Гермиона тяжело вздохнула. Казалось, она, того и гляди, расплачется.

— Гарри, я думаю, что мы туда больше не вернемся.

— Что ты?

— Когда мы трансгрессировали, Яксли вцепился в меня, и я не смогла от него оторваться, он слишком силен. Он так и держался за меня, когда мы появились на площади Гриммо. А потом… В общем, я думаю, он увидел дверь, понял, что там мы и живем, и немного ослабил хватку. Мне удалось стряхнуть его и перебросить нас сюда.

— Так где же он? Постой… ты хочешь сказать, он на площади Гриммо? Но не мог же он попасть внутрь дома.

В глазах Гермионы заблестели невыплаканные слезы, она закивала:

— Думаю, мог, Гарри. Я… я заставила его отцепиться с помощью заклинания Отвратись, но он уже был в это время там, где действует заклятие Доверия. После смерти Дамблдора Хранителями Тайны стали мы, а я выдала ее Яксли, ведь так?

Притворяться смысла не имело — в том, что Гермиона права, Гарри не сомневался. И это было серьезным ударом. Если Яксли удалось проникнуть внутрь дома, вернуться на площадь Гриммо они не смогут. Уже сейчас он мог призвать в дом других Пожирателей смерти, и они трансгрессировали туда. Каким бы мрачным и гнетущим этот дом ни был, он давал им безопасное пристанище, к тому же и Кикимер стал теперь веселее и дружелюбнее. С сожалением, не имевшим никакого отношения к еде, Гарри представил себе, как домовик возится с тушеным мясом и пирогом с почками, которых ни Гарри, ни Рон, ни Гермиона попробовать так и не успели.

— Прости меня, Гарри, прости!

— Не говори глупостей, ты ни в чем не виновата! Если кто и виноват, так это я.

Гарри сунул руку в карман и вытащил глаз Грюма. Гермиона в ужасе отшатнулась.

— Амбридж вставила его в дверь своего кабинета, чтобы шпионить за работающими снаружи людьми. Я не смог оставить его там… вот так они и узнали, что кто-то пробрался в Министерство.

Ответить ему Гермиона не успела — Рон открыл глаза и застонал. Лицо его все еще оставалось серым и поблескивало от пота.

— Как ты? — шепнула Гермиона.

— Паршиво, — прохрипел Рон и сморщился, ощупывая покалеченную руку. — Где это мы?

— В лесу, рядом с которым проходил кубок мира по квиддичу — ответила Гермиона. — Мне нужно было какое-то закрытое, потайное место, и это…

— Первое, что пришло тебе в голову, — закончил за нее Гарри, оглянувшись на пустую, судя по всему, лесную прогалину. Он невольно вспомнил, что случилось, когда они в последний раз трансгрессировали на первое пришедшее Гермионе в голову место — Пожиратели смерти отыскали их там через несколько минут. Может, все дело в легилименции? И ищейки Волан-де-Морта уже знают, куда забросила их Гермиона на сей раз?

— Тебе не кажется, что нам лучше двигаться? — спросил Рон, и Гарри, взглянув ему в лицо, понял, что Рон подумал о том же самом.

— Не знаю.

Рон все еще выглядел слабым и еле живым. Он даже сесть не пытался, похоже, ему не хватало для этого сил. Куда уж тут двигаться?

— Давай пока останемся здесь, — сказал Гарри. Гермиона, обрадовавшись, вскочила на ноги.

— Ты куда? — спросил Рон.

— Если мы остаемся, нужно окружить нас защитными заклинаниями, — ответила она и, подняв повыше палочку, начала описывать вокруг Гарри и Рона большой круг, бормоча на ходу магические формулы. Гарри увидел, как зарябил вокруг них воздух, словно нагреваемый чарами Гермионы.

— Сальвио гексиа… Протего тоталум… Репелло маглетум… Оглохни… Достань палатку, Гарри.

— Палатку?

— Да из сумочки же!

— Из… а, ну да, — ответил Гарри.

На этот раз рыться в ней он не стал, а сразу воспользовался Манящими чарами. Появилась палатка — беспорядочная куча, состоящая из брезента, веревок и кольев. Гарри узнал ее — главным образом потому, что от нее попахивало кошками, — та самая, в которой они спали в ночь кубка мира по квиддичу.

