Эмиль золя. Одно из произведений

Эмиль Золя - один из самых значительных представителей реализма второй половины XIX века — вождь и теоретик так называемого натуралистического движения, Золя стоял в центре литературной жизни Франции последнего тридцатилетия XIX века и был связан с крупнейшими писателями этого времени («Обеды пяти» (1874) — с участием Флобера, Тургенева, Доде и Эдмонда Гонкура, «Меданские вечера» (1880) — знаменитый сборник, включавший произведения самого Золя, Гюисманса, Мопассана и ряда второстепенных натуралистов, как Сеар, Энник и Алексис).

Роман «Дамское счастье».

Роман начинается с таких слов «Дениза шла пешком с вокзала Сен – Лазер, куда ее с двумя братьями доставил шербурский поезд. Маленького Пепе она вела за руку, Жан шел сзади. Все трое страшно устали от путешествия, после ночи, проведенной на жесткой скамье в вагоне не третьего класса. В огромном Париже они чувствовали себя потерянными и заблудившимися, глазели на дома и спрашивали на каждом перекрестке: где улица Мишодьер? Там живет их дядя Бодю. Попав наконец на площадь Гайон, девушка в изумлении остановилась.

Жан, - промолвила она, - погляди-ка!

И они замерзли, прижавшись друг к другу; все трое были в черном: они донашивали старую одежду – траур по отцу. Дениза была невзрачная девушка, слишком тщедушная для своих двадцати лет; в одной руке она несла небольшой узелок, другою держала за ручонку младшего, пятилетнего брата; позади нее стоял, от удивления свесив руки, старший брат – шестнадцатилетний подросток, в полном расцвете юности». Уже в этом отрывке перед нами рисуется образ героев. Перед нами сразу рисуется образ героев, которые кажутся беззащитными и потерянными.

«Дамское счастье», - прочел Жан с легким смешком: в Валони у этого красавца юноши уже была интрижка с женщиной. – Да, мило! Это должно привлекать покупательниц. В этом отрывке я представила себе Жана, красивый, привлекательный, харизматичный и молодой парень, который пользуется успехом у женщин.

