Перемены за 110 лет жизни Левобережья в составе России

Административно-политические перемены

Удавшаяся революция Богдана Хмельницкого камня на камне не оставила от существовавшего под Польшей порядка. Все стали свободны и равны. Рухнули все сословные, классовые, национальные и религиозные перегородки. Вчерашний крепостной мог стать полковником, а уцелевший и примкнувший к восстанию шляхтич шел в казаки.

К моменту воссоединения с Россией (1654 г.) Украина- Русь представляла из себя территорию с населением, но без организованного и твердо установленного административного аппарата и социального порядка. Ходом событий вся власть оказалась в руках тех, кто во время восстания попал в страшины. Как умели и могли, они ее и организовали, применительно к обстановке войны. Центральное русское правительство, само занятое войной, вызванной воссоединением Украины-Руси, в ее внутренне дела вначале почти не вмешивалось, предоставив самому населению, точнее, старшине, налаживать жизнь освобожденной территории. Так продолжалось первое время до заключения “вечного мира” с Польшей и прекращения войн за сохранение Руси-Украины в со ставе России, а также все двадцатилетнее правление Мазепы, вплоть до его измены, то-есть больше 50-ти лет (1654-1708). Петр был занят своими войнами и больше чем активного участия в них от Мазепы не требовал, предоставляя ему быть полновластным хозяином Украины-Руси.

Измена Мазепы положила этому предел. Центральное правительство перестало доверять и гетманам и старшине и начала не только зорка следить за внутренней жизнью “Мал ой России”, но и активно принимать участие в ее административном аппарате.

Весь второй период гетманщины (1708-1764 г.) характерен постоянным участием чиновников центрального русского правительства во внутреннем управлении Малой России. Участие это иногда носило характер прямого подчинения, как во времена Вельяминова и “Малороссийской Коллегии”. Иногда оно выражалось в форме “советников”, как во время гетманов Апостола и Разумовского.

Блюдя интересы общегосударственные, великорусские чиновники приходили в постоянные конфликты со старшиной, которая блюла интересы свои собственные, классово-сословные и стремилась эксплоатировать в свою пользу все остальное население.

Сепаратистические историки изображают эти конфликты как борьбу за “вольность” Украины и сохранение ее самобытности от ущемления со стороны “москалей”. На самом же деле, как видно из многочисленных документов (например, приведенных выше указов Петра) вопрос шел об обуздании своеволия и алчности старшины, о чем будет более подробно сказано ниже. Вторым мотивом, толкавшим центральное правительство на вмешательство и руководство административным аппаратом Малой России было естественное стремление централизованного, государства, каковыми была Россия, проводить идею централизма на всей своей территории. Это было в духе того времени. Насколько это было целесообразно — вопрос другой. Но, что это вытекало из тогдашнего понимания целей и задач государства, а не из желания “ущемить” украинцев (как утверждают сепаратисты) об этом не может быть двух мнений. Уже самый тот факт, что централизация проводилась преимущественно местными силами (старшиной — “шляхетством”) как только Петербург мог быть уверен в их лояльности, достаточно убедительно свидетельствует, что при проведении этих мероприятий никакого “ущемления” не имелось ввиду. Наоборот, можно удивляться, что процесс политическо-административной унификации Украины с остальной Россией протекал так медленно. Потребовалось почти 150 лет, чтобы губернии “малороссийские” (Черниговская и Полтавская) были, в основном, уравнены с остальными губерниями России в смысле политически-административном.

В первой половине Гетманщины (до измены Мазепы) процесс унификации шел очень медленно, почти незаметно. Ускорился и усилился он во второй половине Гетманщины (1708-1764 гг,). Закончен же был только после упразднения и гетманов и всех особенностей управления “Малой России” на рубеже 18-го и 19-го столетий.

