Физиологическое воздействие телевидения

Райнер Пацлаф

ЗАСТЫВШИЙ ВЗГЛЯД

Физиологическое воздействие телевидения

На развитие детей

Перевод с немецкого В. Бакусева

МОСКВА 2003

Rainer Patzlaff
Der gefrorene Blick
Physiologische Wirkungen des Fernsehens und die Entwicklung
des Kindes
Пацлаф Райнер
Застывший взгляд. — М.: evidentis, 2003. — 224 с.

 

Райнер Пацлаф исследует неосознаваемые воздействия телевидения на человека и показывает, к каким последствиям для разви­тия ребенка приводят телепросмотры. Излагаемые им новые, подчас неожиданные результаты исследований подтверждают вывод, что воздействие телевизионных образов на физиологию человека очень серьезно. Особенно трудно компенсировать нередко возникающие по этой причине тяжелые нарушения в развитии речи.

В связи с этим автор дает телезрителю советы, как отстоять свою свободу и самодеятельность, вступая во взаимоотношения с телевидением. Родители найдут в этой книге полезные ответы на такие, например, вопросы: с какого возраста детям можно смотреть телепередачи? Чем компенсировать вред от телепросмотров? Как научить ребенка сознательно и самостоятельно относиться к телевизору?

 

Об авторе

 

Д-р Райнер Пацлаф (род. 1943) изучал германистику, классическую филологию и философию в Мюнстере и Берлине. Он — научный сотрудник Свободного университета в Берлине, доктор наук, стажер, затем учитель в гимназии. С1975 г. — учитель немецкого языка и истории в старших классах Свободной вальдорфской школы в Уландсхёэ (Штутгарт). Доцент постоянного семинара по вальдорфской педагогике в Штутгарте. Автор книг «Экранная техника и манипуляция сознанием», «Магия масс-медиа, или Владычество над чувствами» и «Деградация языка и агрессия».

 

От переводчика

 

Сведения, да и выводы, которые предлагает в своей книге Райнер Пацлаф, безусловно, новы если не для специалистов (психологов и педагогов; но хоть какие-то новинки найдут для себя здесь и они), то, уж во всяком случае, для широкого круга читателей (широта этого круга — другой вопрос). Материал, на который ссылается автор, добывался в Западной Европе и США десятилетиями, а сама книга — его первое обобщение. Речь в ней идет главным образом о результатах подчас многолетних научных исследований, выясняющих объективную и неутешительную картину происходящего с людьми (прежде всего, с детьми), которые смотрят телевизор, и лишь иногда привлекаются высказывания публицистов. Правда, ученые там нередко и сами выступают в прессе, а журналисты ссылаются на науку.

 

У нас в России по разным причинам рассказать об этом публике, по-видимому, некому. Да и общая ситуация, в которой телевидение делает свое дело, иная, чем, скажем, в Германии (не говоря уже о США): там оно — явление вполне оригинальное и давно привычное, здесь — заимствование и (с некоторых пор) слепое, полное бездумного энтузиазма копирование. С одинаковым энтузиазмом копируются и приемы его производства, и манера потребления: жирный и обильный «телекорм» тут пока в новинку. Правда, несмотря на всю разницу, природа телевидения все-таки одинакова и там, и здесь, а его действие на душу и тело одинаково по всему миру.

При той свирепой, остервенелой жадности, с какой изголодавшееся население глотает с экрана все подряд, с одной стороны, понятно, почему никому нет дела до медицинского освидетельствования такого потребления, а с другой — несомненно, что тема этой книги останется чуждой огромному большинству потребителей. Рука одного автора слишком слаба, чтобы оттащить их или хотя бы их детей от экрана: я вспомнил тут сцену, описанную Сент-Экзюпери. Его, умиравшего от жажды в пустыне, нашли бедуины, которым приходилось время от времени оттаскивать рассказчика за волосы от поставленной перед ним на землю миски с молоком, ведь милосердные бедуины прекрасно знали, что сразу налакаться досыта — для него верная смерть. Разве что в случае телепотребления речь пока не идет о физической смерти.

Но рассчитывать, что такое положение дел изменится в лучшую сторону, конечно, не приходится. Никакие реформы или, как выражается автор книги, контроль, тут не помогут: сущность телевидения при охлократии всегда будет одной и той же, потому что точно соответствует запросам черни. Рассчитывать можно только на себя. Читатель (иной): «Да. Знаю. Телевизор — ящик для идиотов. Но идиот — кто угодно, только не я». Гм, гм… Прочтите, дорогой читатель, эту книгу — может быть, вам станет не по себе.