А сейчас мне бы хотелось процитировать отрывок, где Эмиль Золя очень красиво описал магазин «Дамское счастье». «На срезанном углу, выходившем на площадь Гайон, выделялась высокая стеклянная дверь в орнаментальной раме с обильной позолотой; дверь доходило до второго этажа. Две аллегорические фигуры – откинувшиеся назад смеющиеся женщины с обнаженной грудью – держали развернутый свиток, на котором было написано: «Дамское счастье». Отсюда сплошной цепью расходились витрины: одни тянулись по улице Мишодьер, другие – по Нёв-Сент-Огюстен, занимая помимо углового дома еще четыре, недавно купленных и приспособленных для торговли, - два слева и два справа. Эти уходящие вдаль витрины казались Денизе бесконечными; сквозь их зеркальные стекла, а также в окна второго этажа можно было видеть все, что творится внутри. Вот наверху барышня в шелковом платье чинит карандаш, а неподалеку две другие раскладывают бархатные манто. Но Дениза вся ушла в созерцание выставки товаров, расположившейся у центрального входа. Здесь, под открытым небом, у подъезда были разложены, точно приманки, груды дешевых товаров на все вкусы, чтобы прохожие могли купить, не заходя в магазин. Сверху, со второго этажа, свешивались, развеваясь, как знамена, полотнища шерстяной материи и сукон, материи из меринисовой шерсти, шевиот, мольтон; на их темно-сером, синем, темно-зеленом фоне отчетливо выделялись белые ярлычки. По бокам, обрамляя вход, висели меховые палантины, узкие полосы меха для отделки платьев – пепельно-серые беличьи спинки, белоснежный пух лебяжьих грудок, кролик, поддельный горностай и поддельная куница. Внизу – в ящиках, на столах, среди груды отрезов высилась горы трикотажных товаров, продавшихся за бесценок: перчатки и вязаные платки, капоры, жилеты, всевозможные зимние вещи, пестрые, узорчатые, полосатые, в красный горошек. Денизе бросилась в глаза клетчатая материя по сорок пять сантимов за метр, шкурки американской норки по франку за штуку, митенки за пять су. Это было похоже на гигантскую ярмарку; казалось, магазин лопнул от множства товаров и избыток их вылился на улицу. Дядюшка Бодю был забыт. Даже Пепе, не выпускавший руку сестры, вытаращил глаза. Приближавшаяся повозка спугнула их с площади, и они машинально пошли по улице Нёв-Сант-Огюстен, переходя от витрины к витрине и подолгу простивая перед каждой. Сначала их поразило замысловатое устройство выставок: вверху были расположены по диагонали зонтики в виде крыши деревенской хижин; внизу на металлических прутьях висели шелковые чулки, словно обтягивавшие округлые икринки; тут были чулки всех цветов: черные с ажуром, красные с вышивкой, телесного цвета, усеянные букетами роз, и атласистая вязь их казалась нежной, как кожа блондинки. Наконец на полках, покрытых сукном, лежали симметрично разложенные перчатки с удлиненными, как у византийской девственницы, пальцами и с ладонью, отмеченной какою-то чуть угловатой, поистине девичьей грацией, как все еще не ношенные женские наряды. Но особенно ошеломляла их последняя витрина. Шелк, атлас и бархат были представлены здесь во всем разнообразии переливчатой, вибрирующей гаммы тончайших оттенков: наверху – бархат густого черного цвета и бархат молочной белизны; ниже - атласные ткани, розовые, голубые, в причудливых складах, постепенно переходящие в бледные, бесконечно нежные тона; еще ниже, словно ожив под опытными пальцами продавца, переливались шелка всех цветов радуги отрезы, свернутые в виде кокард и расположенные красивыми складками, точно на вздымающейся груди. Каждый мотив, каждая красочная фраза витрины была отделена от другой как бы приглушенным аккомпанементом - легкой волнистой лентой кремовых фуляров. А по обеим сторонам витрины высились груды шелка двух сортов: «Счастье Парижа» и «Золотистая кожа». Шелка эти продавались только здесь и были из ряда вон выдающимися товаром, которому предстояло произвести переворот в торговле новинками.» В этом огромном отрывке Эмиль Золя так красиво, изящно и очень детально описывает магазин. Даже сам Пепе, маленький совсем ребенок, с удивлением высматривает витрины. И правда этот магазин изображает дамское счастье.

«Бурра был глубокий старик с головой пророка, длинноволосый и бородатый, с проницательными глазами, глядевшими из0под густых взъерошенных бровей. Он торговал тростями и зонтами и занимался их починкой, а также вырезал ручки, чем снискал себе в округе славу художника. Дениза бросила взгляд на витрину лавки, где ровными рядами выстроились зонты и трости. А когда она подняла глаза, самое здание еще больше изумило ее. Это был жалкий домишка, зажатый между «Дамским счастьем» и большим особняком в стиле Людовика 14, неизвестно как выросший в этой тесной щели, где притаились два его низеньких этажа. Не будь подпоры справа и слева, он весь, казалось так и рухнул бы – и крыша с покривившимися и истлевшими черепицами, и фасад в два окна, покрытый трещинами и пятнами ржавчины, и деревянная полустертая вывеска.» Цитируя эти слова, мне стало очень жалко этого старика. Видно, что Бурра разорился из-за сильного соперника «Дамское счастье». Его магазин стареет вместе с ним. Дальше в романе сказано, что он готов бросить вызов «Дамскому счастью», главному виновнику его разорения.

