За тым коником ясенько бежит

Калино!

Калина моя и т.д.

Наупротиу jotio Марыся joho –

Калино! и т.д.[788]

 

Тождество Ивана-Купалы и Ясеньки подтверждается и тождеством сопоставляющихся с ними дев: Марыси или Марены, или Купалки. Если принять в соображение, что именем Ясонь действительно называлось у западных славян солнце, как Белбог (ясный, светлый бог), то нельзя не узнать в имени белорусского Ясенька именно этого солнечного бога Ясоня, в неприкосновенности сохранившегося до наших дней в Белоруссии, где вообще уцелело, едва ли не в большей степени, чем где-либо между славянами, множество древнейших черт и преданий из языческой жизни. Итак, Ясонь, оставивший по себе, преимущественно в землях западных славян, неизгладимое воспоминание в массе географических названий (см. выше стр. 179), Ясонь, о котором сохранилось предание, как о боге тепла и света, подобном Фебу Аполлону или светящему Юпитеру (Jupiter lucetius, Diespiter = Дый или Дий, польс. Jesse), продолжает и поныне жить в народных песнях, в деревенской глуши Гродненской губернии. Быть может, скажут, что совпадение солнца – Ясоня с белорусским парнем – «Ясиом» или «Ясенькой» случайное; но едва ли возможно будет признать справедливость такого возражения, если принять во внимание, что тот же Ясии или Ясион, заключающий в жаркие объятия свои и оплодотворяющий мать землю, – Ясий, расточающий дары, которыми обусловливается благосостояние человечества, известен был около 3000 лет до нашего времени на острове Крите. У Гомера Я с и о н, а у Гесиода Ясий, шествующий над поверхностью моря и суши, вступает в любовный союз с богиней земли Деметрой, производящей от него на свет Плутоса, представителя изобилия и богатства:

 

Гомер (Одисс. V, 125-127): Когда леповласая Деметра, предавшись влечению своему, разделила любовь и ложе с Иасионом (Ίασίωνι) на трикраты вспаханной ниве.

Гесиод (Теог. 969-973): Деметра родила Плутоса, вкусив сладкую любовь героя Ясия (Ίασίψ), на возделанной троекратно паровой земле, среди тучного критского народа, (Ясия) шествующего по лицу земли, равно и по широким хребтам моря.

 

Не может быть сомнения, что в обоих случаях речь вдет здесь ни о ком другом, как о почитавшемся на острове Крите солнечном боге, с высоты небес освещающем воды и сушу, припекающем мать землю и порождающем с нею изобилие и богатство. Имя славянского бога «Ясонь», уцелевшее до наших дней, оказывается, следовательно, не менее древним, чем имя Ерыла, и, вероятно, служило именем или эпитетом какого-нибудь критского солнечного героя, быть может, совпадавшего с финикийским Гераклом – Меликартом (или Макером), культ которого оставил, между прочим, следы и на острове Крите. Меликарт же считался основателем города Тира, финикийской метрополии. Царь Гирам, современник Соломона, возобновив в Тире храм Меликарта, установил в честь пробуждающегося от зимнего сна героя ежегодное торжество, отправлявшееся в кратчайший день, словом, зимний праздник, отправляемый и у нас, только уже под названием праздника Рождества Христова или Коляды. Достойно внимания, что имя Ясиона связывается со сказаниями местностей, издревле служивших жилищем пелазгов, а именно: Крита, Аркадии, Самофракии[789]. В вышеприведенной белорусской песне Ясенько трижды объезжает кругом заснувшей Марыси, «поуки Марысю незбудзиу». Этот мотив как будто находится в связи с древнегреческим преданием о любовном союзе Ясиона с Деметрой, после троекратной пахоты, пробуждающей землю от зимнего сна и делающей ее способной к восприятию благотворного влияния тепла и света, изливаемых весенним солнцем – Ясионом.

Ясонь – Ясенько сочетается с Марысей, имя которой (Марена, Мариночка) и в Белой, и в Малой Руси с необыкновенным постоянством является рядом с Купалом или заместившим его Иваном. Этой Марысе – Марене соответствует у поляков Marzana или Marzena, которую писатели минувших веков сопоставляют с Церерой, богиней плодородия (Длугош), или с Дианой (Френцелъ). Замечательно, что то же имя, Maricа, встречается в связи с Иваном и в хорватской песне, которую поют при перескакивании через ивановские костры[790]. Marina упоминается и в моравской «святоянсжой» песне, поющейся у ивановского костра. К Марии, в смысле весны, мораване обращаются в весенних песнях, напр.:

 

Ej Maria, ej Maria, kdes tek dlouho byla?