Кто же будет читать эту книгу? Ясно — не те, что, кроме бешеного голода, возбуждаемого внутренней пустотой, и наслаждения от его утоления (пустота от этого становится только пуще), не ощущают ничего. И не те, что уже полностью перешли на другое питание, — у них хватило вкуса, чтобы учуять всю нестерпимую, скандальную, всемирную, торжествующую пошлость телевидения, и знаний, чтобы распознать его дикое невежество и бездар­ность, его безнаказанно-наглую, плебейскую лживость, — и отказаться глотать наживку, обильно предлагаемую властью, главная забота которой — управляемость масс, а уж главный рычаг управления в потребительских, охлократических обществах — безостановочное и все возрастающее потребление (как прежде таким рычагом были насилие и идеология). Скорее всего, это будут те, что, потребляя, уже ощутили некоторое внутреннее неудобство, первые симптомы отравления. Было бы совсем неплохо, если бы эта книга помогла им (раз уж сами они себе помочь не в силах) добровольно перейти на режим реанимации — и в любом случае не допустить, чтобы их дети становились не людьми, а потребителями.

Скажу еще, что книга эта открыта для всех, а отнюдь не только для антропософов (к коим принадлежит автор и не принадлежит переводчик), потому что данные и львиная доля авторских доводов, выводов и призывов происходят из мира «обыкновенной» науки и обыкновенного здравого смысла человека, не потерявшего своего человечес­кого достоинства.

 

Предисловие

 

…С Карлом надо будет серьезно поговорить — педсовет, отметив его плохую успеваемость, пришел к выводу, что этим летом в старшие классы гимназии ему просто так не пройти. Мы с ним договариваемся, что завтра он придет ко мне потолковать.

Карл спокойно выслушивает мое мнение и спрашивает, что теперь делать. Общие соображения очень скоро приводят нас к вопросу о том, в какой обстановке он дома делает уроки. Тут уж Карл признается, что уйму времени проводит перед телевизором, и притом гораздо больше, чем сам того хотел бы. «В общем, я пялюсь на ящик каждый день по два-три часа». По правде говоря, ему совсем неохота так много смотреть телевизор. Но, едва придя домой, он включает его, а после никак не может от него оторваться. Что делать?

Это переводит разговор на следующую тему. Мы с Карлом всерьез обсуждаем вопрос, какие личные стратегии ему надо бы разработать, чтобы ограничить неумеренное потребление масс-медиа, а освободившееся время с толком использовать для учебы. Разговор, поначалу совсем школьный, неожиданно превратился в психологическую консультацию по поводу того, как мальчику относиться к своей зависимости.

Ученики вроде Карла вовсе не исключения. Цифры, приводимые Райнером Пацлафом в этой книге, вполне соответствуют повседневной действительности. Например, есть семиклассники, которые по понедельникам могут перечислить шесть-семь художественных фильмов, просмотренных за выходные. Другие знают наизусть программы всех каналов и могут совершенно точно сказать, какая серия, какой репортаж и т. п. идет по такому-то каналу в такой-то день и час.

Мы, взрослые, видимо, уже свыклись с чудовищными масштабами потребления масс-медиа детьми. Лишь немногие из нас в полный голос выступают против этого ежедневного педагогического безумия. Даже в вальдорфских школах учителя покорно разводят руками: «Придется, видно, с этим смириться». И это при том, что во всех школах уже давно пора бить тревогу. Ведь в течение последних десяти лет способность детей самостоятельно, творчески усваивать школьные знания ужасающе быстро сокращается. Вот только один из симптомов этого процесса.