Новый социальный порядок

Значительно скорее шел процесс создания нового социального порядка в освобожденной восстанием и воссоединенной с Россией части Украины-Руси (Левобережьи). Во время восстания “казачьей саблей” были ликвидированы все права и привилегии польского короля (Короны), магнатов и шляхты, между которыми была распределена вся земли с живущим на нем населением (кроме незначительных земель малочисленного реестрового казачества). В процессе борьбы с общим врагом — поляками грань между привилегированными реестровыми казаками и остальным населением (“посполитыми” — крестьянами и мещанами) совершенно стерлась. На какой то короткий период установился бесклассовый социальный порядок с демократическим самоуправлением и широкими возможностями выдвиженчества. Но удержался он недолго. Выдвинутая на гребень революционной волны старшина мечтала о другом: она старалась занять место и положение уничтоженных или бежавших магнатов и шляхты. Единомышленно с ней было и высшее духовенство, которое само до восстания имело крупные феодальные владения.

В результате таких настроений старшины, как только наступило некоторое успокоение после воссоединения с Россией, сразу же начались попытки изменить установленный восстанием социальный порядок. В своих универсалах уже Богдан Хмельницкий призывает бывших посполятых к так называемому “послушенству”, то-есть выполнению некоторых натуральных повинностей по отношению к православным монастырям и епископам, а также к старшине, занимающей известную должность (“ранг”). С другой стороны, отдельные представители старшинской верхушки начинают выпрашивать у царя граматы на имения, хотя в тогдашней обстановке они и не могли их реализовать и вступить в фактическое владение пожалованным имением. Рассчет делался на будущее в твердой уверенности, что революционно-демократический социальный строй долго не продержится.

В предидущем изложении приведены случае Тетери и Выговского, заблаговременно выпросивших от царя жалованные граматы на имения, при чем Выговский умудрился получить на одни и те же имения граматы и от царя московского и от короля польского. Кто бы ни победил, Выговский, по его рассчетам, был с имением. Такие случаи вовсе не единичные, а типичны. В архивах Москвы сохранилось много копий таких грамат.

Кроме того при переходе (в период Руины) отдельных старшин с Правобережья на Левобережье они получали от гетманов универсалы на земли “соответствующие их рангу”, хотя “ранга” никакого на Левобережьи они и не занимали. Население этих земель было обязано — “послушенством”. В гетманство Самойловича было роздано не мало таких универсалов, на основании которых потомки этих старшин владели имениями до самой революции 1917-го года.

Наследник Самойловича — Мазепа не только продолжал раздачу универсалов на имения и требования “послушенства”, но (после более чем полувекового перерыва) ввел барщину (“панщину”) — обязательство бесплатно работать на владельца имения. Вот что пишет о введении Мазепой барщины его поклонник сепаратист Грушевский: “в Мазепиных универсалах первых лет 18-го столетия (1701 г.) признается законной барщина — два дня в неделю, а кроме того налог овсом даже для крестьян, которые жили на своих собственных грунтах (землях)”. (“История Украины” изд. 1917 г. стр. 366). Как видно, начало закрепощению украинцев положено вовсе не “москалями” и Екатериной II, как утверждают сепаратисты, а украинским гетманом в пользу украинской же старшины. До 1708 года ни одного помещика великоросса на Украине не было. Только при Скоропадском несколько сподвижников Петра (Меньшиков, Шафиров, Головкин) получили имения на Украине. Так постепенно, уже в первый период гетманства, начали создаваться помещики из своей же старшины. Русское правительство, вмешательство которого во внутренние дела Малой России в тот период было минимальным, этому явлению не препятствовало, но и не содействовало. Нигде в архивах не сохранилось данных о том, что оно к этому вопросу вообще проявляло какой либо интерес.

Во второй период гетманства (1708-1764), особенно при Скоропадском, процесс превращения старшины в “малороссийских помещиков” и ускорился и расширился. В этот период старшина приобрела особенную силу и влияние, которые она использовывала для укрепления своих социальных позиций и закрепления их за потомством. Еще при Мазепе было установлено почетное звание “бунчуковых товарищей”, не связанное ни с получением жалованья, ни с исполнением каких либо должностей, кроме присутствия, да и то необязательного, при гетманском бунчуке (знак гетманского достоинства) во время разных торжеств. Звание это давалось потомкам выдвинувшихся старшин, как бы сопричисляя их к высшему, правящему и владеющему “маетностями” (имениями) сословию. Количество этих “бунчуковых товарищей” во весь второй период неуклонно и быстро росло и к концу гетманства Разумовского было уже множество этих “бунчуковых товарищей” и их потомков, то-есть помещичьих семейств. Кроме того, аналогично “бунчуковым товарищам”, в полках было установлено так же щедро раздаваемое звание “значкового товарища”.

