Сибирская война дмитрия донского

 

Партизанские тропы атамана Донского пролегли по всему Прибайкалью, хотя центром его боевых действий оставался родной Балаганский район. Бывал он и в Усольском районе, и все местные повстанцы, по словам чекистов, «входили в его оперативное подчинение». По имеющимся у автора данным, в селе Казачьем до сих пор живёт старушка, которая много десятилетий назад прятала в своём доме раненого атамана.

Александр Солженицын точно подметил, что «по усвоенному нами правилу, все в мире, кто за нас, – «партизаны», а все, кто убивает нас, – «бандиты». В советской историографии даже термин специальный существует – «политический бандитизм». Его относят к повстанческому движению Махно на Украине и к крестьянской войне под руководством Антонова на Тамбовщине, к Западно-Сибирскому и к Кронштадскому мятежу, к многочисленным вооружённым выступлениям крестьян и казаков на Дону и в Сибири, к антибольшевистской борьбе народов Кавказа и Средней Азии. Всё, что против большевиков, – «политический бандитизм». Слово «политический», должно быть, означает, что «бандиты» сражались и гибли не ради наживы, а ради идеи.

Одним из таких «политических бандитов», оставивших след в истории Приангарья, был уроженец Евсеевской волости Балаганского уезда Дмитрий Донской. Старики по сю пору вспоминают о нём. Осторожно вспоминают. Сразу и не понять – то ли осуждают, то ли втайне восхищаются. Осенью 1920 года в селе Каменка крестьяне отказались сдавать хлеб по продразвёрстке. Мужикам нужен был вожак, и он не заставил себя ждать. Им стал бывший фронтовик Первой мировой, затем унтер-офицер колчаковской армии Дмитрий Донской. С сохранившейся архивной фотографии смотрит на нас молодой красавец в шинели и папахе, на боку – шашка. Рукой неизвестного чекиста начертано: «Донской Дмитрий Павлович, главарь бандитов Балаганского уезда». Фото, очевидно, времён мировой войны. В 1920-м он выглядел гораздо старше.

Бывший фронтовик был умелым военным руководителем и пользовался большой популярностью у своих земляков. Это отмечается даже в сводках ГПУ, недавно извлечённых из архивов.

Весной 1921 года многочисленный отряд Донского был разбит красными под Новой Удой, и крестьяне разбрелись по домам. С Донским остались самые преданные повстанцы, около тридцати человек. Мобильный отряд партизан больше не вступал в открытый бой с Красной Армией и перешёл к тактике террора. Непроходимая тайга, помощь местного населения и жестокая расправа с чекистскими осведомителями позволяли Донскому три года уходить от погони. Отряд повстанцев разделился на мелкие группы, которые рыскали по всему уезду, уничтожая коммунистов. Чекисты не раз пытались внедрить в банду своих агентов из числа сотрудников уголовного розыска. Однажды один из повстанцев узнал милиционера, и тот был зверски убит. В другой раз один из сподвижников Донского решил прекратить борьбу и вернулся в свой дом. Атаман разыскал его и приказал разорвать отступника на части, привязав его ноги к пригнутым верхушкам деревьев. Жестока война, особенно гражданская, а в Сибири она продолжалась до середины 30-х.

Донской ждал своего часа и дождался. К лету 1922 года российскую деревню вновь захлестнула волна недовольства властью. Разразившийся в результате продразвёрстки искусственный голод, достигший своего пика в 1921-1922 годах, унёс жизни пяти с лишним миллионов крестьян. «Если кулак останется нетронутым, – заявлял Ленин, – если мироедов мы не победим, то неминуемо будет опять царь и капиталист». Он дал директиву на места: «Кулаков необходимо урезать». В ходе этих «урезаний» у крестьян было изъято 50 миллионов гектаров земли, а её владельцы, объявленные классовыми врагами, были расстреляны, заключены в тюрьмы и концентрационные лагеря (именно так они и назывались до 1930 года). Те, кто остался на воле, были обречены на голодную смерть, так как Наркомсобес РСФСР объявил о лишении всех видов пайков «для кулацких и буржуазных элементов деревни и города».

