Глава 21. Духовная зрелость.

«Когда человек достигает зрелости в духовной жизни, он относится более спокойно к парадоксу, более правильно понимает неопределённости жизни, её многие уровни и глубинные конфликты. В полноте его сердца развивается ощущение жизненной иронии, метафоры и юмора, способность охватить целое с его красотой и оскорбительностью».

Созревший плод естественно падает с дерева. После надлежащего периода духовной жизни сердце, подобно плоду, начинает созревать и приобретать сладость. Наша практика переходит из состояния грубой зелёной поросли исканий, развития и улучшения самих себя – к спокойному пребыванию в тайне. Она переходит от опоры на форму к пребыванию в сердце. Одна молодая женщина, которая в ранние годы своей практики вела борьбу в столкновении с семейными трудностями и с фундаменталистской церковью, к которой принадлежали родители, писала: «Родители ненавидят меня, когда я бываю буддисткой, но они любят меня, когда я бываю буддой».

Достичь духовной зрелости – значит освободиться от неподвижных и идеалистических способов бытия и открыть в своей жизни гибкость и радость. По мере развития духовной зрелости сердце приобретает доброту. Лёгкость и сострадание становятся нашим естественным движением. Даос Лао-цзы воспел этот дух, когда писал:

«Женщина, сосредоточенная в дао, может без опасений идти куда пожелает. Она постигает вселенскую гармонию даже среди великой боли, так как нашла мир в своём сердце».

Когда в 60-70-е годы восточная духовность приобрела популярность в Америке, её первоначальная практика была идеалистической и романтической: люди пытались воспользоваться этой духовностью, чтобы «подняться выше» и пережить необычные состояния сознания. Существовала вера в совершенных гуру, в полные и чудесные учения, которые, если им следовать, приведут нас к полному просветлению и изменят мир. Таковы были те качества подражательности и поглощённости собой, которые Чогьям Трунгпа назвал «духовным материализмом». Благодаря выполнению ритуалов, благодаря одеяниям и философии духовных традиций люди пытались убежать от своей обыденной жизни и стать более духовными существами.

Через несколько лет большинству людей стало ясно, что пребывание наверху не будет длиться вечно, что духовность заключается не в том, чтобы оставить свою жизнь и обрести существование на более высоком плане, наполненном светом. Мы обнаружили, что преобразование сознания требует гораздо большей практики и дисциплины, чем мы сначала предполагали. Мы начали видеть, что духовный путь требует от нас больше того, что, по-видимому, предлагает. Люди начали пробуждаться от романтических видений практики – и поняли, что духовность требует честного и смелого взгляда, прозрения в глубину ситуаций нашей реальной жизни, в глубину ситуаций семьи, из которой мы происходим, требует взгляда на то место, которое мы занимаем в окружающем нас обществе. Индивидуально и в сообществах, благодаря возрастающей мудрости и переживанию освобождения от иллюзий, мы начинаем отбрасывать идеалистическое понимание духовной жизни и духовного сообщества как средства уйти от мира или спасти себя.

Для многих из нас этот переход стал основой для более глубоко интегрированной и более разумной духовной работы, в которую включены правильные взаимоотношения, правильные средства к существованию, правильная речь и этические измерения духовной жизни. Эта работа потребовала окончания разделения на категории, понимания того факта, что всё, что мы стараемся оттолкнуть в тень или чего хотим избежать, следует в конечном счёте включить в свою духовную жизнь, и ничего нельзя оставить позади. Духовность стала более вопросом о том, кто мы таковы, нежели о том, какому идеалу следуем. Духовность изменила наше направление – вместо того, чтобы идти в Индию, в Тибет или в Мачу Пикчу, мы приходим домой.

Духовность подобного рода полна радости и целостности; она и ординарна, и пробуждена. Эта духовность разрешает нам пребывать в самом чуде жизни. Такая зрелая духовность позволяет просвечивать сквозь нас свету божественного.

Бросим взгляд на качества духовной зрелости.

1. Отсутствие идеализма.

Зрелое сердце не стремится к совершенству; оно пребывает в сострадании нашего существа вместо того, чтобы пребывать в идеалах ума. Духовность, лишённая идеализма, не стремится к совершенному миру, не стремится совершенствовать себя, своё тело, свою личность. Она не романтична, не мечтает об учителях или о просветлении, основанном на образах огромной чистоты некоторого потустороннего бытия. Таким образом, она не добивается какого-то приобретения или особого достижения в духовной жизни – она стремится только любить и быть свободной.

