Трудность в выражении эмоций

МЕГАН

Вернемся в мой кабинет, и я познакомлю вас с Меган. Хотя она сама попросила о встрече, я не могу причислить ее к больным, страдающим неврозом навязчивости, по- добно Джеймсу, в серьезной форме. Более того, вам навер­няка известен не один человек, похожий на Меган, в кругу ваших друзей и знакомых. Сначала она кажется замкну­той, отчужденной и враждебной, но по мере того как вы постепенно узнаете ее, ваше впечатление о ней меняется и под холодным панцирем вы вдруг обнаруживаете лич­ность чуткую и дружелюбную. Но она бдительно скрыва­ет свое истинное лицо. Меган сидит в дальнем углу моей приемной, полностью поглощенная изучением журнала «Благоустройство дома и сада». Кажется, ей стоит боль­ших трудов обратить на меня внимание, когда я здорова­юсь с ней и приглашаю пройти в кабинет. Обычно пациен­ты, входя в кабинет, оставляют журналы, которые читали, в приемной, но только не Меган! Позже, в процессе тера­пии, этот журнал стал для меня «индикатором защищен­ности», безошибочно указывающим, насколько доверяет мне Меган в тот или иной день.

Джулия, другая моя пациентка, страдавшая навязчи­вым неврозом, не расставалась с ксерокопиями собствен­ного распорядка дня, помогавшими ей чувствовать себя увереннее в моем кабинете. Меган же в качестве защит­ного средства пользуется журналом. И это дает прекрас­ные результаты! На нашей первой встрече она почти не поднимает на меня глаз и отвечает только на прямые воп­росы, причем несколько раздраженно, как будто я отвле­каю ее от важного чтения.

Уверен, что случись со мной такое в первые годы моей работы психологом в клинике, я был бы оскорблен ролью второй скрипки, сопровождающей соло «Благоустройства дома и сада», но теперь-то я знаю, что такие выпады нера­зумно принимать на свой счет.

— Что привело вас ко мне, Меган? Чем я могу вам помочь? — спрашиваю я.

— Не знаю! Вы здесь врач! — резко выпаливает она из-за цветастой журнальной обложки.

Теперь я начинаю понимать людей, жалующихся, что каждое утро им приходится завтракать с «Уолл-Стрит Джорнэл». Ее ответ не просто резок — он безличен. Ка­ким образом, спрашивается, я могу общаться с журналь­ной обложкой? Эта фраза «Вы здесь врач!» отнюдь не является показателем уважения и восхищения, это — все­гда вызов. Под ней подразумевается: «Вы же самый ум­ный! Вы же светило медицины, гений! Вот и ответьте себе сами, раз знаете больше всех!»

— Я попытаюсь помочь вам, — говорю я, — но для этого мне нужно знать, что привело вас ко мне.

— Привело меня к вам пожелание моей начальницы, считающей, что мне нужна консультация с психотерапев­том, кроме того, мы с мужем в последнее время стали пре­пираться чаще обычного.

Так, думаю я, теперь я знаю, что у нее неприятности на работе и дома не все так гладко, как хотелось бы. Но это и все, что мне известно, а она, похоже, не расположена рассказывать больше.

Так и продвигается наша первая беседа — короткими неуверенными шажками, чередующимися с продолжитель­ными и томительными паузами, изредка прерываемыми шелестом переворачиваемых глянцевых страниц журна­ла с изображениями домов и садов стоимостью восемьсот тысяч долларов и эксклюзивными советами по уходу за ними, которые, как мне кажется, без остатка вобрали в себя все внимание Меган. Когда она отвечает на мои редкие вопросы, то делает это коротко и точно — как будто под­стригает острыми садовыми ножницами живую ограду на разглядываемом снимке. К концу «беседы» я чувствую острое искушение язвительно сказать: «Прошу прощения, что вынужден отвлечь вас от чтения своим вопросом», но, конечно, не делаю этого.

Следующая наша встреча не многим отличается от пер­вой. В какой-то момент, не расслышав скомканных слов ее стремительно брошенной в меня фразы, я прошу повторить ее и в ответ получаю: «Я никогда ничего не делаю дважды!»

Два-три месяца спустя сковывающее ее напряжение ослабевает и для меня постепенно становится все более различимой терзающая ее душевная боль. Медленно и ос­торожно она начинает доверять мне, понемножку впуская в свой внутренний мир. Она вспоминает случай, проис­шедший, когда ей было около четырех лет, и мне открывается причина, заставляющая ее с тех пор изо всех сил ста­раться сохранять контроль над своей жизнью.

