Слово, облеченное властью. Информация с черного хода

 

И мы, такие знающие сегодня, какими наивными и темными предстанем последующим поколениям.

Минц

 

Было это несколько лет назад в крупном городе одной из северных стран. Среди бела дня совершалось ограбление большого банка. Все протекало по канонам, многократно описанным в детективной литературе: преступник, угрожая пистолетом, заставил посетителей и служащих лечь на пол, а сам принялся набивать деньгами принесенный с собой спортивный чемодан. Из боковой двери вышел в зал директор банка. Не успев осознать опасность, он бросился на грабителя, который обернулся и хладнокровно застрелил его, после чего спокойно вышел, сел на велосипед и скрылся.

Одна особенность отличала это событие от обычных ограблений: преступник работал в одиночку, действия его отличались таким автоматизмом, будто он всю жизнь только и делал, что грабил банки и стрелял в мешавших ему. По счастливой случайности, он был пойман всего через несколько часов. Стеклянные, малоподвижные глаза и мертвенная бледность надоумили полицейских привлечь к допросу врача. Так возникло необычайно громкое дело: грабитель был в загипнотизированном состоянии. О сделанном он ничего не помнил. Через некоторое время по его указаниям был арестован и человек, оказывавший на него беспрекословное влияние. Этот бывший эсэсовец полностью отрицал свою вину, алиби доказал, прямых улик не было. С тем, кто совершал ограбление, он был знаком очень давно и (по рассказам жены подсудимого) мог внушить ему все, что угодно: собственное сознание, воля и разум будто отключались у слабодушной жертвы с первых же слов приятеля.

Выяснить ничего не удалось. Специалисты по гипнозу и внушению с уверенностью говорят лишь одно: даже при самом полном отключении сознания человека нельзя толкнуть на поступок, противоречащий его нравственным основам. Рассказанное не опровергает их убежденности, ибо о духовном мире преступника мы ничего не знаем.

В средние века в той же стране, в столице ее, Копенгагене, осужденному объявили: вместо мучительного колесования его подвергнут безболезненной и легкой смерти – вскрытию вен (так кончали с собой древние греки и римляне). Ему завязали глаза и сделали на руке небольшой (совершенно безопасный) надрез. Пролитая на руку теплая вода создала ощущение вытекающей из вены крови. Когда повязку сняли, человек был мертв! Самое удивительное ожидало исследователей впереди. Все признаки говорили о смерти от вскрытия вены. Мозг был обескровлен, отхлынувшая от него кровь ушла в свои депо – селезенку и печень, лишь частично осталась в спавшихся кровеносных сосудах. Смерть от страха ожидания смерти принесла еще и точную картину ожидаемого процесса гибели.

Став очевидцем катастрофы, женщина от ужаса перестала видеть. Зрение отсутствовало у нее уже несколько месяцев, но проведенные исследования с достоверностью показали: никаких нарушений нет, потеря зрения носит чисто нервный характер. И тогда было проделано обыкновенное чудо: женщине внушили, что, когда врач досчитает до пяти, она прозреет. И она снова увидела! Как прежде. Слепоты не было и в помине.

Три эти столь разные истории равно относятся к странному состоянию мозга, название которого – гипнотическое – издавна и справедливо связано с самыми поразительными проявлениями психики.

На древних египетских папирусах возрастом около двух тысяч лет было найдено детальное описание, как погружать юношей в гипноз, чтобы получить от усыпленных сведения о будущих урожаях, исходах предстоящих войн и судьбах фараонов. Предполагают, что папирусы эти списаны с еще более старых, так что возраст гипноза – несколько тысячелетий. Он был известен народам севера и передавался от шамана к шаману, им пользовались жрецы и знахари, фокусники и прорицатели всех древних народов на всех материках. В средние века искусство усыплять было почти забыто ввиду опасности демонстрировать что-либо непонятное, и только узаконенные «святые» целители пользовались гипнозом, считая, что употребляют крохи божественной власти над телами смертных. А в конце восемнадцатого века на гипноз наткнулся австрийский врач и музыкант Месмер – с него, пожалуй, и начинается «донаучный» период познания этого состояния мозга.

Широкообразованный, мгновенно увлекающийся Месмер пробовал лечить больных прикладыванием небольшого магнита и с удивлением убедился в его целительных свойствах. Паралич, шум в ушах, бессонница, боли в печени и суставах – десятки болезней и недугов исчезали от прикосновения намагниченной стали. Один ученый, избавленный Месмером от слабости зрения, писал, что у природы подсмотрен «один из ее самых таинственных движущих моментов».