Промышленно-торговая палата округа Майн-Кинциг начиная с 1970 г. ведет мониторинг на тему: с какими знаниями и умениями в области орфографии и математики молодые люди вступают в профессиональную жизнь. Поначалу это мероприятие имело целью лишь выявление у начавших трудовую жизнь молодых людей слабой подготовки, чтобы затем предложить им адресную помощь. Но со временем ежегодный тест стал показателем слабой подготовки всей молодежи, вступающей в трудовую жизнь. Тест, в котором приняло участие 740 добровольцев, был тем же, что и в 1989-м, и в 1994-м. Поэтому оказалось возможным прямое сопоставление: в 1989 г. 47,6% испытуемых получили по орфографии оценки «хорошо» или «весьма хорошо». В 1994 г. их было еще 46,2%, а в 1999-м это число сократилось до 34,4%. Аналогично дело обстоит с умением считать: доля хороших и весьма хороших оценок сократилась с 20,8% (1989) и 16,1% (1994) до 11,2% (1999). Зато численное выражение неважного и плохого владения соответствующими знаниями возросло с 19,6% (1989) до 27,2% (1999)¹. Секретарь промышленно-торговой палаты в Ханау, комментируя эти результаты, констатировал, «что образовательная система движется в направлении образования с нормированным “максимально допустимым числом отказов”.

Точная статистика, зафиксированная промышленно-торговой палатой, для учителей стала повседневным явлением. Растет число учеников, которым нелегко понимать абстрактные связи и обдумывать их самостоятельно. Объяснить на уроке математики доказательство сложной теоремы сейчас неизмеримо труднее, чем десяток лет тому назад, — ведь многие школьники не умеют самостоятельно воспроизводить простейшие мыслительные операции, не говоря уж о том, чтобы применять их в новой ситуации.

Было бы, разумеется, опрометчиво искать причину такого положения дел лишь в просмотре детьми телепередач. Тут сказываются и другие воздействия. Но все же неумеренное потребление детьми масс-медиа — очень важный фактор отклонений их развития от нормы.

Мы больше не вправе закрывать на это глаза, а, напротив, обязаны размышлять о том, чту следует противопоставить такому опасному процессу.

Стремиться к упразднению телевидения, компьютерных игр и Интернета — абсурд: ведь технические достижения предоставляют и возможности полезные, достойные развития. Вопрос надо ставить иначе: что можно дать детям, чтобы они сумели как-то противостоять негативным воздействиям телевидения? Как воспитать в них правильное отношение к развлекательным техническим средствам, сделать так, чтобы дети на деле правильно относились к масс-медиа?

Тому, кто ставит перед собой такие вопросы, эта книга поможет найти ответы. Райнер Пацлаф ясно и подробно описывает воздействие телеэкрана на детскую психику. Он объективно опровергает существующие на сей счет предрассудки. А что важнее всего, показывает, какими способами родители могут помочь своим детям жить собственным воображением в медийной окружающей среде: ведь именно это качество закладывает в них основы творческого отношения к труду в дальнейшей жизни.

Кому-то эта книга может показаться неприятной. Она приводит в смятение — но делает это ради наших детей, ради нашего будущего! Хорошо, если ее прочтет как можно больше родителей, и главным образом молодых!

Франкфурт-на-Майне, весна 2000 г.Эдвин Хюбнер

 

Вступление

 

Ни одно из масс-медиа не вторгалось в повседневную жизнь человечества так властно, как телевидение. С начала его всемирного триумфа прошло уже пять десятков лет — но в общем и целом оно по-прежнему удерживает позиции излюбленного и преимущественного способа проводить досуг, несмотря на наличие таких со­временных конкурентов, как Интернет и компьютер. Причину столь явного перевеса следует видеть, конечно же, в том, что телевидение, это «окно в мир», связывает зрителя со всем происходящим в большом мире, да так красочно и реалистично, как никакое другое СМИ. Зрителю кажется, что именно с его помощью легче всего приобрести широкий кругозор. Ведь тут человек не просто слышит или читает о событиях, а, можно сказать, самолично присутствует, наблюдая происходящее «собственными глазами».

Эпоха, все решительней встающая под знак глобальной политики, глобальной экономики, глобальных экологических проблем, настоятельно нуждается в такого рода способах смотреть на мир. Направлять наше сознание на всю землю, на все человечество — вот что сегодня самое важное, и в этом смысле телевидение могло бы вносить значительный вклад в решение задач современности, расширяя наш духовный горизонт.

На практике, однако, дело обстоит иначе: более чем тридцать телеканалов заполнены главным образом развлечениями и спортом; им-то в среднем по Германии зрители уделяют ежедневно по два-три часа своего досуга, в то время как текущей информации и познавательным передачам принадлежит сравнительно небольшая доля совокупного времени просмотров (максимум 26%). Разве при таком положении дел важное не пропадает в море неважного? Разве глобальное отупение не вытесняет столь необходимого углубления сознания?

