Гестапо внедряется во францию

 

10 мая 1940 года — дата, с которой для французов началась война. Уже в течение восьми месяцев французские и британские войска увязали в «странной войне». Постепенно все начинали привыкать к этой необычной войне, в которой больше заботы проявлялось о досуге мобилизованных, о снабжении их радиоприемниками и футбольными мячами, чем о наступлении и передвижениях войск. Внезапная атака, которую уже несколько недель ждали союзные штабы, расставила все по своим местам.

Никто не ждал железного урагана, обрушившегося на страну. События разворачивались с невероятной быстротой, и 14 июня Верховное командование вермахта опубликовало следующее официальное сообщение:

«Вслед за полным крушением всего французского фронта между Ла-Маншем и „линией Мажино“ у Мон-меди французское командование отказалось от своего первоначального намерения защищать столицу Франции. В момент, когда публикуется это сообщение, доблестные германские войска вступают в Париж».

Париж пал. Части 18-й армии фон Кюхлера вошли в Париж через ворота Виллетт 14 июня в 5.30 — в тот же час, в котором началось наступление через голландскую границу тридцатью шестью днями раньше.

Две команды с раннего утра направились к Эйфелевой башне и Триумфальной арке. Они установили там знамена со свастикой. Еще до полудня генерал фон Штутниц, первый комендант Большого Парижа, обосновался в отеле «Крийон». Все события происходили упорядоченно и выглядели давно подготовленными.

14 июня и в последующие дни поток регулярных германских частей вливался в Париж. Некоторые из них размещались в городе, другие пересекали его, чтобы двигаться дальше на юг.

Среди этих войск небольшая группа в форме секретной полевой полиции незаметно проникла в город. Она состояла всего из двадцати человек на нескольких легких грузовиках с малым количеством оружия. Места размещения для нее не готовились заранее, снабжалась она в военном отношении нерегулярно. Однако именно на базе этого маленького подразделения была вскоре сформирована немецкая полицейская организация, которая в течение четырех лет терроризировала французов.

 

Любопытная история этого маленького подразделения с большим будущим еще никогда не рассказывалась.

Во время вторжения немецких войск в Польшу командование вермахта выступило с чисто символическими протестами против одновременного продвижения полицейских отрядов и армейских подразделений. Однако Гиммлер добился согласия Гитлера, и полицейские службы входили в Польшу одновременно с боевыми частями, как это было в Австрии и Чехословакии. Когда план нападения на Западе был принят окончательно, армейское командование еще более энергично выступило против того, чтобы то же самое произошло во Франции. Поведение СС и гестапо в Польше шокировало некоторых генералов (позднее они все же привыкли), и они проявили на этот раз такую решимость, что Гитлер был вынужден прислушаться к Верховному командованию вермахта. Ни одной полицейской части, ни одному подразделению СД не было разрешено сопровождать армию в ее продвижении по Франции. Полицейские полномочия были переданы военной администрации, и армия оказалась единственной хозяйкой на оккупированной территории, избавившись от контроля Гиммлера.

Такое соглашение поставило Гиммлера в трудное положение. Он понял, какая опасность грозит эсэсовцам и полицейским службам, если победоносная армия полностью захватит в свои руки управление оккупированными территориями на Западе. Поэтому надо было создать «точку опоры», которая позволила бы последовательно отбирать полномочия, временно данные военным.

Гиммлер приказал Гейдриху создать зондеркоманду (автономную команду со специальными задачами) и ввести ее в Париж одновременно с первыми войсками. Это было вопросом как безопасности, так и престижа. Гиммлер, по-видимому, не отказал себе в удовольствии продемонстрировать военным виртуозность действий своих служб.

Гейдрих тщательно подобрал отряд, которому поручалась эта деликатная миссия. Он остановился на количестве двадцать человек: оно позволяло действовать незаметно, но его было достаточно, чтобы организовать первую «точку опоры». Для проникновения отряда во Францию Гейдрих решил прибегнуть к военной хитрости. Двадцать человек были одеты в форму секретной полевой полиции (полиции чисто военной, подобно французской службе армейской безопасности), а грузовики получили военные номера. Поэтому зондеркоманда могла свободно разъезжать среди войск на марше по дорогам Франции и без труда въехать в Париж.

