Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Какого покаяния от нас требуют

Поиск

 

Перед выборами опять подняли тему покаяния коммунистов. Новые партийцы, вроде бы умывшие руки от грехов большевизма и оставшиеся с Жуковым да Гагариным, мнутся. Мы, мол, не против покаяния, но вообще-то мы в те годы маленькие были, нам мамка не говорила, чего большевики («партия Ленина-Сталина») творят. Но бог с ними, с партийцами, у них свои заботы. Они в политике идут по лезвию ножа – то банкиpов надо успокоить, то шахтеpов. Пусть уж делают свое дело. Важнее нам самим разобраться с больным и страшным вопросом.

Вообще-то будоражит тему вины и покаяния исключительно та часть интеллигенции, чье сознание было воспалено перестройкой. В этом вопросе ее отрыв от основной массы советского народа был очень велик. В 1989 г. «наследие сталинизма» как одну из основных причин наших трудностей назвали 13 % из случайной выборки населения и 34 % из числа читателей «Литературной газеты», в основном интеллигентов. И это расхождение сохранилось все эти годы – разбередить старые раны требует именно радикальная интеллигенция, ориентированная на Запад и рыночную реформу. Разве не странно: именно те, кто требовал «покаяния», уже в 1989 г. при опросах выступал за «частное предпринимательство». Высокая мораль под ручку с Мамоной.

Кстати, даже если перейти на уровень мышления «демократов» с их цивилизацией и политической культурой, то нынешние крики о покаянии вообще неуместны. Поезд ушел, господа. Вы сами сняли вопрос, когда запретили КПСС. Запрет партии означает сдачу дела в архив, тем более, что возбужденный вами же процесс в Конституционном суде закрыл это дело даже в рамках политического права. Компартия СССР преступной организацией не была, и формально ей каяться не в чем. А вопросы совести вас, воры и растлители, вообще не касаются, нос у вас не дорос.

Но допустим на момент, что все эти солженицыны-ветровы и боровые – действительно «совесть нации» и имеют право требовать у кого-то покаяния. В конце концов, неважно, кто и почему поднял вопрос – он важен сам по себе. Давайте его тронем между собой, осторожно – вещей касаемся хрупких.

Что для нас покаяние? Личная тайна каждого, дело тихое, больше ночное. Неслышный разговор с нашими мертвыми, без адвокатов и документов. Собеседники наши – без злобы и без страсти. Объясняют нам, где мы ошиблись, где смалодушничали, а где согрешили, пошли на поводу у зверя в нашей душе. Как же поправить, стереть, уничтожить совершенные нами зло и ошибки? Кому заплатить штраф? Только потомкам – для них сделать добро, но не как милость и не за плату, а как покаяние – но так, чтобы они этого и не знали. И страну по мере сил укрепить, она нашим мертвым была дорога.

Но бывают такие потрясения в народе, такие обиды, что, кажется, тени наших мертвых вопиют о мщении, требуют стереть нанесенное им зло кровью их обидчиков. Думаю, это в нас самих бурлит страсть, неправильно мы понимаем невыражаемые просьбы дорогих нам теней – и совершаем еще один всплеск братоубийства. Тоже как покаяние, но за которое потом опять приходится каяться, пока не утихнут страсти.

Когда говорят о большевиках, которые прошли 20-30-е годы, а за них как раз и требуют покаяния, каждый вспоминает свои образы. Ничтожная кучка вспоминает папаш и дядюшек – партийных боссов. Академик С.Шаталин все сидел на коленях у секретарей ЦК, к секретарю обкома уже и не садился. Гайдар тоже, видно, на спецпайках подорвал себе обмен веществ. Но миллионы и миллионы семей знают большевиков из своих родных как людей, которые тянули лямку и за все себя чувствовали в ответе.

Мне, да и, думаю, почти всем, показалась бы смешной сама мысль требовать покаяния от Гайдара и подобных ему – зpя Зюганов этого от них ждет. Они совершенно чужды проблеме спасения души и понимают только уголовное и гражданское право. Им – не покаяние, а пpокуpоpа с судьей, адвоката и свидетелей. А нам остается думать о покаянии большевиков-трудяг, «революцией мобилизованных и призванных». Тех, кто, как мобилизованный, шел не за славой и не за жирным куском, а именно потому, что мобилизован.