Разочарование в поисках совершенства иллюстрируется рассказом о мулле Насреддине. Однажды он повстречался на рынке со своим старым другом, который вот-вот должен был жениться. Друг спросил муллу, думал ли он когда-нибудь о браке. Насреддин отвечал, что много лет назад он собирался жениться и принялся разыскивать совершенную женщину. Сначала он отправился в Дамаск, где нашёл женщину, обладавшую совершенной грацией и красотой; но у неё обнаружились недостатки в духовной области. Затем путешествие привело его ещё дальше, в Исфаган, где он встретил женщину глубокой духовности, однако вполне приспособленную к этому миру и красивую; но, к несчастью, они не нашли общего языка друг с другом. «Наконец я нашёл её в Каире, – продолжал он. – Это была идеальная женщина – духовная, грациозная и красивая; она легко чувствовала себя в этом мире, она была совершенной во всех отношениях». «Ну и что? – спросил друг. – Ты женился на ней?» «Нет, – отвечал мулла. – К несчастью, она искала совершенного мужчину».

Зрелая духовность не основана на искании совершенства, на достижении некоторого воображаемого чувства чистоты. Она основана просто на способности освобождаться и любить, раскрыть сердце всему, что есть. Без идеалов сердце способно превратить встречающиеся страдания и несовершенства в путь сострадания. В этой свободной от идеализма практике божественное может сиять даже в поступках неведенья и страха, призывая нас удивляться всему, что есть, и его тайне. В этом нет осуждения, нет порицания, потому что мы не стремимся совершенствовать мир, а стараемся совершенствовать свою любовь к тому, что есть на этой земле. Томас Мёртон так видел это:

«Тогда случилось так, как если бы я внезапно увидел тайную красоту их сердец, глубины, которых не в состоянии достичь ни грех, ни желание; это личность, какой бывает каждый человек в глазах Бога. Если бы только они могли увидеть себя такими, каковы они есть в действительности, если бы нам только видеть таким образом друг друга, не было бы причин для войны, для ненависти, для жестокости... Я полагаю, что возникла бы большая проблема: мы упали бы на колени, поклоняясь друг другу».

2. Второе качество зрелой духовности – это доброта. Она основана на фундаментальном понятии признания себя, а не на понятиях вины, порицания или стыда за те действия незнания, которые мы совершили, или за те страхи, которые всё ещё остаются внутри нас. Мы понимаем, что раскрытие требует тёплого солнца любящей доброты. Весьма легко превратить духовность и религию в то, что Аллан Уоттс называл «неприятным долгом». Поэтесса Мэри Оливер писала:

«Тебе не надо быть добрым.

Не надо каяться и ползти на коленях

Сотню миль по пустыне –

Тебе нужно только позволить этому мягкому животному своему телу

Любить то, что оно любит...»

В глубоком признании себя растёт сострадательное понимание. Как сказал один мастер дзэн, когда его спросили, сердится ли он когда-нибудь: «Конечно, я сержусь; но затем через несколько минут я говорю себе: „Что толку!“ – и освобождаюсь от гнева». Это признание себя составляет, по меньшей мере, половину нашей духовной практики. От нас требуется, чтобы мы с милосердием прикасались ко многим частям самих себя, которые раньше отрицали, отсекали или изолировали. Зрелая духовность – это отражение нашей глубокой благодарности и способности к прощенью. Как пишет поэт дзэн Эдвард Эспе Браун в «Книге повара Тасахары»:

«В любой момент, когда мы готовим эту пищу,

Мы можем превратиться в газ

И взметнуться в воздух на тридцать тысяч футов,

Чтобы упасть ядовитой росой

На листья, на ветви, на мех.

И всё, что мы видим, исчезнет.

И всё-таки мы готовим пищу,

Кладём на стол тысячу заветных мечтаний,

Чтобы накормить и успокоить

Близких и дорогих нашему сердцу.

В этом действии приготовления пищи

Я прощаюсь с вами.

Я всегда настаивал на том,

Что только вы заслуживаете порицания.

Но в этот последний момент мои глаза открыты,

И я смотрю на, вас

Со всей нежностью и прощеньем,

Которые так долго хранил в себе,

Смотрю без будущего.

У нас нет ничего,

За что нужно бороться».