Даже после объявления НЭПа эта политика по отношению к деревне продолжалась. С мест в центр лавиной шли примерно такие запросы: «В 1917-1918 годах мы могли определить, кто буржуй, кто кулак, кому не дать слова на сходе, на кого положить чрезвычайный налог. А что нам делать теперь? Частной собственности нет, лавочки нет. Во время гражданской войны у него забрали всё. Какой меркой будем мерить буржуя и бедняка теперь?» Всесоюзный староста Калинин на XII съезде партии многозначительно обронил: «Кулачность, правильнее, мелкобуржуазность, свойственны каждому крестьянину», но более вразумительных разъяснений не последовало. Поэтому грабёж начался без разбора, кто кулак, кто середняк, а кто и бедняк. Не случайно бедняков в «бандах» было больше, чем кулаков.

К лету 1922 года в Иркутском уезде действовали два партизанских отряда. Отряд Прокопьева, численностью до пятидесяти бойцов, орудовал на Якутском тракте, грабя транспорты и уничтожая коммунистов. В партизанское формирование бывшего колчаковского полковника Шапошникова влились мелкие отряды капитана Ушакова, Татаркина-Романенко, Морозко и Брагина, и костяк активно действующих повстанцев достиг семидесяти пяти человек. Они называли себя Первым Прибайкальским партизанским отрядом, установили связь с отрядом Прокопьева, были отлично вооружены и пользовались симпатией жителей сёл Малое Голоустное, Куйтун, Косая Степь и других, имели много сообщников, укрывателей и разведчиков. В отряде были офицеры и крестьяне, национальный состав – русские, татары, буряты и тунгусы.

Донской продолжал действовать в Балаганском уезде. Информационная сводка Иркутского губернского отдела ГПУ от 1 июня 1922 года сообщала: «Населению особо доверять не приходится, ибо неуловимость банд этого уезда (в частности – Донского) в большой мере зависит от местного населения. Банда Донского (район правого берега Ангары), численностью до сорока человек, хорошее вооружение. Активность сводится к налётам на кооперативы, Советы, убийствам коммунистов и сочувствующих. Одна из наиболее старых банд. Пользуется большой популярностью в своей колыбели – Евсеевской, Осинской и Большой Острожной волостях. Последние сведения отмечают распыление банды на мелкие отряды, оперирующие по Жигаловскому тракту, что связано с продвижением наших армейских эшелонов по тракту на Якутск. По непроверенным данным, бандой во второй половине мая разбит отряд коммунистов и милиции Бохана (тридцать человек)».

В Якутске в это время полыхало антибольшевистское восстание, при подавлении которого в марте 1922 года уже погиб знаменитый в прошлом партизан-анархист, ставший большевиком и героем гражданской войны, Нестор Каландаришвили. Туда и шли теперь эшелоны красных частей. В июне сводка ГПУ излагала: «Главной причиной ухудшения настроения крестьян послужило передвижение по уезду войсковых частей, вызванное якутскими событиями, оторвавшее на время крестьян от планомерной полевой работы и обессилившее гоньбой пахотных лошадей. Враждебному отношению крестьян к Соввласти в немалой степени способствует и неуловимое пребывание в уезде банды под командованием Донского. Сама продолжительность пребывания в уезде банды лишний раз говорит о широкой поддержке её крестьянами. Разные безобразия, чинимые комсоставом и красноармейцами, расквартированными в уезде частями 106 бригады, тоже способствуют обострению».

Под влиянием якутских событий «бандиты» Иркутской губернии решили объединиться и пойти на помощь восставшим эвенкам и якутам. Чекисты с тревогой отмечают, что «движения различных бандитгруппировок принимают форму не отдельных самостоятельных выступлений, а совместных, с отработанной тактикой, операций. Последние сведения отмечают, что наиболее активные и жизнеспособные бандитотряды вошли в оперативное подчинение к маститому евсеевскому бандиту Донскому. 31 мая бандзаставой Донского убит помкомандира 315 полка Морозов. 15 июня отмечены налёты на улус Халы». Чувствуете слог документа? Таким слогом говорят не о борьбе с преступными группировками, а о боевых действиях против регулярной неприятельской армии.