Будем считать, что мы примерно знаем, какие раны нанесли большевики стране, которую собирали по косточкам – после того, как ее разворовали, растлили и рассыпали буржуи в паре с Распутиным да демократы Керенского. После того, как белые скликали на подмогу мародеров из четырнадцати стран (об этом наши патриоты вроде как забыли).

Нам уши прожужжали о том, как Ленина везли в запломбированном вагоне с согласия германского штаба. Тут бы и процитировать «Окаянные дни» Бунина – якобы самую разоблачительную книгу о революции. Кого же она разоблачает? По мне, так именно те круги либеральной буржуазной интеллигенции, в которых вращался Бунин. Это ведь они мечтали о сдаче России немцам, чтобы те расправились с большевиками.

Послушайте Бунина: «Вчера были у Б. Собралось порядочно народу – и все в один голос: немцы, слава Богу, продвигаются, взяли Смоленск и Бологое… Слухи о каких-то польских легионах, которые тоже будто бы идут спасать нас… Немцы будто-бы не идут, как обычно идут на войне, сражаясь, завоевывая, а „просто едут по железной дороге“ – занимать Петербург… После вчерашних вечерних известий, что Петербург уже взят немцами, газеты очень разочаровали».

Мы помним, что именно большевики собрали, что можно, из разваленной тогдашними демократами армии, и отбили немцев – даже Ельцин не осмелился отменить праздник 23 февраля, день создания Красной армии. Но разве это была общенациональная победа? Для многих это был крах надежд на «спасение Западом». Уже тут возник раскол, глубину которого хорошо передал Бунин. Большевика он изобразил в виде «синеглазого рабочего», который на улице встрял в разговор с буржуазными дамами. Одна из них «наивно вмешалась, стала говорить, что вот-вот немцы придут, и всем придется расплачиваться за то, что натворили. „Раньше, чем немцы придут, мы вас всех перережем“, – холодно сказал рабочий и пошел прочь. Солдаты подтвердили: „вот это верно!“ – и тоже отошли».

Так вот, речь ведут о покаянии этого «синеглазого рабочего» и этих солдат, а не наивной дамочки и не Б., приятеля Бунина. Помню, как я сам, тупой студент новенького, с иголочки, МГУ, вскормленный мирным хлебом и уже тронутый ветрами ХХ съезда, приставал с требованием покаяния к двум моим дядьям-большевикам – к тем из моих родных, которые были мне поближе и подоступнее, подобрее.

Кого же я травил? Оба коммунисты с молодых ногтей, оба потрепаны жизнью. Один имел большие способности к математике, приехал в Москву на крыше вагона, поступил на математический факультет. А тут призыв добровольцев в авиацию – ушел, стал летчиком, причем классным, разработал новый прием выхода из штопора. В войну не раз в Москву приезжал, получать ордена. Помню, новый орден вешали над столом на нитке, окунали в водку. После войны еще кончил с отличием две военных академии, командовал полком, дома не бывал, днем и ночью на аэродроме. В сорок два года стал стариком, имел стаж службы в армии, с учетом налетанных часов, сорок лет. Как бы с двух лет в армии. Уволили в запас, и смог исполнить юношескую мечту – снова поступил в вуз, стал учителем математики. Пять лет назад ездил я его хоронить в Петрозаводск. Солдаты, пpисланные военкоматом, дали залп, а потом удивлялись, сколько у покойника орденов и какой старый, залатанный мундир. Больше у него собственности не было.

Другой «нераскаявшийся» с детства прибился в Средней Азии к армии, пятнадцать лет воевал с басмачами. Потом кончил два вуза и осваивал, будучи секретарем горкома Небит-Дага, открытые нефтяные месторождения – вместе с туркменами-пастухами, по пояс в ледяной воде. Это – партработник. Пролежал под руинами в Ашхабаде, pядом с умирающими детьми, продолжал работать весь разбитый. И что меня еще с войны, ребенком, поражало в обоих – небывалая доброта к людям. В самых простых местах – в электричке, на базаре, на улице. Что бы они сделали сегодня, увидев на улице Москвы голодных и босых таджикских детей? Завеpнули бы в свой пиджак и куда-то понесли. Куда? И когда я, в своем безгрешном самодовольстве, заводил сорок лет назад свои речи о покаянии, то не понимал, почему они так волновались, так переживали. Почему, ни от чего не отрекаясь и ни на кого не сваливая вину за историю – им это в голову не пpиходило – они говорили что-то сбивчивое, нечленораздельное, вроде того как пишет Андрей Платонов.