Вечером 14 июня команда обосновалась в отеле «Лувр». Утром 15-го, едва прошло двадцать четыре часа после ее прибытия в Париж, она принялась за дело. Один из ее членов явился еще до полудня в полицейскую префектуру и потребовал передать ему досье на немецких эмигрантов и евреев, а также некоторых политических деятелей, враждебно относящихся к нацизму.

 

Кто были эти люди и прежде всего — кто был их шефом?

При подготовке этой зондеркоманды Гейдрих вспомнил о молодом интеллектуале, который блестяще разработал и осуществил операцию в Венло, похитив двух британских офицеров. Им был Гельмут Кнохен. В. тридцать лет он проявил незаурядные организаторские способности и умение самостоятельно принимать решения. Хороший спортсмен, человек с университетским образованием, воспитанный, вежливый, с приятными манерами, он вполне подходил для того, чтобы общаться с французами. Кнохен сам подобрал всю команду, за одним исключением. Шеф IV управления (гестапо) Мюллер категорически желал иметь в группе своего представителя и доверенного человека. Им стал штурмбаннфюрер Бемельбург, старый полицейский служака, чьи способности и сноровка были хорошо известны. Бемельбург был единственным представителем гестапо. Было ясно, что вначале группа не будет иметь исполнительной власти, притом довольно долго. Гестапо, являясь исполнительным органом, было представлено в группе на совещательных началах. Другие члены команды были очень молоды, многие из них были университетскими выпускниками. Например, Гаген в двадцать семь лет был членом СД с 1934 года, получил диплом в Берлине в феврале 1940 года и занимался журналистикой.

В основном состав группы обеспечило VI управление (внешняя служба СД), кроме Бемельбурга и еще двух человек из войск СС на случай жестких силовых операций. Все они достаточно долго специализировались на анализе иностранных властных кругов. С 1935 года гестапо и СД досконально знали дела во французской полиции. Было собрано огромное количество материалов о Франции, ее администрации, культуре, религии, деятелях искусства, особенно — о ее экономике и политике. Каждому сектору гестапо и СД было поручено тщательно изучать соответствующие его профилю стороны французской жизни. Так, например, сотрудники берлинского региона годами изучали «регион V» — парижский регион.

Результаты такой скрупулезной подготовки не замедлили сказаться: агенты гестапо и СД работали в обстановке, хорошо им знакомой. Они были в курсе местных обычаев, поведения жителей, даже частной жизни многих значительных лиц. Сам Кнохен побывал в Париже в 1937 году, чтобы «посетить Всемирную выставку».

Он родился 14 марта 1910 года в Магдебурге в скромной семье. Отец, Карл Кнохен, был школьным учителем, как и отец Гиммлера, и юный Гельмут тоже получил строгое воспитание. Учился он хорошо, стал абитуриентом (что соответствует французскому бакалавру) в Магдебурге, потом продолжал учебу в университетах Лейпцига, Галле и Гёттингена. В 1935 году защитил докторскую диссертацию по философии на тему об английском драматурге Джордже Колмене. Он мечтал стать профессором литературы, но влияние политики оказалось сильнее. Отец Кнохена, артиллерийский капитан запаса и ветеран войны 1914–1918 годов (тяжело раненный под Верденом, вследствие чего долгое время была почти полностью парализована его правая рука), был патриотом старой закалки. Когда сыну исполнилось шестнадцать лет, он записал его в юношескую секцию «Стального шлема», проводившего ожесточенную националистическую кампанию.

Чтобы помочь родителям, Гельмут несколько месяцев давал уроки гимнастики и одновременно посещал университетские курсы, потом начал писать статьи для местных газет. Тем временем пришли к власти нацисты, и для студента становилось все труднее получить университетский диплом, если он не был членом одной из партийных организаций.

1 мая 1933 года он вступил в СА, тем самым сунув палец в шестеренку, которая позже затащила его целиком. Вскоре его статьи появились в «Штудентенпресс» — органе министерства культуры. Журналистская деятельность пришлась ему по душе. Он считал ее более выгодной, чем преподавание, в 1936 году окончательно оставил эту мысль и поступил редактором в ДНЕ — официальное германское агентство печати. Там он занимался главным образом темой Олимпийских игр, а однажды встретился с одним из своих прежних профессоров, доктором Сиксом, который оставил университет и вступил в СД, где стал заведовать секцией печати. Доктору Сиксу не составило труда привлечь своего бывшего ученика: в 1937 году Кнохен стал работать в центральной службе СД в Берлине и получил звание оберштурмфюрера СС (капитана). Сначала ему поручили анализировать германскую печать, а вскоре французскую, бельгийскую и голландскую. Особое внимание он уделял газетам, издававшимся эмигрантами, а также собирал о них всякую информацию. Успех операции в Венло дал ему известность, он в один день получил Железный крест 1-го и 2-го класса. После этого Кнохену поручили возглавить зондеркоманду, которая появилась в Париже 14 июня 1940 года.