В июле война продолжала набирать обороты. Сводка ОГПУ сообщает, что «сильнейшее влияние на банддвижение в Иркутской губернии оказали события Якутфронта, временные успехи белогвардейцев, стремящихся к полному завоеванию края и расширению своих владений на счёт северо-восточных окраин Иркутской губернии. Иркутбандиты начали создавать единый антибольшевистский фронт, для чего все банды должны были слиться в компактную массу и двинуться через Верхоленский и Киренский уезды в Якутобласть. За отчётный период отмечается активность банды Донского. Характерным по удали и наглости фактом является нападение 13 июня на обоз с боеприпасами 226 полка и захват его. Деятельность исполкомов Советов в районе операций банды замерла. Балаганский уезд по бандитизму является наиболее заражённым по всей губернии. Бандгруппировки, кажущиеся, на первый взгляд, малоактивными, неподвижными и безвредными, на самом деле хорошо организованы и спаяны и занимают выжидательную позицию до представившегося удобного случая, после чего соединяются и выступают под руководством одного из популярных бандитглаварей Донского. Ликвидация такого рода бандгрупп весьма затруднительна».

В ночь на 23 декабря 1922 года Донской соединился с партизанским отрядом Беляевского и числом в тридцать бойцов при одном пулемёте произвёл налёт на село Евсеево, где повстанцы разгромили потребительскую лавку, угнали скот и убили тридцать одного коммуниста и милиционера, в том числе девять красных дружинников во главе с их командиром. После этой победы отряд повёл наступление на село Восточно-Острожное. Здесь повстанцев встретила местная красная дружина. Бой продолжался пять часов. Заместитель Донского Беляевский был убит, ещё девять партизан ранены. Ранен в руку был и сам Донской. Отряд временно был распущен по лесным заимкам для «зализывания ран». Зиму пересидели в тайге.

Весной следующего года война возобновилась. «Изучая настроение крестьян, – пишется в очередной чекистской сводке, – приходится признать, что последовательное объявления тех или иных налогов, денежных сборов и обложений начинают нервировать крестьян. Крестьяне Тулуновского уезда говорят: «пусть нас расстреливают, а платить вновь объявленные денежные налоги не будем». Заметно ухудшилось отношение крестьян как к власти, так и к коммунистической партии. Милицию крестьяне также считают коммунистической и ненавидят». Далее сводка сообщает подробности. Население открыто заявляет: «Налогами задавили. Советская власть обманывает так, как не обманывало царское правительство». В Селенгинском уезде на почве голода всюду отмечаются ропот и недовольство. В Джидинском районе голодающие числом до сорока тысяч человек питаются травой, а скот уничтожен. На почве голода свирепствуют эпидемии тифа, оспы, дифтерита. Из-за голодовки всюду грабежи и кражи, главным образом продуктов питания.

Якутское восстание было подавлено с большой кровью, но в марте 1923 года Дмитрий Донской продолжал борьбу. На его поимку был отправлен целый кавалерийский эскадрон, которым командовал Иван Строд – знаменитый ликвидатор сибирских партизан, герой гражданской войны. Этот человек был живой легендой Сибири. Родился он в латышском городе Люцине, в двадцать лет пошёл на германский фронт, был разведчиком. За подвиги в Первой мировой он получил четыре Георгиевских креста. Весной 1918-го Строд со своей боевой дружиной прибыл в Иркутск и вступил в кавалерийский дивизион Нестора Каландаришвили. Сибирский Дедушка, как называли этого знаменитого анархиста, увлёк бывшего прапорщика идеями безвластия, и Строд под чёрным знаменем отправился на Даурский фронт сражаться против казаков атамана Семёнова. От анархизма Строд, впрочем, скоро отошёл, но романтизм и вольнолюбие, свойственные апологетам этого учения, остались в нём до конца его жизни. Его в 1923-м даже из партии большевиков пытались исключить, как «романтика и анархиста».