Десятки больных превозносят новый метод, сотни жаждут исцеления. В это время сам Месмер с восторгом и недоумением убеждается, что магнит ни при чем: больные выздоравливают даже от простого прикосновения его руки или железного жезла. Как всегда в подобных случаях, на помощь пришла спасительная спекулятивная гипотеза: Месмер начинает утверждать, что в каждом теле содержится некая магнетическая неощутимая жидкость, истечение которой от человека к человеку и лечит страдальцев, ибо самая болезнь – не что иное, как уменьшение этого животворящего вещества. Но в таком случае не обязательно присутствие целителя, он может излить часть своего магнетического запаса на любые предметы, приобретающие с его прикосновением такое же лечебное свойство. (Так и видится, как журналист эпохи Месмера, приведя эту высоконаучную идею, торжествующе пишет: «И жизнь подтвердила догадку!»)

Сохраним профессиональную преемственность: жизнь, казалось, подтвердила догадку Месмера. Прикосновением руки был наделен «исцеляющей силой» огромный бак, за который могли держаться одновременно более десяти больных, и дерево во дворе особняка Месмера – теперь под его кроной один за другим чувствовали облегчение приезжие бедняки.

Потом Вену сменил Париж. Новые толпы больных, гигантская слава и распространенность месмеризма, комиссия Парижской академии наук, назначенная королевским приказом (в ее составе был, кстати, и знаменитый врач Гильотен, творец нового орудия казни, получившего его имя и удостоившего впоследствии как королеву, так и своего автора), пренебрежительный отзыв этой комиссии о бесполезности и вреде магнетического лечения, революция, забвение и смерть в полной безвестности. А магнетическое усыпление с обретением власти над усыпленным стало достоянием странствующих фокусников. Через пятьдесят лет на представление одного из них (дело происходило в Манчестере, а фокусник был внуком знаменитого баснописца и тоже носил фамилию Лафонтен) специально с целью разоблачения пришел немолодой уже.врач, известный хирург. Брэд. Ему-то и суждено было возродить гипноз, с тем чтобы уже окончательно сделать его объектом научного познания. Скептицизм возраста дополнялся у Брэда трезвостью и зоркостью специалиста, но слепотой высокомерия он не страдал и потому увидел главное: обмана не было, усыпленный действительно не мог раскрыть глаза, Тут было бы уместно помянуть насмешливым словом незрячесть парижских академиков и припомнить, как отвергали они все подряд: противооспенную привирку, паровое судно, громоотвод; но спешить не стоит. Комиссия искала тогда магнетическое вещество и убедилась, что его нет, а в отношении частых случаев выздоровления написала очень верную фразу: действует на сеансах Месмера «исключительно воображение пациентов». Большей точности формулировки от конца восемнадцатого века ждать не следует.

Брэд вернулся домой и в тот же вечер попробовал, усыпление на домашних и друзьях. Он использовал такой же способ, как жрецы древности и виденный им фокусник: попросил испытуемого сосредоточить взгляд на блестящем предмете (у него нашлась пустая бутылка – ее горлышко и послужило науке). От утомления веки сомкнулись.

Впоследствии были сотни экспериментов, и эффект достигался не только утомлением глаз и словесным внушением необходимости заснуть, но и прямо по короткой команде врача, у которого испытуемые уже привыкли засыпать. Потом было обнаружено, что на определенных людей такое же действие производит сверхсильный сигнал – в клиниках это делалось неожиданным ударом в гонг.

В последующие годы Брэд сполна испытал радости, выпадающие первопроходцу: горячку открытий, презрение коллег, отчужденность и нежелание его слушать, проклятия с церковной кафедры. Но было уже поздно: явление попало в руки подлинного исследователя. Брэд и заменил название «животный магнетизм» словом «гипноз» – по имени греческого бога сна.

Вторая половина прошлого века – золотое время гипноза. Обнаруженные свойства человеческого мозга тщательно описывались, накопленные факты создавали стройную и довольно полную картину. В конце века закончился бурный и продолжительный спор о природе гипноза. Его вели школы двух талантливых французских профессоров – Шарко и Бернгейма. Чуть позже, значительно уточнив разногласия между этими школами, много нового внес сюда великий Бехтерев.

