Ричард бах. “чайка по имени Джонатан ливингстон” (фрагменты из произведения)

 

– Чайка Джонатан Ливингстон! — Старейшина про­изнес эти слова таким тоном, каким говорил только в особо торжественных случаях. – Ты вызываешься в Круг!

“Понятно, – подумал Джонатан, – это по поводу того, что случилось утром во время завтрака. Они видели прорыв! Однако почести мне ни к чему. И в лидеры – тоже не хочу. Мне, пожалуй, только хотелось бы поделиться своими находками, показать всем необозримые возмож­ности, открытые каждому из нас”.

И он сделал шаг в Круг.

– Чайка Джонатан Ливингстон! – продолжал Предсе­датель. – Изволь выйти в Круг и подвергнуться порицанию, свидетелями которого надлежит стать всем твоим собрать­ям по Стае.

–...Ибо величайшего позора заслуживают проявлен­ные тобой беспечность и безответственность, равно как и попрание достойных традиций добропорядочного Семейст­ва Чаек...

–...Ты – Чайка Джонатан Ливингстон – однажды поймёшь, сколь неблагодарной вещью является безответственность. Нам не дано постигнуть смысл жизни. Очевидно же в ней лишь одно: в этот мир мы приходим для того, чтобы питаться и за счёт этого как можно дольше сущест­вовать в нем...

– Безответственность?! – воскликнул он. – Да что вы, братья?! Какая же тут безответственность – понять, в чём смысл жизни и открыть пути достижения высшей цели бытия? Скорее, наоборот, – посвятивший себя этому как раз и проявляет максимум ответственности. Ведь что мы знали до сих пор – тысячелетия свар из-за рыбьих потрохов... Теперь у нас появилась возможность понять первопричину – постичь, ради чего мы живём. Открытие, осознание, освобождение! Дайте же мне один-единственный шанс, поз­вольте показать вам то, что я нашёл...

С таким же успехом Джонатан мог взывать к каменной стене.

– Какие мы тебе братья, отступник?! – был ответ, и, словно по команде, все церемонно обратились к нему хво­стами, предварительно поплотнее зажав уши.

Остаток своих дней Чайка Джонатан Ливингстон про­вёл в одиночестве, однако отнюдь не на Дальних Скалах, ибо он улетел гораздо дальше. И единственным, что несколько угнетало его, было не одиночество, но отказ остальных чаек поверить в славу полёта, их ожидавшую. Они отказались открыть глаза и увидеть!

С каждым днём знание, которым обладал Джонатан, росло.

...В одиночестве наслаждался он плодами того, что неког­да намеревался подарить всей Стае. Он научился летать и не сожалел о той цене, которую ему пришлось заплатить.

Серая скука, страх, злоба — вот причины того, что жизнь столь коротка. Осознав это, Джонатан избавил свои мысли от скуки, страха и злобы, и жил очень долго, и был по-настоящему счастлив.

 

...А потом, однажды вечером, когда Джонатан спокойно и одиноко парил в небе, которое он так любил, прилетели они. Две белые чайки...

Они появились рядом с ним, и летели крыло к крылу по обе стороны от него. Чистотой своей подобные свету звёзд, они мягко сияли во тьме ночного неба, и добротой было исполнено сияние их.

– Кто же вы?

– Мы – из Твоей Стаи, Джонатан. Мы – Твои братья, и мы пришли за Тобой, чтобы позвать тебя выше, чтобы позвать тебя домой. Ты обрёл знание. Одна школа закон­чена, пришла пора начинать следующую.

И осознание, в течение всей жизни бывшее для Джонатана далёкой путеводной звездой, ярко вспыхнуло в тот же миг. Эти слова сверкали перед ним всю его жизнь, поэтому он понял, понял мгновенно. Они правы. Он может подняться гораздо выше, и ему ПОРА возвращаться домой.

В последний раз он окинул взглядом земное небо и са­му землю – дивный серебристый мир, – на которой столь многому научился. А потом сказал:

– Я готов.

И они втроём – Чайка Джонатан Ливингстон и две сияющие подобно звёздам птицы – устремились ввысь, чтобы раствориться в совершенстве небесной темноты.

