Часть 2. Психология массового террора

Страх

Ужас

Паника

Агрессия

«Болезнь колючей проволоки»

Психология геноцида и массовых убийств

Виктимология террора

 

Общие цели террористов достаточно откровенны и совершенно очевидны хотя бы из широко известного проекта устава эсеровской Боевой организации: «Цель боевой организации заключается в борьбе с существующим строем посредством устрашения тех представителей его, которые будут признаны наиболее преступными и опасными врагами свободы. Устраняя их, боевая организация совершает не только акт самозащиты, но и действует наступательно, внося страх и дезорганизацию в правящие сферы, и стремится довести правительство до сознания невозможности сохранить далее самодержавный строй». В окончательном варианте устава было сказано проще и еще жестче: «Боевая организация ставит себе задачей борьбу с самодержавием путем террористических актов»[86]. С точки зрения психологии, предельно откровенно провозглашенными основными целями террористической организации прямо названы «страх», «устрашение» и «дезорганизация». Однако, хотя суть осталась прежней, человеческое восприятие за сто лет несколько изменилось.

«От кадров катастрофы, транслировавшихся всеми мировыми телеканалами, невозможно было оторваться - чувствовалось в них что-то магическое и завораживающее. И первым ощущением очень многих было: да это же кино! Мы где-то уже что-то подобное видели - не то в фильме «День независимости», не то в «Бойцовском клубе», а может быть, в фильме Пола Верхувена «Звездный десант».

Западный мир, заскучавший от сытости и уверенный в своей силе, десятилетиями производил на своих «фабриках грез» эти катастрофические кошмары, приятно щекотал себе зажиревшие нервы, смотря сны о своей собственной гибели, и никому в голову не приходило, что найдутся в этом мире реальные люди - не инопланетяне и не Годзилла, а реальные враги западной цивилизации, которые воспользуются предложенными сценариями и хладнокровно осуществят кровавую постановку, чтобы ее увидел весь мир и содрогнулся от ужаса. И наверняка постановщики заранее расставили где надо операторов с видеокамерами - на случай, если телевизионщики «проморгают» события, как «проморгали» американские спецслужбы подготовку самого террористического акта. Но и сами телевизионщики не подкачали - трагедию и бессилие единственной на свете сверхдержавы в прямом эфире увидел весь мир. Думается, это и было главной задачей акции: наглядно продемонстрировать беззащитность Америки и вообще западной цивилизации перед лицом иной логики борьбы - логики, основанной не на прагматизме и не на презумпции ценности человеческой жизни, а на свирепой готовности умирать и убивать. Это был акт презрения: чего стоит все богатство Америки, все ее высокие технологии и спецслужбы в сравнении с решимостью нескольких человек умереть, разрушив такой ценой великий американский миф о неуязвимости острова благоденствия?»[87].

По сути, это все та же «борьба с самодержавием путем террористических актов». Когда социологи спросили россиян, какие конкретные цели ставили перед собой те, кто подготовил террористические акты против США в сентябре 2001 года, больше всего опрошенных ответило, что целью террористов было запугивание, устрашение. Люди расшифровывали это по разному: «устрашение», «ввергнуть в ужас страну», «навести страх и ужас на всех», «повергнуть всех в ужас», «запугать американский народ и народы всего мира», «запугать человечество», «испугать Америку», «запугать правительство США», «нагнать страх на американцев и весь мир», «внести страх и бессилие в умы людей», «напугать политиков», «держать в страхе мир» и т. п. Очевидно, что, при различиях в деталях, в сознании людей существует достаточно устойчивая связь между понятиями «террор» и «страх». То есть цели террористов и восприятие их населением примерно одинаковы - в этом смысле, можно констатировать достаточное «взаимопонимание». Такое же «понимание» существует и в отношении результатов террористических акций. По данным тех же социологических опросов, после террористических актов 11 сентября 2001 года «люди стали по-другому ко всему относиться - они напуганы, насторожены», «испуг - все испугались», «жить стали по-другому - стали осторожнее», «жить стало страшней: бандитов стало много, за детей страшно», «жизнь стала другой», «страх у людей появился, независимо от того, где они живут», «больше стали бояться, появилась настороженность», «появились страх, напряженность» и т. п.[88]

Страх

Итак, очевидно: в основе террора, прежде всего, лежит страх достаточно большого числа людей. Это то самое чувство, которое в первую очередь вйзывают у людей террористические акты. Нет страха - нет террора. Тогда есть просто какое-то относительно привычное, «обычное» насилие (уголовное преступление), пусть даже тяжкое, вплоть до убийства, но не вызывающее, в силу привычности, в восприятии людей опасения массовой угрозы.

