Сначала о том, о чем тяжелее всего говорить

Аще что скрыеши от мене, сугуб грех имаши, - говорится в последовании Таинства исповеди. "Сугуб" - значит "вдвойне"; утаенный грех после исповеди становится еще тяжелее.

Все это знают, и все же нередко приходится слышать: "Я уже столько-то лет исповедаюсь, но вот в этом грехе не решался покаяться". Причины понятны. И стыдно - нам важно, как мы будем выглядеть перед священником, и жаль расставаться с "любимым" грехом. Понятны и следствия. Тем, что нам не было стыдно грешить, но стыдно соделанный грех исповедать, мы сами себя ввергаем в тоску, уныние и различные внешние скорби. А желание не расставаться с грехами наказывается своим исполнением - они и вправду остаются при нас.

Кто-нибудь спросит - насколько исповедь должна быть подробной? Настолько, чтобы священник понял суть дела. Один наш молодой прихожанин старательно прятал самые стыдные грехи между другими, при этом называя их "в общем". В конце исповеди он, правда, каялся и в этом тоже. Результат - вскоре этот молодой человек вообще перестал жить церковной жизнью и исповедываться, и затем через пару лет ему пришлось начинать все сначала. С другой стороны, из людей, недавно пришедших в храм, остаются, как правило, именно те, кто на исповеди сразу начали с главного.

Чтобы не потерять это главное, говорите прямо и как можно яснее. Если мы исповедаемся в выражениях, которых никто, кроме нас, не поймет (к примеру, говоря о блудных грехах что-то вроде "согрешил невоздержанием"), это самообман, а не исповедь.

Иногда бывают нужны и детали. Например, сказать "согрешил воровством", не сказав, что именно произошло - значит ничего не сказать. У одних "воровство" - это ластик или линейка, украденные в детстве у соседа по парте, у других - миллионы, нажитые за чужой счет. И если мы опустили что-либо важное, без чего непонятно, в чем наша вина, нужно снова об этом сказать поточнее.

Наконец, и намеки - даже понятные ("смотрел… не то, что нужно") - неуместны на исповеди. Потом сами же будете сомневаться, исповедали вы свой грех, или нет.

Одним словом, если мы умели грешить и хотим за это не быть осужденными, мы должны называть грехи на исповеди так же конкретно, как нам бы назвали их на Суде. Как говорил один опытный духовник, прославлен у Бога бывает тот, кто на исповеди себя полностью обесславил перед священником.

Мы каемся перед Богом в грехах, а не в видах греха

 

Мы оскорбляем Бога грехами, а не тем, как они называются. Одни названия грехов и страстей ("согрешил осуждением, нерадением, ложью") - это самая примитивная исповедь; насколько она коротка и удобна, настолько же и далека от реальности. Называя грехи только по имени, мы не можем сказать само то, в чем каемся. "Осуждение, нерадение, ложь" - слова слишком общие и малопонятные. Например, три человека осудили четвертого. Один из них скажет потом на исповеди: "согрешил осуждением", осудив его в помыслах. Другой весь день обсуждал человека, который не угодил ему, со всеми знакомыми, и тоже скажет: "согрешил осуждением". Третий тем временем в глубокой истерике ссорился с теми, кто не захотел его поддержать... Много ли общего при одном общем слове? Мы просим у Бога прощение на исповеди за поступки, слова и дурные помыслы. За них-то Он нас и прощает, но только когда мы в них исповедуемся. Прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, - гласит разрешительная молитва. От всех исповеданных ними грехов, если, конечно, они были рассказаны.

Святитель Феофан Затворник пишет об этом: "Замечаете также, что на исповеди читаете написанные в тетради грехи... Верно, вы пишете общие грехи, в которых кто не грешен? А вы записывайте дела. Например, не пишите: я вздорлива, а запишите дело, в котором обнаружилась вздорливость. Так, сестра сказала слово неприятное, я рассерчала и побранилась. Еще: приглянулось мне лицо одного человека, и впечатление это осталось (лиц не сказывать). Так и о всем".