— Разве она не Перкинсу принадлежит, помнишь его, он из Министерства? — спросил Гарри, начиная выпутывать из этой кучи колышки.

— Да он вроде не стал просить, чтобы ее вернули, — сказала Гермиона, уже рисовавшая в воздухе какой-то сложный узор в виде восьмерок. — У него радикулит разыгрался, и папа Рона сказал, что я могу ее взять. Воздвигнись! — воскликнула она, ткнув палочкой в брезентовую кучу. В одно плавное движение палатка вспорхнула в воздух и с гулким ударом встала на землю, полностью собранная. Гарри испугался, когда колышки сами собой вырвались из его рук. — Кавеинимикум, — произнесла напоследок Гермиона, широким жестом обводя небеса. — Это все, на что я способна. По крайности, если они появятся, мы об этом узнаем. Не могу гарантировать, что это остановит Волан…

— Не называй его по имени! — резко прервал ее Рон. Гарри и Гермиона переглянулись.

— Прости, — сказал Рон и, застонав, приподнялся, чтобы посмотреть на них. — Мне почему-то кажется, что это имя отдает злыми чарами или еще чем. Давайте называть его Сами-Знаете-Кто, ладно?

— Дамблдор говорил, что бояться имени… — начал Гарри.

— Ты, может, и не заметил, но привычка называть Сам-Знаешь-Кого по имени не довела Дамблдора до добра, — с прежней резкостью выпалил Рон. — Надо просто… просто оказывать Сам-Знаешь-Кому хоть какое-то уважение.

— Уважение? — переспросил Гарри, но Гермиона бросила на него предостерегающий взгляд, полагая, по-видимому, что спорить с Роном, пока он так слаб, не стоит.

Гарри и Гермиона наполовину перенесли, наполовину отволокли Рона в палатку. Внутри все оказалось в точности таким, каким запомнилось Гарри: маленькая квартирка с ванной комнатой и крошечной кухней. Отпихнув в сторону кресло, он уложил Рона на нижнюю половину двухъярусной койки. Даже этого, отнюдь не дальнего перехода с одного места на другое хватило, чтобы Рон побелел, вытянувшись на матрасе, закрыл глаза и какое-то время промолчал.

— Я заварю чай, — шепотом сказала Гермиона и, вытянув из расшитой бисером сумочки чайник и чашки, направилась к кухоньке.

Горячий чай подействовал на Гарри примерно так же, как огненное виски в ту ночь, когда погиб Грозный Глаз, — он словно отогнал страх, еще трепетавший в груди Гарри. Спустя пару минут Рон спросил:

— Как вы думаете, что случилось с Кроткоттами?

— Если им повезло — улизнули, — ответила Гермиона, согревая ладони о чашку. — Если мистеру Кроткотту хватило ума трансгрессировать вместе с женой, сейчас они, прихватив детей, покидают страну. Во всяком случае, Гарри посоветовал ей поступить именно так.

— Черт, надеюсь, они спасутся, — сказал Рон, снова откидываясь на подушки. Похоже, чай взбодрил и его, щеки Рона чуть-чуть порозовели. — Хотя, судя по тому, как все разговаривали со мной, пока я был Реджем Кроткоттом, особым умом он не блещет. Господи, надеюсь, им удалось смыться. Если они попадут по нашей милости в Азкабан…

Гарри взглянул на Гермиону, и вопрос, который он собирался задать — о том, не помешает ли миссис Кроткотт отсутствие палочки трансгрессировать вместе с мужем, — замер на его губах. Гермиона смотрела на озабоченного участью Кроткоттов Рона с нежностью, увидев которую, Гарри почувствовал себя так, точно он застал их целующимися.

— Ну хорошо, он у тебя? — спросил Гарри у Гермионы, отчасти для того, чтобы напомнить ей о своем существовании.

— Он… какой он? — слегка вздрогнув, спросила она.

— Ради чего мы все это затеяли, как по-твоему? Медальон! Где он?

— Так вы его раздобыли? — воскликнул, приподымаясь на подушках, Рон. — Что же вы молчалито? Господи, хоть бы слово сказали!

— Ну, мы же улепетывали со всех ног от Пожирателей смерти, верно? — ответила Гермиона. — На, держи.