— Как-то воскресным утром мы с сестрами сидели на кухне, — рассказывает она. — Старшая сестра жарила блины, мы уплетали их за обе щеки и были довольны всем на свете. Потом спустился папа, он был расстроен, как мне сейчас кажется. Глядя на него, можно было по­думать, что он только что плакал. Мама оставалась на втором этаже. Он сказал нам: «Мама сегодня поспит по­дольше, она не очень хорошо себя чувствует». Примерно через час, когда мы уже мыли посуду после завтрака, мама спустилась по лестнице с чемоданом в руке. Она сказала, что уедет ненадолго.

Продолжая рассказ, она начинает плакать — сначала несколько раз тихо всхлипывает, затем вспоминает под­робности того дня и уже не может удержаться от слез, и вскоре все ее тело сотрясается от бурных рыданий, сквозь которые до меня едва доносятся ее последние слова:

— С тех пор мы ее не видели. Она просто взяла и ушла из нашей жизни...

После этого она уже не берет с собой в кабинет журнал. Ее ответы становятся не такими отрывистыми, и она сама начинает рассказывать о своих чувствах, почти избавив меня от необходимости задавать вопросы.

Интимные отношения приносят Меган и ее мужу Чаку мало радости и много разочарований. Чак упрекает ее в том, что она всегда «холодная». Ее обвинения мужа сводят­ся к тому, что «его интересует только мое тело... он никогда не разговаривает со мной». Их взаимные претензии обо­снованны, но поверхностны. Меган и сама избегает разгово­ров во время занятий любовью. Секс в молчании дает ей возможность не просить о чем-то мужа, не проявлять ини­циативы. Это удачный способ почувствовать себя желан­ной, однако возбуждающим партнера его назвать трудно.

За следующие несколько месяцев я довольно хорошо узнаю Меган, и она постепенно начинает оттаивать. Рас­крыв мне свою семейную тайну, она чувствует, что самое худшее уже позади, и теперь она может объяснить, почему ей так трудно сказать Чаку «я люблю тебя». Неудиви­тельно, что, когда ребенка бросает мать, это оставляет в его душе глубокие и незаживающие раны. Подсознательно он дает себе установку никогда больше не ставить себя в по­добную ситуацию и делать все возможное, чтобы снова не оказаться в роли покинутого любимым человеком. Один из способов достижения этой цели заключается в том, что­бы не дать людям понять, что они вам не безразличны. Самыми запретными словами в этой ситуации становят­ся: «Я люблю тебя». Или — совсем уже невозможными — «Ты мне нужен».

Чак — довольно приятный парень, и он действительно любит Меган, но его очень расстраивает то, что его жена, несмотря на все ее заверения в преданности, в постели все­гда остается отчужденной.

— Она настолько холодная, — жалуется он, — что по­рою кажется мне фарфоровой куклой. У нее почти не бы­вает оргазмов, а если и случаются, то мне для этого прихо­дится чуть ли не несколько часов подряд стимулировать ей клитор.

В голосе Чака явственно слышатся нотки разочарова­ния, когда я узнаю от него, что так было всегда. Время не стало для них лекарем. Недели и месяцы семейной жизни постепенно превратились в годы, появление двоих детей также не сделало жизнь проще, и постепенно они стали заниматься любовью все реже и реже. Теперь, девять лет спустя, они предаются любви в лучшем случае раз в ме­сяц, и такая ситуация устраивает обоих. Слишком много хлопот. Овчинка выделки не стоит.

К счастью, у них хватает разума и такта не прибегать к оскорблениям или другим деструктивным тактикам. Чак никогда не называет ее «фригидной» или «холодной ры­бой». Она никогда не обвиняет его в том, что он не прояв­ляет к ней внимания, потому что завел роман на стороне. Это дает мне возможность помочь им по-новому взгля­нуть друг на друга. Психотерапевтические сеансы я про­вожу главным образом с Меган, и вскоре она уже доволь­но свободно и раскованно рассказывает мне о своих ежедневных проблемах, тревогах и радостях. А потом, как это' часто случается, она начинает делиться своим внутрен­ним миром и с Чаком. Их семейная и интимная жизнь постепенно налаживается и теперь приносит им больше радости и удовольствия, чем когда-либо прежде.

Но однажды я сразу замечаю, что случилось нечто се­рьезное, потому что Меган сидит в дальнем углу моей приемной, полностью поглощенная изучением «Благоуст­ройства дома и сада».

— Вы сегодня выглядите расстроенной, — говорю я.