– U studánky u ruděnky jsemseumyvala [791].

 

(Эй Мария, эй Мария, где ты так долuj была?

– У студенца, на лугу (?), я умывалась).

Ответ этот, очевидно, намекает на миф о возникновении весны, или представительницы ее, из влаги (ср. ниже подобное же обращение к Весне (lito), стр. 306).

Наконец, между божествами, почитавшимися в Коренице, на острове Руяне, в Книтлинг-саге упоминается Piza-mara (см. выше стр. 29). Словом, мифологическое имя Marica, Maria, Марена, Марыся, Pizamara известно в народных песнях на протяжении от Адриатического до Балтийского моря, а отсюда на восток, в области Польши и Белой и Малой Руси, повторяясь ныне, именно в песнях белорусских и малорусских, с особенным постоянством, рядом с Ясонем, Купалом и Иваном. Именем Marica называлась и древнеиталийская богиня, сочетавшаяся с Фавном, оставившая, однако, по себе, как и многие другие древнеиталийские божества, лишь смутное воспоминание в римской мифологии. Известно, впрочем, что она отождествлялась с Цирцеей и принадлежала к числу богинь, почитавшихся женщинами [792]. (Ср. выше (стр. 280) начало малорусской купальской песни: «Ходили дивочки коло Мариночки»), Обо всем этом подробнее буду говорить в другом месте.

в) Дажьбогу или Дневному богу, засвидетельствованному Нестором, в числе киевских богов, и предполагаемому в земле вагров и бодричей, соответствует засвидетельствованная Гельмольдом плунская богиня Подага. – С солнцем, дневным богом, сопоставляется в многочисленных сербских песнях солнцева сестра – Денница (Даница), которая может быть понимаема или в смысле утренней звезды, или в смысле зари (в чешских глоссах читаем: «denice – aurora»):

 

Жарко сунце cbojoj секи каже:

«О данице, премили сестрице!»[793]

 

Жаркое солнце говорит своей сестре:

«О денница, милая сестрица!»

В другой песне она называется звездой-переходницей (звезда-преодница)[794]. В одной хорватской песне Денница называется солнцевой дочерью, владеющей многими дарами: красотою весны и лета, богатством богатой осени, белизной белой зимы[795]. Солнцева сестра рисуется в блестящих красках, подобно вышеприведенному (стр. 296 пр. 1) описанию Солнца-сокола в болгарской песне, она сидит на серебрёном престоле, на студеной воде:

 

Извирала студена водица.

На водицу сребрна столица.

На столицу лијепа ћевојка,

Жуте су joj ноге до кољенах,

А злаћене руке до раменах.

Коса jojjeкита ибришима.

 

(Истекала студеная вода,

На воде серебреный престол,

На престоле красавица-девица:

По колена ноги ее в сиянии (желтые),

По локоть руки в золоте,

Коса шелками увита...)

Прислал паша сватать эту девицу, она отвечает сватам:

 

Фала Богу, чуда великога!

Да ли je ce наша помамио?

Кога хоће да узме за љубу,

Да он узме Сунчеву сестрицу

Мјесечеву првобратучеду,

Даничину Богом посестриму![796]

 

(Хвала Богу, чудо великое!

Или паша с ума сошел?

Кого хочет за любу взять,

Взять Солнцеву сестрицу,

Месяцеву племянницу,

Денницыну по Богу посестриму!)

Здесь под солнцевой сестрой, вероятно, следует понимать зарю. В Каринтии утреннюю зарю называют дъжница [797], словом, заключающим в себе понятие о дожде и в то же время близко сходным с именем звезды денницы. «Джъница», следовательно, выражает собой понятие о плодоносной влаге, подобно заре, «выпускающей небесных коров» в ведийских гимнах (см. выше стр. 291), и в этом отношении может быть приравнена киевской богине Mокоши (см. выше стр. 295). В русских заговорах обращение к заре или звезде (утренней или вечерней) встречается весьма часто. «Заря заряница, заря красная девица!» – восклицают в заговоре[798]. «Заря красная девица» здесь, без сомнения, есть солнцева сестра. В таком смысле встречаем зарю в великорусской же песне:

