Ночь, дополняющая до ста восьмидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до ста восьмидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ифритка Маймуна сказала ифриту Дахнашу: "Я уверена, что не найдется подобного моему возлюбленному в этих землях. Сумасшедший ты, что ли, что сравниваешь свою возлюбленную с моим возлюбленным?" - "Заклинаю тебя Аллахом, госпожа, полети со мной и посмотри на мою возлюбленную, а я вернусь с тобою и посмотрю на твоего возлюбленного", - сказал ей Дахнаш.
И Маймуна воскликнула: "Обязательно, о проклятый, ты ведь коварный черт! Но я полечу с тобой и ты полетишь со мной только с каким-нибудь залогом и с условием, что, если твоя возлюбленная, которую ты любишь и превозносишь сверх меры, окажется лучше моего возлюбленного, о котором я говорила и которого я люблю и превозношу, - этот залог будет тебе против меня. Но если окажется лучше мой возлюбленный, - залог будет мне против тебя".
"О госпожа, - отвечал ей ифрит Дахнаш, - я принимаю от тебя это условие и согласен на него. Отправимся со мною на острова". - "Нет! Место, где мой возлюбленный, ближе, чем место твоей возлюбленной, - сказала Маймуна. - Вот он, под нами. Спустись со мною, чтобы посмотреть на моего возлюбленного, а потом мы отправимся к твоей возлюбленной".
И Дахнаш сказал: "Внимание и повиновение!" - а затем они спустились вниз и сошли в круглое помещение, которое было в башне. И Маймуна остановила Дахнаша возле ложа и, протянув руку, подняла шелковое покрывало с лица Камар-аз-Замана, сына царя Шахрамана, и лицо его заблистало, засверкало, засветилось и засияло. И Маймуна взглянула на него и в тот же час и минуту обернулась к Дахнашу и воскликнула: "Смотри, о проклятый, и не будь безобразнейшим из безумцев! Мы - женщины, и он для нас искушение".
И Дахнаш посмотрел на юношу и некоторое время его разглядывал, а потом он покачал головой и сказал Маймуне: "Клянусь Аллахом, госпожа, тебе простительно, но против тебя остается еще нечто другое: положение женщины не таково, как положение мужчины. Клянусь Аллахом, поистине твой возлюбленный более всех тварей сходен с моей возлюбленной по красоте и прелести, блеску и совершенству, и оба они как будто вместе вылиты в форме красоты".
И когда Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, свет стал мраком пред лицом ее, и она ударила его крылом по голове крепким ударом, который едва не порешил его, так он был силен. А затем она воскликнула: "Клянусь светом лика его величия, ты сейчас же отправишься, о проклятый, и возьмешь твою возлюбленную, которую ты любишь, и быстро принесешь ее в это место, чтобы мы свели их обоих и посмотрели бы на них, когда они будут спать вместе, близко друг от друга. И тогда нам станет ясно, который из них красивее и прекраснее другого. А если ты, о проклятый, сейчас же не сделаешь того, что я тебе приказываю, я сожгу тебя моим огнем, и закидаю тебя искрами, и разорву тебя на куски, и разбросаю в пустынях, и сделаю тебя назиданием для оседлого и путешествующего". - "О госпожа, - сказал Дахнаш, - я обязан сделать это для тебя, но я знаю, что моя возлюбленная красивее и усладительнее".
После этого ифрит Дахнаш полетел, в тот же час и минуту, и Маймуна полетела с ним, чтобы стеречь его, и они скрылись на некоторое время, а потом оба прилетели, неся ту девушку.
А на ней была венецианская рубашка, тонкая, с двумя Золотыми каемками, и была она украшена диковинными вышивками, а по краям рукавов были написаны такие стихи:
Три вещи мешают ей прийти посетить наш дом
(Страшны соглядатаи и злые завистники):
Сиянье чела ее, и звон драгоценностей,
И амбры прекрасный дух, что в складках сокрыт ее.
Пусть скроет чело совсем она рукавом своим
И снимет уборы все, но как же ей с потом быть?
И Дахнаш с Маймуном до тех пор несли эту девушку, пока не опустили ее и не положили рядом с юношей Камар-аз-Заманом..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто восемьдесят первая ночь

Когда же настала сто восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ифрит Дахнаш и ифритка Маймуна до тех пор несли царевну Будур, пока не опустились и не положили ее рядом с юношей Камар-аз-Заманом на ложе. И они открыли их лица, и оба более всех людей походили друг на друга, и были они словно двойники или несравненные брат и сестра, и служили искушением для богобоязненных, как сказал о них ясно говорящий поэт:
О сердце, одного красавца не любя,
Теряя разум в ласках и мольбах пред ним;
Полюби красавцев ты всех зараз - и увидишь ты:
Коль уйдет один, так другой придет тотчас к тебе,
А другой сказал:
Глаза мои видели, что двое лежат в пыли,
Хотел бы я, чтоб они на веки легли мои.
