Последствия принятого решения

 

Утром, проснувшись после своей пылкой речи, Роран увидел в окно вереницу людей, направлявшихся из Карвахолла к водопадам Игвальды. Зевая и прихрамывая, он спустился вниз, на кухню, и увидел Хорста, который в одиночестве сидел за столом над кружкой с элем.

Поздоровавшись с ним, Роран взял кусок хлеба и тоже присел к столу. Заметив покрасневшие глаза Хорста и его нечесаную бороду, он догадался, что кузнец не спал всю ночь, и спросил:

— Ты не знаешь, почему столько людей в горы отправились?

— Надо же им с родными посоветоваться! — почти сердито ответил Хорст. — Многие еще на рассвете в Спайн ушли. — Он с грохотом поставил кружку на стол. — Ты даже не представляешь, Роран, что ты натворил своим предложением бежать отсюда! Вся деревня на ушах стоит. Многие тебя уже попросту возненавидели за то, что ты людей своими идеями в угол загнал, а выход предложил один-единственный — который тебе самому по нраву. Ну и, конечно, за то еще, что ты на Карвахолл такую беду навлек.

Хлеб, который с таким удовольствием ел Роран, сразу приобрел вкус пыли; в душе вновь вспыхнули обида и возмущение: «Это ведь Эрагон притащил сюда тот камень, а вовсе не я!»

— А еще что в деревне говорят? — спросил он. Хорст отхлебнул эля и поморщился:

— А остальные за тобой в огонь и в воду готовы пойти! Вот уж никогда не думал, что сыну Гэрроу удастся до такой степени воспламенить мое сердце своими речами! Но тебе это удалось, мальчик. Ей-богу, удалось! — И Хорст хлопнул себя по макушке узловатой ручищей. — Вот только как же дом мой и кузня? Я ведь его для Илейн и сыновей целых семь лет строил! Вон, видишь, балка над дверью? Я три пальца на ноге сломал, когда ее туда втаскивал. А теперь, понимаешь ли, я собираюсь все это бросить — из-за того, что ты вчера сказал!

Хорст сокрушенно развел руками, а Роран молчал. А что он мог сказать? Ведь именно этого он и хотел. Единственно правильное решение — это всем уйти из Карвахолла, а поскольку сам он это решение давно уже принял, то не видел причин теперь мучить себя угрызениями совести и чувством вины. «Да, решение принято, — думал он. — Теперь будь что будет — я на судьбу жаловаться не стану. Иного способа спастись от мести Империи у нас все равно нет».

— Но ты должен помнить, — сказал Хорст и наклонился к нему, опираясь о столешницу и сверля его своими черными глазами из-под кустистых бровей, — что тебе придется платить по счетам, если действительность окажется совсем не такой красивой, как те радужные планы, которые ты вчера перед людьми излагал. Дать людям надежду, а потом отнять ее… Да они тебя на клочки разорвут!

Но это почему-то Рорана совершенно не тревожило. «Если мы доберемся до Сурды, — думал он, — мятежники будут нас приветствовать, как героев. Ну, а если не доберемся, так смерть все долги спишет». И, поскольку кузнец больше не прибавил ни слова, Роран спросил:

— А Илейн где?

Хорст нахмурился; видимо, пока менять тему разговора ему не хотелось.

— Да на дворе, где ж ей быть. — Он встал и оправил рубаху на могучих плечах. — Ладно, пойду на кузню. Надо все разобрать, решить, какие инструменты с собой взять, а какие спрятать или уничтожить. Но уж Империя-то у меня точно ничем поживиться не сможет!

— Я тебе помогу, — сказал Роран, с готовностью вскакивая из-за стола.

— Нет, — решительно остановил его Хорст. — Пусть мне мои сыновья помогут — Олбрих и Балдор. В этой кузнице — вся моя жизнь, да и их тоже. К тому же от тебя и толку-то не будет с такой рукой. Оставайся-ка лучше здесь. Может, Илейн чем пособить сумеешь.