И Гермиона, вытащив из кармана мантии медальон, протянула его Рону.

Медальон был размером с куриное яйцо. Витиеватое, выложенное зелеными камушками «С» тускло посверкивало в рассеянном свете, пробивавшемся сквозь брезентовую крышу палатки.

— А никто не мог уничтожить его, после того как Кикимер выпустил медальон из рук? — с надеждой поинтересовался Рон. — Я хочу сказать, мы уверены, что крестраж еще тут?

— Думаю, да, — откликнулась Гермиона, взяв у него медальон и внимательно оглядев. — Если бы крестраж уничтожали с помощью магии, наверняка остались бы какие-то следы.

Она передала медальон Гарри, и тот тоже повертел его в пальцах. Украшение выглядело совершенным, безупречно чистым. Гарри вспомнил покалеченные остатки дневника, камень на перстне, треснувший, когда Дамблдор уничтожил скрытый в нем крестраж.

— Полагаю, Кикимер прав, — сказал Гарри. — Нам придется выяснить, как открыть медальон, только тогда мы и сможем уничтожить крестраж.

И пока он произносил эти слова, его словно ударило понимание того, что скрыто за маленькой золотой дверцей. Даже после стольких усилий, потраченных на то, чтобы получить медальон, Гарри испытывал неистовое желание забросить его как можно дальше. Овладев собой, он попытался открыть медальон пальцами, потом произнес заклинание, с помощью которого Гермиона отперла дверь комнаты Регулуса. Ничего не получилось. Он передал медальон Рону, Рон — Гермионе, каждый из них попробовал вскрыть его, но безуспешно.

— Но ты ведь чувствуешь его? — негромко спросил Рон, сжав медальон в кулаке.

— О чем ты?

Рон возвратил медальон Гарри. Через мигдругой Гарри показалось, что он понял, о чем говорил Рон. Создавалось ли это ощущение кровью, пульсировавшей в его венах, или что-то действительно билось, точно крохотное сердце, внутри медальона?

— Так что мы с ним будем делать? — спросила Гермиона.

— Хранить, пока не поймем, как его уничтожить, — ответил Гарри и без особой охоты повесил медальон себе на шею, укрыв его под мантией на груди, рядом с мешочком Хагрида. — Думаю, — вставая и потягиваясь, произнес он, — каждый из нас будет по очереди надевать его и сторожить с ним палатку. И надо что-то сообразить насчет еды. Нет уж, ты оставайся пока здесь, — сказал он Рону, попытавшемуся сесть и тут же неприятно позеленевшему.

Они поставили на стол в палатке вредноскоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, и до конца дня Гарри с Гермионой поочередно выполняли обязанности часового. Впрочем, весь день вредноскоп сохранял безмолвие и неподвижность. То ли благодаря наложенным Гермионой защитным заклинаниям и Маглоотталкивающим чарам, то ли потому, что люди не часто решались забредать сюда, эта часть леса оставалась словно нежилой, только случайные птицы да белки изредка появлялись в ней. Вечер никаких изменений не принес. В десять часов Гарри запалил свою палочку и, сменив на посту у палатки Гермиону, стал вглядываться в пустынный пейзаж, оживляемый лишь летучими мышами, проносившимися над ним по единственному куску звездного неба, какой был виден с защищенной чарами прогалины.

Гарри испытывал голод и легкое головокружение. Никакой еды Гермиона в свою волшебную сумочку укладывать не стала, поскольку думала, что к ночи они вернутся на площадь Гриммо, и потому за день все трое ничего не ели, если не считать грибов, которые Гермиона собрала под ближайшими деревьями и сварила в жестяном котелке. Рон, пожевав их немного, отодвинул от себя тарелку с таким видом, точно его затошнило, да и Гарри доел свою порцию с трудом и лишь потому что не хотел обижать Гермиону.

Лесную тишину нарушали только разрозненные звуки, похожие на хруст сучьев. Гарри думал, что звуки эти создаются скорее животными, чем людьми, но продолжал держать палочку наготове. В животе посасывало и от недостатка еды, и от непонятного беспокойства.

