Глава, перед началом ноторой автор считает своим долгом сразу предупредить: об эмоциях еще ничего не известно наверняка.

Пока не возвратился в лоно праха,

Узнай, поступков делая шаги,

Что злость и зависть,

Падчерицы страха,

Покою духа – кровные враги.

Ибн-Силин

 

В КАЛЕЙДОСКОПЕ ФАКТОВ

Tолько вчера этот парень схватил огромный камень и швырнул его через реку в садовладельца, бившего мальчонку за кражу черешен. Полицейский вахмистр с удивлением убедился, что бросок камня такого веса на такое расстояние был мировым рекордом, и предложил повторить. Парень (ему обещали прощение) старательно размахнулся… взлетели брызги на середине реки.

– Что же ты? – разочарованно вскричал вахмистр. – Небось наврал, что кинул ты?

И парень сказал фразу, необычайно важную для темы главы:

– Пусть он там станет – я еще раз попаду.

Этот рассказ Чапека исчерпывающе иллюстрирует значение и власть эмоций. Известны бесчисленные случаи, когда любовь или ненависть, испуг или гнев удесятеряли силы, позволяя человеку совершать поступки, о которых он в спокойном состоянии и не помышлял. Переносились голод, боль и жажда, ломались железные прутья тюремных решеток, рвались толстые канаты, падали неодолимые препятствия.

Влияние душевных волнений на психику огромно, неописуемо, тысячами фактов можно заполнить тома – человечество тщательно собирало опись этих влияний, никак не умея объяснить их. Истребительные войны, создавая обстановку гигантского эмоционального воздействия, трагично и множественно пополняют перечень душевных травм, ведущих к сдвигам психики.

Эмоции резко и пока необъяснимо сказываются на реализации способностей. Так, литературоведы при анализе стихов одного известного поэта сделали недавно смешное открытие, над которым стоило бы подумать. Те стихи поэта, в которых описывались обычные события, рядовые явления, заурядные действия, были ничем не примечательны и не выделялись из потока средних виршей, наводняющих десятки журналов; Были они стереотипны, с банальными рифмами, стертыми выражениями, обилием штампов и тем отсутствием собственного лица, без которого поэзия не существует.

Но… И тут следовало открытие. Как только в стихах (причем детских!) заходила речь о наказаниях, обидах, побоях, принудительном насаждении дисциплины, пресечении проступков и расплате за вину, поэт преображался. Яркие слова, упругий язык, точные сравнения обнаруживали радостную приподнятость увлеченного специалиста, пишущего со знанием дела. Вот как могут подвести эмоции, обостряющие талант на любимой теме. Это сполна объясняло между делом и направленность публицистики поэта.

Эмоции могут появляться, сменяя друг друга, с неожиданностью, доступной лишь объяснению психолога. Так, вскоре после поимки фашистского палача Эйхмана к нему в камеру был допущен журналист. Один из первых вопросов: что почувствовал Эйхман, когда его схватили и он понял, что от возмездия не уйти? Отчаяние, боль, раскаяние? Нет, ответил Эйхман, он почувствовал огромное душевное облегчение, почти радость. Уже лет пятнадцать он знал, что его ищут, и непрерывный страх ожидания, сменившись определенностью, спал с его плеч и принес неожиданную эмоцию.

Добрососедство и взаимопереход эмоций даже несовместимых, противоположных и просто очень разнящихся уже издавна отмечали писатели и поэты (Катулл: люблю и ненавижу; Пушкин: печаль моя светла; Достоевский: и в боли таится наслаждение; Блок: ликуя и скорбя).

Непроходящая, становящаяся постоянным настроением какая-либо одна эмоция – нездоровое состояние психики. Уныние и подавленность, устойчивая душевная опустошенность – это уже болезнь. В таком состоянии находился последний год своей жизни Хемингуэй. Одержимый смертной тоской, в глубочайшей депрессии, он два раза пытался выброситься из самолета, несколько раз загонял последний патрон в ствол своего любимого ружья. Бдительное вмешательство жены и друзей спасало его. Двукратное лечение в клинике не помогло, и при очередной попытке самоубийства жена опоздала.

Иногда приступы глубокой тоски сменяются маниакальным возбуждением. Это вовсе не тот подъем, котоpый именуют вдохновением, – болезненно приподнятое настроение непродуктивно. Ставился точный эксперимент: за время, что человек в обычном рабочем состоянии просматривал несколько тысяч печатных знаков, маниакально возбужденный успевал в полтора раза меньше, совершая гораздо большее количество ошибок.