3. Третье качество духовной зрелости – это терпенье. Терпенье даёт нам возможность жить в гармонии с дхармой, с дао. Как утверждал Чжуан-цзы:

«Истинные люди древности

Не имели намерения бороться с дао,

Но и не пытались собственными хитростями

Способствовать его осуществлению».

Грек Зорба говорит о своём личном уроке терпенья:

«Помню одно утро: я нашёл в коре дерева кокон как раз тогда, когда бабочка проделывала дыру в его оболочке и готовилась выйти наружу. Некоторое время я ждал, но ожидание показалось мне слишком долгим, а я был нетерпелив. Я наклонился к кокону и стал дышать на него, чтобы согреть. Я согрел его так быстро, как только мог; и у меня перед глазами начало происходить чудо – оно опережало жизнь. Оболочка раскрылась, бабочка начала медленно выбираться наружу; и я никогда не забуду своего ужаса, когда я увидел, как её крылья опали и смялись; несчастная бабочка пыталась развернуть их всем своим трепещущим тельцем. Наклонившись к ней, я старался помочь ей своим дыханием. Напрасно! Нужно было терпеливо ждать её выхода на свет; раскрытие крылышек должно было происходить на солнце в течение постепенного процесса; а теперь было слишком поздно. Моё дыхание вынудило бабочку появиться на свет раньше положенного времени, всю сморщенную. Она отчаянно боролась – и спустя несколько секунд умерла на моей ладони».

 

Духовная зрелость подразумевает понимание того факта, что процесс пробуждения проходит через многие периоды и циклы. Для неё требуется наша глубочайшая приверженность, требуется, чтобы мы занимали в сердце только одно место и раскрывались для каждой частицы жизни.

Истинное терпенье не приобретает и не жаждет, оно не стремится к какому бы то ни было достижению. Терпенье позволяет нам раскрыться для вневременного. Когда Эйнштейн пояснял примером природу времени, он сказал: «Если вы сидите с прелестной девушкой в течение двух часов, они кажутся минутой; а если вы сидите на горячей плите, минута кажется двумя часами. Это и есть относительность». Когда Будда говорил о практике в течение сотни тысяч махакальп человеческих жизней, он имел в виду не то, что для пробуждения требуется вечность; он хотел сказать, что пробуждение вне времени. Пробуждение – это не вопрос недель, или лет, или жизней, а вопрос любящего и терпеливого раскрытия для тайны сию минуту.

«Проблема со словом „терпенье“, – говорил мастер дзэн Судзуки-роси, – состоит в том, что оно подразумевает, будто мы чего-то ждём, ждём какого-то улучшения, прихода чего-то хорошего. Более точным словом для этого качества будет „постоянство“, способность мгновенье за мгновеньем быть с тем, что истинно, открывать просветление в одном мгновенье за другим». Глубочайшим образом мы понимаем: то, чего мы ищем, – это то, что мы такое; и оно всегда здесь. Великий индийский учитель Рамана Махариши говорил ученикам, которые плакали, когда его тело умирало: «Но куда же, по-вашему, я мог бы уйти?» Зрелость духовной жизни позволяет нам пребывать именно здесь, в истине, которая всегда была и всегда будет.

4. Четвёртое качество духовной зрелости – это непосредственность. Духовное пробуждение находится в нашей собственной жизни здесь и сейчас. В традиции дзэн говорят: «После экстаза – стирка». Духовная зрелость так же проявляется в имманентном, как и в трансцендентном; она проявляется в стремлении к тому, чтобы дать возможность божественному сиять в каждом нашем действии. Изменённые состояния сознания, необычные переживания ума, великие раскрытия ценятся не ради них самих, а только в той мере, в какой они возвращают нас к нашему человеческому воплощению, чтобы сообщать нечто нашей мудрости и углублять нашу способность к состраданию. Как говорил ачаан Ча, «даже необычные переживания бесполезны и оказываются чем-то таким, от чего надо освобождаться, если они не связаны с данным моментом здесь и сейчас». Духовные состояния почитаются, когда они очищают зрение, раскрывают тело и ум, – однако они суть всего лишь переход для возвращения ко вневременному настоящему. Как говорит Кабир обо всем, чего мы ищем: «Найденное тогда находим и теперь».

