Расправа над нищенствующими праведниками

 

Создав инквизицию, церковь и ее светские союзники – короли – получили мощное и грозное оружие для быстрой и решительной расправы со своими идейными противниками, политическими врагами и любыми другими неугодными им лицами. Используя инквизицию, церковь и королевская власть подавляли не только различные оппозиционные народные движения, но одновременно успешно пополняли свою вечно пустующую казну, грабя под «благородным» предлогом преследования ереси свои жертвы и деля между собой награбленное.

Правда, в этом богоугодном и прибыльном деле, коим являлась деятельность инквизиции, церковь и королевская власть выступали не только союзниками, но и соперниками: Церковь стремилась использовать инквизицию для укрепления своих позиций, часто в ущерб королевской власти, последняя же не менее упорно добивалась превратить эту полицейскую машину, освященную церковным авторитетом, в иструмент своей абсолютистской политики.

В любом случае, однако, деятельность инквизиции была направлена против народных низов и народных движений, против всех тех, кто оспаривал сперва феодальный, а потом абсолютистский порядок, выступал против безграничного господства церкви.

В XIII – начале XIV в. во многих местностях Центральной Европы получило широкое распространение движение против феодального гнета, проходившее под знаком идеалов первоначального христианства. Участников этого движения называли по-разному – бегинами, бегардами, лоллардами. Их основную массу составляли крестьянско-плебейские элементы.

Это и подобные ему движения являлись революционной оппозицией феодализму и его институтам, церковь активно боролась против них и против них раньше всего пустила в ход инквизицию. Одной из таких ересей, на которую обрушились гонения инквизиции в XIII в., было амальрикианство. Его придерживалась радикальная секта Братьев и сестер святого духа. Это движение возникло под влиянием осужденного церковью учения французского богослова Амальрика (Амари) Венского. Вероучение секты носило пантеистический характер. Бог – во всем сущем и живущем, проповедовали Братья и сестры святого духа. Они отрицали церковную обрядность, осуждали церковные таинства, почитание святых и реликвий. Они отрицали частную собственность, утверждая, что все принадлежит всем, и требовали, чтобы церковная иерархия, подобно евангельским апостолам, отказалась от мирских благ.

Последнее требование больше всего раздражало римских пап и церковную верхушку. «Множество монахов и анахоретов были свободны истязать и морить себя голодом и дурачиться, как им вздумается, – писал итальянский историк прошлого столетия Мариотти. – Считалось, что они своими страданиями славили бога и церковь, которая наживалась на их скромности. Исходивший от них свет отражался на церкви лучезарным сиянием. Эти аскеты выполняли в интересах церкви «грязную работу»».^[176] Пока эти люди истязали себя, церковь не только не преследовала их, но всячески восхваляла и прославляла. Но как только они предлагали превратить свой образ жизни в общую норму поведения, обязательную если не для всех верующих, то по крайней мере для тех, кто провозгласил себя «солью земли», т. е. священников, церковная иерархия объявляла их еретиками. Учение амальрйкиан было осуждено при папе Иннокентии III на соборах в Париже в 1210 г. и Латеранском (вселенском) в 1215 г. Папство дало задание инквизиции стереть их с лица земли.

Учение амальрйкиан, покушавшееся на святую святых церковной веры – частную собственность и тем самым отрицавшее божественность феодального порядка, не могло не всполошить и не обеспокоить и светские власти, тем более что оно быстро привлекало на свою сторону массы обезделенных в городах и сельских местностях Франции. Машина инквизиции при поддержке светских властей обрушилась на Братьев и сестер святого духа своей тяжестью. Их ловили, пытали, сжигали.

Особенно зверствовал, преследуя еретиков, инквизитор Конрад Марбургский. Подвергая свои жертвы изощренным пыткам (за что он и был убит в 1233 г. несколькими рыцарями), этот палач в сутане добивался от них фантастических признаний в поклонении Люциферу. На этом основании церковники стали именовать сторонников многих сект «люциферианами», особенно в Германии.

Вот как изображался культ люцифериан инквизиторами. Посвящение в секту якобы начиналось с того, что неофит целовал жабу в зад. Таким же непристойным поцелуем наделял неофит человека-призрака с черными глазами, холодной кожей. Это был не то сам Люцифер, не то его полномочный представитель, перед ним неофит отрекался от католической веры. Следовала сатанинская трапеза с участием членов секты вместе с неофитом. Невесть откуда появлялась огромная кошка, величиной с собаку, и ее награждали присутствующие отвратительными поцелуями. Затем тушили свет и начиналась оргия.

