Воспитание чувств вкуса и обоняния

 

Воспитание чувств вкуса и обоняния – вещь очень трудная, и я еще не могу похвастаться сколько-нибудь удовлетворительными результатами.

Могу только сказать, что упражнения, обычно проделываемые в психометрии, не кажутся мне пригодными для маленьких детей.

Чувство обоняния не развито у детей в значительной мере, и вот почему так трудно обратить их внимание на это чувство. Мы пользовались обыкновенным прибором, но применяли его не настолько часто, чтобы положить его в основу метода. Мы даем ребенку нюхать свежие фиалки и цветы жасмина, затем завязываем ему глаза и говорим: «Теперь мы поднесем тебе цветы». Один из детей подносит к носу ребенка букетик фиалок и просит угадать название цветка. Для усиления запаха мы подносим несколько цветков.

Но эта часть воспитания, как и воспитание чувства вкуса, усваивается ребенком во время завтрака, когда он обоняет различные запахи: свежего хлеба, масла коровьего и оливкового, уксуса, разных приправ, кофе, что вместе с нюханьем цветов дает полезное упражнение чувству обоняния. Для распознавания неприятных запахов можно брать испорченные продукты: прокисшее молоко, молоко пригорелое и т. п.

Что касается вкуса, можно прикасаться к языку ребенка горькими, кислыми, сладкими, солевыми растворами; четырехлетние дети очень любят такие игры, и они приучают их полоскать рот. После каждой пробы они набирают из стакана тепловатой воды и хорошенько полощут рот; таким образом упражнение вкуса оказывается побудительной мерой к гигиеническому упражнению.

Распознавание вкуса является настоящим и очень ценным самовоспитательным упражнением для детей от четырех до пяти лет. В стеклянные стаканчики сыплют белые порошки – смеси с хинином, сахаром, солью. Ребенок, любопытствуя узнать вкус, берет на язык немного порошку, и сейчас же прополаскивает рот.

Обед, без сомнения, – самое практичное воспитание вкуса.

 

Чувство зрения

 

I. Различительное восприятие размеров посредством зрения.

Вкладные тела. Этот набор состоит из трех деревянных брусков, каждый длиной в 55 см, высотой в 6 см и шириною в 8 см. Каждый брусок имеет по десяти гнезд; в каждое из этих гнезд вставляется по деревянному цилиндрику, вынимаемому с помощью деревянной или медной пуговки, укрепленной в верхней грани каждого цилиндра. Гнезда цилиндров очень похожи на гнезда разновесков в химической лаборатории.

В первом наборе цилиндры все одинаковой высоты (55 мм), но различаются диаметрами. Самый маленький цилиндр имеет в диаметре один сантиметр, а другие постепенно увеличиваются в диаметре на полсантиметра. Во втором наборе все цилиндры одинакового диаметра, соответствующего половине самого большого диаметра предыдущего набора (27,5 мм). Цилиндры этого набора отличаются высотой: первый представляет собою маленький диск высотою в сантиметр, а высота других возрастает на 5 мм, так что высота десятого равняется 55 мм.

В третьем наборе цилиндры отличаются как высотой, так и диаметрами: первый имеет высоту один сантиметр и в диаметре – сантиметр, а каждый следующий цилиндр увеличивается на полсантиметра в высоту и в диаметре.

При помощи этих наборов ребенок научается различать предметы по их толщине, высоте и объему.

В детском саду этими тремя наборами могут играть одновременно трое детей, собравшихся вокруг стола, причем могут меняться наборами. Ребенок вынимает цилиндры из гнезд, кладет их на стол и затем ставит каждый цилиндр в соответствующее отверстие. Этот набор делается из твердой ели, полируется и покрывается лаком.

Большие бруски постепенно изменяющихся размеров. В этот набор входят четыре системы, и желательно бы в каждом детском саду завести по два экземпляра каждой серии.

а) Толщина: предметы толстые и тонкие.

Мы имеем десять четырехгранных призм, из которых самая большая имеет в основании десять сантиметров, а основание других убывает постепенно на один сантиметр. Эти призмы имеют одинаковую длину в 20 см и окрашены в темно-коричневый цвет. Дети перемешивают их, разбросав по коврику, затем кладут в порядке убывающей толщины, наблюдая, чтобы длины их в точности совпадали. Бруски эти, составленные рядом, образуют род лестницы, ступени которой становятся все более широкими к вершине. Дети могут начинать или с самой тонкой ступени, или с самой толстой, как придется. Контроль этих упражнений не абсолютен, как с цилиндрическими вкладками. Там большой цилиндр не может войти в маленькое гнездо, высокий цилиндр выдается над верхней гранью бруска и т. п. Но в этой игре в «Большую лестницу» глаз ребенка легко замечает ошибку, ибо если он ошибется, то лестница получится неправильная, т. е. получится высокая ступенька, после которой лестница, вместо того чтобы подняться, спустится на ступень.

