Жузы в социально-политической организации кочевого казахского общества

Место жузов в социально-политической макроструктуре казахского общества невозможно определить вне анализа его сословной социально-политической структуры. Ведь сами по себе они выступают как политически субординированные, но синхронно сосуществующие, рядоположенные геополитические, горизонтальные (географические) образования.

Поэтому нужно исходить из свойственной данному социуму социально-политической сущности. Здесь резко выделяется элита сословных аристократов — «белая кость» (или «ак-суйек») и простолюдины — «черная кость» («кара суйек»). Потомков Чингисхана, торе или чингизидов называли «белой костью». Лишь они имели право на государственную власть на общенациональном и жузовском уровне и были ее легитимными носителями на всем евразийском пространстве, где господствовала идеология чингизизма и ясса Чингисхана. В этом смысле они были надэтническим (внутри казахов — субэтническим) имперским началом, правящей династией, закрыто кастой, стоящей на вершине сословной пирамиды казахского и других кочевых социумов[12]. Подобно английским лордам, любой родившийся чингизид уже становился султаном и имел все права быть избранным старшим, или ага-султаном — общенациональным ханом. И наоборот, хана избирали лишь из числа султанов-чингизидов как государствообразующей касты[13].

Основная роль чингизидов заключалась в военном руководстве, внешнем и общенациональном представительстве. Их же судебная и административная власть в мирное время ограничивалась как противодействием родовой аристократии, так и самим устройством кочевой децентрализованной государственности. Последняя была рассеяна и локализована по местным родам и племенам, которые непосредственно управлялись родовой знатью. В отличие от сословия чингизидов, как носителей государственности, представители родовой элиты были вплетены в реальный контекст кочевой хозяйственной общности и являлись непосредственными главами родов и племен как основных военных и хозяйственно-политических единиц кочевого общества.

Вокруг чингизидов концентрировалась особая группа приближенных и им служащих туленгуты. Она пополнялась из числа рабов-вольноотпущенников, разорившихся и пришлых кочевников, стоящих обычно вне генеалогической организации казахских жузов.

Вторую группу правящей элиты составляла религиозная прослойка — потомки пророка Мухаммеда (от его дочери Фатимы) — «Сейиды» и потомки его сподвижников-халифов — «кожа». Последние, по другой версии, происходили от арабов-завоевателей. Их называли «асыл суйек» — «редкая (или драгоценная, благородная) кость». Они отправляли религиозно-идеологические функции кочевого общества и, так же как и чингизиды, не несли повинностей и не были подсудны бийскому суду (султанов мог судить только вышестоящий хан). Но они были более закрыты и эндогамны, поскольку в отличие от чингизидов потомки женатого на женщине-ходже получали такие же привилегии, как и чистокровные ходжы.

Люди «черной кости» составляли нижний этаж, как бы неполитическое гражданское общество. Простолюдины были юридически свободными лицами, обладавшими личными и имущественны ии правами, могли участвовать в народных собраниях и нести воинскую повинность. В отличие от «белой кости» они делились на роды и племена.

Однако эта нижняя страта не была монолитной. Над всеми простолюдинами возвышалась родовая аристократия — бии[14], батыры (богатыри) и жырау (барды)[15].

Сила и власть биев определилась древностью и численностью стоявших за ними родов. В пределах своих родов они обладали военной, судебной и административной властью, входили в своеобразный сенат при ханах — Совет биев, а иногда поднимались до уровня лидеров жузов (знаменитые Толе бий, Айтеке бий, Казыбек бий и т.д.).

Батыры обладали военным и моральным авторитетом. И их сила определялась численностью дружины. Например, Раимбек батыр, Карасай, Сыпатай и т.д.

Жырау принадлежала духовная власть, они озвучивали мысли и настроения масс, формировали общественное мнение и были как бы посредниками между обществом и властью. Нередко они подвергали нелицеприятной критике ханов и султанов (например, знаменитый Бухар жырау) и выступали в роли внештатных советников.

Ниже простолюдинов находился бесправный слой рабов, несвободных мужчин («кул») и женщин («кун»). Дела, касавшиеся рабов, не были подсудны биям, их хозяева сами вершили суд над ними.

Такова структура сословной кочевой демократии. Всех носителей власти, включая биев-судей и ага-султанов и ханов, избирали прямым или косвенным голосованием. Соблюдался паритет между высшей государственной властью (ханами-чингизидами) и родовой аристократией, интересами своеобразного кочевого самоуправляемого гражданского общества и интересами государства. Данная модель военной демократии отличалась значительной свободой входящих в то или иное ханство родоплеменных единиц, плюрализмом мнений и интересов.

Генеалогические связи и система жузов играли важную роль в сфере властных и идеологических отношений, регулировали порядок организации и совместной деятельности казахов как единого этноса. Объяснялось это преимущественно автаркично-потребительской направленностью экономики кочевников. Поэтому система генеалогического родства и жузов играла важную идеологическую и нормативно-регулятивную роль в жизни кочевого общества.

Политическая организация казахов строилась в виде генеалогической иерархии родов и племен. Сильные (старшие) роды и племена выступали в качестве ядра казахских военно-потестарных объединений. Вокруг них интегрировались менее сильные и откровенно слабые (младшие) племена и роды. На этой основе и складывались государственные образования (улусы или ханства). Так, сила и влияние казахских ханов Абулхаира, Каина и Арынгазы опирались на мощь объединения алимулы, Барака и Канкожы — на найманов, Аблая — аргынов, Нуралы — на бай-улы и т.д. В разные эпохи казахской государственности вплоть до первой четверти XIX века на казахской земле сосуществовали до 4—5 (порой и более того) кочевых ханств. Отсюда, по мне­нию известного историка и специалиста по элитам казахского кочевого общества И. Ерофеевой, нет достаточных оснований для отождествления понятий «ханство» и «жуз»: по размерам и генеалогической структуре они никогда не совпадали друг с другом. Периодически возникали ситуа­ции, когда эти ханства включали в себя различные кланы из различных жузов в ханстве Барака, Абулхаира и даже этносов (например, кыргызы и каракалпаки в ханстве Аблая).

Это еще раз подтверждает территориально-географическое происхождение жузов, их аморфность и открытость. Нередко, протестуя против того или иного хана, казахские роды откочевывали под опеку другого. В этом смысле связи между различными элементами властной вертикали носили не жесткий институциональный, а персонифицированный и либеральный характер патронатно-клиентельных отношений. Они пронизывали все властные отношения, надстраивающиеся над родами как жесткими закрытыми социумами. Поэтому в целом режим кочевой демократии носил открытый толерантно-консенсусный и в то же время традиционно-иерархический характер, вытекающий из самой мобильной кочевой цивилизации и построенной на системе генеалогического родства жузовой государственности.

По мнению И. Ерофеевой, стабильность и устойчивость высшей власти определялись совместимостью и согласованностью «интересов хана-патрона с интересами и стимулами взаимодействовавших с ним влиятельных персон (султанов, старшин, биев, батыров), которые, со своей стороны, являлись выразителями групповых интересов и потребностей стоявших за ними номадных генеалогических кланов»[16]. Такая взаимозависимость верхов и низов, свободный консенсус между ними резко отличает политическую культуру казахов-кочевников от политической культуры оседлых централизованных государств с их односторонним диктатом шаха или царя. Хан здесь скорее «первый среди равных». Его избирает родовая аристократия. Хан силен как царь, но и бий с батырами сильны как бояре.

С приходом русской колониальной администрации власть ханов и сама кочевая государственность постепенно были сведены на нет[17].