Кнохен обосновался в Париже — сначала в отеле «Лувр», потом в отеле «Скриб», затем в доме номер 57 на бульваре Ланн и, наконец, в доме номер 72 на авеню Фош, где жил вплоть до разгрома немцев в августе 1944 года. Это был поджарый человек, с усталым и немного надменным лицом, на котором выделялись серо-голубые глаза. Нос прямой и тонкий, рот широкий и чуть-чуть искривлен влево, что придавало ему выражение легкого презрения. Большой лоб интеллектуала, выпуклый и открытый. Шатен. Внешность довольно неожиданная для шефа «автономной команды специального назначения». Таков был молодой человек, взявший в свои руки бразды правления германской полиции в Париже, доктор философии Кнохен, совсем не похожий на «твердокаменный» тип, каким его обычно представляют. Манеры и культура тем не менее не мешали ему выполнять свою работу.

Военные, узнав о появлении службы Кнохена в Париже, напомнили ему, что у него нет никакой власти, и, чтобы «урегулировать ситуацию», поставили его под свой контроль.

Кнохен поклялся, что он не намерен посягать на прерогативы оккупационной армии, поскольку ему поручено заниматься немецкими и австрийскими эмигрантами и антинацистами, коммунистами, евреями и франкмасонами — всеми врагами нацизма. Он обещал испрашивать поддержку секретной полевой полиции всякий раз, когда будут необходимы «исполнительные меры», то есть обыски и аресты. Кнохен маневрировал с такой легкостью, что ему удалось даже заключить соглашение с шефом военной полиции доктором Зова. Тотчас команда Кнохена взялась за выполнение своей миссии: закрывала офисы антигерманских и антинацистских учреждений, захватывала архивы, устраивала обыски у немецких эмигрантов, франкмасонов, некоторых политических деятелей, повсюду собирала компрометирующие бумаги. Она всегда обращалась к военной полиции, когда был необходим арест эмигранта, не решившегося покинуть Париж.

Военные считали, что команду Кнохена легко будет держать в руках, поскольку они немногочисленны. 20 человек — сущий пустяк в сравнении с 2500 человек полевой полиции, которые обосновались в Париже, а вскоре достигли численности 6 тысяч.

Но Кнохен укрепил свою точку: ему на подмогу пришла вторая зондеркоманда, тоже примерно из двух десятков людей, под командованием гауптштурмфюрера Киффера.

Затем в начале августа прибыла третья группа во главе с унтерштурмфюрером СС Роландом Нозеком со специальным заданием собирать политические сведения. Нозек был специалистом в этой области. Член партии с 1932 года, он побывал в Италии, Бельгии, Венгрии, Турции, Румынии, Греции и Франции.

Он бегло говорил по-французски, по-английски и по-испански. С 1938 года Нозек принадлежал к внешней службе СД и сам сформировал себе группу, отбирая сотрудников, которые прекрасно говорят по-французски, знают Францию и уже установили там кое-какие личные связи. В этой третьей команде были разные люди: немцы — бывшие служащие или коммерсанты, разведенная графиня, два люксембуржца, одна молодая чешская учительница.

Последняя группа разместилась в отеле «Боккадор», а свои служебные помещения разместила в здании французской сыскной полиции — улица Соссэ, 11, где также находился со своими людьми представитель гестапо и шеф немецкой сыскной полиции по Франции Бемельбург.

Одновременно Кнохен начал внедрять свои службы в провинции и в начале августа поручил Гагену разместить «щупальце» в Бордо, чтобы вести наблюдение по всему Атлантическому побережью от испанской границы до Луары и на всю глубину оккупационной зоны. Гаген, имевший поначалу лишь 18 человек и одну секретаршу, временно поселился на яхте бельгийского короля, причаленной в порту, пока не открыл свое бюро на улице Медок. Он развил бурную деятельность, в 1941 году присоединил к зоне своих действий Бретань и разместил «филиалы» в десяти крупнейших городах своей зоны, причем каждый из «филиалов» мог выделить агентов для работы в других местностях.