Сейчас-то я понимаю, что они именно совершали, ежедневно и непрерывно, подвиг покаяния, они просто горели им, хотя эти слова были бы им противны. Может быть, они даже предчувствовали, что после их смерти придут и всем завладеют Гайдар и Боровой. И во мне, родной крови, видели глупого сообщника этих будущих душителей большевизма.

И вот, вспоминая сегодня дела и мысли этих принявших на себя вину большевиков, – их и были миллионы – я заявляю всем – и Солженицыну, и Яковлеву, и невинным лидерам КПРФ: те большевики в целом, как «орден меченосцев», приняли и совершили покаяние. И такое, до которого ваша нынешняя дряблая мысль и не поднимется. И самое главное, что это покаяние было понято и принято народом – опять же, без слов и без документов.

Это покаяние – в том, что три состава ВКП(б) было выбито за войну на передовой. Вот уровень ответственности, вот чем покрыто и стерто вольно или невольно причиненное народу зло. Кто скажет, что народ не принял это покаяние? Откуда же тогда тpи состава? Чего вы требуете от Зюганова после этого и по сравнению с этим?

А это – не страшное ли покаяние, когда большевики положили под топор всю ленинскую гвардию? Когда отдали на плаху героя Тухачевского, стершего артиллерией с лица земли деревни тамбовщины? Ведь большевики от него не отказались – а послали на плаху. Ах, нехорошо, необоснованные репрессии. А почему же народ это принял, хотя сам нес от этого тяжелые потери? Такой у нас кровожадный народ? Тогда перед кем же каяться – перед Новодворской? Нет, народ у нас не кровожадный, а просто то самобичевание ВКП(б) было воспринято как покаяние – и зачтено.

А вот, совсем уж мелочи, о них и не вспоминают. Паpтмаксимум – чем же не покаяние? Да, большевики истязали наpод, гнали его чистить зубы и стpоить самолеты, измеpять не веpшками, а микpонами. Но за это сpазу бpали на себя покаяние, как веpиги. Моя мать, студенткой в пеpвом унивеpситете центpальной Азии, в Ташкенте, как член паpтии обязана была взять на свой скудный паек на пpокоpм одного pебенка из Поволжья. Тогда она, из домостpоевской казачьей семьи, и стала куpить – табак заглушал голод.

А вот дела радостные, праздничные – но и в них покаяние, уже прощенного и успокоенного. Это – ритуальные, выходящие за рамки экономической разумности послевоенные снижения цен. Какой Лившиц объяснит нам смысл тех сообщений! А люди моего возраста помнят. Это был общий праздник – государства и простившего его грехи народа. Так кающийся и уже прощенный человек раздает свое добро, и люди берут с радостью, оказывая ему милость. Потому-то советское государство с непонятным упорством держалось за буханку по 18 коп. В этом была его тайная сила. Рухнула эта буханка – и убили СССР. Какого теперь покаяния вы хотите, политические клоуны? А покаяние гоpбачевской КПСС, угpобившей стpану – еще впеpеди. Тут уж я – подсудимый. Но и свидетель.

Грех новым коммунистам не только соглашаться на превращение потаенного покаяния большевиков в какое-то политическое шоу, но даже объясняться по этому поводу со всякими Сванидзе. Ведь их стандарт – Марк Захаров, сжигающий перед телекамерой какую-то корочку (может даже свой партбилет, хотя вряд ли – бутафории у него хватит). Но нельзя даже шаг делать в этом направлении, ведь, все-таки, разные у нас с ним культурные устои. Даже на самый простой, невинный акт покаяния – милостыню – накладывает Евангелие строжайший запрет: «Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми, чтобы они видели вас. Когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне».

Но надо еще напомнить всем тем, кто надеется, что немцы уже заняли Петербург и «синеглазый рабочий» у них под каблуком. Русская история завещала нам еще один вид покаяния. Когда безжалостный, обманом одолевший враг припрет к последней черте, люди обязаны до глубины души покаяться – за то, что они сделают с этим врагом. Так каялось три дня войско Минина и Пожарского перед тем, как идти на Москву.