Инквизиция обвиняла люцифериан и в том, что они пасхальное причастие уносили из церкви во рту, чтобы выплюнуть его в отхожее место, и в других не менее кощунственных профанациях церковных таинств. Собственно говоря, эти фантастические измышления ничего оригинального и нового в себе не заключали. Это было повторением уже ставших «классическими» обвинений, которые на протяжении столетий выдвигались церковью против еретиков всех школ и направлений.

С незапамятных времен церковная верхушка шельмовала своих противников, обвиняя их в половой распущенности, кровосмешении, убиении младенцев в ритуальных целях, профанации таинств, как бы говоря верующим: «Смотрите: эти праведники, обвиняющие нас в беспутстве и прочих смертных грехах, суть лицемеры, обманщики и лритворщики, они сами повинны в чудовищных извращениях!» Этот «метод» клеветы и шельмования своих противников был заимствован церковниками у римских язычников и римских властей, обвинявших первоначальных христиан в подобного же рода злодеяниях. Эта клевета, приукрашенная и пополненная необычайными подробностями и гнусными сценами, с успехом применялась церковной верхушкой ко всем еретикам, а также к евреям и другим иноверцам на протяжении всей многовековой истории церкви.

В начале XI в. орлеанские еретики были обвинены, согласно свидетельству современника, в том, что они «собирались ночью с зажженными факелами, вызывали дьявола. Затем гасили свет и, отбросив всякий стыд и самые святые законы самой природы, предавались разнузданному разврату. Плоды этих ужасных сцен в восьмидневном возрасте убивались и сжигались, а пепел, добытый таким образом, составлял их чудодейственную пищу, которая была столь действенной, что любой, вкусивший ее, превращался в ревностного члена их секты, и только в редких случаях потом он обретал здравый рассудок».^[177]

Такого рода «разоблачения» пускались в ход против катаров, против различных течений спиритуалов, затем против тамплиеров, «ведьм», масонов, деятелей просвещения. Позже это испытанное оружие лжи мировая реакция использовала против большевиков в первые годы после победы Октября, когда их обвиняли в «общности жен», «отмене» стыда и прочих аморальных действиях.

Но вернемся к Братьям и Сестрам святого духа. Упомянутые выше клеветнические подробности поведения, вызывающие отвращение и осуждение, должны были дискредитировать перед верующими участников этого движения и дать «законные» основания «священному» трибуналу для расправы с ними. И все же инквизиция оказалась не в состоянии покончить с народным брожением. Правда, Братья и сестры святого духа были истреблены, но вместо них возникли другие крамольные движения – Люди божьи, Друзья бога, Люди ума, тоже черпавшие свое вдохновение в легендарных эгалитарных традициях первоначального христианства. В народных низах, несмотря на террор инквизиции, ширилось недовольство погрязшей в мирской скверне церковной верхушкой, которым в период реформации воспользовались немецкие князья и богатые бюргеры…

Немало усилий тратила инквизиция и на подавление крамольных элементов в самой церковной организации, число которых росло по мере углубления кризиса феодального общества: Неблагонадежным оказался францисканский орден, влияние которого в конце XIII в. особенно сказывалось в Италии, Франции и Испании. К францисканцам сначала тянулись все те верующие, которые надеялись изнутри реформировать, оздоровить церковь. Францисканцы обязывались соблюдать обеты нищеты, повиновения и целомудрия, и это привлекало народные низы.

Однако францисканский орден не избежал судьбы своих предшественников. Он, как и они, быстро превратился, благодаря мирским дарениям и покровительству папского престола, в обладателя огромных богатств, а его руководители, извлекавшие немалую личную выгоду из этого обстоятельства, стали послушными и верными слугами церковных и светских князей. Естественно, что такое быстрое перерождение или вырождение ордена не могло не вызвать в нем глубоких трещин, не могло не встретить решительного сопротивления со стороны тех его членов, которые продолжали отстаивать необходимость строгого соблюдения обета нищеты.