Строд сражался против Сибирской армии генерала Пепеляева, попал в плен и целый год до ликвидации колчаковщины просидел в тюрьме. После освобождения он возглавил спецотряд по борьбе с бандитизмом и воевал в Забайкалье против семёновцев и японцев. За разгром унгерновских есаулов Токмакова и Тапхаева он был награждён орденом Красного Знамени – первым из четырёх. В 1921 году Строд ликвидировал банды Коробейникова, Ярыгина, Бочкарёва, Дуганова и других белогвардейских офицеров и казаков-карателей в Олёкминске, Амге и на Вилюе. В следующем году он вновь встречается со своим старым врагом Анатолием Пепеляевым, высадившимся со своими отрядами на охотском побережье. На сей раз эта встреча чуть не закончилась для Строда трагически. Проделав тысячекилометровый переход по заснеженной тайге и ледяной тундре, отряд Строда попал в западню в стойбище Сасыл-Сасыы. Стойбище было превращено в ледяную крепость, и Строд с отрядом, почти без еды и сна, восемнадцать суток отбивался от наседавших пепеляевцев. А были они офицеры отборные, огни и воды прошедшие, под бело-зелёным знаменем независимой Сибири ходившие на Москву, а потом повернувшие против Колчака. Были пепеляевцы в основном социалистами-революционерами по убеждениям и желали вольной Сибири без царя и Ленина.

Почти все бойцы Строда были ранены, и сам он был ранен в грудь, но, едва держась на ногах, продолжал командовать отрядом. Красные дождались подмоги. Позже «сибирский генерал» Пепеляев заявил на суде: «Мы, все подсудимые, знаем о необычайной доблести красного отряда гражданина Строда и выражаем ему как военные люди искреннее восхищение». За эту почти трёхнедельную ледовую оборону Строд получил второй орден Красного Знамени. Третий орден ему присвоили за ликвидацию неуловимой банды Дмитрия Донского.

Строд тоже использовал партизанскую тактику засад. Он разбил эскадрон на мелкие отряды, которые перекрыли все пути движения Донского. В то же время в банду был внедрён милицейский агент Василий Малеев, который несколько месяцев находился среди повстанцев и передавал сведения об их численности, вооружении и местонахождении. Использовал Строд, которого называли «сибирским Чапаевым», и метод перевербовки. Под угрозой расстрела семьи склонял пленного повстанца к сотрудничеству, фотографировался с ним в обнимку и засылал перевербованного в банду. При этом предупреждал, что если новоиспечённый агент не будет выполнять его заданий, то фотография вскоре окажется в руках главаря. Изменника ждёт лютая смерть. В чекистских архивах сохранилось несколько таких фотографий. На одной из них он держит под руку пленного повстанца-якута Артемьева, который всё же рискнул ослушаться Строда и в 1925 году возглавил новое восстание в Якутии.

18 ноября 1923 года закончил свой путь Дмитрий Донской. Противник ему на сей раз попался достойный. Отряд Строда настиг повстанцев на Пущинской заимке. В бою пали почти все повстанцы. По некоторым данным, Строд лично пристрелил раненого атамана, добавив к своему послужному списку ещё одну победу и орден.

В 1925 году Иван Строд подавил восстание Артемьева в Якутии и на сей раз с ним не фотографировался. За новую победу он получил наградной знак героя Якутии, а вскоре и четвёртый орден Красного Знамени. Четыре Георгия и четыре ордена Красного Знамени было у Ивана Строда, но от гибели они его не спасли. В 1938 году он был брошен на цементный пол Лефортовской тюрьмы в Москве. В то самое время там сидел его старый противник – генерал Пепеляев. Так злая судьба свела двух легендарных сибирских полководцев, ныне незаслуженно забытых. «Сибирский Чапаев» и «сибирский генерал» приняли смерть одновременно, через пятнадцать лет после гибели ещё одного легендарного сибиряка – атамана Донского. А тогда – зимой 1923 года – труп Дмитрия Донского долго возили по деревням и показывали крестьянам. В назидание и для доказательства, что неуловимый атаман наконец-то убит. Впрочем, так поступали не только с Донским. Так тогда было принято.