 

Прошёл месяц, вернее, то, что воспринималось как ме­сяц времени. Джонатан учился с невероятной быстротой. Он и раньше всё схватывал буквально на лету, даже не имея никакого наставника, кроме обычного опыта. Теперь же, будучи избранным учеником самого Чианга, он впиты­вал новые понятия, словно был не птицей, а облачённым в перья стремительным снарядом с компьютерной начинкой.

Но настал день, и Чианг ушел. Он спокойно разго­варивал со всеми, призывая их ни в коем случае не прекращать обучение и настойчиво практиковаться, всё ближе и ближе подбираясь к постижению невидимого универсаль­ного принципа, лежащего в основе всей жизни, – принципа совершенства. По мере того как он говорил, пер­ья его становились всё ярче и ярче, и, в конце концов, испу­скаемое им сияние приобрело такую интенсивность и силу, что никто из них не мог больше на него смотреть.

– Джонатан, – произнёс Чианг, и это были его пос­ледние слова, – постарайся постичь, что такое Любовь...

Когда они снова смогли видеть, Чианга с ними уже не было.

 

...Шли дни. Джонатан всё чаще ловил себя на том, что думает о Земле, о той Земле, откуда пришёл в самом начале. Если бы там, тогда, ему была известна хотя бы десятая, нет, даже сотая доля того, что он узнал здесь, – насколько более насыщенной и эффективной могла бы быть земная часть его жизни! Он стоял на песке и думал: интересно, есть ли сейчас там, на Земле, Чайка, которая старается вырвать­ся за пределы врождённых ограничений, постичь значение полёта, выходящее за грань понятия о нём лишь как о спо­собе добыть корку хлеба, выброшенную кем-то за борт вместе с помоями? А может быть, там есть даже кто-нибудь, кого изгнали за то, что он высказал в лицо Стае открытую им для себя истину?..

И чем глубже Джонатан постигал уроки доброты, чем яснее видел природу любви, тем больше ему хотелось вернуться на Землю. Ибо, несмотря на прожитую в одиночестве жизнь, Чайка Джонатан был рождён для то­го, чтобы быть учителем. Он видел то, что было для него истиной, и реализовать любовь он мог лишь раскрывая своё знание истины перед кем-нибудь другим – перед тем, кто искал и кому нужен был только шанс, чтобы открыть истину для себя.

 

Салливан, сделавшийся к тому времени мастером полё­та со скоростью мысли и помогавший другим освоить это искусство, пребывал в сомнениях. Он говорил Джонатану:

– Может быть, ты полагаешь, что среди изгнавших тебя тогда мог быть кто-нибудь, кто прислушается к твоим сло­вам сейчас? Ты же знаешь пословицу: чем выше летает чайка – тем дальше она видит. Там, откуда ты пришёл, все они буквально не отрываются от земли, они копошатся на ней, злословят и грызутся друг с другом. И от Неба их отделяют тысячи миль. А ты намерен сделать так, чтобы они увидели Небо, не сходя с места!

И Джонатан оставался, работая с прибывающими Новичками. Но исчезнувшее было чувство опять возникало, и всё начиналось снова: Джонатан не мог избавиться от мысли о том, что где-то там, на Земле, тоже есть две или хотя бы одна чайка, разум которой открыт знанию. Насколько боль­ше знал бы он сам, если бы к нему в дни изгнания пришёл Чианг!

 

– Салли, я чувствую, что должен вернуться. А уп­равиться с Новичками тебе помогут твои ученики – они уже вполне для этого созрели.

– Мне тебя будет очень не хватать, Джон.

И, опустив глаза, Салливан принялся разглядывать песок.

– До свидания, Джон.

– До свидания, Салли. Мы ещё встретимся.

С этими словами Джонатан воспроизвёл в мыслях образ огромных стай чаек на океанском берегу где-то в ином вре­мени. Теперь благодаря тренировке ему не требовалось прикладывать никаких усилий для того, чтобы без тени сомнения знать: он – не кости, плоть и перья, но сама идея свободы и полета, которая совершенна по своей сути, и оттого не может быть ограничена ничем.

^ ^ ^

Чайка Флетчер Линд был ещё весьма молод, однако уже знал, что никогда ни одна Стая не поступала столь грубо и несправедливо, как поступила сегодня с ним его собствен­ная Стая.