— Еще бы! А как вы догадались?.. Чак получил повы­шение. Компания хочет перевести его в Нью-Йорк... Я так думаю, что через пару месяцев нам придется переезжать.

«Сюрпризы» всегда выбивают из колеи людей, подвер­женных неврозу навязчивости, и эта неожиданная пере­мена в жизни взволновала ее до глубины души. Она чув­ствует себя так, как будто почва уходит у нее из-под ног, и ищет привычное защитное средство от своих тревог. На этот раз, однако, она недолго прячется за обложкой жур­нала и уже через пять минут, отложив в сторону «Благо­устройство дома и сада» и посмотрев мне прямо в глаза, рассказывает о том, как она ненавидит перемены.

Я объясняю ей, как изменилась она за время ваших встреч. Когда она впервые вошла в мой кабинет, у нее были проблемы на работе и отчужденные отношения с мужем. Мы оба знаем, каких огромных успехов она дос­тигла на наших сеансах, постепенно проникаясь ко мне доверием и учась свободно и беспрепятственно выражать свои чувства. Сравнив себя прежнюю с нынешней, она об­ретает уверенность. Перевод Чака на новое место работы приходится как нельзя кстати, потому что мы уже почти закончили курс терапии.

Во время нашей последней встречи я чувствую искрен­нее сожаление о том, что нам приходится расставаться. Меган еще не окончательно научилась доверять, не полно­стью она осознает и то, какое влияние на всю ее жизнь оказал уход матери из семьи. И тем не менее, сделанный ею прогресс очевиден. Она обещает мне, что в случае необходимости обратится за консультацией к психотерапевту в Нью-Йорке.

На прощание Меган вручает мне в качестве подарка на память несколько рецептов своих любимых блюд и зас­тавляет пообещать, что я «хотя бы разок их попробую». Время нашего последнего свидания подходит к концу, и она начинает тихонько всхлипывать, благодарит меня за проявленное к ней терпение и уверяет, что ей будет не хватать «наших встреч» (она не может заставить себя при­знаться, что ей будет не хватать меня, но я понимаю, что она имеет в виду).

Пример Меган иллюстрирует, как «невротик» пытает­ся совладать с негативными эмоциями, подавляя их в себе. После ухода матери она научилась глушить любые воз­никающие в ее душе чувства — даже позитивные. В зре­лом возрасте Меган стала отчужденной, холодной и на­стороженной, но за нагромождениями ее защитных со­оружений прятался нежный и заботливый человек, напу­ганная, но добрая женщина. Здесь уместно вспомнить поговорку: «Не судите о книге по ее обложке». Я не бе­русь утверждать, что каждый человек, страдающий на­вязчивым неврозом, — это потенциальная мать Тереза, но какой бы ни являлась истинная личность, скрываю­щаяся за щитом с надписью «Я должна быть насторо­же», всегда требуется определенное время, чтобы пробиться сквозь ее оборонительную «систему раннего оповещения».

Особенно справедливо это для интимных ситуаций. По­скольку интимные отношения относятся к сфере сугубо личной жизни, «невротики» обычно чувствуют себя беспо­мощными и уязвимыми, оказываясь в интимной ситуа­ции. Ваш партнер может подсознательно считать, что вы Вторгаетесь на его территорию, захватываете его жизнен­ное пространство. Как мы видели в случае Меган, требует­ся некоторое время, чтобы ваш партнер научился дове­рять вам, но результаты стоят того, чтобы подождать. Про­явив терпение и нежность, за маской внешней холодности и неприступности вы сможете обнаружить чуткого и эмо­ционального человека.

Стремление к совершенству:

Трудности в принятии решений, завершении дел и отказе от старых и ненужных вещей

и предметов

Эти трудности мы рассмотрим в их единстве, потому что в реальной жизни они обычно взаимосвязаны и тесно переплетены между собой, а объединяет их в одно целое стремление к совершенству. Навязчивое желание выбрать идеальный вариант из нескольких возможных не позво­ляет принять окончательное решение, избавиться от ста­рых вещей и завершить начатое дело.

Принятие решений представляет собой трудную зада­чу для людей, страдающих неврозом навязчивости, пото­му что оно сопряжено с риском. Даже те решения, кото­рые другим представляются обыденными и простейшими, приобретают для «невротиков» глобальную значимость, будто им предстоит сделать некий жизненно важный вы­бор. Так, например, выбор между двумя галстуками — бор­довым в черную полоску и синим в серую полоску — может превратиться в неразрешимую проблему. Как только человек начинает склоняться к одному из вариантов, он испытывает потребность еще раз взвесить его недостатки и достоинства варианта отвергаемого. И после этого весь процесс повторяется снова... и снова. Многие страстные любовники напрочь утрачивали всяческое желание за то время, пока она в муках выбирала «правильное» неглиже. Эта нерешительность может свести вас с ума, когда вы со­бираетесь на дружескую вечеринку или концерт. Причем с ума она сведет обоих — и выбирающего наряды «невро­тика», и того, кто его ждет.