Создавшееся таким образом высшее сословие строило свое материальное благополучие на обширности своих маетностей и числу обязанных им “послушенством” крестьян-посполитых. Больше на числе посполитых, чем на количестве земли, которая тогда особой ценности без рабочих рук не представляла.

В связи с этим старшина всеми мерами препятствовала переходу посполитых в казаки, что было обычным явлением в первый период гетманства, а кроме того старалась перечислять казаков в посполитые и требовать от них “послушенства”.

Сопротивление населения этому постепенному затягиванию на его шее петли крепостного права жестоко подавлялось старшиной, в руках которой находилась власть. На этой почве в широких народных массах росло и крепло недовольство против старшины, которая постепенно возвращала ненавистный социальный порядок времен польского владычества.

Русское правительство эти настроения хорошо знало и нередко одергивало черезчур рьяных новых помещиков, выступая в защиту их “посполитых”, (Указы и инструкции Петра, директивы “решительных пунктов”). Во время восстания Мазепы настроения эти сыграли не малую роль и население не захотело поддержать своего гетмана, вводившего “панщину”, а стало на сторону России, защищавшей их от новых помещиков старшины. Даже сепаратистические историки не отрицают того, что народные симпатии были не на стороне Мазепы, объясняя это недостаточно развитым сознанием “украинской обособленности” от “москалей”.

В результате этих социальных расслоений, к концу гетманского периода (1764 г.) все Левобережье было густо покрыто наследственными “маетностями” старшины и ее потомков, исчислявшимися иногда десятками тысяч десятин земли и тысячами дворов “посполитых”. Произведенным при Екатерине II “Генеральным размежеванием” земли эти были закреплены за новыми помещиками.

Но, кроме помещиков и их “посполитых” оформились и другие, весьма значительные группы земледельческого населения. Это были казаки и бывшие “ранговые посполитые”, позднее “государственные крестьяне”.

Первые — казаки, как до, так и после упразднения “малороссийского казачества” (конец 18-го века), были свободные земледельцы-собственники, никогда никому никаким “послушенством”, а тем более “панщиной” обязаны не были и да самой революции 1917 года имели свое казачье самоуправление и свои казачьи земли и угодья. Иногда они жили своими отдельными селами и хуторами, а очень часто, в больших селах, в особенности, в одном и том же селе жили и казаки и крестьяне. В таком случае в одном и там же селе были как бы две самоуправляющиеся единицы — “общества”: казачье и крестьянское. Каждое “общество” выбирало своего “старосту” и сельскую полицию — “десятских” и “сотских” и отдельно, от своего “общества” сносилось с представителями государственной власти. Как правило, казаки были более зажиточны чем крестьяне, хотя в бытовом отношении между казаками и крестьянами никакой разницы не было.

Во многих уездах Черниговской и Полтавской губерний (Гетманщины) казаки составляли большинство земледельческого населения.

Наконец, третья часть земледелческого населения — это “государственные крестьяне”. Как и казаки они жили или в отдельных селах или смешанно с казаками и так называемыми “частновладельческими” кретьянами, образуя с последними “общество крестьян” данного села.

“Государственные крестьяне” — это бывшие “посполитые”, не захваченные старшиной в свое частное владение. При Польше они принадлежали “Короне” или крупным магнатам; во время гетманщины — гетманскому и другим “рангам”; после упразднения гетманства — Российскому государству, по отношению к которому и несли разные повиности, причем барщина заменялась денежным налогом.

Таким образом социальная структура Левобережья к концу 18-го столетия приобретает следующий вид: высшее сословие — старшина и их потомки, фактические помещики; крестьянско-земледельческая масса (люди физич. труда) — три, перечисленных выше группы: казаки, государственные крестьяне и частновладельческие “посполитые”-крестьяне; городское население — мещане-ремесленники и торговцы; живущее и в городах и в селах духовенство. Пролетариата, людей живущих продажей своего труда, почти не было. Помещики в наемной рабочей силе не нуждались, так как имели даровую; фабрик и заводов почти не была; ремесленники в большинстве были кустари одиночки; только торговцы нуждались в наемной рабочей силе, да и то в ограниченных количествах.