Заря ль моя, зоренька,

Заря, Солнцева сестрица![799]

г) Авсень, Усень (латыш. Усинь), в народных обрядах непосредственно связывается с Колядой, под иноземным именем которой, как наиболее подходящая пара к возрождающемуся, весеннему солнцу – Авсеню, вероятно, скрывается, как увидим впоследствии, возрождающаяся же, с наступлением нового года, луна, издревле служившая мерилом времени (ср. mensio = мера, mensis = месяц). В святочных маскарадах мы встречаем фигуру коня или всадника (Солнце) и кобылку (Русалку), точно так зооморфическими представителями Авсеня и Коляды, как мужского и женского элементов колядского празднества, являются святочные козел и коза, баран и овца. Впрочем, Коляда представлялась и в образе одетой в белую сорочку девушки. В таком виде в старину возили «Коляду» в санях по Москве с песней: «Уродилась Коляда накануне Рождества». Колядские песни изображают ее «прилетающею свысока», едущей «на сивом конечку», «у малёванном возочку», подобно тому, как в купальских песнях всадник Купальник везет «на возику» свою красавицу «дзеву кыбы квят» (см. выше стр. 285).

д) Купало сочетается с Купалой и Мареной. О Марене (Марице, Марии, Марысе, Марзане и пр.) и сходстве ее с древнеиталийской Marica было говорено выше. И Купала находит себе двойничку в земле пицентов, народа сабинского племени. «На Пиценском берегу (и в Умбрии), – говорит Преллер, – почиталась богиня по имени Cupra... Имя ее, вероятно, объясняется сабинским словом cuprus, т.е. добрый, отсюда vicus (улица) Cuprius в Риме и Mars Cuprius (как бы Белбог – Купало [?] Ф.) в Умбрии, так что эта богиня скорее может быть отождествлена с Bona Dea или с Feronia»[800]. обратил уже выше внимание на близкое родство или даже тождество между богинями Bona Dea (добрая) и Fauna (благосклонная, благая), с этими двумя отождествляется и Marica, также сочетающаяся с Фавном; Ферония же, как мы видели выше, сочеталась с италийским Припекалом – Анксуром и, в форме «Ярунья», сближается с Купалой, так как Купало-плододавец и Ярило-(Ярун)-Припекало – виды божества солнца тождественные. Таким образом представляется нам цикл видовых названий италийско-славянских для царя-солнца и царицы-воды, свидетельствующий опять о тесном родстве мифологии древнеиталийской и славянской.

Прибавлю еще, что в славянских «соботских», а также в мало – и белорусских «купальских» песнях нередко является, рядом с Яном (Иваном), еще женское имя Анна (Гануля). Ввиду всего вышеизложенного, можно, не без основания, предположить в этой Анне отголосок имени древнеиталийской лунной богини, Anna Perennа, также сочетавшейся с солнцем-Марсом, – богини, исчезнувшей в pеке Нумиции и почитавшейся у рек и источников[801], подобно погружаемой в воду, купаемой или потопляемой, во время купальского праздника, Купалы или Марены, подобно тонущей в реке, по словам купальской песни, Ганне (Анне). Подтверждением сказанному могут служить следующие отрывки из купальских песен, в которых упоминаются в одинаковом значении Купалочка, Марья, Мареночка, Ганна и св. Анна:

 

– Ой! Купалочка купалася,

Та на бережку сушилася... (Харьковск. губ.)[802]

 

– Иван да Марья

На горе купалыся...

Где Марья купалась,

Трава расцилалась. (Витеб. губ.)[803]

 

– Утонула Мареночка, утонула,

Та по верх кисонька зринула... (Малорусс.)[804]

 

– Як пошла Ганна в Дунай по воду,

И ступила Ганна на хитку кладку.

Кладка схитнулась, Ганна втонула.

(Ганнина мать обращается к народу):

«Не берите люди у Дунае воды,

В Дунай вода – Ганнина слеза». (Малорусс.)[805]

 

– Jana, Jana, na Svateho Jana,

Kupala se svatá Ana...

«Jane, Jane, daj mi ručku

Neb zahynem pri potočku»[806]

 

(Словацк.)

(Яна, Яна, на святого Яна,

Купалась св. Анна.

«Яне, Яне, дай мне ручку,

Чтоб мне не погибнуть в речке ».)