Представьте, что вы ждете ее в спальне, собираясь пре­даться играм для взрослых, а она тем временем тщатель­но и придирчиво выбирает нужный пеньюар. Затем ре­шает, что ей необходимо принять душ, побрить ноги и на­ложить маску на лицо, прежде чем ложиться в постель. Ваше игривое настроение сменяется: раздражением, а страсть вытесняется досадой.

Возможно, раздражение ваше не будет столь сильным, если вы сумеете убедить себя, что поступает она так не для того, чтобы досадить вам. Теперь вы знаете, что ей просто трудно сделать выбор, что совершенная «оправа» необхо­дима ей, чтобы выглядеть идеально при любом важном для нее событии. Без нее она чувствует себя беспомощной, как младенец без соски. Иногда неспособность сделать выбор — подвергнуть себя риску ошибиться — может иметь далеко идущие последствия. Как, например, в слу­чае Теда.

ТЕД

В университетском общежитии комната Теда распола­галась через коридор от моей, поэтому я был знаком с ним довольно близко. Помню, что тогда я все время жа­лел его, потому что ему никак не удавалось найти себе подходящую для постоянных встреч — не говоря уже о совместной жизни — девушку. Познакомившись с оче­редной кандидаткой, он шел к ней на свидание, но, вернув­шись в общежитие, неизменно начинал жаловаться на ее многочисленные недостатки. В то время мне не многое было известно о навязчивом неврозе и я постоянно недо­умевал, почему те качества, которые, по его словам, он тщет­но искал в одной девушке, заставляли его отвергать дру­гую. Его подружки постоянно оказывались слишком ум­ными или слишком глупыми, слишком красивыми или слишком уродливыми. Если они были красивы, на их фоне он чувствовал себя уродцем, если они были просты и не­притязательны, он опасался, что ошибся в своем выборе.

Однажды, когда по программе мы проходили тесты для определения коэффициента умственного развития, я спро­сил Теда, каким, по его мнению, должен быть идеальный коэффициент его гипотетической жены. Он задумался и ответил, что 135 было бы слишком много — он бы не хотел выглядеть по сравнению с ней дураком. Но, конечно, 95 — это слишком мало, так как он не хочет жениться на женщине среднего интеллекта. Тогда я в шутку предложил ему найти девушку с коэффициентом 114 — имею­щую показатель выше среднего, но и не слишком умную. Он согласился со мной, но его поиски, разумеется, не увен­чались успехом.

Если даже кто-то и отвечал требованиям Теда к интел­лекту, кроме него, существовали еще десятки других не менее важных критериев, и было просто невозможно най­ти такую девушку, у которой в точных пропорциях соче­тались бы все необходимые ему качества. Ведь он учиты­вал и такие не совсем конкретные понятия, как шарм, сексуальность, обаяние, для определения количества кото­рых даже трудно придумать какую-то объективную изме­рительную шкалу. И только несколько лет спустя мне уда­лось, наконец, понять Теда. Подобно другим «невротикам», он просто делал вид, что ищет «идеальную» жену, а в дей­ствительности настолько боялся сделать ошибочный вы­бор, что выдвигаемые им требования гарантировали не­возможность окончательного решения.

У истории Теда счастливый конец. В отличие от Джей­мса, который не только не женился, но и близко не подхо­дил к женщинам, Тед все-таки нашел «свою судьбу». Прав­да, ею оказалась не та «идеальная и единственная», за ко­торой он охотился всю жизнь.

В сорок семь лет он понял, что жизнь проходит мимо, и решил обратиться к психотерапевту. К счастью для Теда, его психоаналитик обладал достаточным опытом работы с больными, подверженными неврозу навязчивости, и вскоре они начали обсуждать причину, по которой Тед оставался холостяком. Как выяснилось, «список» требований Теда в действительности оказался его защитным щитом.

Через несколько месяцев терапии Тед начал задумывать­ся о женитьбе на женщине, с которой он встречался уже пять лет, но он по-прежнему не был уверен в себе — не готов, как он говорил. Психотерапевт посоветовал ему сделать «пробный шаг» — купить дом. (Не приходится удивляться, что в течение двадцати лет Тед снимал квартиру, поскольку не мог найти «нужного» дома.) Подписав документы о по­купке, Тед тут же испытал жесточайший приступ сожаления, но аналитик помог ему совладать с сомнениями и трево­гами, и уже через каких-то несколько месяцев Тед начал с симпатией относиться к своему новому жилищу.