Формальным завершением этого сложившегося социального порядка была “жалованная грамата” Екатерины II (1781 г.), превратившая старшину и их потомков в “потомственных дворян Российской Империи”. Согласно этой грамате вся бывшая старшина была уравнена в правах с дворянами остальной части России, получила свое сословное, дворянское самоуправление (выборы губернских и уездных предводителей дворянства) и роды их были записаны в дворянские “родословные книги” соответствующих губерний (Черниговской и Полтавской). Зависевшие же от них крестьяне-посполитые одновременно с этим превращены в их крепостных крестьян.

Так произошло то “закрепощение украинцев”, которое сепаратисты приписывают Екатерине II, исходя только из последнего этапа этого длительного процесса, осуществленного самими же украинцами — украинской старшиной. Екатерина II только подтвердила и оформила уже сложившиеся отношения, начатые Мазепой и продолженные последующими гетманами.

Процесс превращения безклассовой и безсословной массы, каковой являлось население Гетманщины в годы восстания, в строго сословный, крепостничесткий строй конца Гетманщины, представляет собой исключительно интересное, не имеющее прецедентов, социальное явление. Тем более, что это превращение произошло без давления извне, своими внутренними силами, и почти без сопротивленния страдающей от этого превращения части населения: ни крупных восстаний, ни больших бунтов, принуждаемых к “послушенству” крестьян-”посполитых” не было. Но зато отдельных мелких случаев сопротивления, не выходящих из границы одного села было множество. Обычно дело начиналось с суда, перед которым надо было доказать свое казачье происхождение и тем освободиться от крепостного права. Благодаря отсутствию документов и вследствие пристрастия судей (“шляхты”) дело редко кончалось успехом. Тогда обиженные несправедливостью поднимали бунты, которые жестоко подавлялись.

Историки, А. М. Лазеревский в своих “Очерках старой Малороссии” и В. А. Мякотин в своей капитальной “Социальной Истории Малороссии” дают исчерпывающую и строго документированную картину этого превращения, построенную в результате долголетних изучений архивных документов того периода.

Не имея возможности задерживаться на многочисленных подробностях “закрепощения украинцев”, можно рекомендовать интересующимся вопросом, кто и как провел это закрепощение поближе ознакомится с грудами названных двух историков.

Здесь же мы вынуждены ограничиться изложением этапов социальных изменений приведших к тому строю, который весьма подробно изложен в “Описании Малороссии”. на основании данных, собранных Румянцевым (наместником Малороссии) в 1767-8 гг.

Население

Заканчивая краткий обзор “социальной истории” 110-летнего периода Гетманщины, не безинтересно упомянуть, что ее население за этот период увеличилось почти втрое. Согласно данным Румянцева в 1768 г. в Малороссии было 1.119.000 населения мужского пола, то-есть около 2-1/4 миллионов всего, в то время как в момент воссоединения, как упомянуто выше, всего населения на воссоединенной территории было около 1.000.000.

Культурное слияние

За 110-летний период гетманства Левобережье претерпело изменения не только в административно-политическом устройстве и в социальном порядке, о чем сказано выше, но значительно изменилась и культурная сторона жизни и пути ее дальнейшего развития.

После Люблинской (политической) и Брестской (религиозной) уний, католическо-польская агрессия на Украине-Руси пошла быстрыми шагами, накладывая яркий отпечаток на всю ее культурную жизнь, в особенности на жизнъ ее высших сословий, как наиболее образованных.

Ополячивание этих высших классов шло быстрее и воспринималось легче, чем переход в унию или католичество. Не было исключением и высшее духовенство, стоявшее на страже православия, но незаметно все больше и больше полонизировавшееся.

До какой степени далеко зашла полонизация — свидетельствуют многочисленные документы 17-го столетия, сохранившиеся в разных архивах и до наших дней. Так например, в 1637 г. митрополит Киевский пишет частное письмо архиепископу Луцкому на польском языке; по-польски же пишет архимандрит Киево-Печерской Лавры епископу Черниговскому в 1653 г. Таких документов можно найти немало в архивах Киева, Луцка и Чернигова.

