Речь у детей. Исправление дефектов речи, обусловленных недостатками воспитания

 

Графический язык, обнимающий диктант и чтение, заключает в себе членораздельную речь во всей полноте ее механизма (слуховые, центральные и моторные пути); и графический язык при моем методе развивается, опираясь в значительной мере на членораздельную речь.

Поэтому графический язык или письменную речь можно рассматривать с двух точек зрения.

1) С точки зрения приобретения нового языка, имеющего огромное социальное значение по сравнению с членораздельным языком дикаря; это культурное значение и признается за письменной речью, которой обучают в школах безотносительно к речи устной, только в видах снабжения члена общества необходимым орудием для его сношений с другими.

2) С точки зрения связи между графической и членораздельной речью и возможности утилизировать письменную речь для усовершенствования устной; этот новый пункт я хотела бы подчеркнуть, так как он придает письменной речи физиологическое значение.

Сверх того, поскольку устная речь является одновременно и естественной функцией человека и орудием, которое он утилизирует для общественных целей, постольку же письменная речь в своем складе может рассматриваться как органическая совокупность новых механизмов, устанавливающих в нервной системе, как орудие, полезное для социальных целей.

Короче говоря, вопрос в том, чтобы дать графической речи не только физиологическую ценность, но и период развития, независимо от высоких задач, которые ей предстоит выполнять впоследствии.

Мне кажется, что графическая речь в начале сопряжена с затруднениями не только потому, что раньше ее изучали нерациональными приемами, но и потому, что мы навязали ей с первой минуты высокую функцию научения письменному языку, который столетиями складывался и совершенствовался у цивилизованных народов. Подумать только, как нерациональны были наши приемы! Мы анализировали не физиологический акт, необходимый для воспроизведения знаков алфавита, а сами графические знаки; мы забывали о том, что графический знак трудно изобразить, потому что зрительные образы значка не находятся в непосредственной связи с моторными представлениями, необходимыми для их воспроизведения в той связи, которая, например, существует между слуховым образом слова и моторным механизмом членораздельной речи. Поэтому нам всегда будет трудно вызвать моторный акт, если мы еще не заучили необходимого для этого движения. Представление не может прямо действовать на двигательные нервы, особенно, если это представление не полно и не способно вызвать чувство, возбуждающее волю.

Так, например, разлагая письмо на палочки и на кривые, мы показываем ребенку значок, не имеющий смысла; поэтому значок его не интересует, и показывание его не может вызвать спонтанного двигательного импульса. Этот искусственный акт вызывал усилие воли, которое быстро истощало ребенка, что и сказывалось в его утомлении и скуке. Это усилие осложнялось еще усилием вызвать ассоциацию, координирующую движения, необходимые для держания орудия письма и управления им.

Эти усилия имели результатом депрессию и несовершенный, неправильный почерк, который учителя поправляли, еще более обескураживая ребенка постоянной критикой его ошибок и неумелости. Таким образом, с одной стороны ребенка заставляли делать усилия, с другой стороны – скорее заглушали, а не поддерживали его психические силы.

Графический язык, приобретаемый с таким трудом, все же приходилось немедленно утилизировать для социальных целей; несовершенный, незрелый он должен был участвовать в синтаксическом построении речи и в работе высших психических центров.

Не надо забывать, что в природе устная речь развивается постепенно; она уже готова в словах, когда высшие психические центры утилизируют в грамматико-синтаксическом образовании языка, необходимом для выражения сложных понятий, языка логически мыслящего разума.

Короче говоря, механизм речи необходимо предшествует тем высшим формам психической деятельности, которым предстоит утилизировать ее.

В развитии речи наблюдаются два периода: низший период, подготавливающий нервные пути и центральные механизмы, приводящие в связь чувственные пути с путями двигательными; и высший период, определяемый высшей психической деятельностью, которая проявляется вовне при посредстве заранее установившихся механизмов речи.

Дети в самом раннем возрасте также весьма чувствительны к простым звукам речи, которыми матери их ласкают или обращают внимание на окружающее; позднее уже ребенок проявляет чувствительность к слогам, которыми мать также забавляет его, произнося, например: «ба-ба», «бу-бу».

Наконец, внимание ребенка начинают привлекать простые слова, в большинстве случаев двусложные.

Мы сказали, что устная речь начинается у ребенка тогда, когда слово, произнесенное им, выражает понятие; когда он, например, увидев мать и узнав ее, говорит: «мама»; завидев собаку, говорит: «бака»; завидев хлеб, начинает просить: «хлеб».

Итак, мы считаем, что речь началась, когда она сложилась в отношении к восприятиям; но речь эта сама по себе в своем психомоторном механизме еще вполне зачаточна.