В непосредственном настоящем зрелая духовность позволяет нам «шагать в своей беседе», т. е. действовать, говорить и прикасаться друг к другу, отражая в этом своё глубочайшее понимание. Мы становимся более живыми и более присутствующими. Мы обнаруживаем, что само наше дыхание и тело, сами наши ограничения являются частью божественной жизни. Эта зрелость прислушивается к нашему телу и любит всё это тело – тело радости и тело печали; она слушает сердце и любит способность сердца чувствовать. Такая непосредственность – истинный источник сочувствия и понимания. «Только внутри этого нашего тела с его сердцем и его умом, – сказал Будда, – можно найти рабство и страдание; и только здесь можно найти истинное освобождение».

5. Пятое качество духовной зрелости – это чувство священного, всеобъемлющего и личного. Оно оказывается «всеобъемлющим» в том смысле, что не создаёт отдельных друг от друга частей нашей жизни, не отделяет то, что священно, от того, что таковым не является; оно оказывается «личным», ибо почитает духовность в своих собственных словах и действиях. Иначе наша духовность не имеет никакой подлинной ценности. Всеохватывающая и личная духовная практика включает в себя наш труд, нашу любовь, нашу семью и наши творческие способности. В ней становится понятным, что личное неразрывно связано со всеобщим, что универсальные истины духовной жизни могут оставаться живыми только в каждом частном и личном обстоятельстве. То, как мы живём, и есть наша духовная жизнь. Как заметил один умный ученик, «если вы действительно хотите узнать что-нибудь о каком-то мастере дзэн, поговорите с его женой».

Всеобъемлющее чувство духовности – это понимание того факта, что если нам нужно внести в мир свет и сострадание, мы должны начать это со своей собственной жизни. Наша личная жизнь становится более подлинной духовной практикой, нежели любая серия имевшихся у нас переживаний или какая-то разделяемая нами философия. Такой личный подход к практике означает уважение к индивидуальному и всеобщему в нашей жизни: мы уважаем жизнь как непостоянный танец между рождением и смертью; но мы почитаем также и своё отдельное тело, свою отдельную семью и своё сообщество, а также личную историю, данные нам радости и печали. Таким образом наше личное пробуждение – это такой факт, который воздействует на все другие создания.

В джунглях Амазонки существует девятьсот различных видов ос, и каждый вид опыляет отдельную форму и отдельный вид смоковницы. Эти смоковницы представляют собой главный источник питания для всех мелких млекопитающих тропического леса; а эти мелкие млекопитающие в свою очередь обеспечивают основу жизни для ягуаров, обезьян, диких свиней и других животных. Каждый вид ос поддерживает живую цепь других животных. Точно так же каждый индивид в этом мире вносит в жизнь единственный в своём роде вклад. Осуществление духовной жизни никогда не может прийти благодаря подражанию; эта жизнь должна сиять сквозь наши особые дары и способности как мужчины, так и женщины на этой земле. Это жемчужина огромной ценности. Почитая своё собственное единственное в своём роде предназначение, мы позволяем своей самой личной жизни стать выражением будды в новой форме.

6. Шестое качество духовной зрелости – это чувство исследования. Вместо того, чтобы принимать какую-то философию или слепо следовать за каким-нибудь великим учителем, идти по непреодолимому пути, мы должны признать, что нам необходимо видеть самим. Это качество сомнения Будда называл дхамма-вичая, наше собственное исследование истины. Это готовность открыть, что это такое – без подражания, без того, чтобы следовать мудрости других. Однажды кто-то сказал Пикассо, что ему надо писать картины вещей, изображая последние такими, каковы они являются, писать объективные картины. Когда Пикассо ответил, что он не понимает, в чём дело, этот человек достал из бумажника фотографию жены и заявил: «Вот, видите, это её изображение, какова она есть в действительности». Пикассо посмотрел на фотографию и сказал: «Она довольно мала, не так ли? И плоская?» Подобно Пикассо, мы должны видеть вещи сами. В духовной зрелости мы находим великое чувство автономии – не как реакции на авторитет, а как основы для искреннего признания того обстоятельства, что и мы, подобно Будде, способны пробудиться. Зрелая духовность обладает глубоко демократическим качеством: в ней все индивиды обладают возможностью открыть то, что священно, и самостоятельно освободиться.

Это чувство исследования сочетает открытость ума, так называемый «незнающий» ум дзэн, с «распознающей мудростью», способностью отделить полезное от вредного, которая сохраняет глаза открытыми для того, чтобы учиться. С открытым умом мы всегда учимся.