Еще дальше зашла полонизация среди магнатов и шляхты 17-го века, даже оставшихся в православии. Православный магнат Кисель пишет православному магнату Четвертинскому тоже по-польски. Магнатам подражает шляхта, а шляхте, берущая с нее пример, стремящаяся сама превратиться в шляхту, казачья старшинская верхушка.

Разговорный язык тоже быстро начинает засоряться полонизмами, в первую очередь, конечно, разговорный язык высших классов, соприкасавшихся с поляками, принимавших от них слова, недостающие в народном языке простонародья, который у всех народов беднее языка более культурных классов.

Говоря о языка, надо иметь ввиду, что в эту эпоху, не только на Руси-Украине и в России, но и по всей Европе разговорный, народный язык, на котором говорили, сильно отличался от языка “книжного”, на котором писали и печатали немногочисленные тогда книги.

Только на рубеже 18-го и 19-го. столетий “книжный язык и pазоговорный язык пошли по пути быстрого слияния.

Карамзин и Пушкин положили начало этому слиянию в языке русском, Котляревский — в языке украинском.

Еше в 18-м веке русские писатели — Кантемир, Ломоносов, Сумароков, писали на языке “книжном”, равно как на “книжном” же языке писал и украинский философ Григорий Сковорода.

В эпоху же Воссоединения и непосредственно предшествующую ей на Украине-Руси “книжный” язык, по словам Грушевского, представлял из себя смесь “украинско — церковно-славянского и польского”. Говоря это Грушевский забыл упомянуть и обилие слов и целых выражении на средневековом латинском языке, знанием которого щеголяли образованные люди того времени и любили уснащать латинизмами свои письма и речи, подобно тому, как русское высшее общество 19-го века уснащало свою речь французскими словами. В письмах высших классов Украины-Руси первой половины 17-го века нередко можно найти десять-двадцать процентов, а то и больше, латинских слов. Все это делало “книжный” язык Украины-Руси малопонятным для простого народа. Отличался сильно “книжный” яаык от народного и в Великороссии, но все же в меньшей степени, ибо в нем не было ни полонизмов, ни латинизмов.

Основной же базой “книжного” языка и Киева и Москвы был язык церковнославянский, богослужебный язык православной церкви. Это установлено многочисленными филологическими исследованиями и не вызывает никаких возражений сепаратистов.

Вот почему оказались “без надобности” два переводчика, включенные в многочисленную свиту Бутурлина, ехавшего в 1653 году оформлять Воссоединение Великой и Малой Руси. Московские бояре и казацкая старшина понимали друг друга без всяких переводчиков и в дальнейшем в архивах нет никаких следов о наличии переводчиков при сношениях представителей России с казацкой старшиной. Не было их и в дальнейшем до самого 1917 года. Хотя в остальных частях России с не-русским населением переводчики были обязательны, как при органах администрации, так и при судах, ибо там население, действительно, часто не понимало русского языка, на котором велось все делопроизводство.

Только в июле 1918 г. украинцы перестали понимать русских и, во время мирных переговоров Украинской Самостийной Державы с Россией, украинский делегат Шелухин вел переговоры с делегатом России, Раковским, через переводника, хотя оба отлично владели обоими языками. Переговоры велись публично и доставили не мало веселых минут Киевлянам, присутствовашим в качестве публики при этих переговорах.

Еще на рубеже 18-го и 19-го столетий, один из исследователей украинского языка, писал: “не справедливо думать, что наречие, коим говорят теперь малороссияне, обязано своим происхождением единственно влиянию языка польского. Местное удаление киевлян от новгородцев и других славянских племен, еще в глубокой древности положило зародыш таковому изменению языка славянского, и, наблюдательный филолог в Летописи Несторовой, в путешествии к Святым Местам черниговского игумена Даниила и в Песни Игоревой, письменных памятниках XI и XII столетий, приметит уже сии отмены в некоторых словах и в самом их составе.

Неоспоримо, что соседство с Польшей и Литвою, а потом долгое господство сей державы над Малороссией, изменив в ее духе, правилах, обычаях и частью в вере, много подействовало и на язык, показывая в теперешнем его составе смесь древних славянских слов с польскими, литовскими, немецкими, которым особенный выговор дал собственную, совершенно отличную от других наречий, форму.