Не напрашивайтесь на такое покаяние. Оно ведь тоже потаенное, и вы его можете не заметить. А признаки уже начали появляться.

1996

 

Правда – или сон золотой?

 

Ядром оппозиции режиму Ельцина (уже, видимо, правильнее говорить «режиму Чубайса») является КПРФ. Значит, программные заявления, которые делаются от ее имени, не являются сугубо партийным делом. По ним можно и нужно высказывать суждения и «попутчикам».

Конечно, на этапе становления партии то, что говорится разными ее руководителями, не всегда согласуется между собой и тем более не всегда отражает установки партийной массы, так что выражение «КПРФ заявила то-то» надо понимать как условное. Понятно также, что сегодня нельзя ожидать, чтобы КПРФ предъявила четкую теорию общественного развития или хотя бы свою социально-философскую концепцию. Все такие теории, включая марксизм, переживают кризис, вызванный кризисом самой промышленной цивилизации. Он потряс основные идеи, на которых строились идеологии (например, идею прогресса).

Как же партия формирует свой проект и свой образ в обществе? Придется нам для краткости ввести иностранное слово – дискурс (от латинского слова «речь»). Это все то, что в совокупности выражает мировоззрение, намерения, оценки, образ мыслей и даже эстетику партии. Это не только четкие высказывания, а именно все «знаки» в целом – зрительные образы, манера поведения, стиль одежды, шутки и намеки, хотя все же главное – слово. Можно говорить о разных дискурсах большевиков и меньшевиков, ленинской гвардии и сталинской ВКП(б) и т. д. Красный пиджак Семаги – такая же часть дискурса, как сапоги и трубка Сталина. Оформился ли уже дискурс КПРФ? Думаю, что лишь в основных чертах. Он еще настолько свеж, что его можно поправлять без травм. Чем дальше, тем труднее, так уж лучше поговорим сейчас.

Первое – выбор типа дискурса. Всегда в основе лежат идеалы, но они «упаковываются» в два разных типа – рациональный или популистский. Рациональный (от латинского слова racio – разум) делает ставку на разум, ответственность и способность к предвидению в человеке. Популизм «давит» на эмоции, использует впечатлительность, подсознание и художественное чувство людей. Оба эти типа хорошо изучены, известны мастера каждого жанра. Например, Ленин – великий мастер рационального дискурса, так что даже в мировую философию науки вошел разбор его работы «Детская болезнь левизны в коммунизме» как шедевра этого жанра. Муссолини и Франко – два мастера популизма (с Гитлером сложнее, у него много мистики). У нас блестяще использовали этот жанр Ельцин, Жириновский и Лебедь.

Компартии, начиная с Маркса и до нынешнего кризиса, принципиально работали в жанре рационального дискурса. Сегодня мы видим попытки включить приемы популизма. Это тактически привлекательно, ибо граждане России ошарашены жизнью и телевидением, с трудом воспринимают рациональные рассуждения и выводы. Но если уж строить дискурс КПРФ по законам популизма (а это смелое новаторство и разрыв с традицией), то надо было потрудиться. А если нет квалифицированных сил, то, по-моему, лучше бы оставаться в рамках традиции и обращаться к рассудку. Смесь жанров редко приводит к успеху. Показателен провал патриотов-антикоммунистов (включая Солженицына). Как только они увязали свои популистские лозунги, которые вызывали эмоциональный отклик, с крупной рациональной идеей (Россия как цивилизация), произошло «взаимоуничтожение» жанров. Стало видно, что концы с концами не вяжутся – и люди отхлынули.

Кстати, на поле популизма соревноваться с теми, кто контролирует ТВ, очень трудно – тебя заплюют, а противнику позволено все. Вот, перед выборами бригада Ельцина выпустила плакат: «Одна страна – один народ – один президент!». Это – обладающий мощным воздействием на подсознание, хорошо известный лозунг немецких фашистов «Одна земля – один народ – один фюрер!», слегка перефразированный. Штаб Ельцина на это пошел, т. к. разоблачение было невозможно.

В стратегическом же плане, думаю, будущее компартии может быть связано лишь с рациональным дискурсом, ибо для разрешения кризиса в России надо иметь концепцию решения задачи более высокого уровня – выхода из кризиса промышленной цивилизации в целом. Это – общий закон: ближней цели не достигнуть, если не ставить перед собой цели более высокой. Значит, речь идет об освоении и облечении в социальные и политические категории новой научной картины мира. Тут популизмом не отделаешься.