Трения с военными были далеки от того, чтобы закончиться. Армейский главнокомандующий фон Браухич отдал приказ своим службам, чтобы они выступали против работы людей Гиммлера и не допускали ни малейшего ущемления власти военных.

Таким образом, Кнохен ограничился сбором сведений об эмигрантах, коммунистах, евреях и франкмасонах. Но, занимаясь этим, он оказался соперником другой службы — «боевого» штаба Розенберга. Эта команда была создана теоретиком-мистиком партии тоже для того, чтобы собирать документацию о религиозных и тайных обществах, в частности о масонских ложах. Не замедлили появиться конфликты. Люди Кнохена снова оказались в подчиненном положении, так как Кнохен представлял во Франции Гиммлера, а служба Розенберга получила специальные полномочия лично от фюрера. В конечном счете было достигнуто какое-то согласие: служба Розенберга обязалась забирать лишь те архивы, которые представляют исторический интерес, оставляя политические современные документы Кнохену, а тот обещал передавать в штаб Розенберга исторические документы. Конкуренция продолжилась с прежней силой, и служба Кнохена не смогла передать Розенбергу ни одной бумаги.

Кнохен вздохнул с облегчением, когда узнал о прибытии бригадефюрера СС (генерала) доктора Томаса. Это был личный представитель Гейдриха, которому было поручено надзирать за работающими зондеркомандами. Имея титул «представителя шефа сыскной полиции и СД по Бельгии и Франции», Томас официально отвечал за обеспечение связи с посольством Германии и с военным командованием во Франции. Появление этого персонажа принесло успех.

Генерал Томас был похож на колосса, такой же высокий, как Кнохен, но в два раза шире, мощный и громогласный. Насколько Кнохен был человеком изысканным, сдержанным, работящим, настолько же Томас был мало одарен талантом разведывательной работы и часто рассуждал о ней с легкостью. До этого он ведал вопросами безопасности в тыловой зоне за «линией Зигфрида» и находился в Висбадене; о нем говорили, что он больше знаком с казино и ночными заведениями этого курорта, чем с укреплениями линии.

Это был веселый великан, большой выпивоха и не очень разборчивый любитель женщин. Кроме того, он был личным другом Гейдриха, с которым совершал многочисленные и памятные «вылазки» в берлинские злачные места. У генерала Томаса на руках был важный козырь, который обеспечивал ему доверие Гейдриха и способствовал его назначению в Париж: его дочь, любовница Гейдриха, имела от него ребенка.

В Париже Томас поселился в доме номер 57 на бульваре Ланн. Он делил свое время между Парижем и Брюсселем, так как его функции также распространялись и на Бельгию. Когда он был во Франции, его деятельность распространялась на посещения кабаре на площади Пигаль и Елисейских Полях. Тем не менее Томас претендовал на политическую и полицейскую роль, и его коньком были сепаратистские партии. Он установил контакты с представителями движений басков, корсиканцев, бретонцев, убежденный в том, что его помощь этим движениям позволит им расширить сферу своих действий и сыграть важную роль во французской внутренней политике. Он не понимал, что их ничтожная численность не позволяла им развернуть серьезную деятельность. Одновременно Томас принимал в Париже представителей партий, всегда готовых сотрудничать с нацистами. Среди них был секретный комитет революционного действия — группа, настроенная резко антиреспубликански и антисемитски. Два руководителя комитета, Делонкль и Фийоль, очень быстро стали желанными гостями Томаса и в некотором роде его «политическими советниками». Они же тогда создали партию, названную ими «Социальное революционное движение».

Томас и Кнохен, подлинный руководитель игры, использовали тех, кто по своей продажности или убеждениям уже много лет был восприимчив к интенсивной пропаганде, которую нацистские службы вели во Франции. Самым коварным инструментом было германское управление железных дорог: под прикрытием туризма оно распространяло всевозможные листовки и брошюры, принимало нужных людей, выявляло тех, кто был падок на природные и архитектурные красоты Германии, и предоставляло им огромные «льготы».[13]Служба пропаганды ДНБ (агентство официальной прессы) субсидировала некоторые газеты при заключении контрактов на рекламу и добивалась благоприятного отношения к нацизму.