Гипноз – не искусственно вызванное ненормальное состояние психики (так полагал Шарко), а разновидность сна, в котором контакт сохраняется у уснувшего только с усыпившим его человеком. В зависимости от степени погруженности в этот сон меняются и разновидности возможных воздействий на спящего; впрочем, это зависит и от неведомых пока индивидуальных характеристик. Одни приобретают в гипнозе податливую, «восковую» гибкость рук, ног и всего туловища: поднятая или произвольно изогнутая рука или нога, самое неестественное вычурное положение могут сохраняться у них часами – до утомления (кстати, такая же гибкость наблюдается при одной из форм шизофрении). У других, наоборот, вся мускулатура каменно напрягается. Оцепеневшие мышцы удерживают тело, даже если положить спящего на две опоры лишь головой и пятками. В таком состоянии спящие приобретают необычайную внушаемость, слову становятся подвластны все органы чувств. Можно внушить полную нечувствительность к боли, запахам, свету и звуку. Подчиняясь команде гипнотизера, мозг выключает любую систему, связанную с ощущением внешнего мира.

В наиболее глубоком сноподобном затмении мозг становится еще более податлив. Люди ходят и разговаривают, у них открыты глаза, они поют, пляшут и рисуют, очень трудно поверить, что это ненормальное состояние. Но гипнотизер дает им сырую картофелину, сказав, что это яблоко, и они с наслаждением едят ее, ощущая вкус яблока. Если любой шум объявить музыкой, они услышат ее, да и не нужно, впрочем, ни шума, ни обманно называемых предметов – достаточно сказать такому спящему, что именно он видит, и он немедленно увидит названное – человека, предмет, целое событие. И детально опишет эти искусственные галлюцинации. Ощущения могут быть извращены до собственной противоположности: холодный предмет будет называться горячим, а от нагретого утюга ощутится холод куска льда – если врач скажет, что приложен лед. «Вы вчера были в Китае», – говорит врач. И начинаются лжевоспоминания, столь детальные и убедительные, что хочется поверить в их подлинность. «Вы сейчас в зоопарке», – говорит гипнотизер. И архивы памяти, обрывки знаний и воображение сплетают галлюцинации, реальные до предела. Но главное, что послушно работают на внушенный мираж не только органы чувств, но и полностью весь организм. Внушение сытости вызывает увеличение в крови числа лейкоцитов, голода – уменьшение их (при действительном кормлении или голодании так и происходит). Внушение холода рождает дрожь, побледнение, гусиную кожу, усиленный газообмен. Внушение жары – пот, сердцебиение, жажду. Внушенную эмоцию физиолог не отличит от реальной – те же химические вещества выбрасываются в кровь, так же меняются биотоки мозга, соответствующая мимика дополняет мнимое переживание. Одними лишь словами можно привить спящему бред, свойственный больному мозгу: он будет Наполеоном, грибом, собакой или пылинкой.

Это – самое глубокое отключение сознания. Но гипноз как частичное бездействие контрольных систем мозга свойствен человеку вовсе не только в состоянии искусственного сна. Гипноз неотрывно сопровождает все наше существование. Ведь и самая возможность внушить человеку необходимость уснуть – уже проявление власти слова.

Бехтерев убедительно и аргументированно показал, как внушение сопутствует любой человеческой жизни. Его разбор психических эпидемий средневековья, крестовых походов взрослых и детей, эпидемий самобичеваний и слепых взрывов веры – поразительные иллюстрации к всевластию слова. В своей книге «Внушение и его роль в общественной жизни» он писал, что и всегдашняя покорность народных масс – результат выключения контроля разума в отношении приказов сверху, проявление внушаемости, культивируемой с малолетства и, как в гипнозе, проявляемой лишь к определенным лицам. Гипнотическая слепая податливость наяву порождала власть и сама же становилась ее следствием. Очень интересно, что к таким идеям пришли одновременно психолог и поэт; психолог – обдумывая факты и рассматривая эпохи глазами ученого, поэт – в совершенно ненаучном, но удивительно точном прозрении. Известный русский поэт Шенгели сформулировал на языке поэзии точную психологическую идею:

 

Я часто думал: «Власть!» Я часто думал: «Вождь!…»

Где ключ к величию? Где возникает мощь

приказа? Ум? Не то. Паскали и Ньютоны

себе лишь кафедры снискали, а не троны.