б) Длина: предметы длинные и короткие.

Этот набор состоит из десяти палочек. Они – четырехгранные, каждая грань имеет в поперечнике три сантиметра. Первая палочка длиной в метр, а последняя – в дециметр. Промежуточные палочки варьируются по длине, убывая на один дециметр. Каждый промежуток в один дециметр попеременно окрашивается в красный или синий цвет. Палочки следует так прикладывать одну к другой, чтобы цвета совпадали, образовав несколько поперечных полос – весь набор получает тогда вид прямоугольного треугольника, составленного как бы из органных труб, убывающих по гипотенузе.

Эти предметы, беспорядочно разбросанные, ребенок начинает составлять. Он их прикладывает друг к другу соответственно уменьшению длины и замечает соответствие цветов. Этот опыт дает также очевидный контроль ошибок, ибо правильность убывания длины лестницы по гипотенузе нарушится, если палочки не будут сложены правильно.

Как мы увидим, этот набор найдет себе применение при обучении арифметике. С его помощью можно считать от одного до десяти, можно делать сложение и т. д.; наконец, он облегчает первые шаги при изучении десятичной и метрической системы.

в) Высота: предметы высокие и низкие.

Набор состоит из десяти призм, основанием 20,5 см, высотою от 10 см до 1, убывающей на 1 см. Призмы покрыты желтым лаком, а одна из граней 5×20 – белым; она всегда сверху и отмечает ступени лестницы, когда ребенок ставит призмы.

г) Объем: предметы крупные и мелкие.

Эта серия состоит из десяти деревянных кубов, окрашенных розовой эмалью. Ребро наибольшего куба – 10 см, наименьшего – 1 см. Ребро промежуточных кубов убывает на один сантиметр. Для этой игры нужен также зеленый коврик из клеенки или картона. Игра состоит в том, что ребенок ставит кубы один на другой в нисходящем порядке их величин, сооружая башню. Коврик кладется на пол, кубы разбрасываются на нем. Строя башню, ребенок то и дело становится на колени, поднимается на ноги и т. п. Контроль дается неправильностью убывания размеров башни к вершине. Куб, неправильно поставленный, выпячивается, нарушает линию. В начале игры дети чаще всего делают ту ошибку, что вместо самого большого ставят в основание второй по величине куб, а на него ставят первый: не различают двух самых больших кубов. Я заметила, что ту же ошибку делали и отсталые дети при опытах, которые я проделала с прибором де Санктиса. На вопрос: «Какой самый большой?» ребенок брал не самый большой, а следующий по величине.

Любой из четырех наборов можно использовать и для другой игры. Бруски можно смешивать на коврике или на столе и ставить их в порядке на другом столе поодаль. Перенося предметы, ребенок неустанно напрягает свое внимание, ибо должен удерживать в памяти величину предмета, который ему надо отыскать среди других.

Такого рода игра отлично подходит для детей четырех-пяти лет; простое же раскладывание предметов в порядке на том коврике, на каком их смешали, более годится для младшего возраста (три-четыре года). Сооружение башен из розовых кубов очень занимает малюток, не достигших трех лет; они не устают разрушать башню ручонкой и вновь ее строить.

 

II. Различительное распознавание форм и зрительно-тактильно-мускульные восприятия.

Плоские геометрические вкладки из дерева. Мысль о таких вкладках впервые возникла у Итара, впоследствии и Сеген применял их.

В школе для отсталых детей я мастерила и применяла эти вкладки в той форме, в какой ими пользовались мои славные предшественники. Я брала две больших деревянных дощечки; нижняя была сплошная, а верхняя была прорезана разными геометрическими фигурами. Игра состояла в том, что в соответствующие гнезда вкладывалась деревянная фигура, снабженная медной шишечкой, позволявшей ее вынимать без труда.

Сеген пользовался звездою, прямоугольником, квадратом, треугольником и кругом разной окраски: окраска и форма соединялись, помогая различать и то и другое качество.