Наконец он предпринял решительный шаг и сделал пред­ложение. Психотерапевт Теда первые несколько месяцев супружеской жизни помогал ему преодолевать предсвадеб­ные волнения, последовавшие за ними приступы раская­ния и неизбежные сомнения в правильности своего поступ­ка. Разговаривая с Тедом на одной из встреч выпускников, я понял, что никогда прежде не видел его таким счастли­вым. Для него было очень непросто переступить через свои «принципы» и рискнуть связать себя долговременными отношениями, но он радостно заявил, что «оно того стоило!»

Пример Теда ярко иллюстрирует, как стремление к со­вершенству мешает «невротикам» принять решение по ка­кому бы то ни было важному вопросу, но и необходимость сделать даже самый незначительный выбор может стать для них проблемой. Иногда, делая заказ в ресторане, Тед разрывается между бифштексом, жарким и омаром, чув­ствуя, что на самом деле надо бы взять салат. Он хочет получить идеальное блюдо и не может остановиться на чем-то одном. Если бы он не чувствовал себя неловко, то менял бы заказы до бесконечности.

И Тед не одинок в своем стремлении к совершенству. Зальцман (1985) рассказывает о молодом человеке, стра­давшем неврозом навязчивости в серьезной форме, кото­рый изучал технические характеристики всех новых ав­томобилей, стремясь выбрать самый лучший.

«Он занимался этим настолько тщательно и долго, что к тому времени, когда его исследования подходили к кон­цу, с конвейера сходила новая модель, и он был вынужден начинать все сначала (1985, с. 67)».

Чтобы разорвать этот замкнутый круг и снять с себя ответственность за принимаемое решение, «невротики» ча­сто прибегают к всевозможным ритуалам, правилам, фор­мулам или всячески оттягивают критический момент вы­бора. Они могут подбрасывать монетку, чтобы определить, какой галстук надеть, или составлять меню на неделю вперед, чтобы каждый раз не мучиться над выбором блюд. Часто, если достаточно долго откладывать принятие реше­ния, оно может быть обусловлено обстоятельствами, избав­ляющими от необходимости выбора. Именно это и про­изошло с пациентом Зальцмана.

«Так продолжалось в течение нескольких лет, пока сде­лать свой выбор его, наконец, не заставила элементарная нужда в машине. Тогда он купил первую попавшуюся на стоянке подержанных автомобилей, без всяких «наво­ротов», которые он прежде считал жизненно необходи­мыми. Он утверждал, что не несет ответственности за сде­ланный выбор, так как принять решение его вынудили автомобильная промышленность и психотерапия (1985, с. 67)».

Часто «невротики» уступают право выбора внешним обстоятельствам, чем они подсознательно стремятся пере­хитрить собственную нерешительность. Именно так Мал­кольм и «выбрал» себе жену!

МАЛКОЛЬМИ АЛЕКСИ - ВЫБОР ПРИ БЕЗДЕЙСТВИИ

Малкольм встречался с Алекси три года, пока они гото­вились к получению ученых степеней. Наконец он стал докто­ром философии, а она — магистром. Казалось, наступило самое подходящее время для того, чтобы узаконить отноше­ния, однако Малкольм никак не находил в себе сил решить­ся на этот важный шаг. Каждый раз, когда Алекси заговари­вала о дате свадьбы, он старался перевести разговор на дру­гую тему, и, если бы не проливные дожди, они, возможно, до сих пор так и оставались бы «просто друзьями».

Алекси жила в студенческом городке, расположенном в низине. Однажды обильные весенние дожди переполнили реку, воды которой вышли из берегов и хлынули в ее квар­тиру, занимавшую подвальные помещения дома. Спасая от наводнения мебель Алекси, они с Малкольмом спешно пе­ревезли ее к нему домой, где она и остается по сей день. Они женаты уже тринадцать с лишним лет благодаря ре­шению, принятому великой и полноводной Миссисипи.

Когда вы живете с «невротиком», я бы не советовал вам задерживать дыхание, ожидая, пока он что-нибудь решит. Если вы считаете, что проведенные только вдвоем выходные оживят ваши отношения, то звоните в туристи­ческое агентство и заказывайте путевку. Конечно, куда более романтично было бы услышать от него неожидан­ное предложение сбежать от всех на пару дней, однако ждать такого подарка, боюсь, вам придется до самой золо­той свадьбы.