В общепринятой психологической трактовке, как пишут известные психологические словари, страх - это эмоция, возникающая в ситуациях угрозы биологическому или социальному существованию индивида и направленная на источник действительной или воображаемой опасности. В отличие от боли и других видов страдания, вызываемых реальным действием опасных для существования факторов, страх возникает при их предвосхищении. В зависимости от характера угрозы, интенсивность и специфика переживания страха варьируется в достаточно широком диапазоне оттенков (опасение, боязнь, испуг, ужас). Если источник опасности оказывается неопределенным или неосознанным, возникающее состояние может определяться как тревога. Функционально страх служит предупреждением субъекта о предстоящей опасности. Он позволяет сосредоточить внимание на ее источнике, побуждает искать пути ухода от опасности. В тех случаях, когда страх достигает силы аффекта (панический страх, ужас), он способен навязать человеку определенные стереотипы поведения и подчинить его им (бегство, оцепенение, защитная агрессия).

В социальном развитии человека страх выступает как одно из средств воспитания и научения: например, сформировавшийся страх общественного осуждения используется как фактор регуляции социального поведения. Поскольку в условиях организованной общественной жизни индивид пользуется защитой правовых, правоохранительных и других социальных институтов, повышенная склонность человека к страху лишается приспособительного значения и обычно оценивается негативно. Считается, что человек, особенно мужчина, должен быть «бесстрашным», «не бояться» и «уметь преодолевать страх». Хотя сформировавшиеся реакции страха являются сравнительно стойкими. Они способны сохраниться даже при понимании людьми их полной бессмысленности. Поэтому воспитание устойчивости по отношению к страху обычно направлено не на избавление от него человека, а на выработку умений владеть собой при его наличии. Неадекватные реакции страха наблюдаются при различных психических заболеваниях.

Внешне все выглядит просто. Получается, что адаптивная рудиментарная защитная эмоциональная реакция вроде бы не нужна в современном мире. Постепенно она как бы исчезает и поддается преодолению. Ну а если не поддается преодолению, то это уже болезненный симптом - фобия. На самом деле со страхом в современном мире все обстоит далеко не так просто. Ясно главное: это действительно древнейшая биологическая реакция, роднящая Человека с животными. Однако насколько она адаптивна и почему? Только потому, что побуждает к бегству? Не зря, однако, бытует выражение: «безумный страх», то есть страх, лишающий разума, рассудка. Представляется, что в таком понимании он далеко не всегда адаптивен. Напротив, именно вызывая страх, террористы хотят лишить людей способности к рациональной оценке ситуации, опустить их до животного уровня. Тогда малейшая угроза - даже не бомба, а всего лишь муляж взрывного устройства - будет вызывать дезадаптивное, иррациональное поведение. Поэтому природа страха требует внимательного анализа, и рассматривать ее придется с самого начала.

«Страх кратко можно определить как эмоцию, вызываемую надвигающимся бедствием. Естественная реакция испугавшегося человека - стремление укрыться или спастись бегством. Ребенок, застигнутый за озорством, прячется. Пожилой джентльмен, который, наступив на кожуру банана, плашмя падает на асфальт, жаждет, чтобы земля расступилась и поглотила его, избавив от насмешек прохожих. Когда ребенок подрастает, он начинает понимать, что, спрятавшись, не всегда можно спастись от наказания, поэтому он убегает прочь. Когда пожилой джентльмен поднимается на ноги, он тоже старается скрыться, хотя и пытается сохранить при этом достоинство. Каждый индивидуум много раз в своей жизни испытывал страх в различных формах и степенях, и первобытный инстинкт вызывал у него стремление укрыться или спастись бегством».

Страх - это предвосхищение угрозы. Н. Коупленд очень точно писал: «Хорошо известно, что на поле боя солдаты обычно чувствуют себя спокойнее после перехода противника в атаку, чем до ее начала. Когда люди не знают, что их ожидает, им свойственно подозревать худшее. Когда же факты, какими бы ошеломляющими они не были, известны людям, они могут противостоять им. Но человек не может противостоять неизвестному»[89].