“И плевать, пусть болтают, что хотят, – думал он, с помутневшим от ярости взором направляясь в сторону Дальних Скал. – Летать – это ведь не просто хлопать крыльями, таскаясь туда-сюда, как... как... москит какой-то! Подумаешь – бочку крутанул вокруг Старейшины! Я же просто так, шутки ради... И вот пожалуйста – Изгнанник! Дурачьё слепое! Вконец отупели – ничего не понимают! Неужели они ни на секунду не задумываются о том, какие перспективы откроются перед ними, если они научатся ле­тать по-настоящему?”

И тут он услышал голос, который звучал где-то внутри его собственной головы. Очень мягкий голос... Но всё равно это было настолько неожиданно, что Флетчер опешил и вздрогнул в воздухе, словно наткнувшись на невидимое препятствие.

– Не нужно их ругать, Флетчер. Изгнав тебя, они навредили только сами себе. И когда-нибудь они это поймут. И они поймут то, что понимаешь сейчас ты. А тебе сле­дует простить их и помочь им понять.

В дюйме от конца правого крыла Чайки Флетчера лете­ла птица – ослепительно-белая сияющая чайка, самая свет­лая в мире. Без малейшего усилия птица скользила рядом, не шевеля ни единым пером, и скорость её полета была при этом равна скорости, с которой летел Флетчер, а это был почти его предел.

“Да что же это такое происходит?! Я что, сошёл с ума?! Или уже умер?! Кто это?!”

Тем временем голос – тихий и спокойный – возник вновь среди сумятицы его мыслей. На этот раз требователь­но прозвучал вопрос:

– Чайка Флетчер Линд, хочешь ли ты летать?

– Да! Я хочу летать!

– Чайка Флетчер Линд, достаточно ли сильно твоё же­лание летать для того, чтобы простить Стаю, и учиться, а затем вернуться однажды к ним и трудиться среди них, помогая им обрести знание?

– Да.

– Ну что ж, Флетч, – в голосе сияющего существа звучала доброта, – тогда начнём с освоения искусства горизонтального полёта...

 

... – Я не могу понять, как ты умудряешься любить эту тупоумную ораву, готовую в любой момент взбеситься и прикончить тебя. Как, например, вчера...

– Ох, Флетч, кто же такое полюбит? Ненависть и зло­ба – вовсе не то, что следует любить. Научись видеть в них Истинную Чайку, воспринимая всё то лучшее, что в них есть, и помогая им самим это лучшее рассмотреть. Вот что я имел в виду, когда говорил о любви. Знаешь, как радостно, если это удаётся!

 

... – Я больше не нужен тебе, Флетч. Просто продолжай искать себя и находить. Каждый день поближе узнавать свою истинную природу – настоящего Чайку Флетчера. Он – твой учитель. Нужно только понять его и тренироваться, чтобы им быть.

А через мгновение тело Джонатана замерцало, перья его засияли, и он стал таять в воздухе.

...Прошло некоторое время, прежде чем Чайка Флетчер смог заставить себя подняться в воздух, где его ожидала новая группа учеников, жаждавших получить первый урок.

– Для начала, – мрачно сказал он, – вам следует понять, что чайка есть ничем не ограниченная идея свободы, воплощение образа Великой Чайки, и всё ваше тело от кончика одного крыла до кончика другого – это только мысль.

Молодые чайки глядели недоумевающе. “Ну, парень, – ду­мали они, – не очень-то эта инструкция поможет нам выполнить мёртвую петлю”.

Флетчер вздохнул и заговорил снова, окинув их критическим взглядом:

– Хм... Э-э-э... Ладно, начнём с освоения искусства горизонтального полета.

И стоило ему это произнести, как он уже понял, что происхождение его друга было ничуть не более божественным, чем его собственное.

“Нет ограничений, Джонатан? – подумал он. – Тогда недалёк тот день, когда я соткусь из воздуха на твоём бе­регу и кое-что расскажу тебе о том, как нужно летать!”

Он старался выглядеть перед учениками строгим, но вдруг увидел их всех такими, каковы они были в действительности, он рассмотрел их истинную сущность. Это продолжалось недолго – лишь мгно­вение, но ему понравилось то, что он увидел, очень пон­равилось, вплоть до любви. “Нет пределов, Джонатан? ” – он улыбнулся. Начинался его собственный путь...