Если все же, задержав дыхание, вы станете ждать, ког­да он выстругает новые полки или отремонтирует кухон­ный шкаф, то рискуете задохнуться, Лучше вызовите плот­ника.

«Невротики» придают такое огромное значение совер­шенству, что для них практически невозможно решить, что работа закончена. Я знаю многих аспирантов, кото­рым для написания идеальных диссертаций требовалось не менее пяти лет — и еще хорошо, если эти диссертации были все-таки написаны. Некоторые просто бросали рабо­ту — не потому что были недостаточно подготовленными, чтобы закончить начатое, а потому что, подобно мужчине, мечтавшему купить идеальный автомобиль, стремились включить в свою диссертацию абсолютно все результаты самых последних исследований. Но поскольку в мире ежед­невно появляются научные публикации по той или иной теме, эти попытки достичь совершенства делали заверше­ние диссертаций невозможным.

И в интимных отношениях ваш партнер-«невротик» может ждать идеальной ситуации — когда посуда вымы­та, телефон молчит, дети в летнем лагере, а ваши родители во Флориде, — чтобы полностью отдаться страсти. К со­жалению, поскольку такие идеальные условия складыва­ются крайне редко, это приводит к снижению сексуальной активности. В этом случае можно посоветовать проявить ненавязчивую инициативу в создании почти идеальных условий для интимных отношений, а затем шутливо обсу­дить, как здорово все получилось, несмотря на то, что ситу­ация была не совсем подходящей!

АРТУР

Арт — барахольщик. Его «коллекция» превосходит любые разумные пределы, потому что он собирает бук­вально все. Его гараж завален автомобильными запчас­тями. На заднем дворе молчаливыми стражами высятся огромные древние трактора, ржавые сенокосилки и гро­моздкие молотилки. Все свободное пространство ванной комнаты заставлено тазами и коробками с кранами, сме­сителями, шлангами, трубками и прочими сантехничес­кими принадлежностями.

Я даже не возьмусь описывать подвал Арта, но уверяю вас, что он до отказа набит всем, что только может прийти вам в голову! Поскольку Арт просто не в состоянии ре­шить, что нужно выбросить, а что можно оставить, он ос­тавляет практически все.

Когда вы попадаете в его спальню, вам может показать­ся, что вы очутились в пещере. Неустойчивые и кривые, как пьяные сталагмиты, тянутся к потолку колонны кар­тонных коробок. Между ними, подобно листьям салата на тарелке, разбросаны кипы бумаг. Вам кажется, что вы зас­тряли в кошмаре сумасшедшего спелеолога и теперь на­вечно обречены бродить среди этих бесчисленных колонн в огромной и страшной комнате, из которой нет выхода.

Бухгалтер по специальности, кроме основной работы, Арт каким-то образом умудряется рассчитывать на дому налоги для всех желающих. Около семи лет назад он на­чал использовать спальню в качестве рабочего кабинета, пообещав жене, что это только на время. Однако стопки и кипы бумаг в ней увеличиваются со скоростью разрастаю­щихся метастаз, и раковая болезнь коллекционирования грозит окончательно уничтожить и без того жалкую ин­тимную жизнь Артура.

Если вы когда-либо поддерживали долговременные от­ношения с «невротиком», страдающим тягой к собира­тельству, то наверняка поймете, почему Дженет, его жена, чувствовала, что увязает и тонет в болоте, которое они называют домом. Ощущая свою полную беспомощность и неспособность что-либо изменить, она в прошлом не однажды уходила от мужа. Однако после нескольких по­пыток окончательно расстаться оба они поняли, что дале­ко не безразличны друг другу, и решили вместе пройти курс психотерапии. Я работаю с Дженет, а Артом зани­мается штатный психолог его компании. Она утверждает, что за последний месяц заметила разительные перемены в поведении Арта. «Он уже кажется не таким подавлен­ным, — рассказывает она, — а более живым». Я вижу, что лицо Дженет озарено новой надеждой. «Он еще не убрал коробки, но его поведение определенно изменилось, — под­тверждаю я. — Дайте ему немного времени, я чувствую, что он на правильном пути».

Я надеюсь, что теперь вы самостоятельно сможете оп­ределить, чем патология отличается от нормального по­ведения. Когда вы видите у кого-то огромную коллек­цию кофейных чашек, вы не считаете автоматически ее владельца клиническим «невротиком». Напротив, вы осознаете тот факт, что разница между обычным коллек­ционером и страдающим комплексом навязчивости ба­рахольщиком заключается не в том, что они собирают, а в том, почему они это делают. Как мы видели, собира­тельство «невротиков» придает им чувство безопасности и избавляет от необходимости решать, что нужно выбро­сить. Их страсть к хранению происходит не из заинтере­сованности в вещах, которые зачастую не имеют никакой ценности, а из страха выбросить то, что однажды может понадобиться. «В конце концов, кто знает, когда это мо­жет пригодиться!»