Многие считают, что телевидение — их главное орудие в приобретении образования и знаний. Но это иллюзия. Журнал «Шпигель» в 1994 г. протестировал состояние общего образования немцев, подведя лаконичный итог: «Результат: чем дольше человек смотрит телевизор, тем скуднее его познания. Это относится ко всем сферам, за исключением одного только спорта»².

Стало быть, получается, что и через пятьдесят лет после появления телевидения как сред­ствамассовойинформации мы не научились относиться к нему так, чтобы оно действительно способствовало нашему развитию. Может, мы делаем что-то неправильно? Или то, что зрители столь жестоко заблуждаются относительно своего настоящего положения, вообще зависит не от них, а от особенностей этого СМИ? Может быть, электронно-лучевой образ, столь несходный с любыми изображениями на бумаге или холсте и даже с диапозитивами и кинокадрами, оказывает подспудное воздействие, о котором мы даже не подозревали?

С помощью современных естественнонаучных методов это можно было бы легко выяснить. Но науку о масс-медиа такие вопросы явно не заботили. До сих пор она занималась исключительно вопросамипрограмм,иными словами — оформления передач и их воздействия на различные категории зрителей, а кроме того — социологическими и педагогическими аспектами использования телевидения. Этим темам посвящена уйма публикаций, а вот подспудным воздействиям операторской работы и телемонтажа на зрителя — очень немногие работы и уж совсем немногие — неосознаваемымфизиологическим воздействиямтелеэкрана. Не так давно американскому нейрофизиологу Кейту Баззлу пришлось с величайшим удивлением констатировать, что о биохимических, эндокринных, нейромышечных и сенсорных процессах, идущих в человеческом организме во время просмотра телепередач, исследователям почти ничего не известно, как и о процессах, протекающих в это время в центральной нервной системе³.

Как бы там ни было, то немногое, что можно найти в современной литературе о воздействии телевидения, содержит столь далеко идущие выводы, прежде всего относительно развития детей, что общественность, безуслов­но, должна быть осведомлена об этом. Речь идет о фактах, которые могли бы настроить нас на гораздо более критическое и сознательное отношение к телевидению, если бы мы с ними считались.

Правда, до сих пор еще не было сколько-нибудь связного изложения таких фактов — и вот, может быть, одна из причин того, что они столь мало известны широкой публике⁴. Поэтому я постарался свести воедино важнейшие результаты разрозненных, часто весьма специальных источников, связав их с моими собственными, отчасти опубликованными уже в 1995 г. исследованиями о воздействии телевидения на движение глаз, так что в итоге здесь впервые складывается целостная картина воздействий, о которых идет речь.

Основной упор в моей книге сделан на физиолого-антропологической стороне дела, а не на содержательных вопросах, связанных с телепрограммами, поскольку я убежден, что фундамент для действительно свободного, объективного отношения к этому СМИ может быть создан лишь через исследование воздействий телеэкрана, не зависящих от содержания программ. Ведь, пока мы не уразумеем, что происходит с нами во время просмотра на бессознательном, подпороговом уровне, т. е. в области чистой психофизиологии, не мы будем хозяевами телевизора, а телевизор — нашим хозяином. Поэтому насущнейшей задачей должно стать повышение степени свободы зрителя в отношении экрана. Данная книга ставит своей целью создание основы для выработки такого более свободного отношения.

Остается только заметить, что мои исследования были отчасти начаты уже в брошюре «Телеприлежание или телемания? Пути к самостоятельному взгляду», опубликованной в апреле 2000 г. Союзом антропософского здравоохранения (Johannes-Kepler-StraBe 56, 75378 Bad Liebenzell). Но тогда по соображениям экономии места в брошюру не были включены многие подробности и целые главы, так что полностью работа представлена только в этой книге, куда дополнительно вошла статья «Онемевшее детство», опубликованная в 1999 г. в журнале «Педагогическое искусство» (№ 7/8) и в краткой редакции распространяемая Международным объединением вальдорфских детских садов в информационной серии «Право на детство — право человека» (№ 4).

Штутгарт, май 2000 г.Райнер Пацлаф

 

Зрение и телевидение

 

Активная работа глаза

 

Тот, кто рассматривает картину на стене или фото в иллюстрированном еженедельнике, диапозитив на холщовом экране или картинку в комиксах, полностью свободен в этой ситуации — он может глядеть больше или меньше, удивляться увиденному или нет: эти объекты ни к чему его не обязывают. Поэтому большинство людей считает, что не иначе дело обстоит и с телевидением и что они ничуть не меньше свободны и тут. Но это иллюзия. Телеобраз прямо-таки в огромной степени принудителен, причем зритель никоим образом не может уклониться от такого принуждения, даже если толком не вглядывается в экран.