В школе для отсталых детей я разнообразила эту игру со вкладками: одни предназначала для изучения окраски, а другие – для изучения формы. Вкладки для изучения окраски все были сделаны в виде кружков, вкладки для изучения формы все были выкрашены в синий цвет. У меня было множество этих вкладок разной окраски и разной формы. Материал стоил очень дорого (особенно окрашенный) и был очень громоздок.

В новейших экспериментах с нормальными детьми, после многих опытов я окончательно исключила плоские геометрические вкладки как пособие при изучении цветов, ибо этот материал не дает контроля ошибок, и задача ребенка заключается только в том, чтобы закрыть фигуру, лежащую перед ним.

Я сохранила геометрические вкладки, но придала им новый, оригинальный характер: форма, в которой они теперь изготовляются, придумана под впечатлением замечательной школы ручного труда при исправительном заведении Св. Михаила в Риме. Здесь я увидела деревянные модели геометрических фигур, которые можно было вкладывать в соответствующие гнезда или накладывать на соответственные фигуры. Целью этих материалов было развитие точности в выделке геометрических фигур по части как размеров, так и формы: рамка давала контроль точности работы.

Это навело меня на мысль внести изменение в мои геометрические вкладки: я заказала прямоугольный ящик площадью 30×20 см. Дно ящика я выкрасила в темно-синий цвет и обвела его темной рамкой или карнизом (высотой в 6 мм и шириной в 2 см). Получился низенький ящик, закрывавшийся крышкой следующего устройства. Одна продольная и две поперечных палочки, каждая толщиною в 2 см, накладывались накрест, и получалось шесть равных квадратов. В каждый из них вставляется пластинка, толщиною в 6 мм, и в ней прорезано отверстие для геометрической фигуры. Все вместе составляет раму, крышку ящика, плотно прилегавшую к нему – и всю раму можно свободно вращать.

Огромное преимущество в том, что возможны различные геометрические комбинации, можно менять пластинки и комбинировать различные формы по усмотрению директрисы.

Все выкрашено бледно-голубой эмалью, как и пластинки; наоборот, геометрические вкладки – темно-синие, как дно рамки.

Я заказала еще четыре вкладки того же бледно-голубого цвета, благодаря чему оказалось возможным прилаживать только одну, две, три, четыре, пять или шесть геометрических фигур; вначале следует показывать только две или три фигуры, сильно отличающиеся по форме (например, круг и квадрат; или круг, квадрат и равносторонний треугольник). Этим значительно упрощается материал; он и сам умножается, и умножает число комбинаций.

Я изобрела также ящик с шестью отделениями. Переднюю грань ящика можно опускать, когда поднят верх, и отделение выдвигается, как ящик комода. Каждый выдвижной ящик содержит в себе шесть малых рамок со вкладками. В первом ящике я храню четыре простых деревянных квадрата и две рамки: первую – с ромбом, другую – с трапецоидом. Во втором ящике серия фигур состоит из квадрата и пяти прямоугольников одинаковой длины, но разной ширины. В третьем ящике помещается шесть кружков, постепенно уменьшающихся в диаметре; в четвертом – шесть треугольников, а в пятом – шесть многоугольников, от пятиугольника до десятиугольника. В шестом ящике содержится шесть кривых фигур (эллипс, овал и т. п.) и фигура, в форме цветка, составленная из четырех пересеченных дуг.

К этому материалу добавляются белые квадратные карточки по 10 см сторона; на первой серии карточек наклеена геометрическая фигура из синего картона, формой и величиной повторяющая все геометрические фигуры коллекции; на второй серии одинаковых карточек наклеен синий контур, шириной в 1 см тех же геометрических фигур; на третьей серии черной линией обведен контур тех же фигур по форме и величине.

Итак, получается дидактический материал такого рода – ящик с набором геометрических фигур, шкаф с выдвижными ящиками, в которых имеются рамки с геометрическими вкладками, и три серии карточек.

Упражнение со вкладками. Упражнение это заключается в том, что ребенку дается ящик, на котором мы располагаем фигуры, как нам желательно. Мы вынимаем вкладки, перемешиваем их на столе, а затем предлагаем ребенку разложить их по местам.

В этой игре могут принимать участие даже крохотные дети, и она долго занимает их внимание, хотя не так долго, как упражнения с цилиндрами. Я, например, никогда не замечала, чтобы ребенок повторял это упражнение больше пяти или шести раз кряду. Дело в том, что ребенок тратит на это упражнение много энергии. Он должен узнавать форму фигуры и внимательно к ней присматриваться.