Некоторое число публикаций обеспечивалось нацистскими фондами через рекламное агентство «Прима». Так обстояло дело, например, с «Франс аншене», органом антиеврейского объединения Франции, основанного Луи Даркье де Пеллепуа, который поступил потом на службу к нацистам и охотился за евреями во Франции. То же самое было и с «Гран Оксидан», чей генеральный директор, некий Поль Фердонне, никому не известный в 1937 году, стал знаменит в 1939-м под прозвищем «штутгартского предателя».[14]

Важную роль играл также комитет «Франция—Германия», руководящими членами которого были Жорж Скапини и Фернан де Бринон.

Эти газеты и движения способствовали тому, что часть французского общества была подготовлена к восприятию нацистских идей, постепенно подведена к «пониманию» нацистских методов и снисходительному к ним отношению.

Что касается французов, которые были настроены благожелательно к режиму, то они давно находились под наблюдением двух учреждений: «Вельтдинст» («Всемирная служба», резиденция которой находилась в Эрфурте и которая выпускала дважды в месяц бюллетень на шести языках «Сервис мондиаль») и «Немецкого союза Фихте», располагавшегося в Гамбурге и распространявшего пангерманистские листовки и брошюры.

В основе пропаганды лежал антисемитизм. К германским службам он привлекал симпатизирующих, среди которых гестапо и СД сразу после внедрения в страну смогли завербовать ценных агентов. Связи с коллаборационистскими партиями оказались настолько плодотворными, что Кнохен поручил одному из своих помощников, Зоммеру, заниматься исключительно ими.

Но службы Кнохена были тем не менее зависимыми от военной администрации. Организация Верховного командования во Франции, обосновавшегося в отеле «Мажестик» на авеню Клебер и имевшего руководителем генерала фон Штюльпнагеля, подразделялась на две ветви: военный штаб, начальником которого был генерал Шпейдель, и военную администрацию во главе с доктором Шмиттом.

Наряду со штабом, решающим чисто военные вопросы (личный состав, интендантская служба, разведка), военная администрация располагала службами для решения гражданских проблем: полицией с ее шефом доктором Вестом, экономической — с доктором Михелем, сельскохозяйственной — с Рейнхардтом и юридической — с доктором Медикусом.

Бест, ведавший полицией, был выбран на этот пост благодаря своему огромному опыту. Можно вспомнить, что он был одним из организаторов СД, потом — шефом I и II управлений РСХА в период его создания. Задачами военной администрации были в основном решения организационных вопросов и обеспечение связи с французскими службами. Поэтому Бест тоже не имел никакой исполнительной власти, которая принадлежала исключительно секретной полевой полиции и полевой жандармерии, а они подчинялись непосредственно штабу. Но Бест руководил специальным подразделением администрации для оккупированных стран, которое решало все полицейские вопросы и осуществляло надзор над французской полицией.

Штаб занимался реквизированными лагерями и тюрьмами и обеспечивал их охрану. В каждой комендатуре был отдел, занимавшийся отношениями с префектами, с генеральными секретарями префектур и передававший им директивы верхних инстанций. Один из членов каждой комендатуры ведал полицейскими вопросами.

Как видим, в начале оккупации службы Гиммлера во Франции были вынуждены ограничиваться сбором сведений; их роль была очень маленькой. Такая ситуация продолжалась вплоть до мая 1942 года.

В области сбора сведений существовало учреждение, уполномоченное заниматься вопросами безопасности и разведывательными данными для военных: абвер, разместившийся в отеле «Лютеция» и руководимый подполковником Рудольфом.[15]

Абвер, как и все шпионские организации, маскировал свои службы под безобидными социальными учреждениями. Одна из важнейших служб в Германии именовалась бюро по набору женского персонала Красного Креста 12-го армейского корпуса, бюро в Нанте — управление работ Нанта, в Дижоне — штаб труда, в Бордо — служба бухгалтерии, в Туре — международное общество транспортных средств.

По отношению к этой огромной организации группа, руководимая Кнохеном, казалась слабой и плохо оснащенной. И все-таки после многих месяцев тайной борьбы она поглотила своего соперника и стала хозяином положения.