Наше чувство исследования даёт нам возможность воспользоваться великой мудростью традиций учиться у учителей и быть частью сообществ, оставаясь в то же время в соприкосновении с самими собой, видеть истину и говорить правду с большим уважением к собственной целостности и к собственному пробуждению. Это исследование, возможно, и не приведёт нас к большей уверенности; однако оно в состоянии позволить нам быть более честными с самими собой; и в этом пункте наша духовная практика наполняется интересом и жизненностью. Об этом говорил и Далай-лама, когда его спросили о его нынешней жизни в изгнании; он сказал: «Иногда я думаю, что эта жизнь Далай-ламы – самая трудная из всех; но, конечно, она и самая интересная».

7. Седьмое качество духовной зрелости – это гибкость. Духовная зрелость позволяет нам двигаться по ветру, подобно бамбуку, реагировать на мир своим пониманием и своим сердцем, уважать перемены в окружающих нас обстоятельствах. Духовно зрелая личность усвоила великие искусства – присутствие и освобождённость; её гибкость заключается в понимании того факта, что существует не один лишь способ практики, не одна только духовная традиция, – а имеются многие пути. Её гибкость подразумевает, что духовная жизнь состоит не в том, чтобы принимать какую-то особую философию или набор верований или учений, не в том, чтобы кому-то противостоять или чему-то противодействовать. Это – лёгкость сердца, которая подразумевает, что все духовные средства суть плоты, чтобы пересечь поток и прийти к свободе.

В своих самых ранних диалогах Будда предостерегал против смешения плота с берегом, против принятия какого-либо устойчивого мнения или взгляда. Он продолжал: «Как может что-нибудь противоречить мудрецу, не принявшему никакого мнения?» Вместо высокомерия Будда рекомендует свободу и напоминает своим последователям, что люди, страстно добивающиеся философии или определённого взгляда на жизнь, просто бродят по кругу в этом мире, беспокоя окружающих. Гибкость сердца вносит в духовную практику юмор. Она позволяет нам увидеть, что имеется сотня тысяч искусных средств для пробуждения, что существует время для формальных и систематических способов – и время для импровизированных, необычных и крайних средств.

Будущий тренер университетской баскетбольной команды Рон Джоунз усвоил этот урок, приняв на себя руководство центром подготовки лиц с физическими недостатками в Сан-Франциско. Он намеревался тренировать свою команду для великих побед, – но в первый же день обнаружил, что на тренировку явились всего четыре игрока, один из них – на инвалидной коляске. Этот первоначальный тупик удалось преодолеть, когда из мужской ванной комнаты вышла темнокожая женщина ростом в шесть футов – и потребовала, чтобы и её включили в команду. Тренер пишет, как он отказался от плана своего первого урока, когда увидел, что ему потребовалось сорок пять минут только на то, чтобы установить всех пятерых игроков в одну линию на одной стороне двора со взорами, обращенными в одном направлении. Но когда он отбросил свои планы, баскетбольная команда увеличилась. У команды были практические занятия, капитан болельщиков, сосиски; хотя часто у них в команде было семь или двенадцать игроков вместо пяти. Иногда они прекращали игру в самой середине встречи, чтобы включить музыку и пригласить всех желающих потанцевать. И в конце концов они оказываются единственной баскетбольной командой в истории, одержавшей победу с разницей в миллион очков, когда один из её членов, считавший очки, развлекался тем, что нажимал на кнопку показателя счёта и звонил при каждом попадании мяча в корзину.

Дёшево досталось – легко потерялось. В этой гибкости существует великая свобода. Мой учитель ачаан Ча говорил о себе, что он выполняет роль дерева – приносит плоды, даёт место птицам для гнёзд, изгибается на ветру. Дхарма гибкости радостна и спокойна.

8. Восьмое качество духовной зрелости – качество охвата противоположностей, способность вмещать в сердце жизненные противоречия. В раннем детстве мы видим своих родителей или целиком хорошими, если они доставляют нам всё, чего мы хотим, или целиком дурными, когда они разочаровывают наши желания и действуют не так, как нам хочется. Значительное развитие сознания детей позволяет им в конечном счёте ясно увидеть своих родителей и понять, что в одной и той же личности существует как хорошее, так и плохое, любовь и гнев, великодушие и страх. Сходное развитие происходит и тогда, когда мы достигаем зрелости в духовной практике. Мы более не ищем совершенных учителей, гуру, обладающих совершенной мудростью, не пытаемся найти нечто полностью хорошее и противоположное тому, что является полностью плохим, мы не отделяем жертву от оскорбителя. Мы начинаем понимать, что каждое явление содержит свою противоположность.