Орден францисканцев не замедлил расколоться на два течения – конвентуалов и спиритуалов. Первые – сторонники монастырской жизни – представляли верхушку ордена, выступавшую за отмену строгого орденского устава. Это были политиканы, тесно связанные с церковной иерархией, жаждавшие власти, мирских почестей, богатств и наслаждений. Спиритуалы же продолжали желать неосуществимого – возврата к первоначальному порядку в ордене, выступали против богатств церкви и требовали превращения ордена и всей церкви в сообщество праведников. Особенно решительно за это боролось радикальное крыло спиритуалов – так называемые фратичелли (братцы), создавшие свою полутайную организацию Братьев бедной жизни (Fratres de paupera vita), и флагелланты (бичующиеся), которые, как отмечал Энгельс, продолжали революционную традицию в периоды, когда оппозиционное антипапское движение было подавлено.^[178]

Борьба между этими течениями длилась десятилетия, принимая временами весьма острые формы. Папский престол лавировал, хитрил, пытаясь приручить спиритуалов, а вместе с ними и их многочисленных последователей из мирян. Спиритуалы то подвергались строгим внушениям и цензурам, то на них сыпались различного рода поощрения и милости. В тех случаях, когда папству удавалось перетянуть на свою сторону влиятельных спиритуалов, это еще более ожесточало против церкви тех, кто продолжал отстаивать необходимость для членов ордена вести аскетический образ жизни и полного отказа от мирских благ. Бессилие спиритуалов добиться претворения в жизнь своей программы традиционными для церкви средствами в конечном счете привело их в стан еретиков.

В 1254 г. в Париже появилась книга «Вечное Евангелие», состоявшая из крамольных сочинений богослова (около 1135–1202) Иоахима Калабрийского (или Флорского), быстро взятая на вооружение спиритуалами. Иоахим предсказывал наступление тысячелетнего царства справедливости, которому должен был предшествовать «страшный суд над выродившейся церковью и развращенным миром». Учение Иоахима призывало к открытой борьбе со злом мира. Иоахим отрицал необходимость церковной обрядности, в том числе таинств, и проповедовал в качестве высшего идеала христианства – бедность. «Вечное Евангелие» стало библией спиритуалов. Хотя папство официально и не объявило эту книгу еретической, инквизиция преследовала верующих, уличенных в симпатиях к учению Иоахима Калабрийского.

Особенно жестоким преследованиям подверглись спиритуалы при папе Иоанне XXII (1316–1334), издавшем против них буллу «Quoramdam», которая кончалась следующими словами: «Бедность – вещь великая, но выше ее невинность, а выше всего – полное послушание». Эта булла предавала отлучению спиритуалов и грозила им казнью на костре, в частности, за то, что они осуждали ношение широкой одежды (тогда признак богатства) и накопление продуктов в житницах и погребах. Комментируя содержание буллы, Г. Ч. Ли писал: «Человеческая извращенность проявлялась в тысяче различных форм, но никогда, быть может, не принимала она более отвратительного и в то же время более смешного проявления, как в ту эпоху, которую мы рассматриваем. С трудом можно поверить, чтобы люди могли сжигать себе подобных на основании таких мотивов и чтобы находились непреклонные люди, готовые пренебречь пламенем костра, защищая подобные принципы».^[179]

И тем не менее факт остается фактом – именно за это сотни спиритуалов, отказавшихся, несмотря на пытки инквизиции, признать подобные убеждения еретическими, встретили смерть на костре. «Священному» трибуналу не представляло особого труда расправиться с ними. Достаточно было инквизитору спросить спиритуала, согласится ли он нарушить обет нищеты и целомудрия, если папа прикажет ему жениться или принять доходную должность. Отрицательный ответ влек за собой отлучение от церкви и передачу осужденного светским властям, которые его незамедлительно сжигали на костре.

О преследовании спиритуалов и других ересей сохранились далеко не все данные. Но и те, что имеются в распоряжении историков, свидетельствуют о том, что папство и инквизиция преследовали их с не меньшим рвением, чем катаров.

В 1318 г. папа Иоанн XXII вызвал в Авиньон 65 видных спиритуалов во главе с францисканцем Бернаром Делисье, открыто требовавшим отмены инквизиции. Папе удалось угрозами заставить 40 из них отказаться от своих взглядов и подчиниться церковной дисциплине. 25 во главе с Делисье остались на прежних позициях. Они были переданы на расправу инквизиции, которая четырех сожгла в Марселе, а остальных, в том числе Бернара Делисье, осудила на пожизненное заключение.^[180] Известно, что в Нарбоне были сожжены в 1319 г. три нераскаявшихся спиритуала, в 1321 г. – 17; в Каркассоне с 1318 по 1350 г. – 113.