Лукавство? Талейран, чей змеевидный мозг

все отравлял вокруг, податлив был, как воск,

в Наполеоновой ладони. Добродетель?

Но вся история – заплаканный свидетель

убийств и низостей, украсивших венцы.

Так злобность, может быть? Но злейшие злецы,

визжа, как боровы, под каблуками гнева,

катились из дворцов – разодранное чрево

на грязной площади подставить всем плевкам.

Что ж, воля? Кто бы мог быть более упрям

и тверд, чем Аввакум? Но – на костре поник он,

и церковью вертел пустой и постный Никон.

Так что же? Золото или штыки? Но штык -

лишь производное: орудие владык,

уже сложившихся; а золота, бывало,

царям и герцогам чертовски не хватало,

а власть была.

Так что ж?

Одно: АВТОРИТЕТ!

 

Мысли ученого и видение поэта оказались полностью созвучны. Во всех проявлениях внушения – от покорной податливости постороннему влиянию в состоянии бодрственном до механического подчинения всего организма – в гипнотическом сне простирается огромный диапазон власти слова. Откуда и как построена эта власть? – стало первым вопросом психологии.

Слова, предположил Павлов, эти раздражители второй сигнальной системы, приобрели для мозга человека такое же значение, как все другие сигналы внешнего мира – раздражители его органов чувств (первой сигнальной системы). В случае отключения контроля сознания (но что это такое?), отличающего слово «снег» от реального снега, слова работают так же, как действительные раздражители, которые они условно обозначают.

Уже было известно, что любая нервная клетка может находиться лишь в одном из двух возможных состояний: возбуждения (нейрон передает электрический импульс) или торможения (он нем). Но не глух: торможение – очередная рабочая фаза, в это время нейрон безотказно принимает поступающие от многочисленных отростков сигналы, в нем продолжается обмен веществ – переработка информации.

Павлов предложил считать гипноз состоянием частичного торможения, когда лишь часть систем мозга пробуждается, повинуясь команде гипнотизера. Команда поступает через недремлющую область – «сторожевой пункт», настроенный на единственный голос – того, кто усыпил. Торможение это может мгновенно разлиться по коре головного мозга не только под влиянием внушенной необходимости спать, но и при сверхсильном раздражении – звуком, светом, движением. Страхуя мозг и нервную систему от срыва, мгновенно выключаются воспринимающие системы – так временно глохнет ухо от взрыва, цепенеет тело при опасности. При болезненной, очень чувствительной к срывам нервной системе такое торможение рождает гипнотическое состояние. Еще психиатры прошлого века демонстрировали истеричных больных, впадавших в гипноз от неожиданного резкого звука. Одни из них теряли чувствительность к боли, другие обретали фантастическую внушаемость – до появления синяков и кровоподтеков на месте, по которому якобы ударили палкой, у третьих каменно затвердевали или податливо гнулись мышцы. Происходило то же, что достигается на разных стадиях глубины гипнотического сна, внушенного обычным образом – утомлением глаз, монотонными раздражителями, приказанием спать, спать, спать.

Теория, считающая гипноз разлитым торможением, послужила плодотворной основой для новых исследований, объяснения старых фактов и накопления новых. Но всеобъемлющих теорий не бывает, и висящие сегодня в воздухе вопросы убедительно свидетельствуют: гипнотические процессы несравненно сложнее. Вот пример.

Издавна известно, что под гипнозом испытуемому можно внушить, что он ребенок. Старухе за шестьдесят сказали, что ей восемь лет, после чего велели открыть глаза и написать на бумаге свое имя, фамилию и слово «отъезд». Крупными детскими каракулями, даже не вспомнив об очках (без которых уже давно не обходилась), она написала «Люба Мальцева», а слово «отъезд» написала через «ять» – как принято было в те времена, когда ей действительно было восемь лет и она училась.в первом классе. После пробуждения она написала то же самое, но уже с твердым знаком, попросив очки, и совершенно другим – взрослым почерком. У других испытуемых за внушением детского возраста следовало полное изменение речи, интонации, походки, поведения и рисунка – до невозможности выговорить букву «р», если внушался соответствующий возраст. Что за механизмы работают в подобных случаях? Чередованием торможения и возбуждения этот феномен не объяснить. Других гипотез пока нет. Человеку средних лет внушают, что он старик, и дрожащая походка, замедленность реакций и слабая подвижность подтверждают перевоплощение. Но тому же человеку говорят, что он теперь дитя, и грамотнейший инженер начинает делать в письме детские орфографические ошибки или болтает с непосредственностью ребенка.