Одна молодая женщина, оказавшаяся жертвой жестокости в собственной семье, затратила значительную часть своей духовной практики на то, чтобы излечиться от своей боли. Как часть такого лечения, она стала консультантом для других жертв жестокого обращения, а в конце начала работать с самими оскорбителями и преступниками. В первый год работы с последней группой, – почти вся она состояла из мужчин, – ей было ясно, что правильно и что неправильно, что неприемлемо, кто совершил преступление. Однако по мере того, как продолжалась практика, она более внимательно прислушивалась к повествованиям лиц, виновных в жестокости – и обнаружила, что почти каждый из них сам испытал в детстве жестокое обращение. И вот она сидела в комнате в окружении мужчин возрастом в сорок, пятьдесят или шестьдесят лет, – но по существу комната была полна обиженных детей. Потрясённая, она открыла, что многие из них подверглись жестокости своих матерей; продолжая дальнейшее знакомство с их историями, она выяснила, что и сами матери пострадали от жестокости отцов и дядей в своих семьях; обнаружились печальные стереотипы оскорблений, уходившие в прошлое поколение за поколением. Что ей было делать? Кого теперь надо было порицать? И всё, что ей оставалось делать, – сказать со всей силой: «Нет, эти действия не должны продолжаться», а затем вместить в своё сострадательное сердце обоих – оскорбителя и оскорблённого в одном лице.

Когда человек достигает зрелости в духовной жизни, он более спокойно относится к парадоксам, правильнее понимает неопределённости жизни, её многие уровни и глубинные конфликты. В полноте его сердца развивается ощущение жизненной иронии, метафоры и юмора, способность охватить своим благожелательным сердцем целое с его красотой и его крайностями.

Этот жизненный парадокс всегда находится здесь, перед нами. В хорошо известном рассказе об одном мастере дзэн ученик спрашивает этого мастера: «Прошу вас, мастер, расскажите мне о просветлении». И вот они шагают по сосновому бору, и мастер даёт ответ. Он указывает на сосну: «Видишь, как высока эта сосна?» «Да», – отвечает ученик. Затем мастер указывает на другую. «Видишь, как низка эта сосна?» «Да», – снова отвечает ученик. «Вот это и есть просветление», – говорит мастер.

Когда мы охватываем противоположные стороны жизни, мы вмещаем в нераздельности собственные рождение и смерть, радость и страдание. Мы почитаем священное в пустоте и в форме; мы понимаем изречение суфиев: «Славь Аллаха, но привязывай своего верблюда к столбу». Когда наша духовная практика становится более зрелой, мы научаемся позволять противоположным сторонам этой практики – потребности в учителе и потребности самим нести ответственность за собственную духовную практику, трансцендентным состояниям сознания и необходимости осуществлять их в личном действии, силе кармической обусловленности и способности полной человеческой свободы, – быть частью танца нашего духа, содержать всё это с лёгкостью и юмором, находиться в мире со всем.

9. Дальнейшее понимание зрелой духовной жизни мы находим во взаимоотношениях. Мы всегда находимся во взаимоотношениях с чем-нибудь. Именно в открытии разумных и сочувственных взаимоотношений со всеми вещами мы находим способность уважать их все. Обладая лишь малой властью над большинством происшествий в нашей жизни, мы способны выбирать отношение к своим переживаниям. зрелая духовность – это приятие жизни во взаимоотношениях. С готовностью вступать во взаимоотношения со всеми вещами мы вступаем в великодушный дух практики, где всё считается священным. Наша семейная жизнь, наша сексуальность, наше сообщество, экология земли, политика, деньги – наши взаимоотношения с каждым существом и с каждым действием становятся выражением дао, дхармы. Мастер дзэн Тхить Ньят Хань очень любит напоминать нам о том, как мы моем посуду: «Можем ли мы вымыть каждую чашку или миску, – спрашивает он, – как если бы мы купали новорождённого младенца Будду?» Каждый поступок имеет смысл, и всё, что нам встречается, имеет отношение к нашей духовной жизни в целом. Точно так же забота и сочувствие, с которыми мы относимся ко встречным трудностям и проблемам, являются мерилом нашей практики. Духовная зрелость уважает наше человеческое сообщество и взаимосвязанность. Ничто не может быть исключено из нашей духовной жизни.