Костры пылали в Тулузе и других городах Франции и Испании, причем с особой жестокостью инквизиторы преследовали спиритуалов, принадлежавших к течению фратичелли.

Еще больше кровавой работы прибавилось у инквизиции в XIII–XIV вв. в Италии, где оппозиционные движения народных низов, направленные против церковной иерархии и феодальной эксплуатации, принимали форму различных ересей. Среди них особую опасность представляли для церкви движения гиллельмитов и дольчинистов, или апостольских братьев.

Гиллельмитами называли последователей Гиллельмины, о которой нам известно лишь то, что она жила в 1260–1281 гг. в Милане, отличалась большой набожностью, помогала бедным и страждущим. Ее считали чудотворицей, женским воплощением св. духа, одновременно и богом и человеком. Среди приверженцев гиллельмитов инквизиция обнаружила спиритуалов. В конце XIII в. руководители гиллельмитов, отказавшиеся раскаяться, были брошены в костер, другие подверглись различного рода наказаниям, после чего секта прекратила свое существование.

Приблизительно в то же самое время, что и гиллельмитекая секта, на севере Италии возникло, не без влияния иоахимизма и спиритуалов, другое еретическое движение – апостольских братьев. Апостольские братья проповедовали общность имущества и всеобщее равенство. Основателем движения считается проповедник Герардо Сегарелли из Пармы. Он призывал население жить в нищете, соблюдать целомудрие. Вначале церковные власти не обращали особого внимания на Сегарелли, но когда у него появились многочисленные последователи, называвшие себя апостольскими братьями, их стали преследовать. В 1294 г. четырех сторонников Сегарелли по приказу инквизиции сожгли в Парме. Сам Сегарелли, которого тоже схватила инквизиция, отделался на первых порах тюремным заключением. Преследования секты, по-видимому, не дали ощутимых результатов. Во многих городах Северной Италии ее сторонники продолжали пропаганду своих взглядов. В 1300 г. инквизиция возобновила процесс против Сегарелли. Он был обвинен в повторном впадении в ересь и брошен в костер.

Казнь Сегарелли, как обычно в таких случаях, сопровождалась шельмованием церковниками его памяти. Вот, например, что повествовал о его поведении в смертный час один церковный хронист-«ортодокс»: «Будучи на костре, Сегарелли громко воззвал: «Помоги, Асмодей!» – и тотчас пламя погасло. Это случилось трижды. Наконец, инквизитор догадался на место казни принести под туникой «тело Иисуса Христа» (гостию). Еретика вновь водрузили на костер и зажгли его. Еретик вновь призвал: «Асмодей! На помощь!» И было слышно, как носившиеся в воздухе демоны отвечали ему: «К сожалению, мы бессильны помочь тебе, ибо тот, кто теперь явился, сильнее нас!» Только так удалось еретика сжечь».^[181]

В действительности же жители Пармы были так возмущены казнью Сегарелли, что разгромили дворец инквизитора. Движение апостольских братьев продолжало развиваться. Теперь его возглавил один из учеников Сегарелли – Дольчино, который «проповедовал простоту первоначального христианства, общность имущества, учреждение христианской республики, свержение светских насильников и богачей во имя бедных и угнетенных».^[182]

Дольчино возглавил большое крестьянское восстание на севере Италии. По приказу папы Климента V против Дольчино было организовано три крестовых похода.

Кровопролитная борьба против дольчинистов продолжалась около 7 лет. Осажденным в горах «братьям» пришлось испытать огромные трудности. Безоружные, голодные, лишенные поддержки извне, косимые болезнями, они держались только фанатичной верой в свою правоту. «Если они, – замечает Мариотти, – были людьми дьявола, как утверждают их враги, то безусловно никогда и нигде сатана не сделал столь ничтожно мало в защиту своих слуг, как это он сделал в отношении последователей Дольчино».^[183]

23 марта 1307 г. у реки Карнаскио крестоносцам удалось разгромить дольчинистов. «В этот день, – пишет современник, – более тысячи еретиков погибло в пламени, в реке или от меча самою ужасною смертью».^[184]