Но поговорим о текущем моменте. В нем на пеpвый план выходят не сокровенные ценности, а идеологические. Они наведены в умонастроении масс искусственно и даже вопреки сокровенным идеалам. Успех демократов был основан на том, что они сумели на время заместить в верхнем слое сознания идею солидарности соблазном конкуренции.

Все изменения 1985–1996 гг. в СССР стали подтверждением теории Антонио Грамши о культурной гегемонии и роли интеллигенции. Думаю, надо признать, что эта теория верна и имеет большое прикладное значение. Демократы, опираясь на значительные интеллектуальные силы в стране и на Западе, пользовались ею умело. Деятели оппозиции не только не опираются на эту теорию, но и не желают о ней знать. Они уповают на то, что сама реальность научит людей уму-разуму. Но власть имеет большие возможности идеологического давления и до сих пор успешно компенсирует воздействие реальности на сознание.

Сегодня можно восстановить в памяти поэтапно процесс того, как переродившаяся верхушка КПСС, пользуясь культурной гегемонией над обществом, обращалась именно к социалистическим идеалам (равенство и социальная справедливость), чтобы ликвидировать советский строй. Напротив, «советская» часть КПСС утратила культурную гегемонию над критической массой граждан и не смогла оказать сопротивления. Пока что КПРФ реально не имеет проекта восстановления культурной гегемонии даже над той частью общества (а это около 70 процентов), что осталась сознательно привержена идеалам солидарности и справедливости.

Сопротивление режиму Чубайса в большой степени является поэтому стихийным. Оно подобно крестьянским восстаниям, которые, даже несмотря на временные победы, неспособны установить культурную гегемонию и обречены на вырождение (измену верхушки) или поражение. Единственной возможностью для рядовых членов КПРФ и массы сочувствующих создать для себя какой-то связный идейный каркас для объяснения своих стремлений и действий является фундаментализм – идея возврата к истокам, восстановления советского социализма. Как временная подпорка это – лучше, чем ничего. Но фундаментализм не ведет к победе, из кризиса не выходят «назад». С другой стороны, социалистическая риторика лидеров КПРФ поpой выглядит как вынужденная уступка «низам». Растет опасность разрыва между верхами и основой КПРФ. Этот разрыв демократы непрерывно «измеряют» и всеми силами углубляют. Если ситуация в сфере идеологической борьбы не изменится принципиально, КПРФ может быть «переварена» режимом.

Сегодня в конфликте идеалов и интересов распределение населения таково, что ни одна часть не может подавить другую силой. Но в среднесрочной перспективе демократы смогут, при условии удержания ими культурной гегемонии (школа, ТВ, идеологический контроль над армией), обеспечить «контролируемое вымирание» противников. КПРФ почти не имеет резервов среди молодежи и не слишком старается их создавать. Ее главный идеологический ресурс – образ прошлого. Но он во многом уже стерт в сознании молодежи. Запас времени для использования этого pесуpса у КПРФ – не более десяти лет, после чего весь дискурс партии может вытекать лишь из «невзгод настоящего», то есть станет синдикалистским, в лучшем случае социал-демократическим. Нить пpеpвется, и проект демократов будет успешно завершен. Даже без шумного забивания гвоздей в гроб коммунизма.

Суть дискурса политической партии – в определении смысла происходящего в обществе конфликта и стоящих по разные стороны баррикады сил. Ведь конфликт не надуманный. Для тех, кто ориентирован на «конкуренцию» и открытость Западу, пpотивны тот образ жизни и труда, способ распределения богатства, которых желают люди, ориентированные на «солидарность». Можно было бы для упрощения говорить о людях, ориентированных на капитализм или на социализм (как это и делают коммунисты-ортодоксы). Но это было бы слишком большим искажением. Капитализм и социализм могут быть реализованы и в солидарном, и в конкурентном обществе (капитализм Тайваня или Южной Кореи опирается на солидарность общины и сословия, а социализм Швеции – на гражданские права индивида). Главный конфликт в России – попытка переделки традиционного общества именно на западный манер, то есть с уничтожением основных культурных, политических и экономических устоев. К сожалению, КПРФ не освоила ни знание об этом типе конфликтов, ни тот язык, в котором этот конфликт может быть описан и понят. Это, конечно, все равно придется осваивать, но пока рассмотрим вопросы проще и очевиднее.