Вначале дети делали много ошибок, например, пробовали вложить треугольник в гнездо трапецоида, прямоугольника и т. п. Или же, взяв прямоугольник и догадавшись, куда его нужно вкладывать, они клали его короткой стороной поперек длинной стороны гнезда, и только после целого ряда попыток им удавалось вложить его правильно. После трех-четырех уроков ребенок узнает геометрические фигуры с необычайной легкостью и размещает вкладки по местам с уверенностью, даже с некоторой небрежностью, как бы пренебрегая слишком легким занятием.

Вот этим моментом и надо воспользоваться, чтобы познакомить ребенка с методическим «наблюдением» форм. Мы меняем фигуры в рамке и переходим от контрастирующих фигур к сходным между собою. Упражнение становится легким для ребенка, и он привыкает класть фигуры в их гнезда, не делая никаких ошибок.

Первый период этих упражнений приходится на ту пору, когда ребенок вынужден делать многократные пробы с фигурами резко контрастирующих форм. Узнавание их в значительной мере облегчается ассоциацией зрительного впечатления с мускульно-тактильным восприятием формы. Я заставляла ощупывать контур фигуры указательным пальцем правой руки, а затем проделать то же самое с отверстием, в которое вставляется фигура. Нам удается добиться того, чтобы это стало у ребенка привычкой. Достигнуть этого нетрудно, ибо все дети любят трогать предметы. Работая с отсталыми детьми, я имела случай убедиться, что из разнообразных форм чувственной памяти всего раньше развивается память мускульных ощущений. И в самом деле, многие дети, не научившись еще распознавать форму при взгляде на нее, умели распознавать ее, притрагиваясь к ней, т. е. учитывая движения, необходимые для обведения ее контуров. Это справедливо и для огромного большинства нормальных детей. Затрудняясь, куда поместить фигуру, они переворачивают ее и тщетно пытаются вложить в гнездо; но как только они ощупали контуры фигуры и контуры отверстия для нее, они тотчас же кладут ее на место. Без сомнения, ассоциация мускульно-тактильного чувства с чувством зрения сильно облегчает восприятие форм и закрепляет их в памяти.

В подобных упражнениях контроль абсолютен, как и с другими вкладками: фигура может войти только в соответствующее ей отверстие. Это позволяет ребенку работать самому и в зрительном восприятии форм проделывать ряд упражнений для сенсорного самовоспитания.

Упражнения с тремя сериями карточек.

Первая серия. Мы даем ребенку карточки с наклеенными на них геометрическими фигурами и геометрические деревянные формочки, соответствующие этим фигурам; потом перемешиваем формочки. Ребенок должен расположить карточки в ряд на своем столике (это его очень занимает), а затем наложить соответствующие формочки на карточки. Здесь роль контрольного органа играет его глаз. Ребенок должен узнать данную форму и наложить на нее деревянную фигуру так тщательно, чтобы она закрыла собою бумажную фигуру. Независимо от покрытия фигуры ребенок еще приучается обводить контуры наклеенных фигур (эти движения ребенок всегда охотно выполняет). Ставя на надлежащее место деревянные формы, он опять обводит контуры, поправляя пальцами наложенный сверху кусочек дерева, пока он в точности не покроет находящуюся под ним фигуру.

Вторая серия. Мы даем ребенку несколько карточек с соответствующими деревянными формами. Эта вторая серия фигур очерчена синими полосками. Благодаря этим упражнениям ребенок постепенно переходит от конкретного к абстрактному. Сначала он имел дело только с предметами трех измерений, потом он перешел к плоской фигуре, т. е. к плоскости, которая сама по себе не существует, а теперь он переходит к линии. Но эта линия не представляет для него абстрактного контура плоской фигуры. Для него это – путь, который он так часто проходил своим указательным пальцем: для него эта линия – след движения; вновь обведя своим пальцем контур фигуры на карточке, ребенок получает впечатление действительного оставления следа, ибо фигура закрывается пальцем и открывается по мере того, как он движет его. Теперь глаз направляет движение. Но надо помнить, что эти движения уже подготовлялись, когда ребенок обводил контуры деревянных геометрических тел.

Третья серия. Потом мы даем ребенку карточки, на которых контуры фигуры нарисованы черной линией, и, как прежде, соответствующие деревяшки. Здесь он перешел к линии, т. е. к абстракции; но и тут она является результатом движения. Правда, это – уже не след, оставленный пальцем, а это может быть, например, след карандаша, которым ребенок ведет по линии фигуры.