И Дахнаш с Маймуном стали смотреть на них, и Дахнаш воскликнул: "Клянусь Аллахом, хорошо, о госпожа! Моя любимая красивей!" - "Нет, мой возлюбленный красивей! - сказала Маймуна. - Горе тебе, Дахнаш, ты слеп глазами и сердцем и не отличаешь тощего от жирного. Разве сокроется истина? Не видишь ты, как он красив и прелестен, строен и соразмерен? Горе тебе, послушай, что я скажу о моем возлюбленном, и если ты искренно любишь ту, в кого ты влюблен, скажи про нее то, что я скажу о моем любимом".
И Маймуна поцеловала Камар-аз-Замана меж глаз многими поцелуями и произнесла такую касыду.
"Что за дело мне до хулителя, что бранит тебя?
Как утешиться, когда ветка ты, вечно гибкая?
Насурьмлен твой глаз, колдовство свое навевает он,
И любви узритской исхода нет, когда смотрит он.
Как турчанки очи: творят они с сердцем раненым
Даже большее, чем отточенный и блестящий меч.
Бремя тяжкое на меня взвалила любви она,
Но, поистине, чтоб носить рубаху, я слишком слаб.
Моя страсть к тебе, как и знаешь ты, и любовь к тебе
В меня вложена, а любовь к другому - притворство лишь,
Но имей я сердце такое же, как твоя душа,
Я бы не был тонок и худ теперь, как твой гибкий стан,
О луна небес! Всею прелестью и красой ее
В описаниях наградить должно средь других людей.
Все хулители говорили мне: "Кто такая та,
О ком плачешь ты?" - и ответил я: "Опишите!" - им.
О жестокость сердца, ты мягкости от боков ее
Научиться можешь, и, может быть, станешь мягче ты"
О эмир, суров красоты надсмотрщик - глаза твои,
И привратник-бровь справедливости не желает знать.
Лгут сказавшие, что красоты все Юсуф взял себе -
Сколько Юсуфов в красоте твоей заключается!
Я для джиннов страшен, коль встречу их, но когда с тобой
Повстречаюсь я, то трепещет сердце и страшно мне"
И стараюсь я от тебя уйти, опасаясь глаз
Соглядатаев, но доколе мне принуждать себя?
Черны локоны и чело его красотой блестит,
И прекрасны очи, и стан его прям и гибок так".
И, услышав стихи Маймуны о ее возлюбленном, Дахнаш пришел в великий восторг и до крайности удивился..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто восемьдесят вторая ночь

Когда же настала сто восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда ифрит Дахнаш услышал стихи Маймуны, он затрясся от великого восторга и воскликнул: "Поистине, ты хорошо сказала о том, кого ты любишь и прекрасно описала его, и я тоже обязательно не пожалею стараний и, как могу, скажу что-нибудь о моей возлюбленной".
Потом Дахнаш подошел к девушке Будур, поцеловал ее меж глаз и, посмотрев на Маймуну и на Будур, свою возлюбленную, произнес такую касыду (а он сам себя не сознавал):
"За любовь к прекрасной хулят меня и бранят они -
Ошибаются, по неведенью ошибаются!
Подари сближенье влюбленному! Ведь поистине,
Если вкусит он расставание, так погибнет он.
Поражен слезами, влюбившись, я, и силен их ток,
И как будто кровь из-под век моих изливается.
Не дивись тому, что испытывал я в любви своей,
Но дивись тому, что был узнан я, когда скрылись вы.
Да лишусь любви я, коль скверное я задумаю!
Пусть любовь наскучит, иль будет сердце неискренно! -
И еще слова поэта:
Опустел их стан и жилища их в долине,
И повержен я, и элодей мой удалился.
Я пьян вином любви моей, и пляшет
В глазах слеза под песнь вожака верблюдов.
Я стремлюсь к счастью и близости, и уверен я,
Что блаженство я лишь в Будур найду счастливой.
Не знаю я, на что из трех стану сетовать,
Перечислю я, вот послушай, я считаю:
На глаза ее меченосные иль на стаи ее,
Что копье несет, иль кудрей ее кольчугу.
Она молвила (а я спрашивал о ней всякого,
Кого встречу я из кочевых и оседлых):
"Я в душе твоей, так направь же взор в ее сторону
И найдешь меня", - и ответил я: "Где дух мой?"
Услышав от Дахнаша эти стихи, Маймуна сказала: "Отлично, о Дахнаш, но кто из этих двух лучше?" - "Моя возлюбленная Будур лучше, чем твой возлюбленный", - ответил Дахнаш. И Маймуна воскликнула: "Ты лжешь, проклятый! Нет, мой возлюбленный лучше, чем твоя возлюбленная!" - "Моя возлюбленная лучше", - сказал Дахнаш. И они до тех пор возражали друг другу словами, пока Маймуна не закричала на Дахнаша и не захотела броситься на него.
И Дахнаш смирился перед нею и смягчил свои речи и сказал: "Пусть не будет тяжела для тебя истина! Прекратим твои и мои речи: каждый из нас свидетельствует, что его возлюбленный лучше, и оба мы отворачиваемся от слов другого. Нам нужен кто-нибудь, кто установит между нами решение, и мы положимся на то, что он скажет". - "Я согласна на это", - сказала Маймуна.