Дольчино и два его ближайших сторонника, Маргарита и Лонджино Каттанео, были взяты в плен крестоносцами и переданы инквизиции, которая заточила их в темницу в г. Верчелли. Несколько месяцев их держали в каземате прикованными за руки, за ноги и за шею к стене. Несмотря на изощренные пытки, все трое предпочли костер отречению. Смертный приговор был вынесен инквизицией по личному указанию папы Климента V. Казнь произошла 1 июня 1307 г. Маргариту сожгли на медленном огне на глазах Дольчино. Затем его самого подняли на колесницу и весь день возили по улицам, вырывая раскаленными клещами мясо, кусок за куском. Дольчино вел себя геройски. Палачи не смогли исторгнуть из него ни одной жалобы. Он не молил их о пощаде. «Только когда они, – свидетельствует современник, – вырывали нос, заметили, что плечи его слегка вздрогнули, и во второй раз, когда перед воротами Верчелли, которые называют «Порта Пикта», другая, еще более существенная часть его тела была отсечена, то слабый вздох вырвался из его груди и слегка вздрогнули мускулы ноздрей».^[185] Подобной же жуткой казни подвергся Лонджино Каттанео в г. Бьелле.

Хотя инквизиции удалось жесточайшим террором искоренить апостольских братьев, несколько десятилетий спустя секта возродилась в среде францисканцев в Ассизе под новым названием – последователей Духа свободы. Ее наиболее видный представитель Доменико Сава из г. Асколи, автор многочисленных трактатов, был заточен инквизицией в тюрьму, под пытками отрекся от своих взглядов и таким образом временно сохранил свою жизнь. И все же секта, несмотря на преследования, продолжала набирать силу. Тогда инквизиция повторно обвинила Саву в ереси и, несмотря на его апелляцию, с согласия папы отлучила его от церкви. Доменико Сава был сожжен в Асколи в 1344 г., а его трактаты уничтожены.

В годы «авиньонского пленения пап» (1309–1377), когда резиденция папского престола была по требованию французского короля Филиппа IV перенесена в Авиньон (на юге Франции), папству и церкви пришлось вновь столкнуться с мощной внутренней оппозицией. Большую активность проявляли фратичелли, пользовавшиеся большим авторитетом среди францисканцев.

Инквизиция с трудом смогла расправиться с фратичелли. Причины тому были разные. С одной стороны, власть авиньонских пап распространялась в основном на Францию, с другой – в самой церковной иерархии, в особенности за пределами Франции, было не мало сторонников фратичелли или, во всяком случае, таких прелатов, которые считали применение террористических мер против фратичелли, пользовавшихся большими симпатиями в народных низах, неэффективным способом борьбы с ними. К этому следует добавить, что светские власти в Германии и Италии, стремившиеся высвободиться из-под опеки авиньонских пап – креатур французской короны, в пику им оказывали покровительство фратичелли.

Фратичелли покровительствовал император Германии Людовик Баварский, присвоивший себе этот титул силою оружия и вопреки воле папы Иоанна XXII, пытавшегося протащить на германский престол своего ставленника Фридриха Австрийского. Людовик использовал критику еретиками папского престола в своих интересах. Он обвинял авиньонских пап в том, что они погрязли в мирской скверне, предали апостольские традиции благочестия и бедности, ведут разнузданный образ жизни и т. п.

12 ноября 1323 г. Иоанн XXII издал буллу «Cum inter nonnullis», в которой объявлялось ложным и еретическим утверждение фратичелли, что Христос и апостолы не владели никаким имуществом. Вскоре после этого папа отлучил Людовика от церкви за неповиновение. В ответ на это последний обнародовал так называемый Саксенгаузенский протест, в котором опровергал положения вышеупомянутой буллы Иоанна XXII и, ссылаясь на мнение его предшественников, признававших нищету Христа, в свою очередь обвинил папу римского в ереси.

Людовик без особого труда нашел опытных теологов, которые со ссылками на церковные авторитеты доказывали его правоту. Один из них, Марсилио Падуанский, отрицал за папой право судить, прощать и осуждать, утверждая, что таким правом пользуется только бог. Другой богослов, Уильям Оккам, поддержал Людовика в его борьбе с папой. Он отрицал непогрешимость пап и соборов, а в одном из своих сочинений обвинил Иоанна XXII в 70 еретических ошибках.

Между тем Людовик короновался в Милане в 1326 г. и оттуда во главе своих войск направился в Рим, взял город и объявил о низложении Иоанна XXII, находившегося в Авиньоне. По его приказу римское духовенство избрало спиритуала Петра ди Корбарио новым папой, принявшим имя Николая V.