Когда ребенок обведет контуры фигур и накладывает на них соответствующие геометрические тела, он ясно усваивает особенности этих тел, и представление о них у него создалось из целого ряда конкретных зрительных и двигательных образов.

Следовательно, ребенок учится прослеживать глазами контуры нарисованной фигуры, а также учится обрисовывать эти фигуры движением руки.

 

III. Различительное зрительное восприятие цветов. Воспитание хроматического чувства.

Наш материал состоит из:

а) различно окрашенных тканей: гладких, в полоску, в клетку (шотландские материи), цветочками, точечками, горошками и т. п.;

б) «немецких кукол» из материи с волосами из крашеной шерсти;

в) шерстяных мячей яркой краски.

Этот материал особенно пригоден для уроков о цветах.

Для воспитания хроматического чувства мы применяем дидактический материал, на котором я остановилась после целого ряда опытов с детьми нормальными (в институте для отсталых детей я, как уже сказано, пользовалась вкладками). Этот дидактический материал состоит из маленьких карточек (дощечек или табличек), обмотанных цветной шерстью или шелком. Эти таблички имеют по краям деревянные брусочки, которые не дают обмотанной шелком карточке касаться стола. Ребенок может брать карточки за эти деревянные края, не пачкая нежных цветов руками, что дает нам возможность долго пользоваться материалом, и его не приходится часто возобновлять.

Я выбрала восемь цветов, каждый в восьми различных оттенках. Всего у нас шестьдесят четыре цветных таблички. Цвета эти следующие: черный (от серого до белого), красный, оранжевый, желтый, зеленый, синий, фиолетовый и коричневый (каштановый). К ним имеются дубликаты – значит, вся серия состоит из ста двадцати восьми табличек. Они хранятся в двух металлических ящиках (каждый ящик имеет восемь отделений), и в них помещаются шестьдесят четыре таблички.

 

Упражнения

Мы берем три ярких цвета попарно (например, два красных, два синих, два желтых) и кладем их на стол перед ребенком; показав ему один из цветов, мы просим его найти такой же среди других табличек, беспорядочно разбросанных по столу. Мы заставляем его размещать таблички в два столбца, пока не получатся восемь цветов или шестнадцать табличек. Показав самые яркие цвета, начинаем показывать самые нежные оттенки. Далее показываем две-три таблички одного цвета, но разных оттенков, и учим ребенка располагать их в порядке постепенности. И наконец, показываем все восемь оттенков каждого цвета.

Смешав по восьми оттенков двух цветов (например, красного и синего), мы предлагаем ребенку выделить группы и расположить оттенки в каждой группе; потом показываем группы все более родственных между собою цветов (например, синий и фиолетовый, желтый и оранжевый и т. п.).

В одном из «Домов ребенка» я наблюдала детей, игравших с большим интересом и с поразительной ловкостью в следующую игру: на стол, за которым сидят дети, учительница кладет столько цветных групп, сколько присутствует детей – например, три группы. Затем она обращает внимание каждого ребенка на цвет, который он должен выбрать или который она ему назначает. После этого она смешивает все цветные группы на столе. Каждый ребенок быстро выбирает из кучи табличек все оттенки своего цвета и раскладывает их так, что получается полоса или лента постепенно бледнеющих оттенков.

В другом «Доме ребенка» я видела, как дети брали ящик, высыпали все шестьдесят четыре таблички на стол и, хорошенько перемешав их, быстро собирали в группы и раскладывали по их оттенкам, составляя нечто вроде коврика нежно оттененных цветов. Дети быстро приобретают навык, положительно изумляющий нас. Даже трехлетние малютки оказываются в состоянии располагать оттенки по градациям.

Опыт с памятью на цвета можно произвести так: показав ребенку оттенок и дав хорошенько присмотреться к нему, просят его пойти к стоящему в отдалении столику, на котором разложены все цвета, и выбрать самый похожий на цвет, ему показанный. Дети развивают в этой игре изумительное проворство, делая лишь самые ничтожные ошибки. Пятилетних детей она очень забавляет, и они с большой настойчивостью сравнивают две таблицы, чтобы определить их сходство.

В начале этих работ я пользовалась прибором, который состоит из темного диска с прорезанным вверху полулунным отверстием; за этим отверстием цвета сменяются благодаря вращающемуся диску, разделенному на различно окрашенные радиальные полосы. Учительница обращает внимание ребенка на какой-нибудь цвет, затем поворачивает диск и требует, чтобы он указал на тот же самый цвет, когда тот покажется в отверстии. Это упражнение оставляет ребенка праздным, ибо не дает ему контроля. Не думаем, чтобы такой прибор мог содействовать воспитанию чувства.