Обычные коллекционеры, с другой стороны, собирают предметы из-за их сентиментальной ценности, эмоциональ­ной значимости или финансовой стоимости. Филателисты коллекционируют марки, филуменисты собирают этикет­ки со спичечных коробков, а нумизматы — монеты, пото­му что их интересуют сами эти предметы. Побудитель­ным стимулом коллекционирования для них является заинтересованность в обладании собираемыми предмета­ми, а не страх что-то выбросить.

А теперь мы познакомимся с совсем другим способом, который используют некоторые «невротики» для подав­ления своих тревог. Если одни «невротики» стремятся из­бежать волнений, устраняясь от принятия решений, то дру­гие пытаются контролировать все и вся.

Стремление к контролю

КРИСТОФЕР И ШЕЙЛА

Человек приходит в этот мир совершенно беспомощным и всецело зависящим от окружающих. Большинство бла­гополучно проходят через эту стадию беспомощности и сми­ренно осознают, что даже в зрелом возрасте могут лишь частично контролировать внешние обстоятельства. Многие «невротики», однако, объявляют яростную и нескончаемую войну беспомощности раннего детства. Они разрабатывают всевозможные ритуалы и хитрости с целью отрицания лю­бой беспомощности и любой зависимости от кого бы то ни было. Они стремятся к полному контролю над любыми си­туациями, чтобы скрыть за ним свою уязвимость.

Часто такие пациенты приходят на первую встречу со мной с заготовленными списками тем, которые собирают­ся обсудить. Один из них как-то даже вручил мне ксеро­копию такого списка — чтобы мы оба знали, чем нам заниматься. Подобное планирование обычно означает по­пытку занять во взаимодействии ведущую позицию или, иначе говоря, контролировать ситуацию.

Приводимый ниже фрагмент беседы с Кристофером, со­стоявшейся на нашем первом сеансе, иллюстрирует еще один способ, к которому прибегают «невротики» для со­хранения контроля.

Крис. Итак, что бы вы хотели услышать от меня?

Я. Просто расскажите о том, что вас тревожит.

Крис. Вы хотите узнать о моем детстве, о родителях или что-нибудь еще?

Я. Вы можете рассказывать о чем угодно, что кажется вам важным.

Крис. Может, вы лучше сами будете задавать вопросы? Я отвечу на все ваши вопросы. О чем бы вы ни спросили, я вам обо всем расскажу.

Даже пытаясь «сотрудничать», Крис чувствует некую волнующую его «провокацию» с моей стороны в том, что­бы начать говорить первым. Он делает все возможное, что­бы заставить меня задавать вопросы, категорически отка­зываясь от инициативы в ведении беседы. Но и отвечая на мои вопросы, он по-прежнему остается настороженным.

Я. Что ж, допустим, вы расскажете о том, каким было ваше детство.

Крис. Что именно вы хотите знать?

Я. Расскажите что-нибудь о своей семье.

Крис. У меня была старшая сестра и два младших бра­та. Отец был плотником, а мама не работала.

Я. Не могли бы вы рассказать, каков был психологи­ческий «климат» у вас дома — какими были отношения между членами вашей семьи?

Крис. Отец много работал. Мы все хорошо учились. Мама всегда была занята.

Заметьте, что Крис не пытается уйти от ответа, он про­сто не привык размышлять в терминах эмоций и чувств, и в этой новой для него ситуации он не хочет рисковать.

В интимных отношениях стремление к контролю и стремление к совершенству плохо уживаются «в одном флаконе». Как вы сами можете догадаться, сочетание этих двух качеств порождает эффект добавления масла в огонь. Крис страстно мечтал быть идеальным любовником и уха­живал за своей девушкой как никто другой, но вместе с тем опасался, что его труды не дадут желаемых результа­тов. Это привело к тому, что ему не удавалось сохранять эрекцию достаточно долго, чтобы, как он выражался, «сде­лать дело». Он рассказывал, что они с Шейлой «заводятся с пол-оборота» и ему кажется, что он «горы готов свер­нуть», но продолжается это, только пока он остается в брю­ках. В тот момент, однако, когда он или Шейла расстеги­вают молнию на его джинсах, чтобы «приступить к делу», его пенис сразу же «опадает».