Таким болезненным расстройством психики страдал писатель Гаршин. Периоды возбуждения, веселости и невероятной активности сменялись у него днями безысходного отчаяния и беспросветного мрака. В подобные минуты человек особенно легко поддается мыслям о бренности и бессмысленности существования, о необходимости искупления собственной жизнью всего мирового зла, о бесцельности борьбы. Гаршин покончил с собой, бросившись в пролет лестницы.

Анализ такого рода навязчивых состояний и привел ученых к мысли, что многие разновидности бредовых состояний – расстройства не рассудка, а сферы эмоций. Беспричинная тоска, отчаяние, неодолимый и необъяснимый страх служат, возможно (и вероятно!), стержнем, на который разум услужливо наматывает подходящие мысли – о преследовании, о бренности существования, об искуплении зла – и десятки других идей, разнообразие которых зависит от уровня интеллекта.

Что происходит в здоровом организме, в котором волей судьбы (по душевному складу или стечению обстоятельств) постоянно преобладают положительные эмоции? Кажется, ничего плохого, хотя лично автору не доводилось видеть людей нормального разума, настроенных постоянно благодушно (тут уместно привести две мысли: «Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп» и «Оптимист, снабженный информацией, быстро становится пессимистом»).

Что же касается эмоций отрицательных, то их длительное преобладание явно не сулит хорошего. В Сухумском обезьяньем питомнике ученые проделали великолепный эксперимент, о котором снят фильм, поучительный и печальный.

Огромный и красивый гамадрил Зевс имел все основания испытывать довольство и счастье: в стаде он был сильнее всех и ходил в вожаках, его подруга Богема была нежна и послушна, и на упоительное единовластие никто из стада не покушался.

Время от времени люди забирали Зевса из групповой клетки в камеру, где обучали условным рефлексам: по звонку он нажимал на рычаг, на белый свет бежал к кормушке, а на красный делал что-то еще; всему он научился быстро и снисходительно выполнял требуемое, неукоснительно получая награду – кусок яблока или конфету. И, довольный собой и миром, возвращался на свой начальственный пост.

Для начала его лишили верховодства – вместе с Богемой он был отсажен в отдельную клетку. Бедняга, он так привык руководить! Из своей клетки он с тоской видел, что его пост занял другой самец, существо, без сомнения, жалкое, бездарное и тупое, – что нашло в нем глупое стадо обезьян? Хорошо хоть, что оставалась Богема – ее покорность частично удовлетворяла его вожацкие замашки. Он еще не знал, что лишение власти – только первый шаг по уготованной ему дороге душевных испытаний.

Вернувшись с очередных занятий в камере условных рефлексов, он обнаружил, что Богема сидит в соседней клетке. Это уже было слишком! Он кидался на решетку грудью, рвал ее лапами, звал Богему к себе. Все было напрасно.

Испытания продолжались в виде неслыханного оскорбления: Богеме первой дали еду! Раньше Зевс неторопливо съедал все самое вкусное, а стадо почтительно толпилось вокруг, ожидая своей очереди. Тот же порядок соблюдала, естественно, и Богема. Теперь, несколько минут недоуменно просидев возле еды, она опасливо стала есть первой. Зевс, бессильно рыча, метался по своей клетке, неспособный ввиду отсутствия словарного запаса произнести шекспировское «О женщины, вам имя вероломство!»

Дальше – больше. Его начали отрывать от сна. Как будто кто-то свихнувшийся, перепутавший день и ночь, заставлял теперь и Зевса вращаться в том же противоестественном колесе работы в ночное время. Его безжалостно будили, уносили выполнять заученное и только потом давали спать снова.

Однажды, вернувшись из камеры, он увидел в клетке Богемы нового повелителя. Какая это была образина, какой урод и кретин! А Богема ласкалась к нему, как некогда к Зевсу, и напрасно Зевс кидался на решетку, и кричал то яростно и злобно, то жалостно и тоскливо.

А в ночное время его продолжали будить, и часто обносили едой, и Богемы уже не было, а от восторгов власти остались лишь мучительные воспоминания.

Вся гамма отрицательных эмоций была, наверно, проиграна этими неприятностями на несложной психике Зевса.