Чем меньше лишних слов - тем лучше

И для тех, кто за вами ждет своей очереди, и для священника, и, конечно, для вас.Речь идет обо всех тех словах, которые не помогают священнику лучше понять, в чем вы именно каетесь. Их приходится слышать достаточно много, и сам кающийся в них первым теряется.

Многие, например, начинают словами: "Грешен во всем, не счесть моих грехов". Чаше всего затем выясняется, что самих грехов человек и не помнит, да и не собирался их вспоминать. Но если бы даже он дальше и каялся - такое начало только мешает. Исповедник сбивает сам себя с толку - ему кажется, что все уже сказано, а ведь по существу дела он еще ничего не сказал.

Иногда говорят и немного иначе: "Грешен всеми грехами, кроме такого-то", или "признаю за собой все грехи, упомянутые в молитвослове". Это - тоже не исповедь: наше дело конкретно сказать, в чем мы каемся, предоставив священнику самому разобраться, всеми ли мы согрешили грехами или в молитвослове есть и другие.

Долгая речь не всегда содержательна. Когда исповедь бывает затянута, это не значит, что мы лучше каемся. Скорее, мы просто хуже готовы или чересчур влюблены в себя. Обилие пауз и отступлений несет на себе печать эгоизма, а также неряшливого мышления. Нередко долгие повествования, если бы их произнести поживее, могли бы быть в несколько раз короче без всякого ущерба для содержания.

Кроме того, имеют значение далеко не все обстоятельства. Откуда мы шли и куда направлялись, какого точно числа все случилось, кто стоял рядом, что было вокруг, как звали людей, с кем мы вместе грешили, что мы сразу почувствовали и что думали позже, спустя день или два - все это только лишь отвлекает нас от тех самых грехов, в которых мы каемся.

Если вы сочли нужным написать свою исповедь, чтобы священник сам ее прочитал, пожалуйста, помните, что вы пишете именно исповедь, а не что-либо другое. Не надо писать автобиографию. Не надо под видом исповеди изливать свои чувства - это разные вещи. Если в ваших мыслях еще нет порядка - разберитесь в них, а потом пишите. Не пишите вперемешку с грехами молитвы собственного сочинения. Не пишите о том, как вам надо было поступить - пишите только одни грехи.

Если вспомнилось только два-три греха, подумайте, в чем вы еще согрешили. Если же вышло больше двух-трех листов средним почерком, просмотрите их снова и уберите все лишнее.

Рассуждения о грехах тоже излишни

"А значит, во мне действует такая-то страсть"; "а значит, ей содействует то и другое", "а значит, она во мне только усилилась", "а значит, во мне есть и такой-то грех..." Это - тоже крайность. Так бывает, когда мы все обдумали, но при этом не каемся, а философствуем. А между тем, просить прощения и рассуждать - далеко не одно и то же. Если нас кто-то обидел и говорит: "Прости меня, я виноват", - это одно. И совсем другое, если мы слышим: "Прости, - это во мне действовала такая-то страсть, а она действовала по таким-то причинам". Неуместно, а главное - в рассуждениях подобного рода и правда действует страсть: гордыня. Рассуждая вместо того, чтобы каяться, мы ставим себя несколько выше, чем следует ставить себя человеку, который просит прощения в грехах. А тот, кто приходит на исповедь в уповании на милость Божию и сознавая, что сам он - ничто, будет каяться без рассуждений и без всяких "а значит".

"Не советовал бы я вам, - пишет святитель Игнатий Брянчанинов, - входить в подробное и тонкое разбирательство грехов и греховных качеств ваших. Соберите их все в один сосуд покаяния и в ввергните в бездну милосердия Божия. Тонкое разбирательство грехов своих нейдет человеку, ведущему светскую жизнь: оно будет только ввергать его в уныние, недоумение, смущение... Грехи, соделанные словом, делом, сложением помышлений, должно сказать на исповеди отцу духовному, а в тонкое разбирательство духовных качеств, повторяю, не должно светскому человеку пускаться: это ловушка, ставимая ловителем душ наших. Познается же она по производству в нас смущения и уныния, хотя по наружности и облечена в благовидность добра"9.