Чтобы вникнуть в природу этого принуждения, надо сперва разобраться в протекающей без участия сознания работе глазных мышц при обыкновенном зрении. В этой сфере физиология органов зрения пришла за последние десятилетия к революционно новым знаниям, бросающим свет и на ситуацию телепросмотра.

Выработанный еще в XIX веке подход, гласящий, что зрение — своего рода фотографический процесс, в ходе которого внешний мир отображается на сетчатке, словно в фотоаппарате, оказался несостоятельным. Хотя глаз и обнаруживает все признаки фотоаппарата, но в процессе зрения участвует не только оптическая составляющая, а много чего еще. Это стало четко видно, когда с помощью средств современной хирургии оперировались слепорожденные и в результате операций «глаз-фотоаппарат» поступал в их распоряжение вместе со всеми необ­ходимыми нервами, полностью готовый к работе: кроме расплывчатых цветовых пятен и градаций освещенности, они не видели ровно ничего. Они не могли непрерывно и отчетливо распознавать объекты — а это и есть зрение в собственном смысле слова. Не помогали даже настойчивые упражнения, и многие пациенты, чьи надежды оказались так жестоко обмануты, отказывались от усилий, игнорировали зрительные ощущения и возвращались к прежней ориентации по слуху и осязанию; некоторые, отчаявшись, покончили с собой⁵.

А между тем причина такой неудачи науке известна: зрение — процесс отнюдь не пассивный и глаза не просто воспринимают то, что в виде световых раздражений предоставляет им внешний мир. Зрение — процесс в высшей степени активный. Ведь образам действительности, доступным нам, казалось бы, с первого взгляда, на самом деле сперва приходится подвергаться «обработке» в ходе сложных движений зрительной мускулатуры — и лишь после этого они осознаются. В общем и целом это происходит таким образом.

Хотя вся сетчатка (ретина) покрыта зрительными клетками (палочками и колбочками), область четкого зрения ограничена крошечным участком на задней стенке глазного яблока, fovea centralis (центральной ямкой). Этот участок наиболее четкого зрения занимает лишь 0,02% всей поверхности сетчатки, охватывая угол обзора приблизительно в 2 градуса из круглым счетом 200 градусов горизонтального поля зрения, доступного глазу. Поэтому, глядя на окружающее, мы с полной четкостью можем видеть лишь крошечный фрагмент целой картины, а. именно тот, на котором сходится фокус оптических осей обоих глаз.

И все же нам удается получить ясную, четкую картину, скажем, дома, благодаря тому, что глазные мускулы по очереди фокусируют глаза на различных фрагментах целого, помещая их перед fovea. Вот как это происходит: сначала какой-нибудь участок дома фиксируется глазами на долю секунды, затем мускулы скачкообразным движением (на языке специалистов называемым саккадой) переводят фокус зрения на другой участок объекта, тоже фиксируемый на долю секунды, затем следует очередная саккада на третий участок, и так продолжается, пока этими отдельными фиксациями глаза не просканируют достаточное для получения четкой общей картины объекта число участков.

При спокойном созерцании отдельные фиксации длятся от 0,2 до 0,6 секунды, так что за секунду происходит от 2 до 5 саккад⁶; при более лихорадочном обзоре саккады следуют чаще, а фиксации длятся соответственно все меньшее время. И только когда произошли все эти бесчисленные сканирующие движения глаз, человек «видит» то, на что смотрит. Картина, которую он теперь осознает, столь же устойчива и неподвижна, как только что законченная художником картина на мольберте. Но художнику, прежде чем возникла вся картина, пришлось сделать руками тысячи движений: и точно так же в беспрестанном движении были глаза зрителя, пока он по видимости «одним взглядом» не охватил весь дом вполне ясно и четко. То, что он при этом увидел, — отнюдь не фотография объекта, а образ, активно созданный им самим.

