О подсознательных фантазиях страсти к убийству

Психоанализ случаев генитально-сексуального «сверхдеяния» с применением правила уретрального, анального и генитального воздержания способствовал раскрытию бурных агрессивных тенденций, чаше всего — страсти к убийству. Нередко они сопровождались садистическими фантазиями удушения, закалывания или изнасилования женщин, иногда шутками или игривыми намеками на возможность истязания. Фантазии пациентов позволили мне установить, что фантазируемое убийство многократно детерминировано. Во-первых, как месть за приписываемое женщине «похищение спермы»; затем как выражение страха кастрации, угрожающей со стороны отца за «вину» поло вой связи. Страсть к убийству переносится с мужчины (отец) на женщину (мать). Есть также случаи, дающие повод толковать их как страх перед материнской вагиной (страх рождения). Мы не беремся сейчас решать, убедителен ли в данном случае возврат к травме деторождения или же его надо понимать как выражение страха кастрации и деторождения. В выступлении С. Пфайфера на Будапештской ассоциации психоаналитиков отмечалось, что сон о смерти связан со страхом коитуса. Вообще, по моим наблюдениям, мотив садистических побуждений часто встречается у невротиков. Для невротиков коитус представляется актом, угрожающим их жизни или органам тела, особенно их гениталиям, а потому акт удовлетворения связан с сильным страхом. Намерение убийства является, возможно частично, исключением момента страха путем обезвреживания объекта любви, чтобы затем предаться похоти, не опасаясь кастрации. При этих фантазиях применяют орудия убийства, чтобы обезопасить переход к коитусу. Умиротворение агрессивных и либидозных побуждений, как бывает при нормальном коитусе, для невротиков невозможно.

При попытке воздержания невротика вынуждают к преодолению страха перед коитусом. В одном случае мне удалось впечатляюще установить сновидческое развитие от фантазии убийства к коитусу. После снов об убийстве женщины и снов о жестокой схватке с мужчиной, оканчивавшихся поллюцией, пришли сны активного гомосексуализма, включавшие кастрацию мужчин, и лишь одержав победу в схватке с отцом и вместе с этим преодолев у больного предел опасности, появились выразительные сны коитуса с женщинами.

Я вынужден связать эти наблюдения с крайне бедным опытом исследования мазохистских извращений. Так, я узнал от одного интеллигентного молодого человека, больного этим извращением, что мазохисты испытывают наслаждение только от унижения и телесного страдания, к выполнению которых они буквально вынуждают своих партнеров. Потребность в страдании (или наказании), глубокие источники которого освещены Фрейдом в одной из последних работ («Экономическая проблема мазохизма»), как оказалось, также служит определенным социальным практическим целям. Это в чем-то сходно с моими экспериментами, нацеленными на усиление способности выдерживать боль, превышающую предел страха коитуса. Правда, мазохисты никогда не достигают такой цели; оргазм у них прочно связан со страданием, они не способны к нормальному совокуплению (или же проявляют такую способность, только испытав болевые ощущения). Телесные истязания мазохиста внегенитальны. Похоже, что существует стремление переноса моментов боли и страха на другие части тела, чтобы обеспечить гениталиям безболевое и лишенное страха (в том числе страха кастрации) удовлетворение. Это показательно демонстрирует случай с пациенткой-мазохисткой, чьи похотливые фантазии стимулировало избиение ягодиц. Еще ребенком она практиковала анальную эротику и любила, чтобы после стула ее шлепали.

Возможно я продвигался бы в анализе успешнее, если бы методом задержания анального упражнения перенес эротику на гениталии и таким образом добился бы спокойного отношения к фантазиям кастрации и деторождения. Общим мотивам садизма и мазохизма, т.е. страсти к убийству и страданию, является страх перед нормальным сексуальным совокуплением. Дальнейшие исследования, возможно, выявят подсознательную идентификацию Я с гениталиями.