Хорст ушел, а Роран, выглянув на крыльцо, увидел, что Илейн о чем-то оживленно беседует с Гертрудой возле огромной поленницы дров, которую Хорст пополнял круглый год. Заметив Рорана, целительница подошла к нему, потрогала ладонью лоб и удовлетворенно отметила:

— Вот и хорошо! А я боялась, что тебя после вчерашнего лихорадка свалит. У вас в семье всегда все быстро выздоравливали. Я ведь просто глазам не поверила, когда Эрагон встал и пошел, хотя у него на ногах места живого не было. Всю кожу дочиста содрал. — Роран вздрогнул, но Гертруда, похоже, этого не заметила. — Давай-ка посмотрим, как там твое плечо.

Роран нагнул голову, и Гертруда сняла с него шарф, поддерживавший его уложенную в лубки правую руку. Он осторожно опустил руку и постарался держать ее прямо. Гертруда осторожно сунула пальцы под повязку, ощупала руку и сокрушенно покачала головой.

От раны исходил отвратительный запах гниения. Роран стиснул зубы, его подташнивало. Гертруда сняла повязку и лубки, и оказалось, что кожа вокруг раны стала белой, пористой и сильно распухла, напоминая спину огромной личинки. Рану ему зашили, пока он был без сознания, и на ее месте был лишь извилистый розовый шрам с корочкой запекшейся крови, но из-за сильной опухоли крученая нить глубоко врезалась в плоть, а из-под кровавой корки сочилась какая-то прозрачная жидкость.

Гертруда только языком цокала, изучая рану. Она сменила бинты и, глядя Рорану прямо в глаза, сказала:

— Что ж, дело обычное. Хорошо, если заражение не начнется. Пока, правда, трудно сказать, но если так и дальше пойдет, придется прижигание сделать.

Роран кивнул и спросил:

— А рука-то у меня действовать будет?

— Ну, если мышцы правильно срастутся, конечно. А что ты ей делать-то собираешься? Ты ведь…

— А драться я смогу?

— Если ты хочешь с кем-то вскоре драться, — Гертруда по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, — то лучше тебе прямо сейчас начать левую руку тренировать. — Она погладила Рорана по щеке и поспешила домой.

Правая рука! Учиться все делать левой рукой! Роран смотрел на свою перевязанную конечность так, словно она ему уже не принадлежала. До сих пор он и не подозревал, как сильно скажется на его мироощущении состояние его тела. Раненая плоть породила душевную рану. Роран гордился собственным телом, и теперь, когда ему, возможно, грозил столь сильный ущерб, его вдруг охватила паника. Неужели он может лишиться руки? И даже если он сумеет поправиться, вряд ли рука будет действовать как следует. Во всяком случае, там наверняка останется страшноватый шрам — на память об «укусе» раззака.

Роран опомнился, только когда Илейн взяла его за руку и отвела в дом. На кухне она заварила мяту и поставила на плиту чайник, чтоб закипел.

— Так ты действительно ее любишь? — спросила она вдруг.

— Что? — Роран изумленно посмотрел на нее.

— Катрину, — улыбнулась Илейн. — Я же не слепая. Я понимаю, что ради нее ты готов на все, и горжусь тобой. Не каждый мужчина способен на такое.

— Это не будет иметь никакого значения, если я не смогу освободить ее.

Чайник настойчиво засвистел. Илейн сняла его с плиты и налила Рорану чаю с мятой.

— Ты освободишь ее, я уверена! Не одним способом, так другим. И вообще, нам бы надо к путешествию готовиться, верно? Я, пожалуй, начну с кухни, а ты пока, если хочешь мне помочь, сходи наверх и принеси оттуда все, что тебе покажется нужным, — одежду, одеяла. Хорошо?

— И где мне это сложить? — спросил Роран.

— А в гостиной. Там места хватит.

Поскольку путь им предстоял неблизкий, по крутым горам и густым лесам, где на повозках не проехать, Роран прекрасно понимал, что количество припасов придется существенно уменьшить и взять с собой только то, что можно унести на себе и погрузить на двух имевшихся у Хорста лошадей. Впрочем, одну из лошадей особенно не нагрузишь: беременной Илейн наверняка придется часть пути ехать верхом, в таком состоянии ей этот путь пешком не одолеть.