Зевс запечалился и затосковал. Он уже не знал теперь, с какой стороны и когда последуют новые напасти. Постоянный страх, подозрительность и покорное ожидание бед стали спутниками его угрюмого существования. Куда девалась его былая веселость, общительность и доверчивость! А былая работоспособность и смекалка! Он выполнял теперь задания кое-как, лишь бы отделаться, часто путался, ленился, стал часами угрюмо и апатично сидеть в углу – лишь бы отбыть в камере заданий положенное время, а потом прозябать в одинокой клетке.

Приборы беспристрастно зафиксировали: прединфарктное состояние. Испорчено сердце, высокое кровяное давление, повышенная раздражительность, общее ухудшение здоровья.

Эксперимент продолжался: Зевса пожалели. Ему вернули Богему (о, как быстро она была прощена!) и обоих подсадили к стаду. Двумя ударами Зевс поставил на место карьериста-недоумка, вздумавшего руководить вместо него, от радостного волнения съел тройную порцию еды (стадо почтительно сидело вокруг) и… полностью выздоровел.

Вот что делает с организмом преобладание отрицательных эмоций. Здесь работал разный набор: ярость и страх, ревность и зависть, злоба и тоска, обида и растерянность.

Американские психологи даже попытались некогда помочь людям выместить, отработать такие эмоции – как из котла выпускают лишний пар (общеизвестно, что порой, когда выругаешься или поплачешь, становится легче). Был заведен целый музей резиновых фигур, разнящихся лишь ярлыками-этикетками: домовладелец, полицейский, начальник, мастер, жена, теща, завистник, клеветник, сосед. Фигуры можно было щипать, кусать, обливать кипятком, бить, бросать в них тухлые яйца. Как развлечение это действовало, успокоению помогало мало.

А факты поступают, поступают из самых различных областей человеческой деятельности. Ученые еще прошлого века заботились скорее не объяснить происхождение и назначение эмоций («все от бога»), а научиться фиксировать, найти какой-нибудь объективный показатель чувств, которые переживает человек. Задача была не из легких.

 

 

* * *

Глаза – зеркало души.

Распространенное заблуждение

 

Толстой описал восемьдесят пять оттенков выражения глаз и девяносто семь разновидностей улыбки. Глаза и мимика – основное, с древних времен известное отражение эмоционального состояния.

Кроме них, есть движения, жесты, интонация, дыхание – косвенные показатели, по которым мы судим о чувствах собеседника. А помимо этих внешних показателей? При отсутствии мимики и сдержанности движений? Тем более, что у индейцев, например, всегда возводилось в доблесть непроницаемое выражение лица, и тому же учила старая школа дипломатии.

Биение сердца, пульс, кровяное давление.

Еще один индикатор эмоций – зрачок. Его живая и мгновенная реакция на все, что происходит вокруг, а также на внутреннее душевное состояние не осталась незамеченной. Размер зрачка пытались измерить циркулем, снимали при молниеносной вспышке (он все-таки успевал реагировать), но только бесшумная кинокамера (раньше стрекотание двигателя вспугивало зрачок), снимающая в невидимых глазу инфракрасных лучах, положила начало объективным исследованиям.

Изменение размеров зрачка помогло выяснить, как реагирует мозг на цвет и звук, на тишину, боль и движение. Было бы естественно предположить, что и настроение человека, его эмоции зрачок тоже как-то выдает.

(Обратная задача – какие эмоции вызывает зрачок у наблюдателя – была экспериментально решена еще в средние века молодыми женщинами, вполне научные поиски которых имели целью успешное обольщение. Оказалось, представители сильного пола бессильны перед большими зрачками. Поэтому женщины издавна применяли для искусственного расширения зрачка беладонну – это название ядовитой травы, а по-итальянски – красивая женщина.)

Современные эксперименты строго показали, что эмоции влияют на зрачок.

А недавно появился прямой способ измерения чувств. На шкале прибора, созданного для таких измерений, нельзя было бы обозначить страх или ненависть, любовь, жалость и тоску, но точно разделить эту шкалу на чувства положительные и отрицательные удалось бы вполне. Недавнее это (почти случайное) открытие станет важным инструментом дальнейшего познания.

Больной с целью постановки точного диагноза ввели в глубокие слои мозга пучок тончайших золотых проволочек-электродов. Между двумя различными областями прибор показал постоянный уровень разницы потенциалов. Он довольно велик, этот уровень, – до нескольких десятков милливольт. Во время одного из очередных исследований по какому-то незапамятному поводу настроение больной изменилось. И уровень потенциала тоже подскочил! Замеченный факт подал идею о целой серии подобных экспериментов.

