Часть 11. Диктатура банков и военно-банковский комплекс

 

Глава 1. Государство, монополии, банки

 

Диктатура монополий

 

В советское время, особенно в эпоху «зрелого социализма» и «застоя», когда марксизм-ленинизм рассматривался как «единственно верное учение», объективности и научности в отношении изучения своего собственного общества ожидать не приходилось (в конечном счете это была одна из серьезных причин краха Советского Союза и всего лагеря социализма). Но вот по поводу исследования «экономики» и политики западных стран (т.е. капиталистического общества) этого сказать нельзя. Ведь эти страны (в первую очередь США) были в то время нашими идеологическими и геополитическими противниками, поэтому про них разрешалось говорить и писать то, что думаешь. Выходило много интересных, глубоких работ по данной тематике в СССР и других социалистических странах. Да и тогдашние учебники по политэкономии для вузов понятно и доступно объясняли, что такое «рыночная экономика», или «капитализм» (в отличие от современных учебников по «экономикс», «экономической теории» и «макроэкономике», которые всячески искажают и запутывают понимание «рыночной экономики» и «капитализма») [1364].

В курсе политической экономии капитализма совершенно справедливо отмечалось, что капитализм в конце XIX века стал быстро превращаться в свою высшую стадию, называемую «монополистическим капитализмом». В странах Европы, США, в какой-то мере также в России главенствующую роль в хозяйстве заняли монополии - картели, синдикаты, тресты, концерны. Основатель династии Рокфеллеров любил говаривать: «Конкуренция - это грех». Он отнюдь не предлагал от «законов джунглей» вернуться к отношениям сотрудничества и взаимопомощи, которые некогда были нормой жизни в традиционном обществе. Он имел в виду преодоление конкуренции через удушение конкурентов и установление полного единоличного контроля над производством и реализацией выпускаемых товаров.

В предыдущей главе («“Пищевые цепи” и “пирамиды” “денежной цивилизации”») мы уже использовали биологические аналогии для описания и объяснения процессов, происходящих в «рыночной экономике». Продолжим биологические сравнения, для чего назовем монополии «акулами капитализма» или просто «акулами». Сегодня в учебниках по «экономике» затушевывается более чем очевидный факт: логика свободной конкуренции приводит к тому, что одни «акулы капитализма» поедают других «акул капитализма» и в океане с условным названием «рыночная экономика» остается всего несколько гигантских существ. Процесс роста этих «акул» можно описать с помощью двух понятий:

- концентрация капитала,

- централизация капитала.

Концентрация капитала означает увеличение капитала монополии за счет получаемой ею прибыли. Централизация капитала предполагает такое увеличение за счет поглощения других компаний. Безусловно, процессы концентрации и централизации капитала тесно между собой связаны. Интенсивный процесс концентрации капитала повышает способность «акулы» «проглотить» другую «акулу», а прирост веса «акулы» за счет поглощения своего сородича активизирует процесс концентрации капитала.

В пределе должна остаться лишь одна гигантская «акула капитализма». Карл Каутский еще в начале прошлого века предрекал именно такой исход развития событий на «свободном рынке» и называл такое состояние «ультраимпериализмом».

В чистом виде «ультраимпериализма» нет и сегодня, в начале XXI века: на том или ином рынке, в той или иной отрасли имеется по несколько «акул». Но это не означает, что они не являются монополиями. Ведь самое главное - не доля рынка, приходящаяся на ту или иную «акулу», а способность «акул» держать под контролем (фактически терроризировать) всех остальных, кто выходит на рынок товаров, денег, активов, рабочей силы.

Речь идет прежде всего о способности «акул» контролировать цены на рынках. А они это научились делать уже давно. С помощью картелей, т.е. соглашений о разделе рынков и установлении общих цен - либо монопольно высоких, либо, наоборот, монопольно низких. Монопольно высокие цены устанавливаются на то, что монополии продают. Монопольно низкие цены - на то, что покупают. Например, на сырье, закупаемое в странах периферии мирового капитализма. Также монопольно низкими являются цены на рабочую силу.

Акулы - отнюдь не созидающие существа (в отличие, скажем, от пчел или муравьев). Они лишь поглощают готовое. Наблюдая жизнь этих обитателей океана, начинаешь лучше понимать горькую шутку: «Рынок ничего не производит, рынок лишь перераспределяет». А для перераспределения «акулы» используют две вещи: силу и хитрость. Созидающих способностей в данном случае не требуется.