А гипноз задавал новые, совершенно удивительные загадки. Усыпленному легко внушить так называемые отрицательные галлюцинации: сказать, к примеру, что в комнате нет стола, и он не будет видеть этот стол, станет убежденно спорить, что его нет. Однако, обходя комнату, он аккуратно обогнет этот стол. Но ведь надо узнавать предмет, чтобы не воспринимать именно его! Отключается некая неведомая система толкования истинного положения предметов – и только в отношении указанной вещи.

Разрушение живой ткани от реального ожога понятно и объяснимо. А ожог, внушенный словами, лишь утверждением, что к телу поднесен огонь? Нервная система оказалась способной не только управлять обменом веществ, но и убивать, разрушать живые клетки. Внушение мнимого ожога с появлением на указанном месте омертвевшей, как бы действительно сгоревшей ткани – одна из глубочайших, если вдуматься, загадок живых существ.

Еще один эксперимент. Человеку внушили под гипнозом, что тело его больше не ощущает боли, ибо вся чувствительность ушла из него в стакан с водой, который больной держит в руке. И человек безболезненно переносил уколы иглой, страшно вскрикивая лишь в момент, когда иглу макали в воду.

Так называемое послегипнотическое внушение. «Пробудившись от сна, – говорит экспериментатор, – вы ровно через час не сможете двинуть левой рукой». Проходит указанное время (организм отсчитывает его!), и только что нормально владевший обеими руками человек в замешательстве смотрит на свою оцепеневшую левую руку. «Вы обругаете меня», – сказал врач. Через час больной начинает ерзать, мяться, вдруг выпаливает: «Баран! – и тут же смущенно извиняется. – Я не мог не сказать, была настоятельная потребность», – говорит он, оправдываясь, в ответ на расспросы. Где записался во время гипноза этот нелепый приказ, обретающий неодолимую власть над уже бодрствующим сознанием? Неизвестно.

Свой вклад несомненно внесет в теорию гипноза биология активности. Когда человеку (даже в бодрственном состоянии) внушается идея, в которую он бесповоротно верит – например, обещание какой-то определенной будущей ситуации, – мозг послушно рассылает приказы, подготавливающие картину, которую он ожидает. Очевидно, именно такой процесс происходил в организме казненных, о которых рассказывалось выше. Подобные же случаи тысячекратно описаны историками дикарских цивилизаций. Если австралиец, например, узнавал, что шаман в гневе на него рисовал на земле его силуэт и перечеркивал рисунок крест-накрест (что означало смертельное проклятие), он начинал чахнуть и вскоре умирал. У отсталых племен такие события наблюдались и в наши дни. Но зато так же работает мозг и на выздоровление. Об этом – отдельно.

 

 

* * *

В летописях и священных книгах, а впоследствии и в книгах вполне документальных или научных встречаются рассказы об исцелениях. Все они имеют одну и ту же сюжетную канву. Некто – безразлично, мужчина это, женщина или ребенок любого пола, – испытал сильное эмоциональное потрясение – испуг, волнение, нервную встряску. Следом за этим у него развивается болезнь. Это может быть слепота, немота или глухота, парализованные ноги или руки, перебои и боль в сердце, острые головные боли, а то и приступы судорог. Порой это случается и при отсутствии пережитой катастрофы – от мнительности, вызываемой лишь верой в то, что болезнь наступит (мозг как будто готовит картину болезни, если разум уверен в ее неотвратимости). И она не медлит с появлением. Затем родные или близкие обращаются к лицу, которое издавна славится исцелениями. В древности это были жрецы, потом священники или монахи, впоследствии – уже лет двести – врачи. Впрочем, немедленное или очень быстрое выздоровление приносили (есть они еще и сейчас) предметы неодушевленные – святая гробница (обязательно прославленная предыдущими исцелениями), святая вода из чудодейственного колодца (непременно с рекламной известностью былой пользы), какая-нибудь икона (уже заслужившая известность и окруженная легендами), просто, наконец, местность, куда направляется широкий поток страждущих, встречая на своем пути восторженных, вернувших здоровье или ощутивших облегчение. Так всемирно известен Лурд, где сто лет назад истеричной девочке Бернадетте Сабиру явилось видение; так сотни верующих излечивались на могиле добродетельного парижского дьякона Пари; так ежегодные толпы паломников тянулись в Киево-Печерскую и Троице-Сергиевскую лавру. Общий молитвенный экстаз, разжигающий веру в чудо до предельного накала, слова кого-нибудь из посвященных (обычно в категорической, приказной форме: «Встань и иди, твои ноги работают!», «Прозрей!», «Ты теперь слышишь!», «Тебе легче, боли уже не мучают тебя!»), и чудо действительно совершается. Широко оповещаемые о каждом из них, толпы жаждущих еще более верят и надеются.

