Взаимоотношения Базарова и Н.П. и П.П. Кирсановыми.

События, описанные в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети», происходят весной и летом 1859 г. После окончания университета Аркадий Кирсанов возвращается из Санкт-Петербурга домой, к отцу, в родовое имение Марьино. Вместе с Аркадием в Марьино приезжает и его друг Евгений Базаров. С первого взгляда Базаров вызывает глубокую антипатию у дяди Аркадия Павла Петровича Кирсанова. Заметив, что Базаров приобрёл большое влияние на племянника, Павел Петрович испытывает сильное желание поставить самоуверенного молодого человека на место. Для этого он всячески пытается «задеть» Базарова, пока, наконец, между ними не происходит решительное объяснение.

Прочитайте, о чём спорят Павел Петрович Кирсанов и Евгений Базаров, выпишите слова и словосочетания, которые характеризуют позиции и убеждения каждой из сторон. Слова Павла Петровича выписывайте в левую колонку, слова Базарова - в правую:

Павел Петрович Кирсанов Евгений Базаров

(старшее поколение, «отцы») (младшее поколение, «дети»)

 

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

_______________________________ ________________________________

 

Читая текст Тургенева и выписывая из него слова и словосочетания, обратите внимание на комментарии к тургеневскому тексту. Надеемся, они помогут вам точнее понять содержание спора Павла Петровича и Базарова.

—Позвольте вас спросить, — начал Павел Петрович, и губы его задрожали, —по вашим понятиям слова: «дрянь» и «аристократ» одно и то же означают?

—Я сказал: «аристократишко», — проговорил Базаров, лениво отхлёбывая глоток чаю.

Сразу обращают на себя внимание две выразительные детали: задрожавшие губы Павла Петровича и базаровское ленивое отхлёбывание чаю. Очевидно, что Павел Петрович с трудом сдерживает своё негодование, Базаров же, напротив, очень неплохо владеет собой и держит себя подчёркнуто независимо и уверенно, уверенно до развязности.

— Точно так-с; но я полагаю, что вы такого же мнения об аристократах, как
и об аристократишках. Я считаю долгом объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня все знают за человека либерального и любящего прогресс; но именно потому я уважаю аристократов — настоящих. Вспомните, милостивый государь (при этих словах Базаров поднял глаза на Павла Петровича), вспомните, милостивый государь, — повторил он с ожесточением, — английских аристократов. Они не уступают йоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и поэтому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает её.

Иными словами, Павел Петрович утверждает, что понятие о достоинстве личности, о правах личности было выработано именно в среде аристократии, и в этом заключается её историческая миссия, поскольку всеобщее сознание прав и обязанностей личности перед обществом есть единственно прочное основание для цивилизованного общественного устройства. Справедливости ради надо сказать, что то, о чём в общей форме говорит Павел Петрович, ныне записано в конституциях подавляющего большинства государств: свобода слова, совести и вероисповедания, непри­косновенность личной жизни и т. д.

Одновременно, сославшись на английскую аристократию, Павел Петрович косвенно намекает и на свою значимость, а ещё подчеркивает разницу между собою, потомственным дворянином, и сыном полкового лекаря, разночинцем, каковым является Евгений Базаров.

 

Разночинцы (разные чины) - выходцы из среды мелких чиновников, городского мещанства, обедневших дворян, крестьян и младшего духовенства, зарабатывав­шие на жизнь интеллектуальным трудом.

 

С середины XIX в. разночинная интеллигенция играет всё большую роль в общественной жизни России, привносит в неё новые идеалы и ценности. Например, возрастает популярность естественных наук, тогда как ещё в 30-40-е гг. бесспорный приоритет в общественном мнении отдавался философии, а само общественное мнение в основном формировала дворянская интеллигенция.

 

— Слыхали мы эту песню много раз, — возразил Базаров, — но что вы хотите этим доказать? <-.->

- Я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, — а в аристократе эти чувства развиты, — нет никакого прочного основания общественному... bien public, общественному зданию. Личность, милостивый государь, — вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней всё строится. Я очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность наконец, но это всё проистекает из чувства самоуважения, из чувства долга, да-с, да-с, долга. Я живу в деревне, в глуши, но я не роняю себя, я уважаю в себе человека.

Как вы думаете, почему Павел Петрович начинает перед Базаровым объяснять и, в общем-то, оправдывать свой образ жизни?

________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

 

— Позвольте, Павел Петрович, — промолвил Базаров, — вы вот уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для bien public? Вы бы не уважали себя и то же бы делали.

Павел Петрович побледнел.

— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм — принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?