 

Диктатура банков

 

Но вернемся к тезису классика марксизма об «ограниченном платежеспособном спросе». Чем он все-таки порождается? Тем, что «капиталисты- эксплуататоры» ужимают заработную плату до прожиточного минимума или даже ниже его, получая «прибавочную стоимость»? Или же тем, что банкиры создают долг, который невозможно погасить? В конечном счете вторым. Ведь в эту долговую петлю попадают все без исключения (кроме банкиров), в том числе те же «капиталисты-эксплуататоры». Капиталистам- предпринимателям необходимы деньги для развития предприятия, а они, в отличие от банкиров, деньги из воздуха не делают. Поэтому они вынуждены брать кредиты. А для того, чтобы их погасить, они, во-первых, вынуждены добывать деньги на рынке, «проталкивая» свой товар в условиях жесточайшей конкуренции; во-вторых, ужимать все издержки производства, в том числе за счет заработной платы.

Капиталисты-предприниматели, конечно же, не ангелы. Но, во-первых, они в отличие от банкиров заняты выпуском материальных благ, являются организаторами производства, выполняют действительно общественно важные функции. Во-вторых, они находятся в таком же неустойчивом состоянии, как и рабочие, которых они «эксплуатируют». В условиях высоких рисков и при весьма скромной (на фоне банковского дела) норме прибыли они запросто могут лишиться своего бизнеса, а при определенных обстоятельствах даже оказаться в долговой яме.

Почему все-таки капиталисты-предприниматели не ангелы? Потому что они вольно или невольно стремятся к тому же, к чему стремятся ростовщики.

Т.е. к приумножению капитала. Для них это возможно через получение прибыли. Следовательно, вольно или невольно они вносили и продолжают вносить свой вклад в создание тех диспропорций, которые ведут к кризисам. Хорошо, если предприниматели тратят свою прибыль на развитие производства, - в этом случае формируется спрос на машины, оборудование, другие инвестиционные товары. Хуже, если промышленники начинают брать пример с ростовщиков и накапливать прибыль в денежной форме. В этом случае происходит изъятие части денег из обращения, сокращается объем денежной массы, обслуживающей товарооборот и производство, сужается платежеспособный спрос. При этом промышленники рубят сук, на котором сидят. Для них наступает «час истины» - рецессия (она же - «стрижка баранов»), когда денежная прибыль капиталистов- предпринимателей перекочевывает в сейфы капиталистов-ростовщиков. То есть можно сказать, что капиталисты-предприниматели осознанно или неосознанно работают в конечном счете не на себя, а на ростовщиков. Только очень немногие из них осознают этот непреложный факт. Ростовщики же всячески культивируют у промышленников страсть к прибыли: чем больше «шерсти» будут давать «бараны» (т.е. промышленники), тем богаче и могущественнее будут ростовщики - хозяева «баранов».

О вопросе соотношения банковского и промышленного капитала задумывались многие мыслители, политики и государственные деятели. Они пытались определить: какой из этих капиталов управляет обществом и какой из них важнее для общества? Особо среди таких мыслителей стоит выделить австрийского социалиста Рудольфа Гильфердинга (кстати, бывшего в правительстве Второго Рейха некоторое время министром финансов), который в начале XX века написал ставшую впоследствии широко известной книгу «Финансовый капитал» [1365].

В отличие от Маркса Гильфердинг не «замазывал» различия между промышленным и банковским капиталом, более того, он считал неизбежной непримиримую борьбу между этими двумя видами капиталов. Эту борьбу он представлял как противостояние «анархичных» промышленных предпринимателей (как правило, местных, имеющих национальную привязку) и организованного финансового капитала, слабо связанного с национальными государствами, часто действующего одновременно в нескольких или многих странах.

Как прямолинейно выражался венский соратник Гильфердинга Отто Бауэр, при построении социально-экономических прогнозов исходить надо из «противоположности интересов между еврейским торгово-ростовщическим и христианским промышленным капиталами» [1366].

Прогноз Гильфердинга для всех индустриальных стран - неизбежность победы космополитического финансового капитала над «местноограниченным» промышленным. Именно этой победе, по мнению Гильфердинга, призваны способствовать социалисты и левые радикалы, провоцирующие «когда надо» кризисы, стачки и социальные потрясения, которые разоряют промышленников и резко повышают спрос на банковский кредит, усиливая финансистов. Например, в России в период революционного хаоса 19051906 годов прибыль коммерческих банков увеличилась больше чем вдвое. Похожая ситуация складывалась и на Западе, в период Великой депрессии 1929 года. К чему это ведет? Гильфердинг пишет: «Финансовый капитал в его завершении - это высшая ступень полноты экономической и политической власти, сосредоточенной в руках капиталистической олигархии» [1367].