Прежде Гарри думал, что, когда им удастся завладеть крестражем, его охватит великий подъем, однако этого почему-то не произошло. Глядя в темноту, лишь крошечная часть которой освещалась его палочкой, он ощущал только тревогу при мысли о том, что с ними будет дальше. Все выглядело так, будто он неделями, месяцами, а может быть, и годами во весь опор несся вот к этой минуте, а теперь вдруг резко остановился, слетев с дороги. Где-то таились и другие крестражи, но где — об этом Гарри не имел ни малейшего представления. Он не знал даже, что они собой представляют. И пока терялся в догадках, как уничтожить тот единственный, какой им удалось отыскать, — крестраж, прижимавшийся сейчас к его голой груди. Странно, но он не перенимал у тела Гарри тепла, а оставался таким холодным, точно его сию минуту вытащили из ледяной воды. Время от времени Гарри думал — или ему только мерещилось, — что он различает еле слышное сердцебиение, идущее вразнобой с ударами его собственного сердца.

Безликие дурные предчувствия закрадывались в его душу, пока он сидел в темноте. Гарри пытался не поддаваться им, отгонять их прочь, но они неумолимо возвращались. «Ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой». За его спиной в палатке негромко беседовали Рон и Гермиона. Они могли бы и бросить все это, если бы захотели. Он не мог. И Гарри казалось, что, пока он сидит здесь, стараясь совладать со своим страхом и усталостью, крестраж на его груди тикает, отсчитывая время, которое у него осталось… «Идиотская мысль, — сказал он себе, — не надо так думать».

Шрам снова покалывало. Гарри решил, что это происходит Из-за его размышлений, и попытался направить мысли по другому пути. Он задумался о бедном Кикимере, который ожидал их возвращения домой, а получил взамен Яксли. Будет ли эльф хранить молчание или расскажет Пожирателю смерти все, что знает? Гарри хотелось верить, что за последний месяц Кикимер стал относиться к нему совсем иначе, что теперь домовик предан ему, но ведь нельзя предугадать того, что с ним может случиться. А вдруг Пожиратели смерти подвергнут эльфа пыткам? Тошнотворные картины зароились в голове Гарри, и он постарался отогнать их. Они с Гермионой уже решили, что Кикимера сюда вызывать не следует, — за ним может увязаться кто-то из Министерства. Невозможно рассчитывать на то, что трансгрессия эльфов свободна от изъяна, который привел на площадь Гриммо Яксли, ухватившегося за краешек рукава Гермионы.

Шрам уже жгло, и сильно. Гарри думал о том, как многого они не знают. Люпин был прав насчет магии, которой никто еще не видел и даже вообразить не мог. Почему Дамблдор не рассказал ему больше? Может быть, он думал, что времени на это еще хватит, что он проживет годы, а то и столетия, как его друг Николас Фламель? Если так, он ошибся… Снегг принял свои меры… Снегг, затаившаяся змея, которая нанесла удар на вершине башни…

И Дамблдор падал… падал…

— Отдай мне это, Грегорович.

Голос Гарри был высок, отчетлив и холоден, длинными белыми пальцами он держал перед собой палочку. Человек, на которого она была направлена, висел вверх ногами в воздухе, хотя веревок, которые могли бы удерживать его, не было. Он чуть покачивался, связанный незримыми, страшными путами, руки его плотно обнимали тело, лицо, искаженное ужасом, красное от прилившей к голове крови, находилось на одном уровне с лицом Гарри. У висящего были совершенно белые волосы и косматая борода Деда Мороза.

— У меня больше нет этого, нет! Украдено много лет назад!

— Не лги Волан-де-Морту, Грегорович. Ложь он распознает сразу. Всегда распознавал.

Зрачки висящего расширились, увеличенные страхом, казалось, они вздувались, разрастаясь и разрастаясь, пока наконец их чернота не поглотила Гарри целиком…

Теперь он бежал по темному коридору за тучным, низеньким Грегоровичем, державшим над собой фонарь. Грегорович ворвался в комнату, к которой вел коридор, и фонарь осветил ее: похоже, тут находилась мастерская. В лужице света поплыли деревянные стружки, золото, а на подоконнике сидел на корточках молодой человек с золотистыми волосами, похожий на огромную птицу. За ту долю секунды, в какую на него падал свет, Гарри увидел на его красивом лице ликующее выражение, а затем незваный гость пальнул из своей палочки Оглушающим заклятием и, захохотав, аккуратно спрыгнул с подоконника спиной назад.