Фратичелли и их сторонники поддержали Людовика, оказывавшего им покровительство. Иоанн же XXII, там, где простиралась его власть, подвергал их жесточайшим преследованиям. Инквизиция во Франции и Испании бросала их в костер, если они отказывались произнести отречение, сформулированное инквизитором Эймериком: «Клянусь, что я верую в своей душе и совести и исповедую, что Иисус Христос и апостолы во время их земной жизни владели имуществом, которое приписывает им священное писание, и что они имели право это имущество отдавать, продавать и отчуждать».^[186]

Иоанн XXII не замедлил получить возможность обрушить свой гнев на фратичелли и в Италии, где население, возмущенное притеснениями и грабежами наемников Людовика, восстало и принудило его убраться восвояси. Вскоре смерть лишила фратичелли их могучего покровителя. Иоанну XXII удалось пленить своего соперника Николая V, который, спасая жизнь, публично покаялся и отрекся от своих «заблуждений». После всяческих унижений его заточили в одном из покоев папского дворца в Авиньоне, где он не замедлил отдать богу душу.

Теперь церковь могла беспрепятственно расправиться с неугодными ей проповедниками апостольских добродетелей. Преследования инквизицией фратичелли продолжались до конца XV в. Остатки этого движения были ассимилированы церковью при помощи новых монашеских Орденов, членам которых разрешалось жить в условиях строгого аскетизма и отшельничества, при условии полного и беспрекословного повиновения папскому престолу…

 

ДОЛГАЯ ОХОТА ЗА «ВЕДЬМАМИ»

 

Откуда взялся и что из себя представляет дьявол? Библия не дает вразумительного ответа на эти вопросы.

Все знаменитые богословы, начиная с Иринея, занимались проблемой дьявола. Созданный ими образ великого искусителя олицетворяет Зло. Дьявол, как его рисуют идеологи церкви, он же сатана, он же царь тьмы, князь ада и великий искуситель – главный враг бога, его соперник и хулитель. Дьявол – падший ангел, низвергнутый с небес богом за свои низменные пороки – зависть и гордыню, и с тех пор, вместе с ему подобными ангелами-изгоями, составляющими его многочисленное сатанинское воинство, неустанно и повсеместно стремится переманить на свою сторону верующих, завладеть их душами. Дьявол коварен, жесток, беспощаден, похотлив, безобразен, он, по словам св. Августина, «божья обезьяна». Одновременно он и соперник бога – величайший маг, волшебник и чародей, может перевоплощаться, принимать человеческое обличье, испаряться, преодолевать мгновенно огромные пространства, предоставлять «запродавшим ему душу» грешникам всевозможные земные блага и наделять их «вредительными» способностями. Он читает мысли людей, перемещает их тела с места на место, производит на свет монстров и занимается многими другими преступными и отвратительными делами.

Если бог, по учению церкви, трехлик, то дьявол многолик, его преступным ипостасям несть числа. Авторитетнейшие церковные специалисты по демонологии инквизиторы Шпренгер и Инститорис, авторы «Молота ведьм»^[187] (1487) – печально известного руководства по истреблению ведьм, – утверждают, что человек, заключивший «пакт» (он может быть ясно сформулирован или подразумеваться – pactum expressum, pactum implicitum) с дьяволом, запродавший ему душу, становится дьявольским отродьем – колдуном или ведьмой, способным причинять вред окружающим, посылать на них всевозможную порчу.

Но это же «дьявольское отродье» способно не только на вредительские, но и на весьма приятные действия. Оно может обеспечить любовь, дать красоту, исцелить от бесплодия, обогатить чудодейственным способом тех, кто готов служить ему верой и правдой. Сатана строго соблюдает условия пакта не из благородства, а из расчета, иначе кто бы согласился вступать с ним в соглашение.

Дьявол, «доказывают» в «Молоте ведьм» Шпренгер и Инститорис, способен принимать вид мужчины (инкубус – сверху лежащий) и вступать в половую связь с женщиной или вид женщины (суккубус – лежащий снизу) и отдаваться мужчине. Как поясняет авторитетнейший католический богослов Фома Аквинский в «Summa Theologica», когда от совокупления дьявола с женщиной рождаются дети, то они произошли от семени, которое приобрел дьявол от другого мужчины. Хотя дьявол толкает верующих к блуду, одна из его специальностей – вызывать импотенцию мужчины.