 

Застывший взгляд

 

Рассматривая цветную репродукцию, скажем, какой-нибудь картины, мы тоже можем заметить, что она составлена из тысяч крошечных растровых точек. Но когда наш взгляд падает на них, они неизменно сохраняют свои свойства — цвет, освещенность и четкость. А теперь попробуем представить себе такую странную печать, которая выцветает до неузнаваемости, как только ее касается взгляд зрителя: его глаза могут напрягаться сколько угодно — стоит им приступить к фиксации какого-нибудь места, как точки растра на нем уже почти обратились в ничто. Оптическое впечатление от такой картины всегда было бы сильно размытым.

Но как раз в этой ситуации и оказываются глаза телезрителя: куда бы они ни направлялись, целая картина от них всегда ускользает. Тут мы имеем дело со странным явлением — постоянно светящиеся точки растра, которых взгляд тщетно ищет на экране, появляются на сетчатке, но при этом собственная активность глаз в значительной степени отключена.

Сюда добавляется и полное замирание аккомодационных движений, т. е. вращений глазного яблока, с помощью которых угол оптических осей глаз постоянно изменяется, приспосабливаясь к смене расстояний до объектов, как происходит, к примеру, в театре, когда нужно четко видеть находящихся на разных расстояниях от зрителя актеров и кулисы. При телепросмотре же расстояние до экрана остается неизменным, и потому глаза, приспособившись к нему один раз, уже не делают аккомодационных движений, пока взгляд направлен на экран.

Что же происходит, когда сканирующие усилия нигде не находят опоры, а растровая картинка и без них возникает на сетчатке? Столь оживленная в других случаях деятельность глаз становится ненужной и почти целиком сменяет­ся пассивностью. Взгляд цепенеет, превращаясь во всем знакомый «телевзгляд». Народная мудрость неспроста назвала прибор, вынуждающий принимать столь противоестественную установку, «ящиком для идиотов»*. Но было бы ошибкой думать, будто «оцепеневший взгляд» — недостаток телезрителя: такой взгляд с первого же мгновения навязывается ему самой природой телекадра, и никто не в состоянии избежать этого принуждения¹².

_______________________
* Соответствующее немецкое слово вызывает представление о пустом, бессмысленном взгляде. — Здесь и далее звездочками отмечены примечания переводчика.

 

Разумеется, сознание телепотребителя сопротивляется такой информации: ведь на своем опыте он не замечает никаких изменений и как раньше, так и теперь чувствует себя полностью свободным и активным. Увы, все прово­дившиеся до сих пор исследования доказывают обратное.

В 1979 г. американская группа экспериментаторов исследовала число саккад при телепросмотре, констатировав заметное снижение активности глаз: в ходе 15-минутного просмотра (показывали какое-то голливудское шоу) у всех испытуемых за промежуток в 20 секунд имели место лишь от 5 до 7 саккад¹³. Если сравнить это число с 2 — 5 саккадами в секунду при свободном разглядывании природной среды (что для 20 секунд дало бы частоту в 40 — 100 саккад), то снижение составит в среднем 90%.

Другое свидетельство существенного снижения активности глаз при телепросмотре — диаметр зрачков, который толкуется исследователями как показатель степени активности мозга («кортикальной активации», стимуляции дея­тельности коры головного мозга) и соответственно как индикатор бодрствующего сознания. В 1980 г. при показе одного и того же фильма с одними и теми же размером и яркостью изображения было обнаружено «заметное сокращение диаметра зрачков» в том случае, когда фильм демонстрировался не на кино, а на телеэкране¹⁴.

Впрочем, телевидение уже и внешними факторами вызывает снижение естественной деятельности органов чувств вдвое: во-первых, оно приводит к полной остановке аккомодацию глаз, поскольку выбранное зрителем расстояние от экрана во время просмотра, как правило, не меняется. Во-вторых, оно надолго ограничивает поле зрения крошечным участком. Ведь при нормальном осмотре окружающего пространства человеческие глаза по горизонтали охватывают угол в 200 градусов и могут свободно двигаться в этих пределах. А если с обычного рас­стояния смотреть на телеэкран средних размеров (12 х 16 дюймов), то поле зрения оказывается суженным до 6 — 7 градусов, т. е. сокращается на 97%¹⁵. Даже при чтении книги глаз получает в пять раз большее поле зрения. А в пределах 6 — 7 градусов глаза, как мы видели, не имеют возможности совершать свободные движения.