Но генерал Отто фон Штюльпнагель, главнокомандующий вооруженными силами в оккупированной зоне Франции, сильно усложнил задачу Кнохена. Он ожесточенно боролся против присутствия людей Гиммлера в своей вотчине и создавал различные трудности службе Кнохена, мешая ей работать, несмотря на соглашение, которое тот заключил с доктором Зова, шефом секретной полевой полиции. Штюльпнагель даже приказал Кнохену прекратить разведывательную деятельность и сделал невозможным его общение с Гейдрихом, лишив средств связи с Германией.

У Кнохена вокруг не было никакой поддержки. В германском посольстве он тоже наталкивался на глухую оппозицию. Письмо министра иностранных дел от 3 августа 1940 года определило роль посла Абеца во Франции: он должен был руководить действиями секретной военной полиции и секретной государственной полиции во всем, что касается французской внутренней политики, печати, радио, пропаганды. Он также должен был давать рекомендации по вопросам изъятия документов, важных с политической точки зрения. «Фюрер четко распорядился, чтобы только посол Абец нес ответственность за все политические вопросы в оккупированной и неоккупированной зонах Франции». Но гестапо и СД, по своему обыкновению, не принимали во внимание указаний Абеца; впрочем, они никогда и не испрашивали их.

Кнохен обнаружил выход на совершенно неожиданном поле деятельности, работать на котором никто просто не додумался ему запретить. Его часто стали видеть в парижских салонах, где он рассыпался в светских любезностях, демонстрировал интеллигентность и ум, которых ему было не занимать, перед влиятельными людьми, в круг которых его вводили французские политические друзья. Вскоре он был завсегдатаем на всех собраниях, празднествах в той части «света», которая легко вступила на путь коллаборационизма в надежде провернуть свои делишки, что часто удавалось. Благодаря этому Кнохен был в курсе многих событий парижской жизни. Ему также предоставилась возможность получать чрезвычайно интересные сведения о бывших и нынешних государственных и политических деятелях, реальном положении в экономике и промышленности, настроениях общественности, тенденциях и лидерах оппозиции, сопротивлении и связях с Англией и Америкой. Некоторые из его новых друзей, людей не самых незначительных, стали его агентами (без лишней жестокости я не буду называть имена, забытые теперь широкой публикой, но весьма занимательно наблюдать, как некоторые бывшие сотрапезники Кнохена сегодня преподают уроки патриотизма).

Доктор Томас, номинальный шеф Кнохена, избрал другой способ оказывать влияние на французскую внутреннюю политику. С самого начала оккупации германские власти и правительство Виши приняли некоторые антиеврейские меры. Одновременно антисемитская печать, получавшая значительные субсидии от немецких пропагандистских служб, начала кампанию, призывавшую к самым настоящим погромам, желая вызвать антисемитские чувства среди французского населения. Однако то обстоятельство, что кампания инспирировалась немцами, и ее ожесточенность привели к провалу.

Политическими советниками Томаса, предпочитавшего ночные заведения на площади Пигаль салонам Пасси, были Делонкль, лидер «Социального революционного движения», и его заместитель, палач и убийца Фийоль. Чтобы «разбудить общественность», в сентябре 1941 года они предложили Томасу устроить несколько налетов на парижские синагоги. Шефу Кнохена эта идея показалась гениальной: она напомнила ему «спонтанные» погромы, организованные нацистами в Германии в 1938 году. Он поручил оберштурмфюреру Гансу Зоммеру из VI управления, занимавшемуся связью с французскими коллаборационистами, урегулировать с Делонклем и Фийолем материальные вопросы операции, соблюдая при этом величайшую осторожность, чтобы ничего не узнали военные, особенно Штюльпнагель. Зоммер получил из Берлина необходимые технические средства.

В ночь со 2 на 3 октября парижане были разбужены серией взрывов. В 2.30 взрыв серьезно повредил синагогу на улице Турель; в 3.40 — взрыв на улице Нотр-Дам-де-Назарет; в 4.30 — большая синагога на улице Виктуар; в 5 часов — на Сент-Изор; в 5.15 — на улице Коперника. Если прибавить к этому бомбу на улице Павэ и еще одну в частной молельне на авеню Монтеспан, то всего получилось семь налетов, устроенных в одну ночь под носом у патрулей вермахта. Два солдата вермахта, совершавшие круговой обход, были довольно серьезно ранены, а осколки причинили ущерб соседним зданиям.