Николай Петрович кивнул головой.

— Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, - говорил между тем
Базаров, — подумаешь, сколько иностранных... и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны.

— Что же ему нужно, по-вашему? Послушать вас, так мы находимся вне человечества, вне его законов. Помилуйте — логика истории требует...

 

—Да на что нам эта логика? Мы и без неё обходимся.

—Как так?

—Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!

Павел Петрович взмахнул руками.

 

В словах Павла Петровича о логике истории слышны отголоски споров 30-40-х гг. между «славянофилами» и «западниками», начало которым положили еще «Философии ческие письма» П. Я. Чаадаева (1828-1830 гг.). «Народы - в такой же мере существа нравственные, как и отдельные личности, - писал Чаадаев. - Их воспитывают века, как отдельных людей воспитывают годы. Но мы, можно сказать, некоторым образом - народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок».

 

Полагая, что Базаров - западник, Павел Петрович приписывает ему чаадаевский пессимистический взгляд на русскую историю и думает при этом, что предугадывает логику противника. Однако Базарову в равной мере чужды и славянофильство, и западничество - он человек другой, новой эпохи, и его ответы обескураживают Павла Петровича.

 

-Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего же вы действуете?

-Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаём авторитетов, — вмешался Аркадий.

-Мы действуем в силу того, что мы признаём полезным, — промолвил Базаров. — В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем.

-Всё?

- Всё.

-Как? не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...

-Всё, — с невыразимым спокойствием повторил Базаров.

Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия.

 

В перечне Павла Петровича «искусство, поэзия и...» опущено слово, «которое страшно вымолвить». Опущено оно, конечно, по цензурным соображениям. Тургенев предоставил возможность читателям самим догадаться, о чём идет речь, но, судя по тому, что дальше Павел Петрович говорит о вере русского народа, речь здесь шла о религии. Нигилисты отрицают искусство, поэзию и религию.

 

—Однако позвольте, — заговорил Николай Петрович. — Вы всё отрицаете, или, выражаясь точнее, вы всё разрушаете... Да ведь надобно же и строить.

—Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить.

 

Слова о том, что «нужно место расчистить», могут в равной мере означать и необходимость отказаться от иллюзий и стереотипов мышления, и необходимость отказаться от всех существующих государственных институтов.

 

— Нет, нет! — воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович, — я не хочу верить, что вы, господа, точно знаете русский народ, что вы представители его потребностей, его стремлений! Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете. Он свято чтит предания, он — патриархальный, он не может жить без веры...

— Я не стану против этого спорить, - перебил Базаров, - я даже готов согласиться, что в этом вы правы.

—А если я прав...

—И всё-таки это ничего не доказывает.

—Именно ничего не доказывает, — повторил Аркадий с уверенностью опытного шахматного игрока, который предвидел опасный, по-видимому, ход противника и потому нисколько не смутился.

—Как ничего не доказывает? — пробормотал изумлённый Павел Петрович. — Стало быть, вы идёте против своего народа?

—А хоть бы и так? — воскликнул Базаров. — Народ полагает, что когда гром гремит, это Илья пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне соглашаться с ним? Да притом — он русский, а разве я сам не русский?

—Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали! Я вас за русского
признать не могу.Мой дед землю пахал, - с надменною гордостию отвечал Базаров. – Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас — в вас или во мне — он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете.

—А вы говорите с ним и презираете его в то же время.

—Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете моё направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?

 

Несмотря на то, что Базаров демонстрирует сословное тщеславие ничуть не меньшее, чем Павел Петрович, и с гордостью говорит о своих крестьянских корнях, относится он к крестьянину, к простому русскому мужику с высокомерием, которого нет у аристократа Павла Петровича Кирсанова. Но спор о близости к народу - это отнюдь не только спор тщеславий, по существу, спор идёт о том, нужен ли Базаров России, действительно ли с такими, как Базаров, связано её будущее или же Базаровы -случайное и уродливое явление, не имеющее корней в русской жизни.

 

—Позвольте, — продолжал он <Павел Петрович>, обращаясь снова к Базарову, — вы, может быть, думаете, что ваше учение новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оставался несостоятельным...

—Опять иностранное слово! — перебил Базаров. Он начинал злиться, и лицо его приняло какой-то медный и грубый цвет.

 

Обратите внимание, как Павел Петрович хочет понять Базарова, как хочет он найти название базаровскому мировоззрению, название, которое бы всё сразу объяснило, сделало Базарова ясным для Павла Петровича. Сначала он увидел в Базарове запад ника, теперь материалиста, но взгляды Базарова не поддаются знакомой классифика ции и на этот раз.