Но если активность глаз сводится на нет, то их оцепенение передается и всему телу, и даже самые непоседливые детишки часами сидят перед телевизором неподвижно. Врачи называют такое двигательным застоем — но это сильно преуменьшающая опасность формулировка, заставляющая задуматься, в чем тут дело — просто ли в бездумности или в сознательном введении в заблуждение. Ведь проблема заключается не в пассивности мускулов, а в пассивности воли, управляющей мускулами. То, что при этом происходит, — не более и не менее, как атака на волевую способность человека, обусловливающую его самостоятельность, собственную активность. Тут имеет место снижение, деградация активности, застои воли, а тем самым и деградация личности.

 

Альфа-состояние

 

Парализующее глаза воздействие телевизора выражается в измеримом изменении активности токов коры головного мозга, открытом лишь в 1970 г. Тогда-то впервые один исследователь и задался вопросом, какие электрофизиологические изменения потенциалов происходят в мозге под воздействием телевидения. Инструментом их измерения стала уже давно известная электроэнцефалограмма (ЭЭГ), а, кстати, в общих чертах уже было известно и то, что различные ритмы колебаний мозговой активности, фиксируемые ЭЭГ, соответствуют различным состояниям ясности сознания. Было, скажем, известно, что в темноте или при закрытых глазах преобладают относительно низкие альфа-частоты (8 — 13 Гц), а если открыть глаза или если освещенность воз­растет, они тут же сменяются более высокими бета-частотами (14 — 30 Гц), которые считаются показателем ясности сознания и активного визуального внимания.

В 1970 г. Герберт Э. Кругмен исследовал, какие изменения происходят в ЭЭГ, когда испытуемый от чтения переходит к телепросмотру. Уже первые измерения обнаружили то, что позже только подтвердилось: когда испытуемый смотрел телевизор, бета-частоты почти исчезали, доминировали альфа-частоты. Итак, при теле­просмотре наступает так называемое «альфа-состояние». Что же оно означает?

Преобладание альфа-частот исследователи единодушно расценивают как признак снижения визуального внимания. Поэтому Кругмен говорил относительно телевидения о «low involvement» (англ. слабом участии), пассивном восприятии без собственного участия¹⁶. Но уже в ходе дальнейших исследований выявилась намного более сложная картина, чрезвычайно интересная для нашей постановки вопроса.

Альфа-частоты, как оказалось, вовсе не обязательно связаны с пассивностью — они могут возбуждаться и активно, скажем, в состоянии медитации: и без того преобладающие при закрытых глазах альфа-частоты еще больше берут верх по мере того, как медитирующему удается отрешиться от всех чувственных впечатлений и полностью ориентировать сознание вовнутрь¹⁷.

Поэтому не удивительно, что в определенных ситуациях усиление альфа-частот наступает даже при открытых глазах. Такое бывает, к примеру, когда человек предается мечтам и «спит с открытыми глазами». Тут глаза, правда, глядят, как если бы они что-то замечали, но взгляд «отсутствует», в нем нет признаков активности, потому что все внимание обращено вовнутрь, на субъективные картины и мысли. Такое состояние близко к трансу¹⁸.

Другой исследователь, Малхоланд, обнаружил, что высокие бета-частоты сильно теснят альфа-частоты на ЭЭГ, когда имеет место сознательное ориентирование и сканирование окружающего, потому что глаза постоянно заново фиксируют объекты и соответственно аккомодируют. Если же глаза, все равно по каким причинам, теряют объект или отводят от него взгляд, то альфа-частоты возвращаются¹⁹.

Отсюда видно, что все зависит от стремления воспринимать, направляющего взгляд на окружающее: если это направленное волевое усилие передается глазным мускулам, ориентируя их на конкретные предметы, то доминирует визуальная активность, представленная на ЭЭГ преобладанием бета-частот. Но если стремление смотреть покидает глаза, потому что человек хочет, скажем, отдохнуть или его сознание полностью занято субъективной деятельностью, то глаза, лишенные руководства, принимаются блуждать, а взгляд становится оцепеневшим и стеклянным.

Именно в этом положении глаза оказываются перед телевизором: изображения, как мы видели, возникают тут в целостном виде не на экране, где их ищет взгляд, а в самом зрителе, на сетчатке его глаз. Таким-то образом складывается парадоксальная ситуация: взгляд постоянно должен оставаться фиксированным вовне, на экране, а в то же время двигательная активность глаз уже не управляется волевым усилием, поскольку настоящего изображения вовне им не найти²⁰.