10. Последнее качество духовной зрелости – это качество обыденности. В некоторых традициях это называется практикой после просветления; это обыденность, которая возникает после того, как угасли особые духовные состояния и побочные результаты. Нисаргадатта, великий мастер недвойственности, на вопрос, как его собственное сознание отличается от сознания окружающих его искателей, улыбнулся и ответил: «Я перестал отождествлять себя с искателем». Да, продолжал он, он обычно сидит и ждёт завтрака, ждёт ланча; да, он бывает голоден и нетерпелив, как и другие; но в глубине этого и вокруг всего этого существует океан мира и понимания. Он не бывает захвачен какими бы то ни было изменившимися условиями своей жизни, не отождествляет себя с ними; и таким образом, в отличие от окружающих его людей, что бы ни происходило, Нисаргадатта пребывает в покое.

Обыденность – это простое присутствие в данном моменте, которое позволяет тайне жизни выказать себя. Когда Торо предупреждает нас, чтобы мы «остерегались такой деятельности, которая требует покупки нового костюма», он, напоминает нам, что простота – это способ нашего раскрытия для повседневного чуда. Хотя мы можем почитать способность сознания создавать бесконечное разнообразие форм, обыденность интересуется тем, что находится здесь и сейчас. Это обыденная тайна дыхания или ходьбы, тайна деревьев на нашей улице или тайна нашей любви к какому-то близкому человеку. Она не основана на достижении мистических состояний или необычайной силы, не стремится стать чем-то особенным, она опустошает нас, когда мы прислушиваемся.

Уолт Уитмэн воспевает эту обыденность в своих стихах:

«Я верю, что листик травы не меньше подёнщины звёзд...

И что ежевика достойна быть украшением небесных гостиных...

И что мышь – это чудо, которое может одно сразить секстильоны неверующих».

(Пер. К.И. Чуковского)

Обыденность духовной жизни приходит от сердца, которое научилось доверию, от признательности за дар человеческой жизни. Когда мы бываем всего лишь самими собой, без претензий или хитростей, мы пребываем в покое во вселенной. В этой обыденности нет высшего или низшего; там нечего определять, нечего желать; это просто открытость в любви и в понимании для радости и страдания этого мира. Эта обычная любовь, это обычное понимание вносят в каждую ситуацию лёгкость и покой сердца. Это открытие того факта, что наше спасение лежит в обыденности. Подобно воде дао, которая пробивается сквозь камни или понемногу разрушает их и постепенно стекает в океан, – эта обыденность приводит нас к спокойствию.

В обыденности заключена огромная сила, великая энергия духовной зрелости. Приходит способность естественного самолечения; и так же естественно наше духовное равновесие и сострадание распространяется на окружающий мир. Любимый японский поэт дзэн Рёкан наполнял свою жизнь этим духом обыденности и преображал тех, с кем соприкасался. Говорят, что Рёкан никогда не проповедовал, никому не выговаривал. Однажды брат попросил Рёкана посетить его дом и поговорить с его беспутным сыном. Рёкан пришёл, но не сказал ни слова, чтобы усовестить юношу. Он остался на ночь и приготовился уйти следующим утром. Когда непослушный племянник зашнуровывал соломенные сандалии Рёкана, он почувствовал, что на него упала капля тёплой воды. Взглянув вверх, он увидел, что Рёкан смотрит на него полными слёз глазами. Затем Рёкан вернулся домой, а племянник изменился к лучшему.

С духовной зрелостью растёт и углубляется наша способность раскрываться, прощать, освобождаться. В этом проявляется естественное разрешение наших конфликтов, естественное прекращение борьбы, естественное облегчение наших трудностей, способность возвращения к радостному и спокойному отдыху.

Древняя мудрость «Дао-дэ-цзин» наставляет нас:

«Мне нужно учить всего лишь трём вещам:

Простоте, терпенью, состраданию.

Эти три качества – ваши величайшие сокровища.

Простым в действиях и в мыслях,

Ты возвращаешься к источнику бытия.

Терпеливый к друзьям и недругам,

Ты находишься в согласии со способом существования вещей.

Проявляя сострадание к себе,

Ты примиришь все существа в этом мире.

Так мудрец, пребывая в дао,

Являет собой пример для всех существ.

Поскольку он не выставляет себя напоказ,

Люди могут увидеть его свет,

Поскольку ему нечего доказывать,

Люди могут доверять его словам.

Поскольку он не знает, кто он такой,

Люди узнают в нём себя.

Поскольку в его уме нет никакой цели,

Всё, что он делает, приносит успех».

Глава 22. Великая песнь.