Сексуальные козни дьявола – излюбленный сюжет средневековых богословов и инквизиторов. Всевозможными мерзостями на эту тему заполнена и книга «Молот ведьм», творчество двух папских инквизиторов, одобренная папской властью и рекомендованная как руководство в борьбе с колдунами и ведьмами. Только развращенный ум и садизм авторов мог породить это позорное сочинение. Некоторые из богословов утверждали, что бог разрешает дьяволу искушать человека и предоставляет последнему свободу выбора. Человек властен принять или отвергнуть посулы искусителя. Отсюда следовал важный «теоретический» вывод: дьявол не способен принуждать, а может лишь побуждать к греху.

Правда, во всей церковной истории о сатане и его могуществе, как, впрочем, и в других библейских сказаниях, критически настроенный ум мог найти немало уязвимых мест. Представлялось непонятным, как это всемогущий, вездесущий, всеведущий и мудрейший бог вообще мог допустить существование сатаны, как и почему бог не в состоянии совладать с ним, почему допускает существование ведьм и разрешает совершать им различные преступления и мерзости, почему ведьмы не используют связи с дьяволом в личных интересах, не богатеют. Эти и многие им подобные вопросы немало смущали самих церковников.

Шпренгер и Инститорис утверждали, что бог допускает околдовывание невиновных для того, чтобы возбуждалась этим взаимопомощь в человеческом обществе и чтобы его члены больше заботились об уменьшении греха в своей среде.

На вопрос, почему ведьмы не богатеют, те же инквизиторы отвечали: потому что они, по воле демона, готовы за самую незначительную мзду осрамить и опозорить творца; а также чтобы своим богатством не обращать на себя внимания.

Колдуньи, поясняли авторы «Молота ведьм», лишены возможности уничтожать всех своих врагов потому, что добрый ангел препятствует им в этом; они не могут вредить инквизиторам и другим должностным лицам потому, что последние отправляют обязанности по общественному правосудию.^[188]

В целом же церковь не поощряла сомнений. Она предупреждала верующих, что «чрезмерная пытливость» не угодна богу, и требовала слепо верить в мудрость божественного провидения, пути которого неисповедимы…

Авторитет сатаны, благодаря его популяризации церковью, был особенно высок в средние века. Его укреплению всеместно способствовали церковники, без конца твердившие о его могуществе с амвона и в исповедальне. Само заклинание, произносившееся церковниками при «изгнании дьявола» из одержимого, не могло не вызвать суеверного ужаса перед отвратительной и порочной и тем не менее могущественной фигурой искусителя рода человеческого: «Изыди, злой дух, полный кривды и беззакония; изыди, исчадие лжи, изгнанник из среды ангелов; изыди, змея, супостат хитрости и бунта; изыди, изгнанник рая, недостойный милости божией; изыди, сын тьмы и вечного подземного огня; изыди, хищный волк, полный невежества; изыди, черный демон; изыди, дух ереси, исчадие ада, приговоренный к вечному огню; изыди, негодное животное, худшее из всех существующих; изыди, вор и хищник, полный сладострастия и стяжания; изыди, дикий кабан и злой дух, приговоренный к вечному мучению; изыди, грязный обольститель и пьяница; изыди, корень всех зол и преступлений; изыди, изверг рода человеческого…».^[189]

Слушая подобного рода заклинания, нуждающийся в помощи верующий мог подумать: «А не обратиться ли мне за поддержкой к этому могущественному персонажу, перед которым трепещет сама церковь?» Русский психиатр Н. Сперанский, автор интересного исследования о ведьмах и ведовстве, отмечал, что постоянное запугивание сатаной было чревато для церкви самыми бедственными последствиями. «Всякая сила, – писал Н. Сперанский, – вызывает перед собой преклонение, а средневековый католицизм сделал из образа сатаны такую силу, которой в конце концов стала страшиться даже сама создавшая его римская церковь».^[190]

Но без дьявола церковь не могла (и не может) обойтись, так же как и без бога. Наличие дьявола позволяло списать на его счет все человеческие слабости и мерзости, все недостатки и пороки церкви и самих церковников. Вот почему последние с пеной у рта всегда доказывали его существование.

Полемизируя со сторонниками здравого смысла, считавшими демонов и прочую чертовщину продуктом суеверия темных и невежественных людей (а таких здравомыслящих и во время оно было немало), Фома Аквинский упрекал их в безбожии, «доказывая», что демоны не только реально существуют, но и способны по «божьему попущению» вытворять с людьми самые невероятные и фантастические вещи, в том числе перемещать их в мгновение ока на огромные расстояния. «Некоторые утверждают, – писал этот «ангельский доктор» в одном из своих трактатов, – будто бы никакого волшебства в мире не существует, кроме как в представлениях людей, относящих на его счет естественные явления, причины коих непонятны. Это, однако, противоречит авторитету святых мужей, которые говорят, что демоны с божьего попущения имеют власть и над телом и над воображением людей, почему с их помощью волшебники и могут производить некоторые знамения.