е) Хорс, Сивка-златогривка находят себе аналогичные женские образы: первый – в лице Русалки (Хръсалки), в честь которой отправляется повсеместно весенний праздник «Русалия» (Турицы, Семик), и второй, приняв во внимание эпитет «сивый», т.е. седой, белый, каким величается и Кострубонько, погребаемый подобно Ярилу («Сивый, милый голубонько»), – в имени засвидетельствованной Гельмольдом, полабской богини Сивы, вероятно, служившей представительницей седой, белой луны (ср. Селена, Juno Luсinа, от σέλας = lux = свет). И само имя «Хорс» было, вероятно, только субстантивированной формой прилагательного, как Сивка и Златогривка, как Савраска, наконец, как ведийское Harî (см. выше стр. 213 пр. 2). В таком случае под именем Хорса (Хрьс, Рос, Рус) можно понимать не только сивого, златогривого коня, но и сивого, светлого, златовласого бога, а следовательно, и соответствующая ему Русалка будет не только «кобылкой», в образе которой ее несомненно чествовали на Руси на святках и при проводах весны (см. стр. 217-219), но и сивой, светлой, златовласой богиней, которая находит себе аналогичные образы в белокурой Самодиве болгар, в «белой» Виле и сияющей серебром и золотом солнцевой сестре (см. выше пункт в.) у сербов, в богине Сиве полабан, наконец, в лице Купалы, у которой, по словам белорусской песни, «голоука уся у злотя»[807]. Мы встретим позже еще Золотую Ладу, Золотую Пани (Zlota Lada, Zlota Pani) y литвинов[808].

2. Как воинственный, храбрый юнак, как божественный витязь, в лице Святовита, Радегаста – Сварожича, Руиевита, Поревита, Яровита, бог солнца может быть сопоставлен с Девой, Dzewana (Dziewanna) поляков, которую Длугош, Вольский и др. объясняют именем Дианы (см. выше стр. 22), т. e. богини луны, также с Дзевоей белоруссов[809]. Я упомянул уже выше о Деве, которая, по болгарскому представлению, в Иванов день ведет сбивающееся с пути солнце. Солнце же в этот день «держит в руках две сабли и вертит ими» – представление, соответствующее южному, палящему, воинственному характеру этого светила. Болгарская Дева в этом случае, вероятно, та же Самодива (= Самодева), о которой упомянуто выше (стр. 294).

3. Как бог похоти и плодородия, а отсюда и брака и веселья, и богатства, бог солнца принимает в народном сознании следующие образы:

а) Тур находит себе одноименную спутницу в лице Турицы.

б) Ерыл или Ярило (Ярун), Припекало (Бронтон), Купало, Радегаст, Святовит, Ясонь, специально согревающие и припекающие землю и вызывающие тем плодородие, кроме Купалы и Марены (Марыси, Марипы, Марзаны и пр.), о которых пока уже достаточно сказано выше, могут быть сопоставлены с малорусской и белорусской Лялей. В одной белорусской песне обращаются к ней в следующих выражениях:

 

Дай нам житцу,

Да пшаницу, Ляля, Ляля, наша Ляля!

В агародзе,

Сеножаце (т. e. на покосе), Ляля, Ляля, наша Ляля!

Ровны гряды,

Ровны зряды, Ляля, Ляля, наша Ляля!..[810]

 

Интересно, что у этрусков, которые вообще в области религиозных верований сделали немало заимствований от соседних народов, Луна называлась между прочим Lala[811]– именем, опять буквально соответствующим нашей Ляле.

в) Лад, «бог женитвы», «бог веселия и всякого благополучия», и Радегаст, представляющий с некоторых сторон столь близкое сходство с Фрейром, богом брака и веселья (см. выше стр. 271, 272), бог света и радости, радетель о благе человечества, как бы Радýн, находят себе точно подходящую подругу: первый – в лице Лады, имя которой возглашается на брачных весельях, второй – в лице Радуницы, сияющей радостью богини красной весны, чествуемой на «красной горке»[812]. Эту Радуницу, представительницу радостной весны, имеет несомненно в виду следующая народная песня, когда обращается к Веснe:

 

Весна, весна красная,

Приди весна с радостью,

С радостью, с радостью

С великой милостью.[813]

 

Весну закликают, к матери Ладе обращаются с просьбою благославить это закликание:

 

Благослави, Мати,

Ой мати Лада, мати,

Весну закликати.[814]

 

Чехи спрашивают у Весны (lito), где она так долго была, она отвечает, что «у воды руки и ноги мыла»:

 

Lito, lito, lito, kdes tak dlouho bylo?