Гильфердинг очень подробно анализирует процесс образования монополий, ведущая роль в которых принадлежит финансистам. Уже простой переход к акционерной форме подрывает позиции промышленного предпринимателя, поскольку тот теряет функцию непосредственного организатора производства, а его капитал в форме акций, которые теперь свободно продаются на особом рынке - фондовой бирже, - приобретает характер капитала чисто денежного. Доход от ценных бумаг постепенно сводится к общему уровню процента, а предпринимательский доход ушедшего на покой промышленника превращается в учредительскую прибыль, которая теперь присваивается банкирами, поскольку учредительство акционерных обществ становится делом крупных банковских консорциумов. Место предпринимателей эпохи делового риска, технологической инициативы и свободной конкуренции занимает иерархия наемных управляющих, точно таких же, как служащие государственных отраслей. Результат: неуклонное уменьшение объема продукции относительно мелких самостоятельных предприятий, хотя именно в их рамках изобретаются и получают путевку в жизнь принципиально новые оригинальные технологии.

Впрочем, отрицательные последствия монополизации Гильфердинга волновали мало. Для него этот процесс - абсолютное благо, движение в сторону так называемого «организованного капитализма», в котором главными (а скорее всего, и единственными) «организаторами» станут банкиры (финансисты). Более того, свою задачу он видел в разработке рецептов скорейшего наступления эры «организованного капитализма». Р. Гильфердинг «подробно исследует способы роста фиктивного капитала и технику манипулирования чужими средствами (в его классическом примере капитал в 5 млн фактически распоряжается 39 млн; современная практика шагнула дальше). Финансовая техника, которую рекомендует Гильфердинг, включает подробное описание операций, стоящих на грани жульнических махинаций: “разводнение” капитала, деление акций на обыкновенные и привилегированные, система “участия” - создание цепи зависящих друг от друга обществ и, наконец, просто разного рода “Панамы”.» [1368]

Гильфердинг поясняет отличие финансового капитала от ранее существовавших форм капитала: «Финансовый капитал хочет не свободы, а господства. Он не видит смысла в самостоятельности индивидуального капиталиста (промышленного. - В. К.) и требует ограничения последнего. Он с отвращением относится к анархии конкуренции и стремится к организации» [1369].

По сути, Гильфердинг призывал к такому капитализму, в котором производство будет управляться финансовой олигархией из одного центра - наподобие советского Госплана. Не будет и свободных рыночных цен на продукцию промышленности: «цена перестанет быть объективно определенной величиной. Она становится счетной величиной, устанавливаемой волей и сознанием человека» [1370]. Судя по всему, в эпоху финансового капитализма не останется также никаких личных свобод. Оказывается, первым термин «тоталитарное общество» ввели не нацисты или еще какие-то «недемократичные» люди, а именно Гильфердинг. Для него «организованный капитализм», «финансовый капитализм» и «тоталитарное общество» - это слова-синонимы, отражающие позитивное состояние общества. Современное общество - это в чистом виде «финансовый капитализм». Следовательно, по Гильфердингу, это «тоталитарное общество».

С учетом сказанного можно уверенно утверждать: Гильфердинг оказался более прозорливым «предсказателем» будущего состояния капитализма, чем К. Маркс.

Подчиняя себе промышленный капитал, банковский (финансовый) капитал тем не менее заставляет промышленников жить по законам капитализма, т.е. всю свою деятельность подчинять получению прибыли и ее накоплению. А это ведет в конечном счете к разрушению экономики (экономики без кавычек) как единого живого организма.

Слава Богу, в последнее время у нас (правда, в основном в Интернете) стали появляться публикации, в которых объясняется различие между банковским и промышленным капиталом, показывается их противостояние и раскрывается истинно грабительский характер первого. Вот, например, отрывок из одной такой публикации, в которой автор говорит о «мировой политической борьбе между двумя классами - финансовой олигархией и промышленной буржуазией»: «Это два враждующих класса, борьба которых определяет ход современной истории. Пролетариат в этой борьбе выступает лишь в роли союзников финансистов, хотя в стратегическом плане он является союзником промышленной буржуазии - развитие экономики в интересах обоих классов. Это вызовет много споров со стороны марксистов.» [1371]

Здесь уместно привести выдержку из интересного материала под названием «Задумывались ли Вы когда-нибудь над вопросом “Откуда берутся деньги?”» [1372]. В этой работе автор использует аналогии из биологии и физиологии. В частности, деньги он сравнивает с «кровью», которая циркулирует в сложном, состоящем из многих органов «организме», называемом «экономика»:

«В здоровом организме никакой орган не может “выводить из организма прибыль”. Не может, к примеру, “мозг” задерживать у себя кровь как “прибыль от своей деятельности”, так как автоматически это подавляет весь остальной организм. Равно как и не может вдруг “инвестировать” отобранную ранее кровь, под которую уже давно печень эмитировала новую, восполнив исчезнувший (конечно же, «возникший». - В. К) в свое время недостаток. Всему организму от такой эквилибристики хорошо не станет. Такой орган нужно удалять. Это опухоль. Любая задержка денежного обращения (или, наоборот, “необоснованная эмиссия”) дестабилизирует работу сбалансированного единого организма экономики. Вплоть до “смерти”. Если все деньги скопились на вершине. “финансовой пирамиды”, денежное обращение останавливается.»