Сведующие люди находят нынешнее малороссийское наречие сходным с тем, коим говорят венгерские россияне, известные под именем карпатороссов. В малороссийском наречии скрыто происхождение многих славянских слов, которых тщетно будем искать в нынешнем языке русском.” (Бантыш-Каменский, “История Малой России” т. III, стр.220). Приведенная цитата является ответом французскому путешественнику и писателю Шевалье, проведшему в 17 веке несколько лет в Польше и писавшему, что — язык населения Украины-Руси есть “наречие языка польского”.

Не надо забывать, что культурная жизнь Руси-Украины, как и везде в ту эпоху, ограничивалась только высшими классами, почти не затрагивая широких народных масс. Соприкасаясь постоянно с высшим классом польско-литовским, получая образование в иезуитских школах Запада, представители высших классов Руси-Украины легко воспринимали западную культуру и постепенно, довольно быстро, полонизировались, как, например, такие роды как князья Вишневецкие, Сангушки, Острожские, Четвертинские и др.; а за ними и шляхта. Обычно с полонизацией приходило и окатоличивание без каких либо принудительных мер. Так шло до Брестской унии (1596 г.) и, наступившей непосредственно за ней, католической агрессии, сопровождавшейся жестокими насилиями и издевательством над прадедовской православной верой. Насилия эти вызвали сопротивление и ожесточенную борьбу, в первую очередь, в области религиозной жизни, которая в ту эпоху была и центром культурной жизни вообще.

Для оснащения необходимыми знаниями для борьбы с хорошо образованными противниками-униатами и католиками начали создаваться “русские” (так тогда называли) учебные заведения, готовившие не только кадры образованного православного духовенства, но выпускавшие и светских борцов против окатоличивания и ополячивания. Это были преимущественно сыновья православной шляхты и казацкой старшины, как видно из сохранившихся списков учеников. Из этих учебных заведений, особенную известность приобрели: Киевская Академия при Братском монастыре, основанная митрополитом Петром Могилой в начале 17-го века, бывшая полтора столетия, культурно-духовным центром Украины-Руси и давшая много культурных сил Великороссии, как об этом уже упоминалось выше.

Кроме научной подготовки, преимущественно церковно- схоластической, окончившие Академию, выносили из нее и хорошую антипольскую и антикатолическую зарядку, что сказалось впоследствии, когда они заняли руководящие должности на Украине-Руси во время и после Освободительной борьбы.

С Москвой и московской культурой они, находясь в пределах Польши, почти не соприкасались и ее не знали, кроме сектора религиозного. В то время, Москва, уже была и центром, и оплотом православия и все православные к ней тянулись.

Так было до окончения Освободительной Борьбы, закончившейся, как известно, разделом Руси-Украины на польское Правобережье и русское Левобережье.

Хотя, формально, эта борьба и закончилась “вечным миром” с Польшей в 1686 г., но, фактически она завершена только Полтавской победой 1709 г., т. е. заполняет собою весь первый полувековой период Гетманщины (1654-1709 гг.).

После окончательного включения в Российское Государство, культурная жизнь Гетманщины-Левобережья, во весь второй период (1709-64) сильно меняется. Борьба религиозная отходит в область тяжелых воспоминаний.

Православие торжествует победу; из гонимой при Польше, делается религией господствующей.

Во всем Левобережьи не остается ни одного католика или униата. Их костелы и монастыри навсегда исчезают из городов, и в 1917 г. из 42 городов Гетманщины (Черниговская и Полтавская губернии) ни в одном городе не было польско-католического монастыря или костела (катол. и протест. храмы были только в немецких “колониях” — Черниг. губ.).

Вместо Варшавы, политическим и культурным центрам становится Петербург, и, при том, центром государства строго централизованного, не в пример полуанархической Польше.

Бывшая раньше почти исключительно религиозной, культура Москвы, заменяется европеизированной светской культурой Петербурга, где открываются светские учебные заведения (Шляхетский Корпус), учреждается Академия Наук, начинает выходить газета, печатаются книги.

Одновременно с этим, Петербург становится местам, где можно делать блестящие карьеры, приобретать, как тогда говорилось, “чины, звания и имения”.