 

Распознавание звуков

 

Для этих упражнений желательно применять дидактический материал, которым пользуются в главных учреждениях для глухонемых в Германии и Америке. Подобные упражнения являются введением в изучение искусства речи и в высокой степени способствуют сосредоточению различительного внимания детей на модуляциях человеческого голоса. В первые годы детства необходимо уделять большое внимание воспитанию речи. Другая цель подобных упражнений – приучить ухо ребенка к шумам: он научается различать самый легкий шум и сравнивать его со звуком; делается чувствительным к грубым и нестройным шумам. Такое воспитание чувства представляет ту ценность, что упражняет эстетический вкус и в высокой степени содействует выработке практической дисциплины. Все мы знаем, как дети нарушают порядок в доме своими криками и шумом опрокидываемых предметов.

Строго научное воспитание чувства слуха практически недостижимо при обычном дидактическом материале. Иначе и быть не может, так как ребенок не в состоянии упражняться самостоятельно, как это возможно было в области других чувств; с инструментом, воспроизводящим градацию звуков, может за раз работать только один ребенок. Другими словами, для распознавания звуков необходима «абсолютная тишина».

Г-жа Маккерони, директриса «Дома ребенка» в Милане, изобрела и заказала в Ливорно набор из тринадцати колокольчиков, подвешенных на деревянной раме. Эти колокольчики совершенно тождественны по внешнему виду, но когда их ударяют молоточком, они дают следующие тринадцать тонов:

Набор состоит из двух рядов по тринадцать колокольчиков и четырех молоточков. Ударив в один из колокольчиков в первом ряду, ребенок должен отыскать соответствующий звук во втором ряду. Это упражнение представляет большую трудность, так как ребенок не умеет ударять всегда с одинаковой силой и производить звуки, варьирующие в силе. Даже когда учительница ударяет молоточком, дети с трудом находят разницу в звуке. Нам кажется, что этот инструмент в своей внешней форме вряд ли особенно практичен.

Для распознавания звуков мы применяем Пиццолиеву серию свистков; для распознавания оттенков шума берутся коробочки, наполненные веществами более или менее мелкими (от песка до гальки). Шум мы производим, встряхивая коробочки.

Практически урок я веду следующим образом: я прошу учительницу восстановить тишину обыкновенными мерами и затем продолжаю ее работу, делая тишину более глубокой. Я произношу: «ст! ст!» модуляциями, то резкими и короткими, то протяжными и тихими, как шепот. Детей это мало-помалу гипнотизирует. Я то и дело произношу: «Тише, еще тише!», – и опять издаю свистящий звук, все больше понижая голос и повторяя: «Тише, еще тише!» замирающим голосом. Потом, чуть не драматическим тоном, вот как в море с суши доносится колокол, я, точно лишаясь чувств, шепчу: «Теперь я слышу стенные часы. Теперь я слышу полет мухи и мошек…»

Дети с восторгом соблюдают столь абсолютную, столь полную тишину, что комната кажется безлюдной; наконец, я произношу шепотом: «Давайте закроем глаза».

Это упражнение, будучи повторенным, так приучает детей к неподвижности и к абсолютной тишине, что если кто нарушит ее, довольно одного звука, одного взгляда, чтобы немедленно призвать его к порядку.

В такой тишине мы начинаем производить различные шумы и звуки, вначале сильно контрастирующие, а затем все более сходные. Иногда мы проводим сравнения между шумом и звуком. Мне кажется, наилучших результатов мы достигали примитивными средствами, какими пользовался Итар еще в 1805 году. Он брал барабан и звонок. Его урок заключался в демонстрации градуированного ряда барабанов, дававших шумы или, лучше сказать, тяжелые гармонические звуки – ведь и барабан принадлежит к музыкальным инструментам – и ряда звонков, от колокола до колокольчиков. Камертон, свистки, шкатулки не привлекают ребенка и не воспитывают чувства слуха в такой мере, как эти инструменты. Любопытно, что два великих человеческих начала – ненависть (война) и любовь (религия) – ввели эти два разных инструмента: барабан и колокол!