В зависимости от знака потенциала (это понятие чисто условное – чтобы обозначить, вправо или влево от нуля шкалы пошла стрелка гальванометра) уровень назвали позитивным и негативным. Отрицательные эмоции увеличивали один уровень потенциала, положительные – другой. В случае, когда уровень уже указывал на положительные ощущения, подачей портящих настроение сведений его удавалось сбить. И соответственно наоборот – радостные эмоции снижали или нейтрализовали угнетающие чувства.

Для этих экспериментов эмоции надо было вызывать по требованию – пошли в дело старые исследовательские приемы психологов. Больной показывались карточки с цветными пятнами. Там были то светлые и радужные, то пугающие мрачные тона. Попутно ей задавали вопросы – не вызывают ли у нее расцветки каких-либо воспоминаний, что за мысли и чувства они ей навевают. Показывались картинки с заведомо приятным содержанием: дети, герои сказок, симпатичные звери. И заведомо неприятные: сюжеты войны, фотографии совершенного фашизмом. И наконец, пользуясь знанием биографии и профессии больной, ей приносили специально составленные сообщения, сулящие радость или огорчение.

Если цветные пятна вызывали довольно слабый сдвиг, то ответ на картинки был уже гораздо явственней, а словесные новости резко и отчетливо сдвигали вверх или вниз уровень потенциала, давая возможность (впервые в истории науки о мозге) объективно, по прибору судить о силе эмоции. Не только о силе, но и о длительности – после сильных воздействий потенциал еще долго не возвращался к исходному уровню, и только успокаивающим разговором его удавалось сбить.

 

Открытие ада и рая

 

Возможность кнопочного контроля психики может явиться реальной угрозой для человечества.

Xебб (физиолог)

 

Рассказ, о котором пойдет речь ниже, был написан задолго до того, как в мозг человека погрузился первый электрод, а что касается его социального прогноза – он тоже оправдался, хотя был достигнут иными методами.

Описывалась вполне фашистская страна – с полным физическим и духовным порабощением, жестокой механической дисциплиной, государственным аппаратом отупления, жестким казарменным бытом. И… всеобщим, полным счастьем, не лживым, показным – от страха, а еще более ужасным.

В мозг каждого новорожденного специальная группа врачей из лаборатории одного профессора-маньяка (в начале века кто же обходился в рассказах без сумасшедшего гения) вживляла десяток тонких проволочек-антенн, доходящих в глубинах мозга до различных жизненно важных центров. И специальная станция Всеобщей Информации – самая важная служба в стране – круглосуточно рассылала по этим живым радиоприемникам сигналы, выборочно влияющие на разные нервные структуры. Люди в одинаковое время чувствовали стремление работать, отдыхать, есть, думали одно и то же, ибо идеи поставлялись им централизованно и прочно закреплялись раздражением центров радости в момент коллективного прослушивания правительственных установок и разъяснений. В годы неурожаев специальные сигналы утихомиривали центры голода, сообщая истощенным ощущение сытости, в годы войны всеобщая агрессивность вела людей на бойню, в определенные часы после работы возбуждались центры расслабляющего удовлетворения и благодушия. А для разрядки скопившейся психической энергии устраивались часовые междоусобицы – тайм свободного гнева. И люди не могли свергнуть эту диктатуру, ибо им мешала договориться отупляющая лживая информация и сбивало с толку периодическое ощущение счастья.

Прошло лет пятьдесят, и поток подобных рассказов захлестнул научную фантастику. Теперь у них было реальное основание – нет, не память о фашизме (на этой раковой опухоли человечества мир убедился, что массовые средства отупления могут и не опираться на технику), а одно открытие исследователей мозга. В концентрированном виде опасения литераторов (теперь обоснованные) высказал ученый – автор эпиграфа к этой части. Открытие явилось случайностью, которая не могла не произойти.

Первое вживление электродов в глубины мозга было проделано в 1924 году швейцарским физиологом Гессом. Сначала это были тончайшие трубочки – через них он вводил в мозг кошек различные химические вещества, с изумлением наблюдая изменение в их раньше одинаковом поведении. Успех привел его к мысли о раздражении мозга электричеством. Через двадцать пять лет он получил за свои работы Нобелевскую премию. К этому времени лавиной нарастал поток открытий. Мозг познавался, как земной шар, и, подобно мореплавателям, у путешественников в анатомические структуры количество экспедиций компенсировало недостатки навигационных приборов.