– U vody, u vody ruke nohy mylo.[815]

 

И вопрос и ответ вполне соответствуют приведенному выше (стр. 299) отрывку из весенней песни, обращаемой к весенней богине, в лице Марии. Весна (Uto) рождается, следовательно, из воды, как Афродита из морской пены.

г) Из приведенных выше (стр. 298) стихов Гомера и Гесиода мы видим, что Солнце (Ясион) и Земля (Деметра) вступают в любовную связь. Плодом этой связи является богатство и изобилие (Плутос). Точно так и славянский Ясонь – Ярило – Припекало и т.д., совокупляется с матерью-землей, рождающей изобилие плодов земных, которыми обусловливается благосостояние земледельца и садовода. В северных и средних широтах главное богатство народа составляют плоды полей. Представителем изобилия полевых произведений, составляющих народное богатство, подобно Плутосу, является уцелевший до наших дней в Белоруссии Спорыш, в честь которого в пору жатвы там поются особые «Спорышевые песни».

Название «Спорыш» родственно болгарскому слову спор (прилагат.: спорен), означающему изобилие, богатство (изобильный, богатый, ср. spora (чеш.) = умножение, sporo (польс.) = изобильно, спор (белорус.) = успех)[816]. Слово «спор» соответстует греческому Πλούτος, каковым именем назывался у греков упомянутый выше сын Деметры и Ясиона, представитель богатства. Плутос и Спорыш, следовательно, суть синонимы. Это подтверждается и тем, что точно в том же смысле как Спорыш, величается в белорусских песнях и Добро (= изобилие, богатство). Привожу две песни в честь Спорыша и Добра:

 

а) Ходзиу Спорыш по вулице,

По вулице по широкой,

По мурауце по зеленой,

А нихто Спорыша у двор ня зовець.

Вышла, выехала Хвядориха:

«Ходзи, Спорыш, ко мне на двор,

Ко мне на двор, на чисовы стол.

Сядзь, Спорыш, на покуце (почетное место, под образом),

На покуце, да на зóлоце.

Пи, Спорыш, зялено вино.

Споры, Божа, у моем гумне,

У моем гумне, у моем дворе:

На току вмолот, а в дзяжи подходь,

А в печи рост, а на столе сыццё

(довольство)».

 

б) Пошло Добро дорогою,

Дорогою широкою,

А хто добро пираймець,

К себе у гумно завернець?

Андрейка добро пираняу,

К сабе у гумно завернуу:

«Ко мне, добро, у мое гумно!

Мое гумно вяликоя,

Пираплеты высокие».[817]

 

Спорыш и Добро в этих песнях имеют одно и то же значение, совпадающее со значением Пильвита, бога изобилия и богатства литовских народов. Пильвит же, и по значению, и по имени своему, соответствует Плутосу (Πλούτος, Plutos = Pilvitos)[818].

В других песнях, представляющих варианты только что приведенных, те же просьбы, посетить двор и гумно, обращаются к «Богу», под именем которого, несомненно, подразумевается тот же Спорыш; этого бога встречают с почтением, с обнаженной головой, просят прийти с изобильным урожаем:

 

Ишоу Бог дорогою,

А за ним наш пан идець,

У руках шапочку нясець

И до себе бога просиць:

«Да ко мне, божа, да ко мне,

Да з густыми снопами,

Да з частыми копами.

У мяне гумно вяликоя,

Пераплоты высокие,

Ёсь гдзе снопы стауляци,

Ёсь гдзе скирты класыи».

 

По словам белорусской же жатвенной песни,

 

Ходзил Бог по полю,

Поцерял корону.

 

Корону эту (очевидно, обрядный жатвенный венок, эмблему плодородия) находят и поднимают «жнейки»[819]. Соответственно тому, у латышей в песнях упоминается о боге в венке из ржаных остий:

 

По полю ржи идет Бог,

У него шапка из ржаных остий.[820]

 

«Бог» в латышских песнях прогуливается и между селянами, работающими на гумне или на мельнице, как бы радуясь плодам своих благодеяний на пользу людей:

 

На гумне молотят молотильщики,

В жерновой избе мелят мельники;

Богу понравилось

Прогуливаться промежу них.[821]

 

К тому же богу относится молитва:

 

Уроди, Боже, два колоса

На конце одной соломенки.[822]

 

На юге, где главное богатство народа составляют плодовые деревья и виноградники – словом, сады, вероятно, почитался специальный бог садов, имя которого, быть может, скрывается в известном нам ныне лишь в латинизованной форме названии древнеиталийского бога садов – Vertumnus, означающего как бы садовщика. (Ср. врт [серб.], vert [словин.], сад = вертоград русс.]).