Положение осложнялось еще и тем, что у некоторых семей вообще лошадей не имелось, а ведь лошади нужны не только для грузов, но и для того, чтобы везти малолетних детей, стариков и больных, которым пешком за остальными не угнаться. В общем, всем придется делиться, но вот С КЕМ? Ни Роран, ни Хорст по-прежнему не знали точно, кто еще, кроме Биргит и Дельвина, пойдет с ними.

А потому, когда Роран с Илейн закончили паковать самое необходимое — в основном провизию и кое-что для устройства временного жилища, — Илейн послала его выяснить, нет ли у кого в багаже свободного местечка: у нее в сторонку было отложено немало полезных вещей, которые она с удовольствием тоже прихватила бы с собой.

Несмотря на то что жители Карвахолла так и сновали из дома в дом, в деревне стояла какая-то давящая, неестественная тишина, за которой пряталась лихорадочная суета, царившая внутри домов. Почти все встреченные Рораном люди предпочитали отмалчиваться, потупившись, погруженные в невеселые мысли.

Рорану почти минуту пришлось барабанить в дверь Орвала, прежде чем фермер открыл ее и вышел на крыльцо.

— А, это ты, Роран Молот. Извини, что заставил ждать, но дел уж больно много. Чем могу помочь? — Орвал постучал своей длинной черной трубкой по ладони, вытряхивая пепел, и принялся нервно теребить ее. Было слышно, как в доме гремят горшки и кастрюли, потом загрохотала упавшая на пол табуретка.

Роран передал ему просьбу Илейн; Орвал, прищурившись и словно что-то подсчитывая, уставился в небо.

— Я думаю, для моего-то барахла места у меня вполне хватит, а может, и еще останется. Но ты все-таки еще у людей поспрашивай. А если вам по-прежнему места хватать не будет, так можно и еще пару волов нагрузить.

— Так, значит, ты точно с нами?

Орвал помолчал, смущенно потоптался, потом все же признался:

— Ну, если честно… Мы просто… хотим быть готовы на тот случай, если солдаты снова нападут.

— Ах, вот как… — Роран распрощался с ним и потащился к дому Кизельта.

Когда он обошел еще несколько домов, ему стало ясно: никто не желает говорить о своем отъезде в открытую — даже если сборы идут в доме полным ходом. К тому же все разговаривали с Рораном так почтительно, что его это даже встревожило. Он в жизни не слышал столько сочувственных слов. Люди уважительно замолкали, стоило ему раскрыть рот, и готовы были, казалось, одобрить любое его предложение. Этот дутый, как казалось Рорану, авторитет среди односельчан заставлял людей, которых он знал с детства, смущенно сторониться его.

«Ну да, я теперь меченый», — думал Роран, хромая по грязной улице и прижимая больную руку к груди. Вид у него был страшноватый: небритые щеки и подбородок заросли щетиной, нечесаные волосы свалялись и торчали жгутами; но куда сильнее могли испугать его глаза, провалившиеся, окруженные темными кругами, точно у привидения, но сверкавшие, как расплавленная сталь. Взгляд его был полон горечи, бешеного гнева и безумного желания мстить.

Кривоватая усмешка, порой мелькавшая у него на устах, тоже могла испугать кого угодно. Впрочем, самого Рорана его вид устраивал: он полностью соответствовал тем чувствам, что кипели в его душе. Теперь он уже догадывался, отчего ему удалось так сильно подействовать на односельчан своей речью. «Пожалуй, — усмехнулся он про себя, — теперь я своей внешностью могу и раззаков испугать!»

Размышляя об этом, он брел по улице, когда его нагнал Тэйн и крепко схватил за левое плечо.

— Роран! До чего же я рад тебя видеть!

— Правда? — удивился Роран; казалось, минувшая ночь весь мир вывернула наизнанку.