 

ЗАГОВОРЁННЫЙ АТАМАН

 

Пожалуй, самым легендарным бандитом в Иркутской губернии был Григорий Кочкин. Девять лет его имя наводило страх на сельских активистов и милиционеров, чоновцев и продагентов.

Григорий и два его брата выросли в семье потомственного конокрада, бывшего каторжника Александра Кочкина. Высокого роста, плечистый, с чёрной бородой на крупном скуластом лице, Григорий выделялся среди братьев физической силой, волевым характером и природным умом. По свидетельствам современников, Кочкин не пил, не курил, не употреблял матерных слов, был хитер и ловок, жесток, но и справедлив. Семья Кочкиных жила в селе Никольском.

Во время империалистической войны Григорий дослужился до вахмистра, стал Георгиевским кавалером, участвовал в гражданской войне и в начале 1921-го вернулся в родное село. Вскоре бурятские чабаны заподозрили его семью в конокрадстве и убили отца Кочкиных – старого каторжника. Вполне возможно, что убили за дело, но после этого братья стали люто мстить убийцам.

Григорий стал признанным атаманом и быстро сколотил шайку из озлобленных продразвёрсткой крестьян, бывших колчаковцев и уголовников. Месть превратилась в войну против власти, и у Кочкина появилась наполеоновская мечта создать в Прибайкалье независимую крестьянскую республику. Во главе крупного отряда Кочкин двинулся на Иркутск, но в пади Топка его встретил пулемётный огонь чоновцев. Сотня повстанцев полегла в Топке, были убиты и оба брата Кочкина, но сам атаман с горсткой сподвижников скрылся в тайге.

Во многих селах он имел своих связников и осведомителей, крестьяне снабжали его провиантом, сообщали о передвижениях отрядов армии и милиции. Ни одна партизанская группа не способна просуществовать длительное время без поддержки местного населения, и такая поддержка у Кочкина была. Отлично вооружённый отряд, имевший револьверы, винтовки, гранаты и даже пулемёты, нападал на обозы на Якутском тракте, контролируя этот путь от Иркутска до Качуга, и после налетов бесследно скрывался в тайге. Крестьяне слагали о грозном атамане песни и легенды, говорили, что он заговорённый, и пуля его не берет. Многие утверждали, что сами видели, как пули впивались в мощное тело Гришки, а он только смеялся.

Сам Кочкин был отличным стрелком, никогда не пользовался шашкой. На лесных заимках забавлялся тем, что ставил рюмку на голову кого-либо из партизан и на спор с тридцати шагов перебивал пулей стеклянную ножку. Эти забавы в духе Вильгельма Телля приводили в ужас самих бандитов. Гордостью Кочкина был лучший в округе вороной жеребец, угнанный у крестьянина из Урика, который не раз уносил его от погони. У него все было лучшее – цейсовский бинокль, карабин…

Вел он себя, как удельный князь, хозяин тайги. Сам решал, кого казнить, кого миловать, кого одарить, кого по миру пустить. Награбленным с крестьянами делился, особенно любил детишкам конфеты раздаривать. Чекисты по фантикам и определяли, какое село Кочкин посетил. Сами-то крестьяне от мала до велика молчание хранили, не выдавая атамана кто из любви, кто – из страха.

В своем селе Кочкин появлялся редко, его дом был заброшен, трава из года в год оставалась некошеной. Однажды участковый милиционер привел на его участок крестьян и предложил им скосить траву на корм скотине. Никто из мужиков не притронулся к косе. Тогда милиционер сам взял литовку и прошел два рядка. Через несколько дней его труп нашли за околицей.