4. Как бог- оракул, солнце олицетворяется в образах:

а) Радегаста-Сварожича и Святовита, славившихся своим оракулом в среде всех балтийских славян. Способы гадания, сходные с теми, которыми открывалась в названных святилищах воля богов (посредством жеребьев, хода коня, обрядного пирога [стр. 52-53]), до сих пор, в числе многих других, практикуются простым народом в разных славянских землях, в особенности

а) на святках, при встрече возродившегося солнца, Авсеня или Божича, и

б) во время купальского праздника, которым провожают исполнившее свое назначение и затем удаляющиееся солнце, в лице Купала (Яна-Ивана) – словом, в главнейшие моменты чествования солнечного божества.

Между многоразличными способами гадания наиболее видное место занимают гадания по искрам и пламени костров, факелов, лучин и т.п.,словом, гадания по огню, двойнику солнца, представителю его на земле, и с другой стороны – по произведениям лугов и полей (сену, соломе, хлебным зернам и пр.), в особенности гадания цветами, зеленью, венками, и притом преимущественно у колодезей, рек и источников (дома – у сосуда, наполненного водой) – одним словом, у вод, представительницей которых служит царица небесной влаги, в лице Коляды, Купалы и т.д. Я буду говорить об этих гаданиях при описании соответствующих праздников, теперь же достаточно будет назвать только несколько примеров.

Болгарские девушки, в канун нового года, гадают с песнями около медника (котла), наполненного водою, в которую бросают цветы (преимущественно васильки) и погружают ветвь грушевого дерева; весною же гадают венками, которые пускают по воде[823]. Последний способ гадания пользуется повсеместно, в среде славян, распространенностью.

У словинов старики наблюдают за скачкáми молодежи через ивановские костры и, по известным приметам, предсказывают скачущим счастье или несчастье в будущем[824].

Чешские девушки на святках приносят источникам или колодезям в дар кусочки от рождественской трапезы и вопрошают воду.о своей судьбе, или гадают посредством соломенных венков [825]. В Ивановскую же ночь в старину кидали в воздух зажженные метлы и гадали по пламени их, вопрошая при этом «великого Бога св. Яна» о сроке жизни. (Ср. выше стр. 280, прим.).

О гадании малорусских девушек, пускающих по воде венки с прикрепленной к каждому из них горящей свечой, я говорил выше (стр. 185). В Малой и Белой Руси девушка Купайло, в качестве Фортуны, с завязанными глазами, раздает пляшущим вокруг нее подругам венки, определяющие судьбу их. Как и у словинов, гадают по скачкам, совершаемым попарно через горящий костер, а также по искрам, отделяющимся в это время от костра[826]и т.п. Великорусские девушки гадают по лучинам, которые сначала мочат в реке, а потом зажигают дома на огне, или по лучине, которую зажигают обернувши ее льном; нередко орудием для гаданий служат сковороды, наполненные водой, гадают и по соломенкам и т.д.[827]

Гадания производятся главным образом молодежью, преимущественно девушками, оттого первенствующим предметом гадания служит любовь, оракулу предпочтительно задаются вопросы, касающиеся женихов и замужества.

***

Соответственно указанному параллелизму поклонения представителям солнца и небесной влаги, как мужского и женского элементов главнейших небесных явлений, и связанные с главнейшими фазами солнцестояния народные празднества нередко обнаруживают эту двойственность: солнце и двойник его на земле – огонь служат по преимуществу предметом культа мужского, – дождевая и земная влага – женского населения. Такое распадение культов на мужские и женские ведет свое начало из глубокой древности: уже римские женщины не допускались к участию в жертвоприношениях и послежертвенных пирах в честь Геркулеса, в жертвоприношениях в честь Марса Сильвана; точно так мужчины исключены были из участия в культе богини Bona Dea (= Maia, италийской Лады)[828]. Вспомним, что у латышей в Усинев день, в жертвоприношении петуха, в съедении его мяса, даже в приготовлении съедавшейся сообща, мужчинами и женщинами, в поле, трапезы принимали участие одни мужчины. При чествовании пруссами овинного огня (Gabjaugja) жертвенный петух варился хозяином дома в присутствии мужчин, по удалении женщин (см. выше стр. 118).