Контроль сознания, скептическое отношение разума, всяческие сомнения должны в это время непременно выключаться. Те, кто не верил, никогда не получал облегчения. Такого же состояния добиваются сегодня под гипнозом: врач, получающий власть над заторможенным мозгом, так же неподсуден отключенному сознанию, как некогда жрец – сомнению верующего. И буднично, без фанфар и рекламы совершаются в кабинетах врачей строго обдуманные чудеса. Череда больных проходит через такие кабинеты, погружаясь в гипнотический сон и освобождаясь от грозных и явственных симптомов болезней, которых у них на самом деле нет.

Врачи лечат и добиваются успеха, а между тем их знание того, что же происходит на самом деле, настолько мало, что в этом страшно сознаться. Считается, что от сильного потрясения в мозгу временно затормаживаются, выключаясь из общей работы, нервные центры, ведавшие исчезнувшими функциями: движением рук или ног, зрением, слухом или речью. И слова врача, безотказно принимаемые спящим мозгом, растормаживают эти группы нейронов, снова запуская их в работу.

Когда же болезнь наступает от мнительности, считается, что сработали механизмы самовнушения, пробудившие признаки воображаемой болезни. Мозг, который «придумал» организму расстройство, заботливо готовит симптомы, рассылая по каналам управления соответствующие приказы. Так, дочь, ухаживавшая за матерью, больной раком желудка, внушив себе, что тоже заболевает, начала обнаруживать все признаки болезни, виденные ею у матери: тошноту, рвоту, исхудание. Больной, уверенный, что расстроил себе сердце, начинает ощущать боль, учащение пульса, перебои или мучительные его толчки. И только опытный диагност бывает порой способен отличить такую сочиненную болезнь от подлинной, требующей не гипнотического, а лекарственного вмешательства.

Если вдуматься, в подобных случаях тоже работает слово – таким же образом, как при внушении мнимых ожогов, кажущегося холода, явственных галлюцинаций. У меня болит сердце, говорит себе такой больной, и какие-то механизмы безотказно повинуются этим словам, полностью заменившим действительные жизненные потрясения, способные выбить сердце из колеи. И опять слова врача, податливо и послушно воспринимаемые мозгом с отключенным сознанием, ликвидируют эти самопредательские команды, возвращая искусственно расстроенный орган в систему нормального управления.

Значит, мозг способен не только расстроить работу каких-либо частей организма (а ему подчинено все полностью), но и вернуть орган заболевший в рабочее состояние? Очевидно, это так, осторожно ответит специалист, еще не понимающий, к чему клонится вопрос.

А доводилось ли в таком случае науке наблюдать такое самостоятельное целительное влияние мозга на какую-либо болезнь, хоть на одну из тысяч, поражающих жителей планеты? Конечно, ясно, что всякое выздоровление без лечебного вмешательства – это уже и есть следствие борьбы самого организма, борьбы, в которой нервная система играет еще темную для науки, но далеко не последнюю роль. Нет, я говорю о случаях, когда механизм влияния мозга хоть чуточку поддавался наблюдению. Такие случаи известны? Да! И какие яркие!

 

 