Далее мне хотелось бы процитировать описание Бурдонколя и Мурэ: «Бурдонкль, сын бедного фермера из окрестностей Лиможа, начал работать в «Дамском счастье» одновременно с Мурэ, когда магазин еще занимал только угол площади Гайон. Очень умный, энергичный, оказалось, без труда мог бы затмить своего менее серьезного коллегу, рассеянного, с виду легкомысленного и вечно попадавшего во всякие подозрительные истории женщинами; но у Бурдонкля не было ни проблесков таланта, присущих пылкому провансальцу, ни его смелости, ни его покоряющего изящества. Как человек разумный, он с самого начала покорно, без всякого сопротивления склонился перед Мурэ. Когда последний предложил своим служащим помещать деньги в его предприятие, Бурдонкль сделал это одним из первых, доверив Мурэ даже наследство, неожиданно полученное от тетки; и мало-помалу, пройдя через все ступени – продавца, помощника заведующего, потом заведующего отделом шелков, - он сделался компаньоном своего патрона, самым любимым и самым влиятельным, одним из шести пайщиков, которые помогали Мурэ управлять «Дамским счастьем», составляя нечто вроде совета министров при самодержце. Каждый из них ведал определенной областью. На Бурдонкля же было возложено общее наблюдение.» Отсюда исходит отношение между Мурэ и Бурдонклем, а также их деятельность в магазине и, конечно же, описание героев. Для меня Мурэ, по словам Эмиля Золя, кажется очень привлекательным мужчиной, а Бурдонкль – более серьезным и ответственным человеком.

«- Тише! – шепнула Полина. – Старый дуралей идет! Это был инспектор Жув. Он охотно появлялся возле девиц к концу завтрака. Правда, ему было поручено наблюдение за женскими столовыми. Он появлялся со смеющимися глазками, обходил стол, иногда даже вступал в разговор, осведомляясь, хорошо ли барышни позавтракали. Он приставал ко всем и так надоедал, что приказчицы старались поскорее уйти.» Здесь автор описывает поведение инспектора и отношение сотрудников к нему. Передо мною нарисовался мужчина среднего возраста, с сединой, худощавого телосложения. Из-за его поведения ясно излагается отношение сотрудников магазина к нему.

«Наконец двери снова распахнулись, и поток хлынул. Уже с первой минуты, когда магазин еще был совсем пуст, в вестибюле произошла такая давка, что пришлось прибегнуть к содействию полиции, чтобы восстановить движение на тротуарах. Мурэ рассчитал правильно: все хозяйки, вся эта толпа мещанок и женщин в чепцах, бросились на приступ удешевленных товаров, остатков и брака, которые были выставлены чуть ли не на улице. В воздухе мелькали руки, беспрерывно ощупавшие материи, развешанные при входе, - коленкор по семь су, полушерстяную серенькую материю по девять су и в особенности полушелковый орлеан по тридцать восемь сантимов, опустошавший тощие кошельки. Женщины толкались, лихорадочно протискивались к ящикам и корзинам с дешевыми товарами – с кружевом по десять сантимов, с лентами по пять су, подвязками по три су, перчатками, юбками, галстуками, бумажными чулками и носками, которые нагромождались и исчезали, словно съедаемые прожорливой толпой. Продавцы, торговавшие на открытом воздухе, прямо на мостовой, не могли справиться с работой – так много было покупателей, несмотря на холодную погоду. Какая – то беременная подняла крик. Двух девочек чуть не задавили. В течении целого утра эта давка все возрастала. К часу дня образовались очереди; толпа запрудила улицу, точно во время восстания.» Здесь мне золя напомнил толпу, с которой я в своей жизни встречалась. Это было в 2006 году, во время моего академического обучения в США. Это было в канун Рождества, когда во всех магазинах были большие распродажи. Очень четко и детально описывает эту дикую толпу и доводит до читателя, как происходят эти большие распродажи в магазинах в зарубежных странах.

«Из «Дамского счастья» поднимались последние шумные волны – то были радостные восклицания толпы. Госпожа Эдуэн по – прежнему улыбалась из рамы своей застывшей улыбкой. Мурэ бессознательно присел на стол, на рассыпанный там миллион, которого он больше не замечал. Не выпуская Денизу из объятий, пылко прижимая ее к груди, он говорил ей, что теперь она может уезжать, - она проведет месяц в Ввалони, пусть тем временем затихнут сплетни, а потом он сам за ней туда приедет, и она вернется в Париж об руку с ним полновластной владычицей.» Роман заканчивается такими словами, что говорит нам о том, что это история Золушки (Денизы - скромной, бедной, провинциальной, но принципиальной девушки, приехавшей покорять Париж), ее Принца и сущность финала книги - она смогла найти свое дамское/женское счастье в Париже.