Страх - это Сильное специфическое отрицательное переживание, негативная эмоция особой интенсивности. Чувство страха стоит особняком от других переживаний. Так, в частности, К. Изард утверждает, что «страх нельзя отождествлять с тревогой. Страх - это совершенно определенная, специфичная эмоция, заслуживающая выделения в отдельную категорию... Тревога - это комбинация, или паттерн эмоций, и эмоция страха - лишь одна из них». Исходя из этого «сформулируем краткое рабочее определение: страх складывается из определенных и вполне специфичных физиологических изменений, экспрессивного поведения и специфического переживания, проистекающего из ожидания угрозы или опасности».

Л. Китаев-Смык считал, что для человека в экстремальной ситуации возможны два альтернативных полюса на шкале чувственной окраски. С одной стороны этой шкалы - беспокойство, тревожность, страх, ужас, панический ужас. С другой стороны - бесстрашие, отвага, безукоризненно смелое поведение. При этом он возражал большинству западных авторов, считающих, что основной, базисной является шкала страха, ужаса, а континуум, противоположный ей, - всего лишь «маска» страха. Основываясь на результатах собственных экспериментов и наблюдений, он выступал против того, что смелость - это результат сокрытия некоего первородного ужаса, ужаса смерти.

Практически вся мировая традиция основана, однако, на возвышении роли страха. «Первое, что нам нужно сделать с героизмом, - это обнажить его внутреннюю сторону, показав, что же дает человеческой героике ее специфический характер и толчок. Здесь мы прямо указываем на одно из крупнейших «вновь открытий» современной мысли, которое заключается в том, что из всего, что движет человеком, главным является ужас смерти»[90]. За этим стоит богатая традиция. Н. Шайлер вообще считал, что героизм - это прежде всего рефлекс ужаса смерти. Страх перед смертью естествен и присутствует в каждом человеке. Это «основной» страх, который влияет на все проявления этого чувства, страх, от которого никто не огражден, независимо от того, как бы ни был этот страх замаскирован. В. Деймз называл смерть «червем в сердцевине» всех человеческих претензий на счастье. М. Шелер полагал, что все люди должны иметь определенную интуицию относительно этого «червя в сердцевине» независимо от того, признают они это или не признают. Г. Зильбург утверждал: большинство людей полагают, что страх перед смертью отсутствует - потому, что он редко показывает свое истинное лицо. Вместе с тем «никто не свободен от страха смерти. Неврозы тревожности, разные фобические состояния, даже значительное число депрессивных состояний, самоубийств и многочисленные формы шизофрении демонстрируют вечно присутствующий страх смерти, который вплетается в главные конфликты указанных психопатологических состояний. Можно ручаться за то, что страх смерти всегда присутствует в нашем умственном функционировании». И далее - аргументы: «Постоянная трата психологической энергии на дело сохранения жизни была бы невозможной, если бы столь же постоянно не присутствовал страх смерти. Сам термин «самосохранение» предполагает усилие против какой-то силы дезинтеграции; эмоциональный аспект этого усилия - страх, страх смерти»[91].

Анализ позволяет вычленить, по меньшей мере, четыре достаточно разных эмоциональных состояния, характеризующиеся страхом смерти.

' 2

 

Первая разновидность страха - страх перед «просто смертью», перед исчезновением собственной индивидуальности, перед разрушением своей телесности, перед болью как провозвестницей нарушения физической целостности, угрожаюш,ей, в конечном счете, смертью. Такое чувство страха может сочетаться с мыслями, направленными на поиск к спасенияю от опасности, порождающей страх. Принятие решения в этом случае может быть мгновенным, инсайтным (правильным или неправильным), и затянувшимся, отсроченным. Такое решение может реализовываться как активное либо пассивное поведение, либо же может не влиять на внешние проявления, оставаясь во внутреннем плане.

В основе второй разновидности страха лежит сформированный в ходе биологической эволюции страх такой смерти, которая может быть результатом исключения особи из общности (стада, стаи). Обычно особь вне стаи нежизнеспособна, не приспособлена к окружающей среде. Этот социально обусловленный вид страха опосредуется в сознании человека представлением об утрате своего социального статуса и опасности десоциализации.

К третьей разновидности страха относятся смутные ощущения дискомфорта («тошно», «муторно», «противно», «сосет под ложечкой» и т. д.), способного привести к физическому ущербу.

