что вспомнили, Агафья Матвеевна! Только не забыла бы Анисья.

— А я-то на что? Слышите, шипит? — отвечала она, отворив немного дверь в кухню. — Уж жарится.

Потом дошила, откусила нитку, свернула работу и отнесла в спальню.

И так он подвигался к ней, как к тёплому огню, и однажды подвинулся очень близко, почти до пожара, по крайней мере до вспышки.

Он ходил по своей комнате и, оборачиваясь к хозяйской двери, видел, что локти действуют с необыкновенным проворством.

— Вечно заняты! — сказал он, входя к хозяйке. — Что это такое?

— Корицу толку, — отвечала она, глядя в ступку, как в пропасть, и немилосердно стуча пестиком.

— А если я вам помешаю? — спросил он, взяв её за локти и не давая толочь.

— Пустите! Еще надо сахару натолочь да вина отпустить на пудинг. Он всё держал её за локти, и лицо его было у её затылка.

— Скажите, что если б я вас... полюбил? Она усмехнулась.

— А вы бы полюбили меня? — опять спросил он.

— Отчего же не полюбить? Бог всех велел любить.

— А если я поцелую вас? — шепнул он, наклонясь к её щеке, так что дыхание его обожгло ей щеку.

— Теперь не святая неделя, — сказала она с усмешкой.

— Ну, поцелуйте же меня!

— Вот, бог даст, доживём до пасхи, так поцелуемся, — сказала она, не удивляясь, не смущаясь, не робея, а стоя прямо и неподвижно, как лошадь, на которую надевают хомут. Он слегка поцеловал её в шею.

— Смотрите, просыплю корицу; вам же нечего будет в пирожное положить, — заметила она.

— Не беда! — отвечал он.

— Что это у вас на халате опять пятно? — заботливо спросила она, взяв в руки полу халата. — Кажется, масло? — Она понюхала пятно. — Где это вы? Не с дам- падки ли накапало?

— Не знаю, где это я приобрёл.

— Верно, за дверь задели?.-— вдруг догадалась Агафья Матвеевна. — Вчера мазали петли: всё скрипят. Скиньте да дайте скорее, я выведу и замою; завтра ничего не будет.

— Добрая Агафья Матвеевна! — сказал Обломов, лениво сбрасывая с плеч халат. — Знаете что: поедемте-ка в деревню жить: там-то хозяйство! Чего-чего нет: грибов, ягод, варенья, птичий, скотный двор...

— Нет, зачем? — заключила она со вздохом. — Здесь родились, век жили, здесь и умереть надо.

Он глядел на неё с легким волнением, но глаза не блистали у него, не наполнялись слезами, не рвался дух на высоту, на подвиги. Ему только хотелось сесть на диван и не спускать глаз с её локтей.

 

Выпишите подчёркнутые слова и словосочетания в соответствующие колонки:

Агафья Матвеевна Обломов

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

_______________________________ _______________________________

 

Сравните два романа Обломова, сравните чувства, которые испытывал Обломов к одной и к другой женщине. Какая любовь Обломова была, с вашей точки зрения, настоящей? Какая любовь сделала его счастливым? Почему? В своей миниатюре используйте выписанные вами из текста романа слова и словосочетания, характеризующие чувства и отношения Обломова и Ильинской, Обломова и Пшеницыной.

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

________________________________________________________________________________

______________________________________________