Никаких ограничений для достижения всего этого, уроженцам Гетманщины не ставилось. И культурные слои Украины-Руси, потянулись на север без всякого принуждения. А свою, “Киевскую”, культуру, начали синхронизировать с культурой общероссийской, освобождаясь в то же время от всего польско-латинского и в языке, и в культуре.

Сыгравшая такую огромную роль во время борьбы с католицизмом Киевская Академия начинает терять свое значение и уступает первенство центральным, общероссийским культурным учреждениям и учебным заведениям чисто светского характера.

Причиной этого было то обстоятельство, что Академия не реформировалась и застыла в своем, чисто схоластическом богословском направлении, которое было так важно во время католической агрессии и потеряло значение, после того, как эта агрессия была ликвидирована. К половине 18-го века она превращается в чиста духовное специальное учебное заведение, каковым, под именем Киевской Духовной Академии, остается до революции 1917 г.

В своей “Истории Украины” (стр. 427), Грушевский об этом пишет так: “Академия имела характер богословский в своей науке; при том, ее наука основывалась на старых схоластических метода, для того времени не своевременных и не интересных, и не шла за успехами современной европейской науки. Реального знания она не давала, литературная подготовка, основанная на устаревших образцах, тоже все меньше была пригодна для тогдашнего времени. И, когда появляются в России, в Петербурге и Москве, первые светские школы, Киевская Академия и, основанные по ее образцу провинциальные коллегии, не выдерживают конкуренции с ними. Зажиточные украинские граждане, казацкая старшина, начинают посылать своих детей в столичные школы.”

В другом месте той же книги (стр. 423-4), Грушевский пишет: “В украинских школах заботились, главным образом, о том, чтобы научить своих учеников правильно писать славянским языком, а не заботились совсем о языке народном, его чистоте и правильности. Украинские писатели 17-го и 18-го веков, кичатся и гордятся церковно-славянщиной”.

И в первом, и во втором случае, возразить Грушевскому нечего, ибо он говорит правду. Но, для полноты картины нужйо прибавить то, что Грушевский счел нужным умолчать:

1. — Что в ту эпоху о языке народном, его чистоте и правильности, не заботились, не только в школах украин- ских, но и в великороссийских, французских, немецких и других народов.

2. — Что украинские культурные круги не проявили никогда инициативы для создания светских школ украинских, хотя для этого была полная возможность во время царствования Имп. Елизаветы.

3. — Что вместо этого они, совершенно добровольно, посылали своих детей в столичные, общероссийские школы, демонстрируя этим свое желание слиться с общероссийской культурной жизнью.

Результатом же всего этого было быстрое и безболезненное слияние двух культур — Киевской и Московской, в одну культуру — российскую, которое можно считать законченным к концу 18-го столетия. Писатели и мемуаристы Украины 18-го столетия, писали уже на “книжном” языке общероссийском, очищенном от польских и латинских слов, чем отличался “книжный” язык Украины-Руси до Воссоединения.

Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать, например, дневник генер. подскарбия Марковича (20-ые гг. 18-го века), произведения Григория Полетики, Капниста, Конисского (вторая половина 18-го века), многочисленные письма и дневники старшины 18-го века, печатавшиеся регулярно в известном журнале “Киевская Старина”, посвященном истории Малой Руси-Украины.

Произошло ли это слияние добровольно и без принуждения, или это, как утверждают украинские шовинисты сепаратисты, вовсе не слияние, а принудительное поглощение высшей, украинской культуры, низшей культурой, поработивших Украину великороссом?

Ват что писал по этому вопросу, отец украинского сепаратизма проф. М. С. Грушевский: “новое украинское панство с готовностью и поспешностью шло навстречу желаниям российского правительства: не только приспособлялось к новым порядкам, но и принимали культуру новой державы, русский язык, официальный и литературный, не взирая на то, что культура русская стояла еще очень низко.

Несколько десятилетий тому назад, во времена Дорошенка и Мазепы, украинцы были первыми учителями в Московщине, которые пересаживали туда достижения украинской культурной жизни. А во времена Петра почти все высшие духовные должности в Московщине позанимали киевские воспитанники, украинцы, и, даже в московских школах, вводили вначале украинский выговор, перемалывая московских парней, на украинский язык” (Ист. Укр., стр. 429, изд. 1917 г.).