Возникает же подобное мнение из корня неверия, ибо они не верят, чтобы демоны существовали где-нибудь, кроме народного воображения. Они толкуют, будто человек относит на счет демонов страхи, порождаемые собственной его головой, и так как при сильном возбуждении фантазии в чувствах являются те образы, о которых думает человек, то отсюда людям и кажется иногда, будто они видят демонов. Но истинная вера отвергнет это, и мы, следуя ей, веруем, что демоны – суть падшие с неба ангелы, что по тонкости своей природы они способны делать многое, чего мы не можем, и что есть люди, наводящие их на это, которые и называются вредителями».^[191]

Фома также утверждал, что «с божьего попущения демоны могут волновать воздух, поднимать ветры и вызывать падение небесного огня».^[192]

Но что Фома Аквинский! Католическая церковь и во второй половине XX в. продолжает утверждать, что дьявол существует. «Дьявол-раскольник все еще продолжает сеять смуту среди христиан, – читаем мы в одном из номеров за 1966 г. журнала доминиканского ордена «Люмьер э ви». – Некоторые христиане считают, что дьявол смог убедить часть верующих в том, что он не существует, и это самый его хитрый обман».^[193]

А в 1968 г. официальный орган Ватикана журнал «Чивильта каттолика» совершенно серьезно утверждал, что сомневаться в существовании ангелов и чертей – значит проявлять дерзость. «Разумеется, – писал журнал, – не все действия ангелов в священных книгах следует понимать текстуально… Но разве позволительно дойти до полного сомнения относительно существования ангелов и демонов? Большинство теологов ответило бы, что в таком случае подвергается сомнению одна из религиозных истин».^[194]

Однако вернемся к средним векам. Ересь определялась церковниками как проповедь новых вероучений и настойчивое отстаивание ошибочных, ложных религиозных взглядов. Обвиненных в колдовстве никак нельзя было подвести под такое определение ереси. Ведь колдуны и ведьмы никаких еретических взглядов не отстаивали и не проповедовали, хотя и служили дьяволу.

С точки зрения церковной еретик тоже был «слугой дьявола» и действовал по его наущению. Как учил епископ св. Киприян еще в III в., дьявол является «созидателем» любого церковного раскола и любой ереси. Но в отличие от колдуна и ведьмы еретик, утверждали церковные идеологи, преследовал более грандиозные и опасные цели.

Он стремился ниспровергнуть господствующий порядок, господствующую церковь, заменить ее своей собственной – сатанинской – организацией, в то время как колдуны и ведьмы таких задач перед собой не ставили, они занимались, если можно так выразиться, мелким вредительством. Церковь их осуждала, наказывала, однако преследование колдовства вплоть до XIV в. никогда не носило массового характера. Дела о ведовстве подлежали как светским судам, так и церковным. Это были дела «смешанной юрисдикции» (delictum mixti fori). Более того, в первые два столетия существования инквизиции папы римские неоднократно пресекали ее попытки подчинить своей юрисдикции эти дела, подчеркивая их второстепенный характер и предупреждая, что такие дела только излишне загрузят ее и воспрепятствуют выполнению непосредственных ее функций по преследованию ереси.

Так, в 1260 г. папа Александр IV предупреждал инквизиторов: «Порученное вам дело веры настолько важно, что вам не следует отвлекаться от него преследованием другого рода преступлений. Поэтому дела о гаданье и колдовстве надобно вести инквизиционным порядком только в тех случаях, когда они определенно отзываются ересью; во всех же прочих случаях их надо оставлять за учрежденными для того ранее судами».^[195]

Чтобы колдовство и ведовство превратились в объект массового преследования и стали подсудными инквизиции, они должны были в свою очередь превратиться в ересь – «явно запахнуть ересью» (haeresim manifeste sapis). Наличие «пакта с дьяволом» еще не превращало колдуна или ведьму в еретиков, так как отсутствовал важнейший элемент, без которого церковь считала немыслимой ересь, – тайная, заговорщицкая организация. Ее не был<