У западных славян распространен был обычай приносить в жертву богу солнца петухов, оставивший до недавнего времени во многих местах несомненные следы в играх мужчин, заключавшихся в посечении петуха (Hahnenschlag). «Крестовое» или «петушье» дерево в Древенском округе (см. стр. 198 и сл.), как эмблема солнца (Генниля), рубилось мужским населением; Юрьев день, праздник (солнечный) пастухов, также во многих местах имеет преимущественно характер мужского торжества. Наоборот, чествование воды и рождающейся из нее Весны и весенних богинь (Русалки, Лады, Ляли, Купалы) преимущественно предоставляется женщинам: Семик (Турипы, Русалия) – преимущественно женский праздник, женщины встречают «Матушку Весну» с жертвенным даром (пирогом у русских, круглым хлебцем у болгар), «крестовому» мужскому дереву противопоставляется в Древене «венечное» дерево, привозимое и воздвигаемое женщинами накануне Иванова дня. Девушки на Руси украшают цветами и лентами семицкую березку, угощаются под березкой яичницей и пирогами, – остаток древнего жертвоприношения, от которого уцелели воспоминания в семицких песнях:

 

– Ты радуйся, белая береза!

К тебе девки идут,

К тебе красные идут,

С пирогами, со яичницей,

Со драчонами.

– Береза моя, березоныса,

Береза моя белая...

Близ тебя, березоныса,

Красны девушки

В Семик поют.

Под тобой, березоныса,

Красны девушки

Венок плетут.[829]

 

У южных славян преимущественно девушки поют обрядные дождевые песни, исполняют «дождевые процессии».

Колядское и купальское торжества – общие, но и тут, особенно в купальских обрядах, мужчины более группируются около огня, женщины же – преимущественно у воды.

Распространенное повсеместно в среде славян, глубоко укоренившееся у них представление божества солнца в виде колеса (коло), коня, быка, козла, барана, самым наглядным образом выразилось в форме обрядных печений, приготовляемых к празднику возрождения солнца, т.е. нового года, считаемого или со времени начала прибавления дней, или со времени начала весны; празднование этих дней в христианстве перенесено главным образом на дни Рождества Христова и Пасхи. Рядом с солнцем, чествуется в виде печений и сопутствующая солнцу представительница небесной влаги. У славян южных и западных почти повсеместно пекутся к Рождеству колачи (калачи), как символическое изображение солнечного колеса, а у восточных славян, преимущественно в великорусских губерниях, пекутся, именно только перед Рождеством, козули и козурки, названные так, разумеется, в честь святочного козла (козы), а в Малой Руси: коровки (отсюда название каравай), ягнята (отсюда баранка), коники, которых дарят детям: «дядя, подавай козурку», или «тетушка, тетушка – подай нам козурку», – поют колядовщики во Владимирской губ.[830]В Болгарии (в Свищове) к Пасхе пекут кравае, которые называются козоницы [831], и соответствуют костромским козулям, изображающим ныне не коз, а коров[832]. Накануне нового года у болгар пекут короваи (кравайчета), а к Пасхе – колачи и бабы (баницы)[833]. У поляков пекутся бабы. В этих изображениях нельзя не узнать четы Солнца и Небесной Влаги: Хорса (коня) и Русалки (кобылки), Тура и Турицы, Авсеня (козла) и Коляды (козы, бабы).