Водворив тишину, следует звонить в хорошо подобранные колокольчики, то мягкого и густого тона, то звонкого и веселого. И когда мы проведем, так сказать, воспитание всего детского организма при помощи разумно выбранных звонов колокольчика, и по телу детей разольется мир, проникающий в самые фибры их существа, они станут чувствительны к грубому шуму и научатся не любить, а избегать нестройных и неприятных звуков. Ведь ухо человека, получившего музыкальное воспитание, страдает от резких или диссонирующих нот. Мне нет надобности доказывать примерами всю важность подобного воспитания детей. Новые поколения вырастут более уравновешенными. Им будут противны беспорядок и нестройные звуки, режущие наше ухо в безобразных домах, в тесноте которых живут бедняки, отданные в жертву самым низменным, самым животным инстинктам.

Музыкальное воспитание. Оно должно быть тщательным и методическим. Вообще говоря, маленькие дети равнодушно проходят мимо хорошего музыканта, как прошло бы животное. Они не воспринимают нежного комплекса звуков. Уличные дети собираются вокруг шарманщика, словно приветствуя шум, которым они наслаждаются вместо звуков.

Для музыкального воспитания мы должны создать как инструменты, так и музыку. Цель инструментов, кроме распознавания звуков, должна заключаться в пробуждении чувства ритма, в поощрении к спокойным и координированным движениям тех мускулов, которые уже вибрируют в тишине неподвижности.

Я полагаю, что всего больше подходят для этой цели струнные инструменты, особенно упрощенная арфа или лира: вместе с барабаном и колокольчиком она образует троицу классических инструментов. Арфа – инструмент интимной жизни личности. Легенда вкладывает ее в руки Орфея, народные предания влагают ее в руки волшебницы, а сказка – в ловкие руки принцессы, покоряющей сердце прекрасного принца – словом, относят ее к временам мирного и простодушного человечества, к временам жития, подобного несложной жизни ребенка. Учительница, поворачивающаяся спиной к детям для того, чтобы извлечь из фортепиано сомнительной прелести звуки, никогда не будет воспитателем их музыкального чувства.

Ребенка надо очаровывать всячески, как взглядами, так и позою. Учительница, которая, нагнувшись к окружавшим ее детям, свободным в своих проявлениях, заденет несколько струн в несложном ритме, вступит в общение, в сношение с душой ребенка. Тем лучше, если игру сопровождает ее голос, и дети вольны вторить ей, не будучи обязаны петь. Тогда она может выбрать наиболее «пригодные для воспитания» песни, это те, которым в состоянии подпевать все дети. Необходимо градуировать сложность ритма сообразно различию возрастов, чтобы песню добровольно могли подхватывать либо старшие дети, либо малютки. Во всяком случае я убеждена, что простые примитивные инструменты, вроде волынки и струнных, наиболее пригодны для пробуждения в душе ребенка мягких, спокойных настроений.

Наоборот, духовые инструменты, как труба и свирель, вызывают ритмические мускульные движения и весьма воспитательную самопроизвольную гимнастику, т. е. танец; танец должен скорее приближаться к веселым, простым и свободным движениям крестьян на току, чем к сложным салонным танцам.

Я предложила директрисе «Дома ребенка» в Милане, очень даровитой музыкантше, произвести ряд опытов для исследования музыкальных способностей маленьких детей. Она произвела ряд опытов с фортепиано и убедилась, что дети нечувствительны к музыкальному тону, а только к ритму. На ритме она построила простые легкие пляски, желая изучить влияние ритма на координацию мускульных движений. К своему удивлению, она убедилась в воспитательно-дисциплинарном влиянии такой музыки. Почти все ее питомцы росли без всякой дисциплины, на улицах и дворах, и почти все имели привычку подпрыгивать. Будучи ревностной сторонницей свободы и не считая подпрыгивание дурным актом, она их никого не останавливала. И вот она заметила, что по мере того, как она разнообразила и учащала ритмические упражнения, дети мало-помалу отставали от некрасивой привычки подпрыгивать и наконец совсем забыли о ней. В один прекрасный день директриса попросила объяснить ей эту перемену в их поведении. Некоторые малютки только смотрели на нее, не говоря ни слова, старшие дети давали различные ответы, но смысл их был одинаков: «прыгать нехорошо», «прыгать безобразно», «прыгать грубо». Вот блестящий триумф нашего метода!

Этот опыт доказывает, что можно воспитывать мускульное чувство ребенка, и показывает также, какой утонченности может достигнуть это чувство, когда оно развивается в связи с мускульной памятью и с другими формами чувственной памяти.

Испытание остроты слуха. Единственный вполне удачный эксперимент, какой нам покуда удалось провести в «Доме ребенка», это – эксперимент с часами и с шепотом. Опыт этот не поддается измерениям, но он очень полезен, давая нам приблизительное представление об остроте слуха у ребенка.