Ошибка Колумба, устремленного в Индию и открывшего Америку, столь же счастливо и закономерно была повторена пятнадцать лет назад физиологами, которые, не вполне освоив еще технику точного введения электрода в заданное место, попали в другое. Еще не зная, что материк – не Индия, матросы Колумба сошли на берег. Ученые приступили к опытам.

Крыса, содержавшаяся в большом ящике, случайно приходя в один из его углов, получала электрическое раздражение в ту зону мозга, куда попал электрод. Получив такой укол, крыса заметалась по ящику, явно чего-то ища. Сначала было неясно, что ищет она место, где только что испытала удовольствие, но после непрерывных возвращений в этот угол возникла необходимость в эксперименте, строго, подтверждающем догадку. Он не замедлил последовать.

Параллель, с открытием Америки в данном случае тем более точна, что как до Колумба на континенте побывали десятки землепроходцев, так на структуры, вызывающие удовольствие и неудовольствие, натыкались другие исследователи. Только на глазах у них были шоры общепринятых тогда воззрений, и вызываемые у кошки ярость или мурлыкание принято было называть мнимыми. Считалось, что удовольствие и гнев – только внешние проявления, а эмоций истинных кошка при этом не испытывает. Так и говорили – мнимый гнев. А то, что кошка при этом вполне ощутимо кусала и царапала экспериментатора, как-то выпускалось из виду. В большой клетке был установлен маленький рычаг, нажимая на который крыса замыкала электрическую цепь и получала импульс тока через электрод, вживленный в найденную зону. Если, бы удовольствие было мнимым, крыса нажимала бы на рычаг только случайно – не чаще, чем ее подруги, гуляющие по клетке и изредка случайно трогающие рычаг лапой. Если же удовольствие было настоящим, крыса возвращалась бы сюда чаще.

Но она так и не отошла от рычага! Она буквально плясала на нем. Еда и питье уже не интересовали ее, она валилась от изнеможения, немного спала и снова бросалась к рычагу. Нажатие – электрический укол. Теперь рычаг надо отпустить, снова подготовив цепь для подачи раздражения. Теперь – нажатие. Эту нехитрую последовательность зверек усвоил немедленно. Частота барабанных ударов лапой по рычагу доходила до нескольких тысяч в час! Если ученый в это время прерывал цепь, крыса, несколько раз яростно ударив педаль, разочарованно отходила. Спала, чистилась, ела. Но время от времени подходила проверить.

Сейчас такие опыты проделаны уже на рыбах, морских свинках, кошках, обезьянах, дельфинах и собаках. Чемпион частоты нажатий – пока обезьяна: более восьми тысяч ударов в час.

Крысе, очень долго перед экспериментом голодавшей, был предоставлен выбор: любимая пища или рычаг. Крыса незамедлительно предпочла рычаг.

Чтобы добраться до рычага, надо было пробежать по металлической решетке, бьющей электрическим током. Перспектива удара, бывало, останавливала крысу, которая после суточной голодовки видела по ту сторону решетки еду. Увидев рычаг, она без колебаний вытерпела муки пробежки. Так был опровергнут известный философский афоризм о том, что только человек способен переплыть море слез, чтобы получить каплю радости.

Раздражение сходных зон производили и у человека. Начало положено недавно – до того, как приступить к людям, техника любого медицинского эксперимента оттачивается до гарантии безопасности и отсутствия ущерба для здоровья.

Больные говорили об успокоении, радости, удовольствии. Раздражение этих областей приводило к уничтожению упорных длительных болей самого разнообразного происхождения, удалось даже добиться просветления рассудка у нескольких шизофреников, давно уже невосприимчивых к лекарствам. Это подтверждало догадку об эмоциональном происхождении ряда психозов, хотя вовсе не вскрывало их механизм.

Зоны удовольствия оказались в тесном соседстве с запальными областями боли, ярости и страха. Однажды прикоснувшись к рычагу, подавшему импульс в эту область, крыса и обезьяна с тех пор тщательно избегали его (обезьяны даже борются с экспериментатором, не давая ему нажать на рычаг).

Открылось широкое поле исследований, область, простершаяся очень далеко за еще только вчерашнюю линию горизонта. Найденная формула – рай и ад находятся в нашем мозгу – глубоко подчеркнула сравнение психики со Вселенной.