А затем она ударила рукой об землю, и оттуда появился ифрит - кривой, горбатый и шелудивый, с глазами, прорезанными на лице вдоль, а на голове у него было семь рогов и четыре пряди волос, которые спускались до пяток. Его руки были как вилы, ноги как мачты, и у него были ногти как когти льва и копыта как у дикого осла. И когда этот ифрит появился и увидал Маймуну, он поцеловал перед ней землю, а потом встал, заложив руки за спину, и спросил: "Что тебе нужно, о госпожа, о дочь царя?" - "О Кашкаш, - сказала она, - я хочу, чтобы ты рассудил меня с этим проклятым Дахнашем".
И затем она рассказала ему всю историю, с начала до конца, и тогда ифрит Кашкаш посмотрел на лицо этого юноши и на лицо той девушки и увидел, что они спят обнявшись и каждый из них положил руку под шею другого, и они сходны по красоте и одинаковы в прелести. И марид Кашкаш посмотрел на них и подивился их красоте и прелести, и, продлив свои взгляды на юношу и девушку, обернулся к Маймуне и произнес такие стихи:
"Посещай любимых, и пусть бранят завистники -
Ведь против страсти помочь не может завистливый,
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
Обнялись они, и покров согласия объемлет их,
А подушку им заменяют плечи и кисти рун"
И когда сердца заключат с любовью союз навек -
По холодному люди бьют железу, узнай, тогда,
И когда дружит хоть один с тобой, он прекрасный друг:
Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь.
О хулящие за любовь влюбленных, возможно ли
Исправление тех, у кого душа испорчена?
О владыка мой, милосердый бог, дай нам свидеться
Перед кончиною хоть на день один, на единственный!"
Потом ифрит Кашкаш обратился к Маймуне и Дахнашу и сказал им: "Клянусь Аллахом, если вы хотите истины, то я скажу, что оба они равны по красоте, прелести, блеску и совершенству, и отличить их можно только по полу - мужскому и женскому. Но у меня есть другой способ: разбудим одного из них так, чтобы другой не знал, и тот, кто загорится любовью к своему соседу, будет ниже его по красоте и прелести". - "Это мнение правильное!" - воскликнула Маймуна, а Дахнаш сказал:
"Я согласен на это!"
И тогда Дахнаш принял образ блохи и укусил Камар-аз-Замана, и тот вскочил со сна, испуганный..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто восемьдесят третья ночь

Когда же настала сто восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Дахнаш принял образ блохи и укусил Камар-аз-Захана, и тот вскочил со сна испуганный и стал драть ногтями укушенное место на шее, - так сильно оно горело. Он повернулся на бок и увидел, что кто-то лежит с ним рядом, и дыхание его ароматнее благоухающего мускуса, а тело его мягче масла, и изумился Этому до пределов изумления.
И, поднявшись, он сел прямо и взглянул на то существо, которое лежало с ним рядом, и оказалось, что это девушка, точно бесподобная жемчужина или воздвигнутый купол, со станом как буква алиф, высокая ростом и выдающейся грудью и румяными щеками, как сказал про нее поэт:
Четыре здесь для того только собраны,
Чтоб сердце мое изранить и кровь пролить
Свет лба ее и мрак ночи кудрей ее,
И розы щек, и сиянье улыбки уст,
А вот слова другого:
Являет луну и гнется она, как ива,
Газелью глядит, а дышит как будто амброй.
И будто горе любит мое сердце
И в час разлуки с ним соединится.
И Камар-аз-Заман увидел Ситт Будур, дочь царя альГайюра, и увидел ее красоту и прелесть, когда она спала рядом с ним, и увидел на ней венецианскую рубашку (а девушка была без шальвар) и на голове ее - платок, обшитый золотой каймой и унизанный дорогими камнями, а в ушах ее - пару колец, светивших как звезды, и на шее - ожерелье из бесподобных жемчужин, которых не может иметь ни один царь. И он посмотрел на нее глазами, и ум его был ошеломлен.
И зашевелился в нем природный жар, и Аллах послал на него охоту к соитию, и юноша воскликнул про себя: "Что захотел Аллах, то будет, а чего не хочет он, того не будет!" А потом он протянул руку к девушке и, повернув ее, распустил ворот ее рубахи, и явилось ему ее тело, и он увидел ее груди, подобные двум шкатулкам из слоновой кости, и любовь его к ней еще увеличилась, и он почувствовал к ней великое желание.
И Камар-аз-Заман начал будить девушку, но она не просыпалась, так как Дахнаш отяжелил ее сон. И тогда Камар-аз-Заман принялся трясти ее и шевелить, говоря: "О любимая, проснись и посмотри, кто я, - я Камар-аз-Заман!" Но девушка не пробудилась и не шевельнула головой.
И тогда Камар-аз-Заман подумал о ней некоторое время и сказал про себя: "Если мое спасенье правильно, то это та девушка, на которой мой родитель хочет меня женить, а прошло уже три года, как я отказываюсь от этого. Если хочет этого Аллах, когда придет утро, я скажу отцу: "Жени меня на ней, чтобы я ею насладился, и все тут..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.