Над Крисом довлел страх оказаться несостоятельным, не оправдать собственных ожиданий и ожиданий своей партнерши. Это одна из наиболее часто встречаемых сек­суальных проблем, и хотя нам больше приходится слы­шать об изнасилованиях, кровосмешении и эксгибицио­низме, именно боязнь собственной несостоятельности тре­вожит большинство мужчин. Через несколько недель, от­веденных для расслабляющих упражнений и практики «чувственной фокусировки» (техники, при которой парт­неры учатся получать и доставлять удовольствие друг другу прикосновениями, не вступая в половой акт), Крис сооб­щил, что ему удалось, наконец, «сделать дело!» Он был в восторге от того, что «почувствовал себя мужчиной».

Как я уже сказал, боязнь оказаться несостоятельным является, пожалуй, главной мужской сексуальной пробле­мой, и мужчины-«невротики» беззащитны перед ней бо­лее, чем кто-либо другой. «Невротики» практически ли­шены возможности испытать некоторые из основных ком­понентов здоровых интимных отношений — взаимодей­ствие, доверие, элемент игры. Спонтанность полового акта представляется им небезопасной, а недостаток совершен­ства рассматривается как преступление. Поэтому, подобно мореплавателям из древнегреческих мифов, «невротики» пытаются с трудом лавировать между Сциллой стремле­ния к совершенству, с одной стороны, и Харибдой контро­ля над ситуацией, с другой. Осторожно плывя по опасным водам интимных отношений, они находят в них мало ра­дости, удовольствия и удовлетворения. Именно так было и у моих соседей.

«ПРИССИ» И ПОЛ

Вы были бы рады иметь своими соседями Присциллу и Пола! Рад был и я, когда они переехали в дом через дорогу от нашего. Они выглядят просто идеальной па­рой. Познакомились в брокерской фирме, где она работа­ет аналитиком, а он занимается финансовым планирова­нием. Детей у них нет, поэтому вся их любовь направле-

на на собак. Каждое утро ровно в 6:30 они совершают пробежки вокруг квартала. Я не могу избавиться от мыс­ли, что прозвище Присей прочно пристало к ней на дол­гие годы не только потому, что является сокращенным вариантом ее имени, но и по той причине, что точно ха­рактеризует Присциллу. «Присей» значит «правильная». Такой же и Пол.

Они регулярно подстригают траву перед домом, опрыс­кивают одуванчики, собирают опавшие листья и — что самое главное — берут своих обожаемых афганских бор­зых (Антония и Клеопатру) бегать с собой по утрам, чтобы те могли справить нужду вдоль дороги, а не на моей лу­жайке. Эти люди — превосходные соседи, именно такие, каких вы выписали бы себе по каталогу, если бы только такое было возможно. И, тем не менее, несмотря на всю их кажущуюся безупречность, в этой семье не все так гладко, как представляется на первый взгляд.

«Два сапога» редко могут составить счастливую пару, если оба они страдают навязчивым неврозом, а именно это и имело место в случае Присей и Пола. Однако пары, в которых оба партнера «невротики», отнюдь не редкость, потому что люди этого типа изначально чувствуют себя наиболее комфортно с себе подобными. Их отношения ха­рактеризуются взаимной сдержанностью и осторожностью, устраивающими обоих партнеров. Как я узнал на приме­ре Теда, парня, жившего по соседству со мной в универси­тетском общежитии, «невротику» непросто решиться на брак, а если оба партнера стремятся избежать риска, предъявляя к своей предполагаемой половине повышен­ные и часто завышенные требования, должно пройти очень много времени, чтобы два «невротика» почувствовали себя в достаточной безопасности и отважились на такую долго­временную форму отношений, как брак.

После свадьбы их отношения превращаются в постоян­ную борьбу за первенство, в которой каждая из сторон пользуется переменным успехом, периодически прерыва­емую яростными попытками завладеть контролем над си­туацией. Иногда эти вспышки активности и следующие за ними сцены примирения являются для них единствен­ной возможностью выражения эмоций.

Часто такие супружеские пары ведут сложный и тща­тельно разработанный бухгалтерский учет, внимательно следят за тем, кто последний мыл посуду, убирал в доме или ходил за покупками. Подобная скрупулезность рас­пространяется и на аспекты личной жизни. Причиной для конфликтов могут стать даже споры о том, кто кому пос­ледний тер спину в ванне или был инициатором интим­ных отношений, если эти действия не выполняются в строго соблюдаемой очередности. Забыть о дне рождения парт­нера немыслимо, и никакие оправдания в этом случае не принимаются.