Долгие годы Кочкин был неуловим для губернского уголовного розыска, ловко уходил изо всех засад и ловушек. Засылаемые в банду агенты неизменно разоблачались, и их трупы подбрасывались на видные места. Но всё на свете имеет свой конец. В июне 1929 года в дом участкового села Куяда Хатыпова прибежала соседка и сообщила, что во дворе крестьянина Михаила Михалёва только что видела до зубов вооружённого до зубов человека, а младший брат Михаила, пятнадцатилетний Оська разгуливает по двору с наганом. Хатыпов догадался, кто пожаловал в село, и прокрался к дому Михалёва. В щель забора он увидел опоясанного пулемётными лентами двухметрового бородача, рядом с ним лежал карабин. Хатыпов перепрыгнул через забор и бросился на атамана, заломил ему руку. Бородач зарычал от боли, и в этот момент из сарая выскочил Осип. «Что смотришь, пацан, стреляй!» – крикнул бородач. Подросток выстрелил в голову милиционеру, а Кочкин прыгнул в седло и исчез.

Пуля попала в Хатыпову в щёку и застряла в нижней челюсти, он остался жив, но арестованные братья Михалёвы об этом не знали. Чекист Аркадий Барутчев, специально прибывший из Кузбасса для поимки Кочкина, на допросе поставил старшего Михалёва перед выбором: либо расстрел несовершеннолетнего Осипа за нападение на представителя власти, либо убийство Кочкина. Михалёв был родственником верной подруги Кочкина Аниски Саламатовой, делившей с атаманом тягости и опасности партизанской жизни. Опытный чекист Барутчев, отпрыск интеллигентной петербургской семьи и несостоявшийся художник, сразу понял, что первый охотник на селе Михалёв, знающий в тайге все тропки, как свои пять пальцев, является связным Кочкина, и вынудил его на предательство.

Неделю бродил Михалёв по тайге и нашёл Кочкина в одной из тайных землянок. Атаман спал. Михалёв поднял его карабин и нажал на курок. Осечка! Ужас объял предателя. Неужто и вправду Кочкин заговорённый?! Григорий открыл глаза, и Михалёв едва успел бросить карабин на землю. «Это ты? – удивился вожак. – Почему тебя выпустили из ЧК? Может, купили уже?» Михаил терпеливо пересказал легенду о своем бегстве, но атаман был осторожным волком. Он не до конца поверил Михалёву и приставил к нему наблюдателя – крепкого деда с Георгиевским крестом на груди. После неудачного покушения Михалёв наотрез отказался его повторить, но Барутчев, державший связь с ним через своего агента в Куяде, пригрозил расстрелом младшего брата Осипа, убеждал, что никакого заговора нет, просто патроны в кочкинском карабине отсырели, и даже передал Михалёву свои промасленные патроны: «Эти заговоров не боятся – в церкви освятили!»

В сентябре 1929-го Кочкин устроил засаду обозу, идущему в Иркутск, возле деревни Жердовка. Атаман сидел в седле и с косогора наблюдал в бинокль за Якутским трактом. На ближайшей сопке банда ждала его условного сигнала. Из-за поворота показался обоз. За спиной атамана сидели на конях Михалёв и Аниска. Михалёв понял, что более удобного момента не будет. Он выхватил обрез и выстрелил в широкую атаманскую спину. Закричала Аниска. Тело Кочкина медленно сползло с жеребца. Под видом извозчиков в обозе были Барутчев и другие чекисты. Банда была окончательно разгромлена.

Власти и раньше неоднократно объявляли о смерти знаменитого разбойника, но эти сообщения всякий раз оказывались ложью. Поэтому, чтобы убедить крестьян, что на сей раз с Кочкиным покончено, тело атамана долго возили по деревням и выставляли напоказ. Потом его заспиртованную голову поместили в Иркутском краеведческом музее в экспозиции о коллективизации, пока кто-то из начальства не понял, что такой экспонат не является украшением музея и не привлекает симпатий к колхозному строю.

Аниску Саламатову расстреляли после того, как в тюрьме сделали ей аборт. Молодой Осип Михалёв получил пять лет заключения, вскоре бежал из-под стражи, вернулся в родную Куяду и убил заместителя председателя сельсовета. В 1935-м году Осип был расстрелян за бандитизм. Убийца же неуловимого атамана Михаил Михалёв получил свободу, участвовал в Великой Отечественной, получил орден Славы как сибирский стрелок-снайпер. Дожил он до семидесятых годов, умер в селе Куяда. Он пережил всех, даже чекистов. Односельчане говорили, что был он человеком мрачным, неразговорчивым. Знать, не раз приходил к нему во сне преданный им Григорий Кочкин.