При раздражении током центров наказания обезьяны кричали, пытались убежать, кусали все вокруг с такой силой, что ломали зубы. Очень показательные и неожиданные результаты принес опыт, в котором нажатие на рычаг избавляло обезьяну от раздражения центров наказания. Ток время от времени включал экспериментатор, и обезьяна постоянно ждала неприятных ощущений, готовая броситься к рычагу, чтобы ликвидировать их. Эта жизнь в напряженном ожидании невзгод стремительно приводила обезьян к тяжелым заболеваниям: они становились раздражительными, дичали, кусались и царапались при приближении человека, теряли аппетит; вялые и недеятельные, они быстро лишались былой сообразительности. Если применить к ним человеческие понятия, слова о черном пессимизме были бы очень точны. У них развивались тяжелейшие язвы, обезьянам обычно несвойственные. Сердечные расстройства, повышенное давление – чисто человеческие болезни появились у обезьян, постоянно готовых к неприятностям. Сопоставьте это с изложенными выше сухумскими опытами с Зевсом и Богемой, и автору не понадобятся сентенции на тему об отношении к человеку.

Опыты с кнопочным контролем эмоций ширятся во всем мире, принимая то характер работ явно сенсационных, то сугубо исследовательских.

В клетке два дружных котенка мирно играют и беззлобно царапают друг друга. Нажата кнопка. Два врага, два взъерошенных, сгорбившихся, шерсть дыбом, яростно шипящих создания мгновенно сменили приятелей. Крыса голодает уже сутки, не притрагиваясь к еде, хотя любимая пища грудой навалена в клетке. Через вживленный электрод возбуждается центр сытости – клетки, сигнализирующие мозгу о ненадобности в еде. Другая крыса. Толстая, разжиревшая, уже не в состоянии больше есть, с предельно раздутым брюхом, жадно и непрерывно пожирает еду – явно гораздо больше своих не только потребностей, но и возможностей. Искусственно, возбуждена группа нейронов, создающих чувство голода. Такие же результаты – с жаждой.

Стадо обезьян, абсолютный хозяин в котором – сильный и злобный самец. За малейшее непослушание он жестоко наказывает укусами и побоями. Вот маленькая макака в чем-то провинилась перед вожаком и в страхе забилась в угол. Злобно ворча, вожак приготовился броситься на ослушницу. Нажата кнопка. Вожак будто забыл о своем гневе, он вяло и расслабленно, очень мирно бродит по клетке. Сначала подданные случайно толкали его и вздрагивали, потом осмелели и завозились, а через день в стаде появился новый вожак. Ярость и нрав свергнутого усмирило раздражение небольшой глубинной структуры. Он уже не злобен и для власти в стаде не годится.

Арена старинного цирка в древнем городе Кордове. На арене этой обычно устраиваются бои быков. И сейчас бык с налитыми кровью глазами, низко наклонив голову и взметая песок, бросается на спокойно стоящего человека. В руке у человека – передатчик, а на ошейнике быка – крохотный приемник, усилитель и пучок проводов к электродам. Нажата кнопка. Бык застывает на месте и мирно переступает с ноги на ногу. Он безразличен, как пожилая корова.

Кнопочный контрoль психики… Угрожает ли он человечеству? Нет, отвечают ученые. И не потому, что в арсенале всякого рода фашистов – душителей индивидуального разума есть более действенные, прямые средства принуждения. Не только поэтому.

Человек отличается от животных наличием сознания, способностью обдумывать и анализировать свои желания и чувства, не давая выйти им за пределы, найденные и установленные человечеством за немногие мучительные тысячелетия разумной жизни. Сознание, этот результат общения людей друг с другом, укрощает инстинкты и эмоции, делая человека человеком.

В качестве примера сознания, преодолевшего самое сильное инстинктивное стремление – уйти от боли, – часто называют Муция Сцеволу, из патриотической гордости сжегшего на огне треножника свою правую руку. Во всех странах, во все века были борцы за идеи (причем самые различные и часто противоположные идеи), превозмогавшие преданностью убеждениям (а это – сознание!) муки пыток и истязаний. Об одном из них я напомню тебе, читатель, и думаю, мы обойдемся без комментариев.