Как соблазнительны ловушки популизма в трактовке сути кризиса, думаю, показывает интервью Г.А.Зюганова программе «Итоги» 20.10.96. По форме это было удачное выступление – уверенное, динамичное, с юмором. Киселев просто скис (или ему велели спрятать в карман свое хамство?).

Картину бедствия Зюганов нарисовал верную: этой зимой во многих местах речь идет о физическом выживании людей, они у последней черты. Каков же выход, с точки зрения оппозиции? Собраться трем ветвям власти и дружно работать вместе! Вот если смогут сесть рядышком Чубайс, Черномырдин и Селезнев, пожмут друг другу руки, скажут: «Кто старое помянет, тому глаз вон!» – и появятся в Прокопьевске тепло да хлеб.

Может быть, такое толкование ситуации и успокоит шахтеров, но человека рассудочного – наоборот. Выходит, оппозиция отказывается от утверждения, что бедственное положение трудящихся – закономерное и неизбежное следствие всего курса «реформ»? Что может дать «примирение властей»? Если здесь от популизма перескочить к логике, то надо предположить, что у Чубайса и Лившица денег куры не клюют, и если Селезневу удастся с ними по-хорошему посидеть, он их уговорит поделиться с шахтерами и учителями. Но ведь это не так!

Далее Зюганов указывает и на механизм, с помощью которого можно очень быстро (до зимы?) наполнить казну и накормить народ: «налоги снизить, но собрать». То есть, принимает и начинает распространять сказочку Лившица о том, что вся беда в неуплате налогов предприятиями. Но делает эту сказочку более приятной: налоги надо снизить! Помогает подкорректировать Чубайса и Черномырдина.

Это – популизм, обещание чудесного разрешения проблемы, которого не видят правители, «занятые разборками». Мол, деньги-то вот они, закопаны на заводских дворах. То есть, уже снят и очевидный тезис о том, что беда – в параличе производства. Тракторов в РСФСР производилось 300 тыс в год, а сегодня 12 тыс. Сколько можно собрать налогов с этой промышленности, даже если их снизить?

Таким образом, продолжается основная линия дискурса КПРФ, принятая во время выборов президента. Тогда она оправдывалась необходимостью «успокоить электорат». А сейчас? Выборная кампания важна тем, что служит экзаменом бригаде, которая «лепит» образ партии, шлифует наиболее выигрышную часть дискурса. Схема предвыборного дискурса КПРФ, на мой взгляд, была выбpана не лучшим обpазом. Она, конечно, мало повлияла на результаты, т. к. люди, решившие голосовать за Зюганова, делали это независимо от того, что он говорит. Но если и дальше следовать логике предвыборной речи, опасность оторваться от своей социальной базы у КПРФ будет нарастать.

И весной говорилось: «Мы лучше, чем режим Ельцина, проконтролируем инфляцию». При этом давался перечень мер, которые совершенно не противоречат монетаристской программе МВФ, а даже предусмотрены ею. КПРФ как бы обязывалась быть более рачительным управленцем, чем Черномырдин, и точнее следовать указаниям МВФ, чем Чубайс. КПРФ даже не обозначала инфляцию как результат неолиберальной реформы, а сводила проблему к «плохому ведению дел». Сейчас разница в том, что речь уже не идет о замене Ельцина или Чубайса, а только о «взаимодействии трех ветвей», о коалиционном упpавлении.

В борьбе с инфляцией КПРФ не осмеливается принять даже чисто буржуазную концепцию Кейнса, которой воспользовался Рузвельт (подавление инфляции не за счет обеднения населения и снижения потребления, а за счет резкого роста производства при большом дефиците госбюджета), не говоря уже о восстановлении социалистических антиинфляционных механизмов. Но ведь любой разумный человек понимает, что в рамках монетаризма Чубайс и Гайдар вели бы дело лучше, чем КПРФ – они не связаны социальным договором с трудящимися.