Делонкль[16]был горд подвигом своих старых боевиков. В самом деле, потребовалось много «храбрости», чтобы ночью заложить бомбу у столба ворот и сразу убежать. Томас ликовал. Но этот подвиг, достойный СА в их лучшие времена, имел неожиданные последствия. Уже 6 октября Штюльпнагель знал авторов акции и направил в Ставку жалобу, что оберштурмфюрер Зоммер, действуя по приказу Кнохена, снабдил «французских преступников» взрывчаткой, доставленной из Германии, чтобы произвести эти взрывы.

21 октября 1941 года письмо со штемпелем военной администрации Ставки командования в Париже было направлено шефу секретной полиции СД в Берлине, то есть Гейдриху. После напоминания об акции, в которой было ранено два солдата вермахта и несколько французов, в письме говорилось:

«Эти налеты были произведены французами из окружения Делонкля. Оберштурмфюрер СС Зоммер передал взрывчатые материалы исполнителям акции. Он знал о времени взрывов и способе, каким они будут произведены. Он находился в контакте с исполнителями акции непосредственно перед ее осуществлением. Оберштурмфюрер СС Зоммер действовал по приказу начальника парижской службы секретной полиции СД оберштурмбаннфюрера СС Кнохена, который изложил содержание этого дела в прилагаемом докладе, адресованном 4 октября 1941 года военному коменданту. Он изобразил произошедшее как чисто французскую акцию».

Кнохена упрекали прежде всего в том, что он знал: меры, принятые военным командованием, приносят свои результаты и в Париже спокойно. Ранее, когда совершались разного рода покушения, всегда принимались ответные меры наказания. «Исполнители и инициаторы взрывов 2 и 3 октября прекрасно знали, что жертвами будут невинные люди и это приведет к самым серьезным политическим последствиям».

Опасности удалось избежать благодаря быстрому выявлению организаторов акции, но престиж оккупационной армии был подорван, так как французская полиция уже раскрыла истину. Наконец составитель письма (вероятно, доктор Бест) сформулировал свою подлинную цель:

«Ответственность за меры, принятые зондеркомандой секретной полиции СД, и за поведение этой зондер-команды должен взять на себя ее руководитель, даже если он сам не участвовал прямо или косвенно в этой акции. Поэтому следует произвести смену руководства зондеркомандой ввиду политической важности дела и его влияния на политическое положение германской администрации. По этой причине главнокомандующий германской армией просит, чтобы бригадефюрер СС Томас был снят со своего поста. Командование вермахта полагает, что берлинские службы согласятся с ним в том, что доктор Кнохен и оберштурмфюрер СС Зоммер, которые участвовали в этой акции, не будут больше работать на оккупированных территориях».

Используя до конца ошибку своих конкурентов, Штюльпнагель надеялся их устранить. Соболезнование, выраженное французам, которые едва не понесли незаслуженное наказание, кажется неуместным, если вспомнить, что в тот самый день, когда было подписано это письмо, 16 заложников, тоже совершенно невиновных, пали под пулями взвода солдат в Нанте, а на следующий день 27 других заложников были расстреляны в Шатобриане.

В административном плане (сфера, к которой нацисты были особо чувствительны) Штюльпнагель проявил благоразумие. Кнохен был слишком ценен, и не могло быть речи о том, чтобы расстаться с ним. Генерал Томас был больше уязвим, несмотря на высокую протекцию его «зятя», который предложил решение, удовлетворившее всех: Томас попросил об отставке. Через несколько дней он отбыл в качестве шефа секретной полиции СД на оккупированные территории на Востоке и оказался в Киеве.

Кнохен оказался один во главе полицейской службы без власти и под бдительным наблюдением военных. Впрочем, его интеллект и ловкость позволили ему победоносно выйти из затруднительного положения.

 

Глава 3

ГЕСТАПО ЗАХВАТЫВАЕТ АРМИЮ

 

Оппозиция военных, вызванная соперничеством, также опиралась на различия в доктринах.