Другими словами, когда над диастальтической дугой, где механическое образование языка протекает еще бессознательно, имеет место узнавание слова, т. е. слово воспринимается и ассоциируется с предметом, который оно представляет, – тогда можно считать, что ребенок начал говорить.

Позднее на этом уровне речь продолжает совершенствоваться по мере того, как слух улавливает все более сложные звуки слов, и психомоторные пути становятся более проходимыми для сочленения слов.

Вот первая стадия устной речи, которая имеет свое начало и свое особое развитие и путем восприятия ведет к усовершенствованию первобытного механизма самого языка; именно на этой стадии складывается то, что мы называем членораздельной речью, которая позднее, у взрослого человека, станет средством выражения его мыслей и которую взрослому будет чрезвычайно трудно усовершенствовать или исправить, раз она уже сложилась. Нередко высококультурному развитию сопутствует несовершенная членораздельная речь, препятствующая эстетическому выражению мыслей человека.

Развитие членораздельной речи совершается в период между двумя и семью годами; это возраст восприятия, в котором внимание ребенка самопроизвольно направляется на внешние предметы, а память отличается особенной цепкостью. Это также возраст подвижности, в котором все психомоторные пути становятся легко проходимыми и складываются мускульные механизмы. В этот период жизни, благодаря таинственной связи между слуховыми и моторными путями устной речи кажется, что слуховые восприятия обладают даром прямо вызывать сложные движения членораздельной речи, которые инстинктивно возникают после таких стимулов, словно просыпаясь от наследственного сна. Только в этом возрасте возможно приобретение всех характерных модуляций, которые начинают складываться позднее. Слова родного языка произносятся так хорошо потому, что они складывались в период младенчества; взрослые же, учась новому языку, вносят свои недостатки, столь характерные для речи чужеземца; только дети, учившиеся до семи лет одновременно разным языкам, в состоянии воспринимать и воспроизводить характерные особенности акцента и произношения. По этой же причине дефекты, приобретаемые в детстве, как например, диалектические дефекты или дефекты, возникающие благодаря дурным привычкам, у взрослых становятся неустранимыми.

То, что развивается позднее, высшая речь, берет начало уже не в механизме речи, но в умственном развитии, которому служит и механическая речь. Как членораздельная речь развивается путем упражнений ее механизмов и обогащается восприятиями, так и дикториум развивается вместе с синтаксисом и обогащается умственным развитием.

Обращаясь к схеме речи, мы видим, что над дугой, определяющей низшую речь, устанавливается дикториум D, от которого теперь идут двигательные импульсы слова, складывающегося как устная речь, способная обнаруживать мысль наделенного разумом человека; эта речь постепенно будет обогащаться умственной культурой и совершенствоваться грамматическим изучением синтаксиса.

До последнего времени господствовал предрассудок, будто письменная речь должна входить в развитие дикториума только как образовательное средство, облегчающее грамматический анализ и построение языка. Так как сказанное слово «вылетело», то считается, что умственное развитие прогрессирует только при содействии языка устойчивого, активного и поддающегося анализу, как язык графический.

Но если мы считаем графический язык драгоценным и прямо необходимым орудием умственного воспитания, по той причине что он закрепляет мысли людей и делает возможным их анализ и усвоение книг, в которых они начертаны неизгладимыми письменами, позволяющими анализировать синтаксический строй языка, – почему бы нам не признать, что он полезен и в более скромном деле закрепления слов, соответствующих восприятиям, и анализа составляющих их звуков?

Зараженные педагогическим предрассудком, мы не в состояний отделить идею графического языка от идеи функции, которую до этих пор заставляли его исполнять; нам думается, что мы, преподавая этот язык детям, находящимся еще в возрасте простых восприятий и подвижности, совершаем серьезную психологическую и педагогическую ошибку.

Отречемся же от этого предрассудка и попробуем рассмотреть графический язык, взятый сам по себе, попробуем воссоздать его психофизиологический механизм. Он гораздо проще психофизиологического механизма членораздельной речи и гораздо непосредственнее поддается воспитанию.

Письмо в особенности оказывается изумительно легким делом. Возьмем, например, письмо под диктовку, – вот полная параллель к устной речи, ибо здесь моторный акт должен соответствовать слышимому слову. Правда, здесь не существует таинственной преемственной связи между словом услышанным и членораздельным словом; но движения письма гораздо проще движений, необходимых для произнесения слов, и выполняются они грубыми внешними мускулами, на которые мы можем действовать непосредственно, устанавливая непроходимость двигательных путей и психомускульные механизмы.

Все это достигается моим методом, который непосредственно подготавливает движения; психомоторный импульс слышимой речи застает уже подготовленными двигательные пути и эксплозивно проявляется в акте письма.