В 1907 году, чтобы закупить и переправить в Россию оружие, приехал в Берлин, но вскоре был схвачен полицией двадцатипятилетний революционер Камо. Ему угрожал суд и выдача царской охранке. Камо симулировал буйное помешательство, нечувствительность к боли и был отправлен для разоблачения в психиатрическую больницу. Его кололи иглами, жгли тело добела раскаленным металлом (шрамы остались на всю жизнь). Он не только не издал ни звука – он разговаривал и смеялся в это время. К сожалению, психиатры профессионально заинтересовались этим чудом, а слепая любознательность ученых оказалась на руку палачам. Невозможно описать муки, которым подвергался Камо в течение четырех лет. Он перенес все. Очевидно, зрачки все-таки непроизвольно расширялись у негo от боли, но выдержка ни разу не изменила ему. Через четыре года ему удалось бежать.

Человеческое сознание выше биологических реакций, и большего, чем этим примером, мне сказать не удастся.

А исследования психики и поведения с помощью кнопочного контроля стали (развиваясь и совершенствуясь с каждым днем) мощным инструментом познания мозга – его анатомии, управления и взаимосвязи областей.

 

Что же они такое?

 

Эмоции (от латинского «потрясаю, волную») – переживание человеком отношения к окружающему миру и к самому себе.

Энциклопедия

 

 

A теперь, прочитав эпиграф, пригласите к себе наиболее эрудированного соседа и спросите, что такое переживание. Он ответит:

– Переживание – это наши чувства, состояния, настроения – одним словом, эмоции.

И круг замкнулся.

Психологам пришлось тяжелее всех. Физиолог мог заявить: меня не интересует название, я вижу, что происходит в организме с сердцем, пульсом, дыханием, обменом веществ, и это единственно важное, что определяет для меня состояние человека. А психологу приходилось иметь дело с внешним выражением переживаний и рассказами человека о его личных чувствах и ощущениях при каждом переживании.

Не случайно поэтому возникла некогда теория, ставящая, казалось бы, эмоции с ног на голову: не потому мы дрожим и обливаемся холодным потом, что нам страшно, а потому нам страшно, что тело наше дрожит; не потому мы сжимаем кулаки и напрягаем мышцы, что мы озлоблены, а просто чувствуем гнев и ярость, потому что тело наше пришло в возбужденное состояние. Парадокс, не правда ли? Однако давно и справедливо замечено, что парадокс, почти всегда, – это хвост затаившейся истины.

Кстати, зачем вообще эмоции? Не лучше ли выполняет свое дело тот, кто совершает его абсолютно хладнокровно, с полным самообладанием? Переживание – удел начинающих, мастера не испытывают трепета. И хладнокровный, без переживаний, анализ мира тоже помогает выработке безошибочных поступков. Так нужны ли чувства, эмоции? Ответ на этот вопрос носит пока косвенный характер, но достаточно убедителен: эмоции нужны, ибо в противном случае естественный отбор давно и безжалостно вырубил бы этот ненужный придаток психики, непонятное излишество эволюции. А они все тоньше, они развиваются, совершенствуются и властно оказывают влияние на нашу жизнь.

Сразу бросается в глаза одно из главных проявлений эмоций: приведение всего организма в форсированное, возбужденное состояние готовности. Обостряется внимание, необходима бдительность, мышцы готовы к работе, в кровь щедро выбрасываются необходимые для интенсивной деятельности вещества: сахар – топливо мышц, и адреналин – побудитель активности. И это одинаковое состояние наступает при совершенно различных эмоциях: гневе и горе, страхе и боли, ярости и радости, нетерпении, тревоге и испуге.

Не правда ли, сам собой напрашивается вывод: организм при необходимости приходит в соответствующее предстоящей деятельности состояние, а сигналы, сообщающие об этом сознанию, истолковываются им (сообразно ситуации) ощущениями различных эмоций.

Перестройка активности, полная или выборная мобилизация организма с введением резервов или погружение его в расслабленное, недееспособное состояние (тоска, уныние, самодовольство, блаженство) – яркое проявление работы эмоций. А может быть, наоборот: они сами – лишь свидетельство и сигнал этой перестройки? Споры еще не кончены.

Но есть у эмоций еще одно, уже бесспорное, чрезвычайно ценное назначение. Когда Давид Копперфильд с первой встречи чувствует неприязнь и отвращение к Урии Гипу, когда Джульетта и Ромео немедленно влюбляются друг в друга и то же происходит с опытным вором Джимми Валентайном (герой О'Генри; влюбленность заставила его бросить воровство, с которым ранее были связаны все его эмоции), то не явились ли эти чувства следствием мгновенной оценки одного человека другим?