Сделанный мною обзор главнейших видовых форм, в которых народная фантазия представляла себе и олицетворяла божество солнца у славян южных, западных и восточных, наглядно доказывает чрезвычайную популярность и распространенность культа солнца на всем протяжении славянских земель, преимущественно же в среде славян западных и восточных, наиболее нуждающихся в солнечном тепле и свете. Убедительным доказательством того же, по отношению к славянам западным (и юго-западным), может служить и беглый взгляд, брошенный в географический словарь Гофмана, где встречаем бесчисленные названия «солнечных» мест, ныне известных под немецкими названиями (Sonnenberg, Sonnenfeld и т.п.), в землях юго-западных и западных славян и соседних с ними. Приведу только несколько примеров. Sonnberg: в Богемии встречается 3 раза, в Каринтии – 4, в Австрии – 9, в Штирии – 8; Sonnenberg: в Богемии – 3, в Пруссии – 7, в Сакс. Мейнинге, Нассау, Тироли по l; Sonnleiten: в Австрии – 4, в Штирии – 4; Sonnenburg: в Пруссии – б, в Тироли – 2; кроме того, находим массу названий, каковы напр.: Sonnborn, Sonneberg, Sonneborn, Sonnefeld, Sonneck, Sonnecz, Sonnendorf, Sonnenfeld, Sonnencoppe, Sonnenried, Sonnenwald, Sonnenwabel, Sonnering и мног. друг., в местностях, ныне занимаемых славянами или прежде служивших им жилищем и тянущихся по направлению от Адриатического к Балтийскому морю.

Заключаю обзор свой словами, которыми Преллер в своей «Римской мифологии» начинает статью о Солнце (Sol)[834]: «Несомненные следы древнего, широко распространенного почитания солнечного бога мы встретили уже в культе Януса, также в культах Вейовиса (Vejovis), Юпитера Анксура и Аполлона Соранского (1-го, 3-го и 4-го из названных богов мне не раз уже приходилось называть, вследствие близкого сходства их с божествами славянскими. – Ф.) и, насколько позволяют судить о том имеющиеся данные, именно сабиняне были преданы этой религии света. Так, им принадлежало и само название Sol (ср. славянские названия: Solnce, Сунце, Слънце, Slunce, Солнце и т.д. – Ф.), которое Варрон (L. L. V, 68) даже склонен производить из их языка; Sol называется и в числе богов Т. Тация (ib. V, 74, Dionys. H. II, 50). И второе название, которым в Италии обозначалось солнце и его сияющий блеск, было у сабинян туземным словом. Слово это сводится к корню aus, санскр. ush, латинск. иго, обозначающему в одно и то же время гореть и блестеть, оно у сабинян звучало Ausel». (ср. русск. Авсень – Усень, латышек. Усень. – Ф.)

Приведенные слова Преллера подтверждают не раз уже высказанное мною предположение о близком соотношении славянской мифологии с древнеиталийской, именно сабинской. Возможно ли признать случайными те указанные мною, многочисленные совпадения в именах древнесабинских и славянских божеств, которые, вместе с одинаковыми именами, имеют и тождественное, во многих отношениях, значение?

Бросим взгляд на встретившиеся нам до сих пор имена богов славянских и соответствующие им названия божеств древнеиталийских. Считаю нужным заметить, что нижеследующий список, впоследствии, с дальнейшим ходом предлагаемого исследования, еще значительно возрастет. Не могу не напомнить и тождества некоторых поименованных мною раньше (стр. 95 и сл.) древнесабинских и славянских слов, в особенности же полное тождество названий народов сабинского племени с именами многих народов и поколений славянских.

Имена божеств

славянские:

Святовит, «святой витязь», 4-головый, храбрый боец, возведенный в достоинство небесного Бога.

Дый, Дий

Свара[о] г

Солнце (слънце, slunce, sunce и пр.)

Авсень, Усень (Усинь)

Белбог (Белин, Дажьбог, и пр.)

 

Свара[о]жич

Яровит

Припекало

 

Радегаст – Фрейр

Хорс (Дажьбог)

Сим (Сем)

Ярило, Ерыл

Лада (Лад), представительница согласия (= лада)

Лада, добрая, благая Купала (Купало)

Марена (Марина, Мария, Марыся, Марзана и пр.)

Анна (Ганна)

Ляля

 

древнеиталийские:

Semo Sancus, Janus quadrifrons;

Hercules sanctus, Jovius;

Jupiter Sancus.

 

Diesplter.

So[au-ua]ras(-te), Sorag (-no).

Sol.

Ausel (Usil).

Mara (от mar – блестеть, сиять, белеть).

Apollo Soranus (-Siiaranus).

Garanus (gary-ярый).

Jupiter Anxur (άνξηραίνω – иссушиваю, припекаю).

Liber.

Horse (Marte).

Semo.

Hercules, Ήρυλλος, Erilus.

Concordia.

 

Bona Dea, Fauna (Faunus)

Cupra (Mars Cuprius).

Marica.

Anna Perenna.

Lala.