Наконец, «страх смерти четвертого вида - это чувство, опосредованное «страхом» за сохранность популяции (и отдельных ее членов), к которой принадлежит особь, индивид и которая поддерживает сохранность ее членов... информация об исчезновении окружающих данную особь членов популяции... равноценна информации о ее собственном скором уничтожении. Может быть, такого рода «страх» за жизнь популяции, за жизнь своего рода лежит в основе страха за детей, за родителей, за родных и знакомых»[92].

Использованные примеры приводят к мысли о том, что страх перед своей личной, индивидуальной смертью может быть иерархически «ниже» других рассмотренных видов этого чувства. То есть в ряде случаев страх перед частным фактом собственного исчезновения менее значим, чем боязнь потери личного престижа или страх за сохранность рода, семьи, популяции. Хотя, по мнению ряда авторов, такой подход не вполне точен. Скорее, он отражает своеобразный «культ интеллигентского ужаса», возникший в свое время в науке как реакция на «культ звериной храбрости», приписывавшийся 3. Фрейдом нашим древним предкам. Современный человек, однако, не настолько интеллигентен, как это кажется сторонникам первого «культа». По сути, он недалек от «звериного культа».

Первичными и наиболее глубинными причинами, вызывающими страх, являются опасение личного физического повреждения и боязнь собственной смерти. Они прямо связаны с инстинктом самосохранения, свойственного всем живым существам. И чем беззащитнее человек, тем сильнее проявляется у него этот инстинкт. Абсолютно прав К. Изард: «У маленьких детей, так же как и у животных, ощущение угрозы или опасности сопряжено с физическим дискомфортом, с неблагополучием физического «Я»; страх, которым они реагируют на угрозу, это боязнь физического повреждения». Однако с годами этот страх постепенно слабеет: «По мере взросления человека меняется характер объектов, вызывающих страх. Потенциальная возможность физического повреждения для большинства из нас не представляет собой угрозы, хотя бы в силу ее редкости. Гораздо чаще нас страшит то, что может уязвить нашу гордость и снизить самооценку. Мы боимся неудач и психологических потерь, которые могут произвести в душе каждого из нас настоящий переворот»[93].

Однако такая боязнь не может вызвать ощущение террора. Террор возникает тогда, когда идет воздействие на самые глубинные страхи, когда человек теряет взрослую ориентацию и уподобляется ребенку или животному, у которого вдруг просыпается слепой инстинкт самосохранения. Именно поэтому наиболее сильным инструментом террора является убийство, то есть лишение жизни, причем не одного человека и не конкретной группы, а некоторого случайного множества. Именно тогда у обычного, рядового, «массового» человека как раз и возникает ощущение того, что членом этого множества может стать любой, в том числе и он сам. Тогда глубинный страх за свою жизнь или боязнь физического повреждения просыпаются у каждого человека, и террор становится массовым.

Помимо пробуждающихся инстинктов («драйвов», по терминологии 3. Фрейда), источниками страха обычно являются эмоции и когнитивные процессы. По данным С. Томкинса, эмоции типа интереса-возбуждения могут перерастать в страх или, по меньшей мере, усиливать его[94]. Человек, предмет или ситуация могут стать источником страха и в результате работы мышления, как следствие 1) формирования гипотез (воображаемых источников вреда), 2) ожидания вреда, 3) непосредственного столкновения человека со сконструированным (воображаемым) объектом страха. Эти механизмы обычно также используется террористами - не случайно они стремятся не только осуществить террористический акт, но и придать свои действия и их результаты как можно более широкой гласности.

После того или иного взрыва, убийства и т. д. обычно всегда следуют телефонные звонки в средства массовой информации: именно таким образом террористы и террористические организации «берут на себя ответственность» за совершенное. Это делается, среди прочего, и с точным психологическим расчетом на пробуждение эмоций интереса и возбуждения среди масс людей, а также в расчете на то, что впредь люди будут «домысливать» соответствующие угрозы и заранее их бояться.