Привычка и симптом

Все описанные сексуальные привычки можно определить как симптомы, за которыми скрыты установленные анализом вытесненные склонности и побуждения. Ниже я остановлюсь на далеко неполном перечне «симптоматических привычек», не группирующихся непосредственно вокруг гениталий. Тщательного внимания заслуживает поведение пациентов во время анализа. Например, некоторые из них демонстрируют одеревенелость всех членов, способную возрасти до близкой к кататонии неподвижности. Не следует тут же диагностировать шизофрению. Анализ может снять психические и телесные напряжения. Но иногда приходится провести дополнительную мобилизацию пациента и заставить его признать ранее скрываемые или подсознательные мотивы заторможенности сексуальной разрядки и эрекции. Непринужденное пожатие руки при приветствии, суетливость движений, гримасы пациента — эти симптомы давно привлекали мое внимание. Внезапно прерванная привычная ритмика движений толкуется анализом как признак подавленного мышления. Необычная жестикуляция во время сеанса может быть признаком подавленной эмоции. Особенно привлекают внимание аналитиков так называемые «скверные привычки» — грызть ногти, ковырять в носу, чесаться, подергивать бороду и пр. Рекомендуется обратить на это внимание пациента, посоветовать отказаться от них, чтобы подсознательный материал, скрытый за вредной привычкой, использовать в целях анализа. Наиболее упорным из подобных симптомов является конвульсивный тик, который без аналитической методики не поддается воздействию. Характерен также пример больного с тяжелой формой нарциссического невроза: у него была навязчивая идея искривления носа, он раскланивался, совершал другие телодвижения, которые воспринимались при определенных случаях как принудительный церемониал. Анализ этого состояния был существенно продвинут в результате строгого запрета тика во время сеанса, но в целом аналитическое взаимодействие врача и пациента было весьма напряженным. Когда внутренние напряжения из фазы рефлекторно-символических были переведены на уровень сознательно-психического воздействия, стали понятными цели или мотивации каждого отдельного движения. Так, гримасы оказались видом подсознательной косметики носа, стремлением вернуть носу «идеальный вид» путем его сжатия и дергания, причем эта тенденция прикрывалась устрашающими искажениями лица. И другие рефлекторные привычки подсознательно выполняли задачи ухода за внешностью. (Это один из многих примеров связи тика с нарциссическими неврозами.)

Дальнейшее ассоциативное исследование обнаружило за воспоминаниями о детстве, что все эти манеры были заложены сознательно и намеренно, а их смысл и значение пациент узнал позднее. Это не единственное наблюдение такого рода. Изучая генезис истерических и вообще невротических симптомов тела, я установил, что они имеют «пресуществование» в виде инфантильных «привычек». Конечно, не зря воспитательницы воюют с так называемыми «детскими безобразиями», например, пугая гримасничающего ребенка, что у него «останется такое лицо». Так случается, разумеется, не всегда, но в условиях неврозогенных конфликтов подавленные инфантильные привычки могут стать материалом для симптомов.

Иногда нас удивляют необыкновенные способности, в которых может проявляться истерический симптом: например, разнонаправленная иннервация глаз, воздействие на кровообращение и дыхание и пр., но не следует забывать, что детскому организму наряду с эротическими играми свойственны и другие, недоступные взрослому пути возбуждения. Один невротик с нарушениями кишечника вспоминал, что в детстве, играя, 70 раз подряд пукал; другой, с нарушением дыхания, в возрасте 3 — 4 лет прижимал живот к краю стола до судорог. Ведь воспитание представляет собой не только обучение чему-то новому, но и «отучение» от сверхнормальных способностей. Забытые (или вытесненные) способности могут снова проявиться как симптом невроза.

Приведенные примеры «принудительного церемониала» иногда коренятся в детских играх и представлениях. Странное утверждение некоторых невротиков, завершающих курс лечения, что они «симулировали» последствия своей мучительной болезни, частично справедливо, поскольку в симптомах выразилось многое из детских игр и стремлений.

Психоанализ помогает также борьбе с привычками в мышлении. Свободное ассоциирование, например, под непрерывным вниманием врача направлено на то, чтобы пациент не вернулся к привычным формулам мышления. И, напротив, если замечается, что пациент посредством свободных ассоциаций уклоняется от неприятных, но существенных обстоятельств, то врач обязан указать пациенту нужное направление. Противоположна тактика, когда пациент вместо свободных ассоциаций заполняет сеансы анализа ипохондрической монотонностью. Какое-то время я в это не вмешиваюсь, но затем требую от пациента, чтобы он прекратил бесконечные повторения рассказа и объявил о своей готовности вернуться к ранее намеченной теме. Только при таких условиях пациенту закрыт удобный путь отступления к привычным темам, а анализ вернет в требуемое русло.