 

КОНЕЦ НЕУЛОВИМОГО ГЛАВАРЯ

 

Второй по опасности для большевиков в Иркутской губернии была банда жителя Заларинского района Константина Замащикова. Если отряд Григория Кочкина бесчинствовал без малого девять лет, то Замащиков воевал в тайге восемь лет. Правда, и начал он раньше. Первое сообщение о банде Замащикова появилось в начале 1918 года. Тогда в Сибири уже вовсю шла гражданская война. В деревнях создавались и красногвардейские, и антикоммунистические отряды, которые возглавляли фронтовики первой мировой. В феврале восемнадцатого отряд Замащикова напал на Троицкий винокуренный завод и выбил оттуда красногвардейцев. Красные отступили с большими потерями, затем, получив подкрепление, вновь захватили завод. Банда отступила в тайгу и укрылась на заимках. В период колчаковщины Замащиков себя активно не проявлял, ограничиваясь мелкими стычками с красными партизанами, охотой на сельских активистов и набегами на лавки и кооперативы. Вновь боевые действия банда начала в 1920-м.

Биография Константина Замащикова досконально неизвестна. Родом он был из Троицка, по-видимому, побывал на империалистической войне, где и приобрел боевой опыт. Кулаки и купцы поддерживали его отряд провиантом и оповещали о передвижениях красных. Дочь купца Надежда Галашина из села Каратаево была любовницей атамана. В сентябре 1920 года Замащиков встретился в открытом бою с красным партизаном Иваном Смолиным. Смолинцы одолели банду, и Замащиков стал избегать встреч с красными частями, действовать засадами и набегами. В тот период в банде было 30-35 человек, не считая связных и помощников, помогавших лошадьми, оружием и продовольствием. В сводках ОГПУ писали, что банда состоит в основном из уголовников, бежавших из разных тюрем. Это не соответствует действительности. Костяк отряда был из крестьян-кулаков и середняков, недовольных властью «голодранцев», были в банде казаки и буряты Аларского аймака.

Замащикова ловили много лет, но банда то появлялась, то бесследно исчезала. О ней неоднократно писали, что она самоликвидировалась, но всякий раз эти слухи опровергались новыми налетами и убийствами сельских коммунистов. Однажды банду вовсе сняли с учета ОГПУ, но она появилась вновь. Позже разведка частей особого назначения выяснила, что Замащиков всякий раз после налета распускал банду по 2-3 человека. Они отсиживались, откармливались, залечивали раны и вновь собирались в условленном месте здоровые и невредимые. В этом и заключался секрет неуловимости банды.

Последний бой с красноармейцами Замащиков провел в октябре 1923 года. Тогда банда из шести человек была настигнута чоновцами, и Замащиков был ранен. Всем бандитам удалось уйти в лес, и ловить их пришлось еще два года. Осенью 1925-го охотой на партизан было поручено заняться известному красному командиру Щетинкину, в прошлом штабс-капитану и Георгиевскому кавалеру. В одном из боев красными был взят в плен бывший колчаковец, который в бессознательном состоянии назвал имя зажиточного казака с Кубани, жившего в селе. На допросе казак указал место, где скрывался Замащиков, – в тайге, где не ступала нога человека, на горе. У банды было много оружия, в том числе четыре пулемета «Максим», которые были направлены на все четыре стороны. Гора была окружена чоновцами, атамана хотели взять живым, но казак-предатель решил по-другому. Он не хотел смотреть в глаза своему главарю и выстрелил в Замащикова, как только тот вышел из избы на лай собаки. Атаман упал и быстро заполз в избу с криком: «Красные! К оружию!» Бандиты выскакивали наружу и попадали под огонь чекистов. Поняв, что это конец, Замащиков выстрелил себе в голову. Как и в случае с Кочкиным, труп Замащикова несколько недель возили по деревням и выставляли напоказ. Восьмилетняя погоня была закончена.