Тэйн закивал:

— С тех пор, как мы тогда на солдат напали, я решил, что теперь всему конец, надежды нет, нет и спасения. Мне больно об этом говорить, но так оно и было. От страха сердце так и стучало у меня в груди. Один раз я чуть не свалился в колодец. Руки все время тряслись, я уж решил, что заболел или меня кто-то отравил! Ей-богу, я совсем уж к смерти приготовился. Но твои вчерашние слова мигом меня излечили. Я… я даже объяснить не могу, от какого ужаса ты меня спас! Я перед тобой в долгу, так что, если тебе что понадобится, ты только попроси.

Роран, растроганный чуть не до слез, крепко стиснул руку Тэйна и сказал:

— Спасибо тебе, Тэйн, спасибо!

Тэйн склонил голову, пряча выступившие на глазах слезы, снял руку с плеча Рорана и исчез, оставив его стоять посреди деревенской улицы.

«Что же я такого сделал?»

 

ИСХОД

 

Густой дым окутал Рорана, когда он вошел в таверну Морна «Семь снопов». Остановившись прямо под рогами ургала, прибитыми над дверью, он дал глазам возможность привыкнуть к дымному полумраку и крикнул:

— Эй, привет! Есть тут кто-нибудь?

Дверь, ведущая в жилые комнаты, громко хлопнула, и оттуда выплыла Тара. За ней тащился Морн. Они так и уставились на Рорана, а Тара с грозным видом еще и подбоченилась.

— Что тебе здесь нужно? — спросила она.

Роран некоторое время недоуменно смотрел на нее, пытаясь понять причину этой враждебности, потом все же сказал:

— Так что вы решили? Насчет Спайна?

— Не твое дело! — отрезала Тара.

«Да нет, как раз мое!» Но Роран сдержался и спокойно продолжал:

— В общем, так: если вы все же собираетесь в Спайн, то Илейн просила узнать, нет ли у вас свободного места для ее вещей, или, может, вам самим дополнительное место требуется. Тогда она предлагает…

— Место ей нужно! — взорвался Морн и махнул рукой в сторону той стены, что тянулась за стойкой: вдоль нее выстроились в ряд дубовые бочонки. — Вот! Двенадцать бочонков чистейшего зимнего эля я уже в солому упаковал. Я его целых пять месяцев при наилучшей температуре хранил. Это последняя партия, сваренная покойным Квимби! И что мне прикажете с ней делать? А как с большими бочками быть? Если я их оставлю, так эти солдаты их за неделю прикончат, а то и просто проткнут да и выльют все на землю червям на радость. Господи! — Морн сел и схватился руками за голову. — Двенадцать лет работы! С тех пор, как умер мой отец, я старался содержать таверну не хуже, чем он. А вы с Эрагоном на нас такую беду навлекли! Это ж… — Он умолк, задохнувшись, и вытер вспотевшее лицо рукавом.

— Ну ладно, хватит, — сказала Тара и, обняв Морна за плечи, ткнула пальцем Рорану в грудь. — Кто тебя просил тревожить Карвахолл своими выдумками, а? Если мы отсюда уйдем, кто нас с мужем кормить станет? Чем он себе на жизнь заработать сможет? Он же не ремесленник, как Хорст или Гедрик. Да и землю он возделывать не умеет. А если из Карвахолла все уйдут, мы же с голоду тут помрем! Или там голодать будем, куда ты всех уйти подбиваешь. За что ты нас разорил?

Роран долго смотрел в ее красное сердитое лицо, в измученное, несчастное лицо Морна, потом резко повернулся и молча вышел за дверь, но на пороге остановился и тихо сказал:

— Я всегда считал вас своими друзьями. И мне бы очень не хотелось увидеть вас среди тех, кого непременно убьют слуги Империи, когда заявятся сюда. — С этими словами Роран вышел на улицу, поплотнее запахнул куртку и быстро пошел прочь от таверны, терзаемый мрачными мыслями.

Подойдя к дому Фиска, он остановился у колодца, чтобы напиться, и к нему подошла Биргит, увидев, как он мучается с воротом и ведром одной рукой. Она сама вытащила ведро и, не говоря ни слова, дала ему напиться. Вода была ледяная. Роран с наслаждением сделал большой глоток и сказал:

— Я очень рад, что ты идешь! — Он передал ей ведро. Биргит внимательно на него посмотрела.