И такой расчет террористов оказывается вполне оправданным - так, например, после событий 11 сентября 2001 года американцы на некоторое время практически перестали летать на самолетах из-за страха, возникавшего как результат работы воображения. Социологические опросы показывают, что страх охватил далеко не только американцев. По данным фонда «Общественное мнение», сразу после событий 11 сентября 2001 года сильный комплекс отрицательных эмоций («страх, ужас, тревога») испытали 21 % россиян, а близкие к этому комплексу чувства («шок, потрясение) - еще 9 %. Еще более сильными были отдаленные последствия: к концу сентября 2001 года 70 % россиян согласилась с тем, что лично боятся стать жертвой террористического акта (не боятся 27 %, затруднились с ответом 3 %). 64 % ожидали новой вспышки терроризма в мире в ближайшее время, а 40 % считали вполне возможной новую крупномасштабную акцию террористов, причем оценили как равную вероятность новых террористических актов в США, Европе и России[95].

Сила страха такова, что он оказывает сильное влияние на перцептивно-когнитивные процессы и в целом на все поведение. Когда мы испытываем страх, внимание обычно резко сужается, заостряясь на объекте или ситуации, сигнализирующих об опасности. Интенсивный страх создает особый эффект «туннельного восприятия» (в частности, «туннельного зрения»), существенно ограничивая восприятие, мышление и свободу выбора, а также свободу всего поведения. Образно говоря, в страхе человек перестает принадлежать себе; он движим единственным стремлением устранить угрозу, избежать опасности. Слабый страх переживается как тревожное предчувствие, беспокойство. По мере нарастания страха человек испытывает все большую неуверенность в себе и своем благополучии. Интенсивный страх обычно переживается как чувство абсолютной незащищенности и неуверенности людей в своей безопасности. Возникает ощущение, что ситуация выходит из-под контроля, появляется ощущение угрозы своему физическому и(или) психическому «Я», а в экстремальных случаях - угрозы жизни.

Считается, что страх - «самая токсичная, самая пагубная эмоция». Пагубность страха в том, что он в буквальном смысле может лишить жизни - известны случаи смерти, вызванной страхом перед «порчей». «Крайнее проявление страха, которое мы называем ужасом, сопровождается чрезвычайно высоким уровнем активации вегетативной нервной системы, ответственной за работу сердца и других органов. Избыточная активация вегетативной нервной системы создает непомерную нагрузку на жизненно важные органы, которые в этих условиях работают на грани срыва»[96].

Наиболее опасен вызываемый террористическими актами массовый страх, боязнь «всего и вся». Такой массовый страх не просто ослепляет общество. Он сеет раздоры: мы начинаем бояться не только завтрашнего дня и дальнейшего шокового развития событий - мы начинаем бояться друг друга. Такой страх раскалывает общество, вынуждая одних его членов опасаться других, заставляя их действовать наперекор друг другу. Так возникают действительно неуправляемые и неконтролируемые ситуации. Известно: общее желание «порядка», который каждый толкует по-своему, обычно ведет к массовым беспорядкам, к откровенному хаосу и бардаку. И тогда многократно нарастают все страхи сразу, и возникает высшая и последняя стадия страха - то, что называется «фобия». Это уже болезненное состояние, в котором люди, даже осознавая необоснованность и бессмысленность своих страхов, даже относясь к ним как всего лишь к мучительным переживаниям, не могут от них избавиться. Сознание огромных масс населения после громкого террористического акта обычно находится в кризисном, болезненном, невротическом состоянии. И именно из такого, кризисного состояния - большая часть наших многочисленных бытовых страхов. Иногда они беспочвенны, иногда достаточно обоснованны. Ясно, однако, главное: массовый страх - это именно то, чего хотят от нас добиться террористы. И совершенно понятно, что чувство страха не только не помогает нам в решении каких-то проблем, а напротив, вредит их решению. Снижая способность к рациональному мышлению, страх всегда парализует способность к рациональному поведению. Однако человек не сразу замечает это.

К. Изард приводит описание страха, пережитого девушкой Джулией в результате акта бытового террора - нападения грабителя и угрозы насилия. Психологический анализ четко расчленяет предшествующие событию эмоции, эмоции непосредственно при нападении и последующие, «отсроченные» эмоции.

«Это было в сочельник. Я шла к своему другу, чтобы вместе с ним отправиться на вечеринку, которую устраивал у себя один из наших приятелей. Я знала, что там будут все наши друзья, и поэтому набила сумочку подарками... Я вышла из дома примерно в половине восьмого вечера - вся в радостном волнении, в предвкушении веселой рождественской вечеринки, которая обязательно затянется до утра. Я не дошла до дома моего приятеля несколько кварталов, как вдруг из кустов наперерез мне выскочил какой-то мужчина и схватился за мою сумочку».