Но оценка человека – это оценка собственных грядущих жизненных ситуаций, связанных с этим человеком. Это – часть общего предвидения, которым непрерывно занимается мозг. За бодростью или разочарованием, жалостью, гордостью или досадой можно всегда найти взвешенные на неизвестных весах и вполне оцененные будущие обстоятельства, которые человек предвидит (с какой-то степенью вероятности). Тревога и злость, подозрительность и отвращение, доверие, симпатия и уважение – все это оценки, баллы, которые ставит многообразию жизненных событий, людей, предметов и понятий вычислительный механизм мозга, вооруженный прошлым опытом.

(Здесь необходимо оговориться, подчеркнув различие эмоций, чувств в физиологическом смысле от чувств социальных: патриотизм, честь, долг, свобода, гражданское мужество, достоинство, справедливость. Перечисленное – не чувства в биологическом понимании слова; это наши взгляды на мир, установки поведения, впитанная с детства система понятий и мировоззрения. А потом эти установки сталкиваются с жизнью и отмечаются эмоциями – укрепляющими или подправляющими их. Механизм управления поступками, за века настроенный эволюцией на выживание в любой среде, с помощью аппарата эмоций контролирует и строит поведение и образ мыслей человека, живущего в обществе. И лишь очень немногие оказываются в состоянии усилием воли, сознания, разума преодолеть и подчинить этот чисто биологический регулятор.)

Шкала эмоций – оценок невероятно велика, длина перечня зависит, наверно, лишь от богатства языка, ибо оттенков чрезвычайно много, хотя все они являются смешением всего двух главных оценок – хорошо или плохо (так, используя лишь три основных цвета – красный, желтый и синий, – художники насчитывают тысячи тончайших оттенков).

Но почему, многословный автор, ты все время говоришь о будущих ситуациях и действиях, которые мозг, сверяясь с архивами памяти, постоянно оценивает баллами эмоций? Разве только что происшедшее или сделанное не оценивается удовлетворением или печалью?

Очевидно, нет. Радость по поводу свершившегося или тоска по утрате – это оценка того, что ближайшее будущее спокойно или чревато осложнениями. Мозг нацелен в будущее, пройденное уже не грозит опасностью гибели; все, что было, – уже достояние памяти, кладовая, опыта, а малейший недосмотр будущего – возможная потеря всего. Эволюция должна была воспитать в аппарате управления именно это качество – устремленность вперед, постоянную самоорганизацию. И в непрерывной, тщательной, генеральной оценке предстоящего незаменимую роль играет механизм эмоций.

До сих пор неизвестно как устроенный.

 

Немного анатомии

 

Лобные доли являются органом цивилизации – основой человеческого отчаяния и его надежд на будущее.

Xолстед (физиолог)

 

B укромной глубине мозга есть область небольшая, но жизненно важная – пожалуй, будет справедливо назвать ее центром биологических устремлений. И если я всюду избегал мудреных латинских названий сотен мозговых провинций, тут без названия не обойтись. К недавно вышедшей капитальной монографии об эмоциях приложен список работ (только основных, самых содержательных) об этой стороне жизни мозга. Список этот – почти из тысячи книг, и большая часть из них посвящена гипоталамусу. Гипоталамус. Крохотная область сосредоточила в себе управление всеми жизненно важными внешними стремлениями организма: утоления голода и жажды, борьбы нападающей и спасения бегством, продолжения рода и оценку происходящих событий. Это именно сюда от многочисленных (и во многом еще неизвестных) внутренних приборов-датчиков поступают сведения о холоде, голоде, жажде, боли, необходимости удовлетворить инстинкт продолжения рода, завершении выработанной модели действия. Это, раздражая гипоталамус, крыса барабанит по рычагу в жажде ощутить удовольствие, а электрод, вживленный в другую его часть, приведет ее к голодной смерти среди кучи еды. И наоборот – совершенно сытое животное будет жадно есть, страдая от пресыщения, но не в силах остановиться – раздражается центр голода, и сигналы о сытости слабей, чем стремление пожирать пищу. Кошка выгибает спину, часто дышит, выпустила когти, взъерошила шерсть, пытается укусить соседок или человека – искусственно возбужден центр ярости. Электрод, чуть передвинут – и умиротворенное, расслабленное животное довольно всем на свете, почти засыпает, ласкается и мурлычет. Дикие, неприручаемые крысы становились ручными, как котята, при раздражении этих отделов гипоталамуса.