К метапсихологии привычек

«Привычка — это вторая натура!» В этой мудрости скрыто, пожалуй, все известное нам о психологии привычек. Теория «направленности» возбуждений посредством их повторения ничего не добавляет, кроме надуманного физиологического штампа. Только теория Фрейда об инстинктах впервые определила психическую мотивацию возвращения к пережитому. С повторением связано «сбережение психических затрат». В работе Фрейда «Я и Оно» (1923) представлено психическое содержание процессов привыкания и отвыкания. Динамика и экономичность этих процессов эскизно освещалась уже в теории инстинктов (также Фрейд). Разделение ранее единого Я на собственно Я, сверх-Я и Оно позволяет более тщательно анализировать явления психики, а именно: показать превращение действий в автоматические (привычка); придать автоматизму новую ориентацию или изменить их (отвыкание). Психический аппарат, в котором вырабатывается автоматизм привыкания, вероятно, является огромным резервуаром либидо для Оно, в то время как Я реагирует на всякое обновление, либо устраняя новую раздражающую помеху, либо приспосабливаясь к ней. Приспособление к новому требует усиления работы сознания, в то время как привычки депонированы в подсознании личности. Приобрести привычку означает перевести работу Я на Оно; отвыкание, наоборот, переводит автоматизм в компенсацию сознательного Я. Очевидно, что такая концепция объединяет привычки и инстинкты, поскольку инстинкты стремятся к восстановлению автоматизма, являясь в этом смысле «привычками». Но, вероятно, целесообразнее идентифицировать привычки как своеобразный переход к инстинкту, резервируя понятие инстинкта только относительно очень старых привычек, заимствованных в виде наследия от предков. Привычки являются как бы условием преобразования волевых действий в инстинктивные, доступные анализу. По Фрейду, мотивами волевых действий выступают раздражители, влияющие на индивидуума. Внешние раздражители при этом интроецируются и воздействуют изнутри спонтанно или при незначительных сигналах из внешнего мира. В этом смысле психоанализ является борьбой с нежелательными привычными видами разрешения конфликтов, т.е. симптомами, с заменой их реалистичным приспособлением к жизни. Психоанализ, таким образом, «инструмент, посредством которого Я обеспечивает себе продолжительное владение Оно» (Фрейд).

В процессах привыкания и отвыкания важные функции выполняются и третьим компонентом — сверх-Я. Конечно, процессы привыкания и отвыкания были бы не столь быстрыми, если бы им не предшествовала идентификация с мошной силой воспитания, как изнутри действующей нормы поведения. Характер внешнего воздействия воспитания можно условно считать стимулятором появления новых привычек и инстинктов. Проблема образования инстинктов также связана с воздействием на психику длительных приемов запоминания. Возможно, следует вообще объяснять процесс воспоминания с помощью теории инстинктов.

Психоанализ имеет целью вернуть под эгиду Я подсознательные и автоматические составляющие Оно, чтобы получить возможность реального регулирования привычек и инстинктов. Связь сознания с подсознательным Оно выявляется анализом. Правда, это возможно, только если подсознательное предоставляет материал. Подсознательные внутренние инстинкты, которые ни эмоционально, ни чувственно не регистрируются сознанием, не могут быть сознательными членами-посредниками (Фрейд). Подсознательные ощущения похоти, например, могут развивать силы инстинкта без того, чтобы Я фиксировало побуждение, ибо сопротивление принуждению, торможение отводящей реакции немедленно «превращает этот инстинкт в сознательную похоть» (Фрейд, «Я и Оно»). С этих позиций так называемая «активность», т.е. задержание реакции отведения, повышает внутреннее напряжение и тем самым способствует переводу ранее неосознаваемой похоти в сознание.

Таково необходимое дополнение к пассивной технике ассоциаций, которая стремится к сознательному охвату «представляемого бессознательным материала», что я именую «анализом сверху» в отличие от «анализа снизу», разрабатываемого активной техникой. Борьба с «привычками», особенно с подсознательными и неприметно маскирующими отводящие возможности либидо, является самым эффективным средством повышения внутренних напряжений, необходимых психоаналитику.