Первой была реакция испуга. Сама Джулия говорила о «потрясении» и «изумлении», носивших очень краткосрочный характер (не более двух-трех секунд).

«Я была потрясена, но не выпустила сумку. Тогда грабитель схватил меня за волосы и, резко дернув мою голову, приставил к щеке револьвер. Он сказал: «Отпусти сумку или я разнесу к чертовой матери твою башку». Я была так изумлена, что время как будто остановилось для меня, - я просто не могла поверить в происходящее. Вихрь мыслей пронесся в моей голове. Я подумала - не дать ли ему по голове бутылкой, которую я держала в левой руке или лучше попробовать договориться с ним, или предпринять что-то другое... Но тут я ощутила на своей щеке холодное дуло револьвера, снова услышала этот голос, и моя рука сама собой разжалась. Он выхватил сумку и убежал».

Однако на этом дело не кончилось. После периода злости на преступника, потом на себя, потом периода разрядки, возник наиболее интересный в нашем контексте феномен «отложенного страха». Собственно страх пришел не раньше, чем через день после случившегося. Девушка испугалась после того, как стихли гнев и злость, и когда она, вспоминая о случившемся, смогла оценить, насколько серьезной была опасность.

«Позже, вспоминая о том вечере, я испытывала уже не только злость, но и сильнейший страх, Ведь грабитель мог сделать со мной все что угодно, я целиком была в его власти. Как поспоришь с человеком, который держит пистолет у твоего виска, который может убить тебя в любой момент, - а вот этого-то мне тогда совсем не хотелось. Вновь и вновь представляя себе ту сцену, я каждый раз чувствовала, как меня охватывает липкий, тошнотворный страх в такие мгновения я чувствовала себя страшно одинокой и беззащитной. Я стала бояться выходить по вечерам на улицу. Когда мне приходилось поздно возвращаться домой, мои нервы были напряжены до предела. Я постоянно озиралась, оборачивалась, чтобы проверить, не преследуют ли меня, мои ноги дрожали, я шла быстрой семенящей походкой, едвг сдерживая себя, чтобы не побежать. Эта нервозность, этот страх преследовали меня до тех пор, пока я не пережила еще более сильный испуг. Но даже сейчас, спустя два года после того случая, я с подозрением отношусь к незнакомым людям, а отправляясь куда-нибудь в сочельник, не могу без страха дойти от подъезда до машины».

Этот момент можно считать ключевым. Действительно, страх никогда не возникает сразу, мгновенно. Даже после появления угрожающего стимула определенное время действует инерция прежнего состояния. Тогда человек стремится включить такой стимул в контекст предшествующей деятельности. Если это рабочая реакция, то все его реакции будут операциональными, «рабочего типа», направленные на скорейший и, по возможности, оптимальный выход из пугающей ситуации. Если это ситуация отдыха, то реакции, напротив, бывают облегченными: человек пытается свести пугающую ситуацию к шутке, найти в ней что-то веселое, расслабляющее. И только спустя некоторое время, иногда короткое, но чаще все же достаточно длительное, приходит настоящий страх. Естественно, что это происходит после того, как преодолевается инерция предыдущего состояния и осуществляется рефлексия (не важно, осознанно или неосознанно, на биологическом уровне) новой ситуации и ее возможных последствий. Это и есть главный, серьезный отсроченный страх - в отличие, скажем, от конкретно-ситуативного испуга.

Приведем несколько ставших нам доступными описаний событий 11 сентября 2001 года - так, как они были восприняты их непосредственными участниками, немногими людьми, которым удалось выбраться из одного из небоскребов Всемирного торгового центра до того, как он обрушился.