Действительное затруднение здесь в интерпретации графического знака; но надо помнить, что дети, находясь в возрасте восприятия, когда ощущения и память, как и примитивные ассоциации, составляют характерный придаток естественного развития. Притом наши дети уже подготовлены разнообразными упражнениями чувств и методическим конструированием идей и умственных ассоциаций к восприятию графических знаков; своеобразное наследие воспринятых идей дает материал языку, находящемуся в процессе развития, Ребенок, который узнает треугольник и называет его треугольником, может узнать букву S и назвать ее звуком S. Не очевидно ли это?

Не буду говорить о преждевременности обучения. Отрешившись от предубеждений, обратимся к опыту, который показывает, что дети действительно без усилий и с явными признаками удовольствия приступают к распознаванию графических значков, которые мы им предъявляем как предметы.

Сделав эту оговорку, рассмотрим соотношение механизмов двух видов речи.

Ребенок в три-четыре года, по нашему плану, давно уже начал практиковаться в членораздельной речи. Но он находится в том периоде, когда механизм членораздельной речи совершенствуется; это – период одновременный с тем, в котором он приобретает содержание языка с наследием восприятии.

Быть может ребенок и не расслышал хорошо во всех составных частях слов, произносимых при нем; а если он и слышал их полностью, они могли быть дурно произнесены и оставить неправильное слуховое восприятие. Надо чтобы ребенок, упражняя моторные пути членораздельной речи, в точности установил движения, необходимые для правильного сочленения слов, пока не миновал период легкого моторного приспособления и дефекты не стали неисправимыми благодаря закреплению неправильных механизмов.

Для этой цели необходим анализ речи. Как мы, желая усовершенствовать язык, сперва сажаем детей за сочинения, а потом переходим к грамматическому анализу и, желая усовершенствовать слог, учим грамотно писать, а потом анализируем стиль, так точно для усовершенствования речи прежде всего необходимо, чтобы речь существовала; лишь после этого можно приступить к ее анализу. И потому, когда ребенок говорит, – еще до полного развития речи и закрепления ее механизмов – нужно анализировать речь, чтобы усовершенствовать ее.

И как грамматика и стилистика немыслимы в одной устной речи, а требуют участия и письменной, закрепляющей для глаза предложения, подлежащие разбору, так обстоит дело и в речи. Анализ чего-нибудь текучего невозможен. Речь должна материализироваться и стать устойчивой. Вот почему необходимо слово написать или изобразить графическими знаками.

В третий период моего метода обучения письму, т. е. в период составления слов, входит анализ слов не только в значках, но и в составляющих его звуках; значки переводятся в звуки. Другими словами, ребенок разбивает на звуки и слоги слово, которое он воспринимает целиком.

Рекомендую обратить внимание на следующую диаграмму, изображающую взаимоотношение механизмов письма и членораздельной речи.

В то время, как в развитии устной речи звук, составляющий слово, может быть воспринят не вполне, здесь, в ознакомлении с графическим знаком, соответствующим звуку, путем показывания наждачной буквы и отчетливого ее произнесения (причем ребенок должен ее осмотреть и ощупать) не только ясно закрепляется восприятие услышанного звука, но оно еще ассоциируется с двумя другими: с центромоторным и центрозрительным восприятиями письменного знака.

Треугольники CV, CM, Su изображают ассоциации трех ощущений в связи с анализом слова.

Когда ребенку показывают букву, заставляя и ощупать и осмотреть ее, произнося ее при этом, то начинают действовать центростремительные пути OSu, Ма, CM, Sa, V, СV, Su, а когда ребенка заставляют назвать букву в отдельности или в сопровождении гласной, то внешний стимул идет в V и проходит по путям V, CV, ML и путями V, CV, Sli, M, L.

Когда мы установили эти пути ассоциации, дав зрительные стимулы в образе графического знака, можно вызвать соответствующие движения членораздельной речи и изучить их поочередно с точки зрения их дефектов. Сохраняя же зрительный стимул графического знака, вызывающий артикуляцию и сопровождающийся слуховым стимулом соответствующего звука, произносимого учителем, можно совершенствовать их артикуляцию; эта артикуляция по природным условиям связана со слышимой речью, т. е. при звуках, вызванных зрительным стимулом, и при повторении соответственных движений органов речи слуховой стимул, вводимый в упражнение, способствует совершенствованию произношения одиночных или сложных звуков, составляющих устное слово.