Эти изображения не генерируются собственной активностью человека, как при медитации, а выстреливаются катодной пушкой в сетчатку глаз. И все-таки они столь же живые, как если бы добывались собственным волевым усилием при нормальном чувственном восприятии. Полностью бодрствуя, человек тем не менее находится под чарами потока образов, текущего на сетчатку через безвольный, пустой взгляд, как через трубопровод.

Такое управляемое извне состояние между сном и бодрствованием больше всего подобно гипнотическому состоянию с его подчиненностью чуждой воле, противиться которой загипнотизированный просто не способен. И действительно, при гипнозе ЭЭГ обнаруживает совершенно те же симптомы, что и при телепросмотре²¹.

 

Дефицит в полсекунды

 

Такими способами телережиссура какое-то время может поддерживать внимание зрителя в бодрствующем состоянии. Но, поскольку от зрителя не требуется собственной активности взгляда, мало того, она для него даже невозможна, он очень скоро привыкает к своему парадоксальному состоянию, когда, ровно ничего не делая, получает в подарок уйму самых ярких картин, а внимание его тем быстрее парализуется. Вот почему телережиссеры вынуждены создавать этому противовес, применяя все более частые смены кадра, резкие переходы, неожиданные смены перспективы и тому подобное. Но именно тут и возникает эффект, который ис­следовательница масс-медиа Герта Штурм назвала «дефицитом в полсекунды»²⁷.

Имеется в виду вот что: в повседневных ситуациях «у воспринимающего человека почти всегда есть в запасе известное, хотя и очень малое, время между ожиданием события и его наступлением. Это относится и к ситуациям речевого общения, и к действиям». Если, скажем, кто-то звонит вам по телефону, он, как правило, не ошарашивает вас своим сообщением сразу же, а сперва называется и здоровается, и вы можете внутренне подготовиться, сориентироваться на звонящего. Даже в рискованных автомобильных ситуациях у водителя чаще всего остается полсекунды, чтобы распознать опасность и подготовиться к соответствующей реакции. Этот акт осознания, мысленного уточнения, выразимого и в словах, акт, имеющий место между двумя этапами развития ситуации, Штурм в 1984 г. назвала «внутренним проговариванием».

«Восприятие телевидения противоположно этому: тут для подключения своего опыта и ожиданий зритель совсем редко располагает такими полусекундами. Как правило, он не может предвидеть, каким будет следующий кадр, к которому надо подойти с соответствующей настройкой восприятия. Ведь специальные телевизионные способы подачи материала (монтаж кадров, панорамирование и масштабирование, смена плана, смена звука, развороты и наплывы камерой, переход от образа к слову и от слова к образу) очень часто ведут к смене места, ситуации и сцены. Но это означает, что никаких полусекунд для подключения своего опыта и ожиданий тут никогда не бывает. Все эти смены места, ситуации и сцены просто происходят слишком быстро. (…) Свойственные только те­левидению быстрота и внезапность означают серьезный отказ от личной зрительной активности — поначалу я назвала это явление утратой „внутреннего проговаривания", а сейчас говорю скорее об утрате „внутренней активности"»²⁸.

Но это, замечает автор, отбрасывает зрителя на стадию младенчества, когда освоение мира в понятиях еще не сформировалось. Поэтому она призывает к «медийной драматургии, приспособленной к зрителю», которая оставляла бы временные промежутки и создавала переходы между отдельными ситуациями, и считает необходимым, чтобы «реципиент не застывал на стадии развития, из которой уже давно должен был выйти, будь он сейчас подростком или взрослым».

Как и следовало ожидать, не видно, чтобы этот не раз повторенный Гертой Штурм призыв был хоть как-то воспринят. Ведь она и сама совершенно правильно констатировала, что речь

идет о специфической для телевидения бешеной скорости, не оставляющей времени даже на вздох, и, стало быть, о результате, прямо-таки принудительно следующем из внутренних закономерностей телевидения. И утрата собственной, внутренней активности, по поводу которой сетует исследовательница, столь же принудительна, как и утрата внешней активности.

 

Домашний электронный алтарь

 

Когда по окончании Второй мировой войны радиовещательные станции впервые начали транслировать телепередачи и у каждого появилась возможность купить телевизор, никто и не подозревал, с какой скоростью телевидение распространится по планете за несколько ближайших лет. В 1948 г. в США число телевизоров не достигало и 100 000; спустя каких-то двенадцать лет оно достигло уже 150 миллионов, покрыв т