«Я сидел за компьютером, постепенно углубляясь в работу. Вдруг меня как будто качнуло. Потом послышался жуткий скрежет металла. Подняв голову, я увидел, что начали качаться стены. Они скрежетали по углам, на стыках. Колебался потолок. Первой моей реакцией был шок, как бы столбняк. Я не шевелился, боясь малейшим движением нарушить шаткое равновесие. Потом я подумал, что, наверное, это землетрясение. Спокойно, даже как-то деловито я встал, вышел из программы и выключил компьютер (вспомнил, что при землетрясениях нельзя оставлять включенными электроприборы, может быть короткое замыкание и пожар). Собрал вещи, сложил в кейс. Надел пиджак (я его обычно снимаю, сидя за компьютером) и пошел к лифту. В это время скрежет прекратился, и я подумал, что, наверное, уже можно возвращаться. Но это было уже очень трудно сделать. В холле скопилась масса народа. Все ждали лифта, но его не было. В воздухе висело напряжение, хотя внешне все были относительно спокойны. Особой паники не было. Вообще, было относительно тихо. Многие люди переговаривались между собой, но тихо, почти шепотом. Было похоже, что все были в шоке, как-то оцепенели. Потом из шахты лифта запахло дымом. Тут я понял, что лифта, наверное, уже больше не будет. И тогда часть людей, и я вместе с ними, пошли по лестницам пожарного выхода. На лестницах было полно людей. Кто-то бежал, кто-то падал... Иногда приходилось перепрыгивать через людей. На некоторых этажах сильно пахло дымом, гарью. Постепенно я перешел на бег. Дыхание сбилось. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Вот тут на меня и стал наваливаться страх. Наверное, под внешним влиянием. Вокруг все кричали, бежали, некоторые даже дрались и хватали меня за одежду. Лестницы тряслись, слышался нарастающий скрежет металла и бетона. Где-то со звоном вылетали окна. Я плохо помню, как добежал до нижнего этажа и выскочил из здания. Навстречу шли полицейские и пожарники. Я закричал, что там ужас и чтобы они уходили. После этого я из последних сил бросился бежать куда-нибудь. Последнее, что помню, это взрыв за спиной. Я упал и потерял сознание».

Еще одно описание подтверждает: страх приходит не сразу, он как бы вызревает в человеке, и только потом дает о себе знать. Для этого необходима какая-то пауза. Приведем еще одно описание тех же событий, в том же здании.

«Я готовила кофе. Вдруг где-то наверху раздался страшный, тяжелый удар. Все здание содрогнулось, и будто запрыгало на месте. Со всех сторон послышался жуткий скрежет - стены ходили ходуном, потолок шатался, как будто хотел обрушиться. Сверху сыпалась пыль, в углу оторвались и упали подвесные панели. По большому оконному стеклу прошла огромная трещина, прямо посередине. Другие сотрудники повскакали с мест, некоторые стали кричать, все спрашивали друг друга, что случилось. Я первой бросилась к двери. Наверное, мне повезло - лифт стоял прямо на этаже. Вместе со мной в него вскочили несколько человек. Кто-то пытался держать двери открытыми и звал своих друзей, но его отпихнули, двери закрылись, и мы поехали вниз. Лифт ходил ходуном. Его трясло, я испугалась, что трос оборвется и мы рухнем вниз. Именно тут мне стало по-настоящему страшно. Несколько раз лифт останавливался на этажах, но мы не давали открыться дверям - мы понимали, что там много народа, они нас сомнут, и этот лифт просто не выдержит. Когда я выскочила из здания, я была как в тумане. Я ничего не видела. Мне хотелось бежать, бежать без оглядки. Хотелось куда-то спрятаться, лучше всего под землю. Очень быстро я спустилась в метро, и куда-то поехала. В себя я пришла только через час или два, оказавшись на совсем отдаленной станции. Только позднее, вернувшись домой, я узнала, что же произошло. И вот тут мне стало по-настоящему страшно. До этого все происходило как будто не со мной, а тут я вдруг поняла, что тысячи людей там погибли, а я вот осталась жива. Это было ужасно».

Страх действительно вызывает в человеке практически только одно желание - как можно быстрее и, главное, как можно дальше убежать от источника страха. В этот момент эмоциональная сфера на время как бы «отключается». Переживание страха приходит позднее. Приведем еще одно аналогичное описание.