* * *

В поисках средства от ревматизма, безжалостно калечащего суставы, поражающего мышцы и клапаны сердца, врачи не могли пройти мимо странных случаев самоизлечения. Стоило порой ревматику переболеть желтухой, поголодать, испытать какую-либо нервную встряску – и суставы его снова двигались, как смазанные; исчезала боль и самая память о ревматизме, который только что безуспешно лечили. Когда начинается наблюдение глазами, уже готовыми увидеть, картина явления всегда расширяется. Обнаружилось: загадочное исцеление прогоняло еще порой и экзему, и астму, и лихорадку, даже туберкулез. Подозрение пало на гормоны. Система управления этими связистами далеко не ясна, в этой области можно уверенно предсказать еще многие сотни открытий. Известна только исходная схема: крохотная железа гипрфиз, надежно спрятанная в основании мозга, прямо под гипоталамусом, полностью подчинена его приказам. Но сама железа – тоже верховный правитель, рассылающий гормоны в подчиненные ей области – железы внутренней секреции. Источники эти почти неисчерпаемы. Уже свыше сорока гормонов, обязанных своим происхождением одной только надпочечной железе, известно сейчас биохимикам, и это еще не последний итог. В запутанной многозвеньевой цепи управления телом гормоны, выделяемые по приказу мозга, в свою очередь тоже влияют на него; в этой сложной системе глубокомысленный вопрос Козьмы Пруткова – «где начало того конца, которым оканчивается начало?» – звучит не каламбуром, а постановкой проблемы: известен ряд психических срывов, порождаемых зафальшивившим гормональным оркестром. Многие виды раковых опухолей обязаны лживым приказам курьеров, исказивших программу обмена веществ в тканях. Но вернемся к ревматизму.

Из надпочечников был выделен гормон, щедро выбрасываемый в кровь при первом натиске болезни, да и не только болезни. При ударе, ожоге, потрясении курьер, названный кортизоном, разносил по организму какие-то команды, предписывающие срочно ликвидировать болезнь, ибо все оборонные силы нужны для отражения нового натиска. Неизвестно, каким образом гасит кортизон пламя разнообразных болезней, – возможно, и сам он служит лишь переносчиком приказа, – важно лишь, что, победно применяемый в клиниках (сейчас используется его искусственная, значительно усиленная модель), он одновременно служит и целям дальнейшего поиска. Теперь лишь остается напомнить, что это мозг ведает моментом усиленного производства загадочного целительного гормона и выбросом его в кровь. Так было подсмотрено у мозга одно из звеньев его всевластного управляющего режима.

Уже тридцать лет назад стали широко известны и заслужили Нобелевскую премию работы физиолога Селье. В словаре исследователей появилось резкое, как удар хлыста, слово «стресс», что означает напряжение. Стресс – это состояние организма, вызванное острым и сильным воздействием внешней среды, когда от организма требуется стремительная мобилизация внутренних оборонных сил. Этот сбор по тревоге организует нервная система. Физическая нагрузка, психическая травма, нашествие болезни – Селье показал, что во всех этих случаях работает аппарат гормонов по схеме: мозг (оценка ситуации) – гипофиз (посылка в железы побудительного гормона – сигнализатора) – железы внутренней секреции (быстрая мобилизация организма).

С категорическими выводами Селье спорят, считая, что предложенная им схема очень узка, что она – лишь часть оборонных систем тела. Это правдоподобно. Но в процессе изучения сильных нагрузок исследователи натолкнулись на способности мозга организовать вмешательству врага такой отпор, что древние легенды о неуязвимости стали выглядеть не сказками, а эпизодами реальных биографий.

Известно, что большая доза адреналина убивает подопытного зверька. Но если предварительно подействовать на его нервную систему очень сильным стрессором (применяя неожиданный удар электрического тока), то взбудораженные системы обороны справляются после этого и со смертельным введением яда. Подобные же системы предусмотрительно замедляют биение сердца и обмен кислорода у ныряльщика, на удивление врачам, поднимают с постели безнадежно больных, одержимых стремлением встать. Ключа и схемы к этим механизмам пока нет. Ясно лишь, что приводят их в действие то жизненные ситуации, то состояние и воля человека, то вмешательство облеченного властью слова. Проблем – на десятки поколений.

Но взаимоотношения мозга и слова изложенным выше еще далеко не исчерпаны.

 

 

* * *

Это звучало легендой: более тысячи лет назад буддийские священники будто бы шептали на ухо спящим монахам религиозные тексты и монологи о необходимости укреплять веру, и нерадивые монахи, неспособные запоминать молитвы наяву и мечтающие о плотских удовольствиях, будто бы превосходно усваивали молитвы во сне, одновременно утверждаясь в послушании и поклонении. Древним летописям никто не верил. Потом оказалось, что и сыщикам эфиопской охранки приметы преступников сообщались во сне (метод перешел от древних жрецов), и туповатые филеры исправно запоминали длинный перечень примет. Потом эта идея появилась у фантастов, и приборы, один хитроумней другого, окончательно закрепили за будущим метод обучения во сне. В первой из таких утопий (вышла в начале века) указывалась даже дата – 2660 год. В другой повести предсказывалось, что такой аппарат сможет быть использован для обучения таблице умножения, азбуке Морзе, логарифмам, запасу слов и языкам. Ученые не исследовали эту проблему то ли потому, что не доходили руки, то ли предполагая на основе опыта, что слово, услышанное спящим, обязательно превратится для него в образ сновидения. От слова «холодно» приснится снег, от слова «нахлобучка» – служба.