Правда, в другом месте, Грушевский пишет о “давлении Московской цензуры на украинскую литературу” и приводит два случая этого “давления”: запрещение печатать акафист св. Варваре, “по причине неправильного языка” и требование Петербурга применения, вновь введенного для, всего государства гражданского шрифта.

Но, так как, по признанию самого Грушевского, “книгопечатание на Украине находилось в руках духовенства”, а высшие духовные посты общегосударственного значения, как приведено выше, были замещены украинцами, киевскими, то выходит, что и “давление” происходило не от великороссов, а от своих же украинцев, которые очищали “книжный” язык (на котором тогда только и печаталось) от полонизмов и латинизмов — наследия польского владычества.

Печатать же, тогда, что либо на народном языке нигде никому не приходило и в голову, как об этом упомянуто выше.

Приведенных примеров и цитат из произведений идеолога сепаратизма и, творца мифа о “порабощении и угнетении” украинцев великороссами, полагаю, достаточно, чтобы вынести решение о том, было ли слияние русско-украинских культур, в период Гетманщины, добровольным или принудительным — результатам “порабощения и угнетения”. Совершенно очевидно, что оно было добровольным и соответствовало настроениям и Великой и Малой Руси-Украины.

Наши предки 17-го и 18-го веков понимали обстановку и не пытались навязывать особенностей сложившихся под Польшей, на территории двух губерний, “киевской культуры”, всей огромной России, как это делают теперь галичане сепаратисты, навязывая особенности быта и культуры далекой, полонизированной и окатоличинной маленькой окраины- Галиции всей Украине.

Заканчивая гетманский период Левобережья, приведший к превращению Гетманщины, в две “малороссийские губернии” (Черниговскую и Полтавскую), необходимо отметить, что именно этот период украинские сепарастисты изображают в своей, приспособленной для политических целей “истории”, как период насильственной ломки быта и культуры Украины, “поработившей” ее Россией:

В области культурной — принудительная русификация и уничтожение “украинской культуры”.

В области социальной-закрепощение крестьян и создание феодально-сословного строя.

В области политическо-административной — ликвидация всех “вольностей казацких”.

Мы рассмотрели выше достаточно подробно и объективно все изменения, происшедшие в этот период и с полным основанием можем эти утверждения сепаратистов назвать извращением истории, не выдерживающими никакой объективной критики.

На самом же деле: в области культурной произошло добровольное слияние; в области социальной — все изменения произошли по инициативе украинской старшины — Россия их только подтвердила; в области административно-политической — инициатива изменений, нередко принудительных, действительно, исходила от России и, действительно, “вольности” выборной старшины были, в той форме, в которой они существовали в момент Воссоединения, ликвидированы.

Но, зато старшины приобрели другие “вольности” — вольность потомственного дворянства Российской Империи, а вместо права “послушенства” поеполитых — право владения крепостными крестьянами. То есть, от изменений, не проиграла, а выиграла.

Что же касается местного административного аппарата, то (кроме назначаемых из Петербурга губернатора и высших губернских чиновников), он полностью остался в руках старшины, превратившейся в потомственных дворян: они выбирали суд и полицию из своей среды, а предводитель дворянства являлся, как бы хозяином уезда.

Не проиграли и казаки, не попавшие в число потомственных дворян. Они превратились в свободных земледельцев.

Оба врага Украины-Руси: Крымские татары и Польша, с которыми раньше велись непрерывные кровавые войны, были обезврежены общероссийскими силами. Крым завоеван, а Польша низведена на положение третьестепенного, к тому же разлагающегося государства и не могла угрожать Украине. Потребность борьбы на границах отпала. Поэтому, вместо постоянной, весьма обременительной, военной службы, казаки постепенно, были уравнены в несении воинской повинности с остальным населением России.

Проиграли только посполитые, попавшие, в качестве крепостных крестьян, к своей бывшей старшине и ее потомкам. Их положение, действитльно, было очень тяжелое и бесправное и, мало чем отличалось от положения посполитых времен польского владычества. Только, что не было религиозного и национальн