— А я хорошо знаю ту силу, Роран, которая гонит тебя на поиски раззаков; ведь она и меня гонит в ту же сторону. И уж как только мы их найдем, я и с тебя спрошу за смерть Квимби, не забывай об этом! — И Биргит бросила ведро в колодец, даже не подумав придержать ворот. Цепь разматывалась с жутким лязганьем, пока снизу не донесся глухой всплеск. Но Биргит его уже не слышала.

Роран улыбнулся, глядя ей вслед. Он был скорее доволен, чем огорчен ее словами, понимая: что бы ни случилось с ними в пути, Биргит все равно будет помогать ему охотиться на раззаков. Хотя после окончания охоты — если эта «охота» закончится для них благополучно — ему, разумеется, придется отвечать перед нею. Или убить ее. Иного способа решить эту проблему он пока не видел.

К вечеру Хорст, Балдор и Олбрих вернулись домой, неся два свертка из промасленных тряпок.

— И это все? — спросила Илейн. Хорст коротко кивнул, положил свертки на кухонный стол и, развернув тряпку, показал им четыре молота, трое щипцов, струбцину, небольшие мехи и трехфунтовую наковальню.

Когда они впятером сели ужинать, Олбрих и Балдор стали рассказывать, кого видели за сборами. Роран внимательно слушал, пытаясь понять, кто кому сможет одолжить ослов, кто вообще не намерен отправляться в путь и кому понадобится помощь, чтобы собраться.

— Самая большая проблема, — сказал Балдор, — это еда. На себе много не унесешь, а охотой в Спайне на две-три сотни человек еды так просто не добудешь.

— Хм-м… — Хорст, набив рот бобами, погрозил Балдору пальцем, призывая помолчать, поспешно проглотил и сказал: — Нет, охотой нам, конечно, не прокормиться. Придется, видно, овец с собой прихватить. Если всех наших коз и овец соединить в одну отару, то нам еды на месяц хватит, а то и больше.

— А волки? — коротко спросил Роран.

— Насчет волков я не слишком беспокоюсь, меня куда больше тревожит то, что овечки наши по лесу разбредутся, — возразил Хорст. — Как их на ходу-то пасти — вот задача!

Весь следующий день Роран помогал людям собираться — кому чем мог, — стараясь по большей части помалкивать. Лишь поздней ночью он, наконец, добрался до постели, совершенно измученный, но полный надежд.

Но первые лучи рассвета разбудили его, наполнив ощущением того, что ожиданию скоро придет конец. Роран встал, на цыпочках спустился вниз и вышел на крыльцо. Перед ним высились туманные горы, окутанные утренней тишиной. Дыхание в холодном воздухе превращалось в маленькие облачка, но сам Роран холода не чувствовал: сердце его сильно билось от возбуждения и неясных предчувствий.

Позавтракали молча. Затем Хорст подвел к крыльцу лошадей, и Роран принялся помогать Олбриху и Балдору нагружать на них сумки и узлы. Закидывая на спину собственный заплечный мешок, он зашипел от боли в раненом плече, но мешок не сбросил.

Хорст закрыл дверь дома, помедлил минутку, держа пальцы на стальной ручке двери, потом взял Илейн за руку и сказал:

— Идем!

Когда они шли через Карвахолл, Роран видел, как люди с мрачным видом суетятся возле своих домов среди груды вещей и блеющих коз и овец. У некоторых овец и даже собак на спины были привязаны небольшие узелки. На осликах сидели в окружении узлов заплаканные детишки; кое-кто вытащил сани и впряг в них лошадей; на санях стояли клети с курами и горой были навалены узлы со скарбом. Видя, какие неожиданные и обильные плоды принесла его пылкая речь, Роран не знал, смеяться ему или плакать.

Добравшись до северного конца деревни, они решили немного подождать и все же выяснить, кто пойдет с ними дальше. Не прошло и минуты, как к ним подошла Биргит в сопровождении Нолфавреля и его младших сестренок и братишек. Поздоровавшись с Хорстом и Илейн, Биргит со своим семейством заняла место чуть поодаль и тоже стала ждать.