«Духовная практика революционна. Она даёт нам возможность выйти за пределы нашей отдельной личности, культуры и религии, чтобы более непосредственно пережить великую тайну, великую музыку жизни».

Созревание на духовном пути открывает для нас тысячу возможностей. Вся магия, всё очарование десяти тысяч вещей, которые появляются перед нами, оживают по-новому. Наше мышление и наши чувства раскрываются на расширенной палитре. Мы глубже переживаем и красоту и печаль жизни; мы способны видеть новыми глазами и слышать всю великую песнь жизни.

Когда мы слушаем с глубоким вниманием, эта великая песнь пробивается в каждой из наших жизней. В повести Германа Гессе Сиддхартха в конце концов садится на берегу реки и слушает:

«...Он весь обратился в слух, позабыв всё на свете, заполнив себя пустотой, жадно всасывающей каждый звук, каждый шорох; он чувствовал, что овладел этим искусством до конца. Он слышал всё это много раз, но сегодня эти сотни и тысячи голосов звучали по-новому; он уже не мог отличить один от другого, не чувствовал разницы между взрослыми и детскими голосами – они были неотделимы друг от друга: жалобы тоски и веселье мудрости, крики гнева и стон умирающих – всё смешалось, срослось, сплавилось воедино. И всё это вместе: голоса, цели, жажда осуществления, желания и муки – всё это было потоком свершений, музыкой жизни. И когда Сиддхартха, отрешившись от всего на свете, кроме этой музыки, слышал тысячеголосую песнь реки, не смех или рыдания, не отдельные голоса – ибо любой из них оборачивался узами для души, заманчивой лазейкой для его Я, – когда он слышал сразу всё вместе, внимал целокупности, единству, тогда великая песнь тысячеголосой реки состояла лишь из одного-единственного слова „АУМ“ – „завершение“, „совершенство“. ^[5]

Когда мы ещё не услышали эту великую песню, мы склонны к тому, чтобы жить лишь в ограниченных возможностях; мы видим мир только через популярные мифы, оставленные на нашу долю. Оскудевшие мифы и песни нашей культуры везде предлагаются к продаже: миф материализма и стяжательства, который утверждает, что к счастью ведут мирские блага; миф соревнования и индивидуализма, который создаёт такую значительную изоляцию; миф достижения и успеха, который ведёт к тому, что Джозеф Кэмпбелл называл «взбираться на лестницу только для того, чтобы убедиться, что она опирается не на нужную сторону»; миф молодости, который создаёт культуру вечной незрелости и плакатных образов как модели нашей реальности. Таковы мифы стяжательства и разделения. Повествования нашей культуры рассчитаны на то, чтобы у нас захватывало дыхание, чтобы мы оставались незрелыми, стремились к обладанию, искали совершенного переживания и уловили его на фотоплёнку, – т. е. на то, чтобы мы повторяли одну малую ноту в этой песне.

Всякий раз, когда мы попытаемся закрепиться на каком-то особом состоянии, сохранить какой-то образ или удержать какое-нибудь переживание, пострадают и наша личная жизнь, и профессиональная, и духовная жизнь. Судзуки-роси суммировал всё учение буддизма в трёх простых словах: «Не всегда так». Когда мы пытаемся повторить то, что было в прошлом, мы теряем истинное ощущение жизни как открытости, как расцвета, как раскрытия, как риска. Каждая молекула нашего тела замещается в течение семи лет; а Млечный Путь совершает обороты наподобие чёртова колеса каждые десять миллионов лет. Меняются времена года, а с ними меняется и наше тело. Всё дышит; и в этом дыхании и движении мы все связаны друг с другом. Такая взаимосвязанность предоставляет нам огромные возможности. Духовная жизнь способна раскрыть нас для величественной музыки, звучащей повсюду вокруг нас, – а не всего лишь для той музыки, ограниченной нашими идеями, планами или историями, которая инкапсулирует нас в нашей культуре. В этом мы можем коснуться тайны.

Один коллега и ученик несколько лет занимался глубокой практикой буддизма, получил степень доктора медицины и философии, занимаясь изучением природы ума. Он также потратил целые годы на исследование церемоний виденья с шаманами, развивал практические методики христианской и других мистических традиций. Приняв решение понять великие мировые религии, он начал читать от корки до корки многотомную «Энциклопедию мировых религий» – и в деталях изучил системы главных мировых религий, каждую систему верований тысяч и миллионов людей на протяжении столетий; предмет включал в себя древние религии ацтеков, аборигенов Ав<