Когда ребенок позднее пишет под диктовку, переводя на язык знаков звуки речи, он разлагает услышанное им слово на отдельные звуки, переводя их в графические движения по путям, уже сделавшимся проходимыми благодаря соответственным мускульным ощущениям…

 

…Дефекты и несовершенства речи отчасти объясняются органическими причинами, т. е. неправильностями или патологическими изменениями в нервной системе; отчасти же они находятся в связи с функциональными дефектами, приобретаемыми в период образования языка, и заключаются в неправильном произношении звуков, составляющих устную речь. Эти ошибки усваиваются ребенком, который слышит слова, несовершенно произносимые, т. е. слышит дурную речь. К этой категории относятся диалектические акценты, но могут сюда входить и дурные привычки, закрепляющие у ребенка природные дефекты младенческого возраста, или же у него появляются дефекты благодаря подражанию языку, на котором говорят взрослые, окружающие его в детстве.

Нормальные дефекты детского языка обусловливаются тем, что сложный мускульный аппарат органов членораздельной речи еще не функционирует хорошо и потому не способен воспроизвести звука, послужившего чувственным стимулом врожденного движения. Ассоциация движений, необходимых для сочленения слов, устанавливается лишь постепенно. Получается язык из слов со звуками несовершенными и недостаточными. Такие дефекты группируют под названием blesitas и в частности объясняют тем, что ребенок еще не умеет управлять движениями своего языка. Главным образом сюда относятся: сигматизм, или несовершенное произношение буквы С, ротацизм, или несовершенное произношение буквы Р, ламбдацизм, или несовершенное произношение буквы Л, гаммацизм, или несовершенное произношение буквы Г, иотацизм – несовершенное произношение гортанных, могилалия, или несовершенное произношение губных звуков. Некоторые ученые, как например Прейер, считают, что в могилалию входит также проглатывание первого звука в слове.

Другие дефекты, касающиеся гласных звуков, как и согласных, объясняются тем, что ребенок в совершенстве воспроизводит несовершенно воспринятые звуки.

Итак, в первом случае, это – дело функциональных дефектов периферического моторного органа и, значит, нервных путей: причина лежит в индивиде. Во втором же случае ошибки обусловливаются слуховым стимулом, и причина лежит вне индивида.

Эти дефекты зачастую остаются в отроческом возрасте и у взрослых, хотя и в смягченной форме; в конце концов они создают неправильность речи, к которой позднее присоединяется и неправильная орфография.

Если мы находим прелесть в человеческой речи, то нельзя не пожалеть тех, кто не умеет правильно говорить. Эстетическую концепцию воспитания нельзя мыслить, не уделив особенных забот совершенствованию членораздельной речи. Хотя греки передали Риму искусство воспитания речи, это искусство не вдохновило гуманизма, больше заботившегося об эстетике обстановки и о воскрешении старинного художества, чем о совершенствовании человека.

Только теперь мы начинаем исправлять педагогическими мерами серьезные дефекты речи, например, заикание; идея же гимнастики речи, имеющей целью ее совершенствование, совсем еще не проникла в наши школы в качестве универсального метода и как особая отрасль важного дела эстетического воспитания человека.

Правда, некоторые учителя глухонемых и специалисты ортофонии пытаются не без успеха вводить в начальные школы исправление различных форм blesitas; статистические исследования доказывают огромное распространение этих дефектов среди школьников. Упражнения эти в существенной мере состоят в уроках молчания, дающих покой и отдых органам речи, и в терпеливом повторении отдельных гласных и согласных звуков. К этим упражнениям присоединяют еще гимнастику дыхания. Здесь не место подробно описывать эти упражнения, длительные и гребущие терпения; но в мой метод входят все упражнения, необходимые для исправления речи.

1) Упражнения в молчании, подготавливающие нервные пути речи к совершенному восприятию новых звуков.

2) Уроки, заключающиеся, во-первых, в отчетливом произнесении учительницей немногих слов (особенно существительных, ассоциирующихся с конкретными понятиями), благодаря чему возникают ясные и законченные слуховые стимулы, которые повторяются учительницей, когда ребенок воспринял идею предмета, названного словом; наконец, в возбуждении членораздельной речи у ребенка, который должен громко повторить только это слово, произнося составляющие его звуки.

3) Упражнения в графической речи, анализирующие звуки речи и подготавливающие их в отдельности на разные лады; т. е. ребенок заучивает отдельные буквы алфавита и складывает или пишет слова, повторяя их звуки, которые в отдельности переводит в составное или писанное слово.

4) Гимнастические упражнения, в которые, как мы видим, входят и упражнения в дыхании, и упражнения в сочленении слов, в артикуляции.

Я полагаю, что в школе будущего забудут о нынешнем приеме (исправления в начальных школах дефектов речи). Его заменит более рациональный метод предупреждения их заботами о развитии речи в «Домах ребенка», т. е. в том именно возрасте, в котором у ребенка только складывается речь.