 

—Во-первых, мы ничего не проповедуем; это не в наших привычках...

—Что же вы делаете?

—А вот что мы делаем. Прежде, в недавнее ещё время, мы говорили, что чиновни ки наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда...

—Ну да, да, вы обличители, — так, кажется, это называется. Со многими из ваших обличений и я соглашаюсь, но...

—А потом мы догадались, что болтать, всё только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведёт только к пошлости и доктринёрству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном твор честве, о парламентаризме, об адвокатуре и чёрт знает о чём, когда дело идёт о на сущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных лю дях, когда самая свобода, о которой хлопочет наше правительство, едва ли пойдёт нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только на питься дурману в кабаке.

—Так, - перебил Павел Петрович, - так: вы во всём этом убедились и реши лись сами ни за что серьёзно не приниматься.

—И решились ни за что не приниматься, - угрюмо повторил Базаров.

Ему вдруг стало досадно на самого себя, зачем он так распространился перед этим барином.

— А только ругаться?

— И ругаться.

—И это называется нигилизмом?

 

Базаров считает себя человеком дела, а Павел Петрович вынуждает его втянуться в пустое словопрение, и это начинает злить Базарова. Кроме того, он уже довольно ясно дал понять, что его дело и дело таких, как он, разрушать, «расчищать место», а не улучшать условия жизни.

 

— Гм!.. Действовать, ломать... — продолжал <Павел Петрович>. — Но как же это ломать, не зная даже почему?

—Мы ломаем, потому что мы сила, - заметил Аркадий. Павел Петрович посмотрел на своего племянника и усмехнулся.

—Да, сила — так и не даёт отчёта, - проговорил Аркадий и выпрямился.

— Несчастный! — возопил Павел Петрович; он решительно не был в состоянии крепиться долее, — хоть бы ты подумал, что в России ты поддерживаешь твоею пошлою сентенцией!..

 

Павел Петрович не без оснований указывает племяннику на то, что тот фактически поддерживает идею бунта, «русского бунта, бессмысленного и беспощадного».

 

—...Нет, это может ангела из терпения вывести! Сила! И в диком калмыке и в монголе есть сила — да на что нам она? Нам дорога цивилизация, да-с, да-с, ми лостивый государь; нам дороги её плоды. И не говорите мне, что эти плоды ничтожны: последний пачкун, ип barbouilleur, тапёр, которому дают пять копеек за вечер, и те полезнее вас, потому что они представители цивилизации, а не грубой монгольской силы! Вы воображаете себя передовыми людьми, а вам только в калмыцкой кибитке сидеть! Сила! Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с половиною, а тех — миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священные верования, которые раздавят вас!

—Коли раздавят, туда и дорога, — промолвил Базаров. — Только бабушка ещё надвое сказала. Нас не так мало, как вы полагаете.

—Как? Вы не шутя думаете сладить, сладить с целым народом?

—От копеечной свечи, вы знаете, Москва сгорела, - ответил Базаров.

 

Ответ Базарова Павлу Петровичу сегодня, может быть, звучит как громкая фраза, фигура речи, но для современников Тургенева слова Базарова наполнены были гроз ным и вполне определённым смыслом.

В 1861—1862 гг. в столице одна за одной появляются и распространяются листовки «возмутительного содержания»: «Великорусе» (июнь 1861 г.), «К молодому поколению» (август 1861 г.), «Молодая Россия» (май 1862 г.). Летом 1862 г. в Петербурге начинаются пожары, которые молва приписывает «демократам».

Посмотрите, что за советы, например, содержались в одной из прокламаций того времени, написанной, кстати, нарочито простонародным языком, каким, видимо, разго- варивал с крестьянами и Базаров:

«Так вот оно какое дело: надо мужикам всем промеж себя согласие иметь, чтобы заодно быть, когда пора будет. А покуда пора не пришла, надо силу беречь, себя напрас но в беду не вводить, значит - спокойствие сохранять и виду никакого не показывать. Пословица говорится, что один в поле не воин. Что толку-то, ежели в одном селе булгу поднять, когда в других селах готовности ещё нет? Это значит только дело портить да себя губить. А когда все готовы будут, значит, везде поддержка подготовлена, ну, тогда дело начинай. <...> Мы уж увидим, когда пора будет, и объявление сделаем. Ведь у нас по всем местам свои люди есть, отовсюду нам вести приходят, как народ да что народ. Вот мы и знаем, что покудова ещё нет приготовленности. А когда приготовленность будет, нам тоже видно будет. Ну, тогда и пришлём такое объявление, что пора, люди рус­ские, доброе дело начинать...»