«В первые минуты я ничего не понимал. Глухой удар, какой-то взрыв, скрежет стен и потолков, как при землетрясении... Все выскочили в холл, но лифты почему-то не останавливались. То есть понятно почему - все хотели уехать... Тогда мы побежали по лестнице. Страшно мне не было - некогда было бояться, надо было просто бежать, и желательно побыстрее. Наверное, это была еще начальная стадия - народу было мало, да и офис наш находился не высоко. Поэтому удалось спуститься достаточно быстро. Но в холле мной овладел страх: со всех сторон появлялись оборванные, запыхавшиеся, испачканные люди. Я испугался вначале почему-то за них, а потом до меня дошло, что могу погибнуть сам. Когда я выбегал из здания, то увидел, что наверху все горит, а из окон прыгают люди. Тут уже стало совсем страшно: все решали минуты. Это было невыносимое зрелище. В голове была только одна мысль: бежать, бежать и бежать... И я бежал, бежал, пока хватило сил. Потом силы кончились, ноги стали ватными и сами собой остановились. Где-то тут меня как раз и остановили какие-то люди. Они хотели помочь и отправить в больницу. Все вокруг говорили, что я чудом остался жив, что мне сказочно повезло. В больницу я не поехал, а, немного отдохнув, сразу отправился домой».

Ужас обычно приходит позже. Тот же человек продолжал свой рассказ следующим образом: вначале страх как бы «отпустил» его, но потом, спустя время, он стал к нему регулярно возвращаться.

«Когда я оказался дома, я хорошо рассмотрел по телевизору, что же на самом деле произошло. Позвонили родственники, они знали, где я работаю, и все восхищались тем, что я остался жив. Вот только тут, к вечеру, после того как я много раз увидел, что же произошло, пришел ужас. Я неделю практически не мог спать - снились кошмары. Я все время бежал по лестнице, бежал, бежал... Неизвестно куда. До сих пор я во сне бегу по этой лестнице. Это ужас, это кошмар, но ничего поделать я не могу. Наверное, теперь это останется со мной навсегда».

Именно на вызов стойкого, длительного «отсроченного страха» обычно направлены действия террористов. Собственно говоря, психологически «террор» и есть тот страх, ужас, который может не возникать непосредственно в момент угрозы, но сопровождает людей после террористического акта в течение длительного времени, побуждая их к действиям, выгодным террористам. Из самоотчетов людей, побывавших в заложниках у террористов, не следует, что они все время переживали непосредственный страх. Первые реакции заложников обычно связаны с испугом, сильным удивлением, злостью и, в разной степени, с попытками освобождения.

Спустя некоторое время возникает известный «стокгольмский синдром», когда заложники начинают относиться к похитителям лучше, чем к тем, кто пытается их освободить (пассажиров угнанных самолетов пугает опасность неосторожных действий штурмовиков из спецназа, страх «шальной пули» и т. д.; заложников, захваченных в расчете на выкуп, раздражает медлительность и даже «жадность» родственников, и т. д.). В итоге, зарегистрированы случаи, когда заложники отказывались добровольно покинуть террористов, иногда даже желая «разделить их судьбу до конца».

И лишь позднее, по прошествии еще более длительного времени, после переоценки всей ситуации, у жертв террора возникает сильнейший страх. Часто это происходит только после завершения ситуации - например, после освобождения заложников. Однако оговоримся: для нашей темы такие индивидуальные переживания имеют значение, прежде всего, как отдельные иллюстрации тех психологических механизмов, которые определяют массовую реакцию на террор. Сами непосредственные жертвы террористических актов редко остаются в живых. Если же это в отдельных случаях и происходит, то их воспоминаниям обычно трудно доверять, они отрывочны, а описания переживаний часто бывают просто неадекватными. Основным же для нашего анализа является тот эффект, который оказывают террористические акты на массовое сознание. С этой точки зрения понятно, что эффективно запугать большие массы населения, дезорганизовать массовое поведение в серьезных масштабах и на долгое время удобнее всего именно через феномен «отсроченного страха», что и используется террористами. Социологи писали сразу после террористических актов в США 11 сентября:

«Современная история не знала подобного - по охвату (весь мир), по выразительности (рухнувшие небоскребы-символы), по моментальности - тектонического сдвига в субъективных «моделях мира». Произошла не только - и не столько - кошмарная трагедия, сколько катастрофа в ментальных представлениях людей всего мира об устройстве этого мира. Самое ужасающее последствие 11 сентября - не обломки небоскребов, а «руины в головах людей». В ментальном пространстве землян произошел «всемирный потоп». И многие слова и понятия, еще произносимые по инерции, многие рассуждения, игнорирующие эпохальность изменений, - это все «допотопное» в самом прямом смысле данного слова»[97].

Итак, страх - это сильная эмоция, вызываемая подлинной или воображаемой, пре<