Опыт заключается в том, что, водворив полную тишину, мы обращаем внимание детей на тиканье часов и на все шумы, обычно не достигающие их слуха. Затем мы вызываем детей по очереди из смежной комнаты, произнося имя каждого вполголоса. Готовясь к этому упражнению, необходимо объяснить детям истинный смысл тишины. С этой целью я устраивала различные игры в молчанку, которые удивительно способствуют водворению образцовой дисциплины в наших «Домах ребенка».

Я обращаю внимание детей на себя, даю им наблюдать, как тихо я себя веду.

Я принимаю различные позы – встаю, сажусь, все время молча и очень спокойно. Даже пальцы, если я ими шевельну, могут произвести звук, хотя и очень незаметный. Мы можем дышать так, чтобы нас не было слышно, я же поддерживаю абсолютную тишину – вещь весьма не легкая. Я подзываю ребенка и прошу его делать то же, что и я. Он шевелит ногой и этим производит шум! Он шевелит рукой, протягивает ее и – опять шум! Дыхание его не вполне бесшумно, не такое спокойное, абсолютно неслышное, как мое! В то время, как ребенок проделывает это упражнение, и мои краткие разъяснения сменяются промежутками неподвижности и тишины, остальные дети следят за нами и слушают. Многие из них заинтересовываются фактом, которого не замечали раньше – именно, что мы делаем столько шума, не замечая этого, и что есть различные степени тишины. Абсолютная тишина получается тогда, когда ничто, абсолютно ничто не шевелится. Они с изумлением смотрят на меня, когда я стою посреди комнаты так тихо, словно «меня нет». Потом они пробуют подражать мне и даже перещеголять меня. Я то и дело обращаю внимание на чьи-нибудь ноги, шевельнувшиеся почти бессознательно, и в страстном желании достигнуть полной неподвижности ребенок начинает обращать внимание на каждую часть своего тела. После всего этого воцаряется тишина, совсем отличная от того, что мы беспечно называем этим словом. Кажется, словно жизнь постепенно угасает, словно комната мало-помалу пустеет, словно в ней никого уже не осталось. Тогда мы начинаем слышать тиканье часов, и этот звук, как нам кажется, возрастает в силе по мере того, как тишина становится абсолютной. С улицы, со двора, казавшихся безмолвными, начинают доноситься звуки – то защебечет птичка, то пройдет ребенок. Детей очаровывает эта тишина. «Здесь, – говорит директриса, – уже больше нет никого; дети все куда-то исчезли».

Достигнув такой тишины, мы затемняем комнату и даем детям закрыть глаза, а голову положить на руки. Они принимают эту позу, и в полутьме воцаряется абсолютная тишина.

«Теперь слушайте, – говорим мы, – тихий голос будет называть вас по именам». Затем, уйдя в соседнюю комнату и встав в дверях, я начинаю звать тихим голосом, отчеканивая слоги, словно кричу из-за горы. Голос этот, почти таинственный, кажется, проникает в самое сердце, в самую душу ребенка. Каждый ребенок, будучи позван, поднимает голову, открывает глаза, словно пробуждаясь от блаженного самозабвения, затем поднимается – бесшумно, стараясь не шевельнуть стулом, и выходит на цыпочках так тихо, что его еле слышно. Однако его шаги раздаются в тишине среди общей неподвижности.

Дойдя со счастливым личиком до двери, он бросается в комнату, подавляя смех; иной ребенок прячет свое личико в складках моего платья, третий, обернувшись, любуется товарищами, застывшими в немом оцепенении, как статуи. Тот, которого позвали, чувствует себя польщенным, словно он получил подарок, награду, а они ведь знают, что всех позовут, начиная с самого молчаливого в комнате. И вот каждый старается полной тишиной заслужить честь быть позванным одним из первых. Однажды я была свидетельницей того, как трехлетняя крошка пыталась подавить чихание, и как это удалось ей. Она задержала дыхание и вышла из борьбы победительницей. Какое изумительное усилие!

Эта игра чрезвычайно нравится детям. Их напряженные лица, их терпеливая неподвижность – свидетельствуют об огромном удовольствии, испытываемом ими. Вначале, когда я еще не знала души ребенка, я показывала им сласти и игрушки, обещая все это дать тем, кого позовут. Я полагала, что убедить ребенка сделать необходимое усилие можно только обещанием подарка. Но вскоре я убедилась, что в этом нет нужды.

Дети, сделав необходимо