Во время выборов говорилось: «Происходящее в России – не реформы, ибо производство падает и т. д.». Это – тезис о «неэффективном правительстве» (мол, нет команды, нет программы). Сегодня он повторяется, хотя все понимают (а демократы и не скрывают), что речь идет именно о реформах, цель которых – демонтаж советской социально-экономической системы. Эти реформы идут по плану и очень эффективно. Сейчас – этап разрушения, и спад производства необходим. Утверждение КПРФ дает не просто слишком мягкую трактовку сути главного противоречия в России. Хуже, что эта трактовка не принимается ни одной из конфликтующих сторон и ставит руководство КПРФ как бы вне конфликта, вне реальности. Это – один из самых тяжелых дефектов любого дискурса.

Ведь было сказано совершенно четко первым вице-премьером Сосковцом: в России осуществляется деиндустриализация. То есть, расчистка площадки, уничтожение народнохозяйственного комплекса для построения затем, с иностранными инвестициями, «дополняющей» экономики, работающей на Запад – уже не нашей экономики. В Давосе, в ежегодных докладах Всемирного экономического форума, это говорится совершенно открыто. Ни Чубайс, ни Черномырдин никогда ни словом не намекнули на готовность изменить этот принципиальный курс. Ну как в этих условиях можно помочь делу «согласием ветвей» и сбором налогов? Кого должны успокоить эти обещания?

Традицией коммунистов было сообщать людям суровую правду, но не «торговать страхом» (это – тоже популизм). Сегодня – наоборот. По эмоциям ударяют рассказом о замерзающих детях Прокопьевска, а затем успокаивают возможностью отвести беду шевелением стульев. И уже ни слова о том, что все ресурсы страны изъяты и переданы авантюрному торговому капиталу и сосредоточены в банках. Что это сделано в полном соответствии с программой реформы, утвержденной МВФ.

Возьмите хотя бы такое суперсовременное и рентабельное производство, каким была наша оптико-механическая промышленность. Да, 90 процентов ее работало на оборону, но те 10 процентов, которые давали ширпотреб (фотоаппараты, бинокли и т. д.), полностью покрывали расходы всей отрасли. Эту промышленность начали уничтожать «конверсией» уже при Горбачеве. В 1989 г. состоялась последняя в СССР варка ситаллов – материала для современного оптического стекла. Подумайте, каков был запас прочности советской системы, если тех ситаллов хватило на семь лет! Но сегодня-то они кончились. А рабочие с заводов согнаны. Они стали челноками да спекулянтами, у них уже руки трясутся. Хорошего шлифовальщика заботливо выращивают шесть лет. Можно ли сейчас обещать детям Прокопьевска, что вот, мы помиримся с Чубайсом, завалим весь мир фотоаппаратами, соберем с ЛОМО налоги и накупим конфет и игрушек?

Тот факт, что до последней черты дошли люди – прямое следствие того, что парализовано хозяйство, в целом. Безумная, тупая расточительность государства (этого коллективного «нового русского») на этом фоне – мелочь, хотя и показательная. Если режим Чубайса не хочет или не может сменить курс и вернуть хотя бы минимум ресурсов в наше, российское хозяйство, то не имеет права КПРФ успокаивать граждан. У них не остается никакой другой надежды на выживание, кроме как устранить этот режим. И не надо пугать бунтом, взрывом – диапазон средств давления на режим без насилия огромен, он еще не использован и в малой степени.

Пока же мы видим небывалое: КПРФ предлагает себя в коалицию как средство предотвратить перерастание социального протеста в политическую борьбу – «это будет самое страшное». И речи нет о том, чтобы возглавить борьбу, дать трудящимся программу и идеологию – но зачем же стараться помочь удержаться режиму Чубайса у власти? Ну не может же этот режим измениться, в него заложена разрушительная матрица, хоть ты отправь в министры десять Тулеевых. Да там и сейчас полно приличных и честных людей, но разве от этого меняется дело? Они лишь чуть-чуть смягчают удары, мы умираем под наркозом – спасибо и за это.

Продолжение неолиберального проекта, но уже при участии коммунистов, означает полную и необратимую ликвидацию КПРФ как политической силы. То, что с большим скрипом удается в Венгрии и Польше, невозможно повторить в России. Этого не позволят ни массы коммунистов, ни наш криминальный капитал, ни Запад – каждый по своей причине.

1996

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-09-05; просмотров: 167; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.138.114.198 (0.016 с.)