Статья 3-я соглашения о перемирии, подписанного 22 июня в Ретонде, является довольно двусмысленной. «В оккупированных районах Франции, — гласит она, — германский рейх осуществляет все права оккупирующей державы. Французское правительство обязуется всеми средствами способствовать разработке норм, относящихся к исполнению этих прав и их осуществлению с помощью французской администрации. Французское правительство немедленно распорядится, чтобы все французские власти и административные службы оккупированной территории исходили из установок германских военных властей и сотрудничали с ними корректным образом…»

Верховное командование армии собиралось применить эти положения буквально и поставило французскую администрацию оккупированных районов под свой полный контроль. Военные придерживались той точки зрения, что управление оккупированной частью Франции должны обеспечивать сами французы, а военные будут лишь следить за тем, чтобы французские службы строго исполняли немецкие директивы. Таким образом, роль германской военной администрации ограничивалась руководством и контролем.

Директивы, данные военной администрацией, вполне ясны:

«Военная администрация должна руководствоваться принципом, что следует принимать только меры, направленные на обеспечение военной оккупации страны. Напротив, в компетенцию военной администрации не входит вмешательство вдела французской внутренней политики в целях ее улучшения. Военная администрация по всем административным вопросам должна пользоваться каналами французских властей».

Военные считали, что такое решение дает одни преимущества: трудности исполнения возьмут на себя сами французы; административное управление станет более экономичным; наконец, что самое важное, выполнение германских директив под французским прикрытием позволит избежать «инстинктивных реакций французов против всего, что исходит от немцев». Таким подходом объясняется то обстоятельство, что германские власти весьма тепло относились к французам, которые соглашались сотрудничать с ними. Они желали не присоединения Франции, а благоприятной для них ее политической линии.

И потому, как полагали военные, прямые действия германских полицейских служб могли «все испортить». Единственной службой, которую они принимали, была антиеврейская секция, руководимая Даннекером — одним из помощников Бемельбурга и непосредственным представителем Эйхмана во Франции.

Тео Даннекер был баварцем из Мюнхена и в возрасте двадцати семи лет служил под командованием Эйхмана, который лично назначил его своим представителем в Париже. Он прибыл туда в сентябре 1940 года. Находясь в административной и дисциплинарной зависимости от Кнохена, он тем не менее не получал от него прямых приказов. В своей «работе» он зависел исключительно от Эйхмана, который посылал ему свои директивы.

В ходе процесса над Даннекером первый генеральный комиссар по еврейским вопросам Ксавье Валла сказал, что он был «неистовым нацистом, который впадал в транс, как только при нем заговаривали о евреях». Когда вступили в силу антисемитские меры, он контролировал приговоры уголовных трибуналов, обращаясь к французам с пылкими протестами всякий раз, когда находил санкции мягкими.

Даннекер разместил свои службы в доме номер 31-бис на авеню Фош и в доме номер 11 на улице Соссэ. Он захотел немедленно использовать французских антисемитов и помог им советами и деньгами создать институт по изучению еврейских вопросов, для которого реквизировал помещения одного еврейского предприятия на бульваре Османн. Став съемщиками помещений у гестапо, французы-антисемисты стали самыми активными поставщиками людей для лагерей уничтожения.

Немецкая антисемитская пропаганда приносила свои плоды. Но Даннекер не мог довольствоваться любителями. 3 октября 1940 года правительство Виши обнародовало «Положение о евреях». Это положение определило: всякое лицо, имеющее евреями трех предков, считается евреем. Оно перечисляло «общественные функции», доступ к которым евреям запрещен, а затем регламентировало доступ евреев к некоторым профессиям.

Даннекер потребовал, чтобы от полицейской префектуры ему были выделены 12 инспекторов. Он непосредственно отдавал им приказы и выполнял то, чего хотела военная администрация: чтобы французы сами выполняли грязную работу, которую поручали им немцы.

24 августа 1941 года под нажимом немцев был принят закон о смертной казни за «антинациональные происки» и были образованы чрезвычайные трибуналы.

В октябре 1941 года министр внутренних дел Пюше, чтобы «избавить» от немцев тех полицейских, которые непосредственно им подчинялись, создал триаду для преследования «врагов» режима, которые, соответственно, оказывались врагами нацистов. Пюше образовал полицию по еврейским вопросам, антикоммунистическую полицейскую службу и службу по тайным обществам, которая должна была заниматься франкмасонами, законом от 13 августа 1940 года поставленными под наблюдение как враги отечества.

Эти формирования были составлены из разнородного персонала. Три их директора были не полицейскими-профессионалами, а людьми, выбранными из числа военных крайне правых взглядов. Например, антикоммунистическую службу возглавил один бывший коммер