Фантасты ошиблись в дате на цифру весьма почтенную – более семисот лет. В сороковом году молодой советский психиатр Свядощ защитил первую в мире диссертацию на тему обучения во сне. Запоминались слова языков, целые тексты, подробное содержание лекций. Испытуемые засыпали под звуки речи экспериментатора, и сон их носил характер особенный: оставался очаг возбуждения, сторожевой пункт – канал, по которому сохранялся, как в гипнозе, контакт исследователя с мозгом спящего. Опыты временно прекратила война, а года три назад началось всемирное увлечение гипнопедией – так называется наука об обучении во сне. Изучались преимущественно иностранные языки – от двух до пяти десятков слов удавалось продиктовывать спящему мозгу с записью непосредственно в архивы памяти, при полностью отключенном сознании. Энтузиазм исследователей подхлестывало вполне понятное нетерпение сотен желающих выучить язык легко, быстро и без особых затрат времени. Неестественное состояние мозга, отдыхавшего не полностью, вызвало естественное опасение врачей, проследивших за здоровьем обучаемых. Опасения не подтвердились, наоборот – вынужденное соблюдение режима сказалось на здоровье превосходно.

Однако часть ученых полагает, что ночью мозгу все же лучше предоставить полный отдых – мы еще не знаем наверняка, какую роль играет в его работе сон, и, возможно, не стоит вмешиваться в это состояние. А вот учиться днем, но под гипнозом, – эту методику можно с уверенностью предсказать в самом ближайшем будущем. Особенно широко и успешно уже несколько лет проводятся такие опыты в Японии. Результаты поразительны: мозг, отключенный от внешних впечатлений, усваивает знания с непостижимой быстротой и прочностью. Кроме того, под гипнозом легко достигается главное, о чем мечтают педагоги всех стран: вырабатываются усидчивость, внимание и интерес. Свойства эти прививаются в «приказном» порядке: ведь все, что говорит гипнотизер, становится законом для усыпленного разума.

То количество информации, которое приходится уже сегодня переваривать подрастающим поколениям, явно и значительно превышает используемые нами воспринимающие возможности мозга. Под гипнозом же оказывается, что память – неисчерпаемый приемник.

Речь может идти, естественно, лишь о знаниях, требующих автоматического зазубривания, многочисленных фактах и цифрах, на запоминание которых сейчас так непроизводительно тратятся время и усилия вступающих в жизнь. И тогда освободятся время и энергия для осмысливания гораздо более важных вещей – общих понятий, теорий и идей, увязывающих механические записи памяти в стройную и сложную картину мира.

Тем более, что, кроме восприятия знаний, мозг в гипнозе оказался обладателем еще одной многообещающей способности.

Молодой парень вертит в руках довольно неплохой рисунок и дружески беседует с человеком в белом халате. На рисунке подпись: «Репин» и дата – 1900 год. Сделан рисунок час назад, тут же в кабинете, этим парнем, которому от силы восемнадцать. Действие происходит в наши дни. Совершенно не умевший рисовать юноша был под гипнозом перевоплощен в Репина, и всего за пятнадцать сеансов научился рисовать вполне прилично. Во всяком случае, за пятнадцать часовых школьных уроков этому не научиться. Ученица первого курса консерватории стала играть на скрипке несравненно лучше, поиграв несколько раз в облике Паганини. Что срабатывало здесь? Отсутствие всяких отвлекающих факторов и полная отдача занятиям? Значительный эмоциональный подъем, напряженность, которую врач-экспериментатор постоянно взбадривает? Или прибавлялось еще и волшебное ощущение власти мастера над бумагой и инструментом – то, что приходит к художникам после долгих лет изнурительного труда, а здесь было подарено сразу словами гипнотизера «Вы – Репин. Рисуйте в полную силу»? Это неясно пока, да и неважно на первых этапах. Важно, что под гипнозом резко концентрировалось все духовное богатство испытуемого: и знания о художнике, в которого он был превращен; и душевное волнение, целиком посвященное работе; и спос<