Вскоре из-за деревьев вынырнуло все семейство Ридли. Они привели с собой чуть ли не сотню овец, и Ридли крикнул, перекрывая блеяние животных:

— Я решил, что лучше уж забрать их с собой! Пригодятся!

— Это ты хорошо придумал! — крикнул ему в ответ Хорст.

Подошли Дельвин, Линна и их пятеро ребятишек, затем Орвал с семьей, Лоринг с сыновьями, Калита и Тэйн, широко улыбавшийся Рорану, и, наконец, все семейство Кизельта. Недавно овдовевшие женщины, вроде Ноллы, кучкой собрались вокруг Биргит. В общем, не успело еще солнце как следует осветить вершины гор, а у стены из поваленных деревьев уже собралась большая часть жителей Карвахолла. Но не все.

Не было, например, Морна с Тарой и еще нескольких семейств, вроде бы тоже собиравшихся уходить. Зато пришел Айвор — с пустыми руками.

— Значит, ты остаешься? — Роран обошел несколько весьма упитанных и избалованных коз, которых Гертруда привела на поводке и теперь тщетно пыталась удержать на одном месте.

— Да, остаюсь, — пряча глаза, ответил Айвор, с трудом выталкивая из уст слова. Его, похоже, знобило; он обхватил себя руками, пытаясь согреться, и повернулся лицом к восходящему солнцу. — Сварт идти отказался. Ему что ножом по стеклу любые речи о Спайне! Я же не могу его бросить без присмотра. Детей у меня нет, вот я и… — Айвор беспомощно пожал плечами. — Да я и сам вряд ли смог бы ферму бросить.

— А что ты будешь делать, когда солдаты придут?

— Задам им перца, уж они меня попомнят!

Роран хрипло рассмеялся и хлопнул Айвора по плечу. Он изо всех сил старался ни слова не говорить о той судьбе, которая, как отлично понимали они оба, неминуемо ждет тех, кто останется.

Пожилой тощий крестьянин по имени Этльберт подошел к собравшейся толпе и крикнул:

— Все вы глупцы! — Толпа гневно зашумела, но он продолжал: — Я старался не возражать этому сумасшедшему болтуну, не поддаваться всеобщему безумию, но за ним я не пойду! Неужели вы ослепли? Неужели не видите, что он ведет вас к неминуемой гибели? Нет уж, в эти горы я ни за что не пойду! Я лучше постараюсь незаметно проскользнуть мимо солдат и укрыться в Теринсфорде. В конце концов, там тоже наши люди живут, а не какие-то варвары, как в этой вашей Сурде! — Он сплюнул, резко повернулся и потопал прочь.

Опасаясь того, что Этльберт мог кого-то разубедить, Роран осторожно оглядел собравшихся и с облегчением обнаружил, что все стоят спокойно, хотя и недовольно ворчат. И все-таки рисковать, давая людям лишнюю возможность передумать, ему не хотелось. И он еле слышно спросил у Хорста:

— Мы еще долго ждать будем?

— Олбрих, — попросил сына кузнец, — сбегайте-ка с Балдором да выясните, идет с нами еще кто-нибудь или нет. Если нет, значит, сразу и отправляемся.

Братья бросились в разные стороны.

Через полчаса Балдор вернулся и привел Фиска с женой и взятой взаймы лошадью. Оставив мужа, Изольд поспешила к Хорсту, расталкивая всех и не обращая внимания на то, что волосы у нее выпали из пучка и свисают вдоль лица неопрятными прядями. С трудом переведя дыхание, она зачастила:

— Ты уж прости, что мы запоздали, да только Фиск все никак не мог мастерскую запереть. Все выбирал, какие стамески да рубанки с собой взять. — Она пронзительно, почти истерически, рассмеялась, но в голосе ее слышались слезы. — Все равно как кот, окруженный мышами, — не знал, какую прежде убить. Сперва одно брал, потом другое…

Хорст горько улыбнулся:

— Что ж, я его отлично понимаю.

А Роран все смотрел в ту сторону, куда ушел Олбрих, но тот не появлялся. Роран даже зубами скрипнул.

— Ну, где же он?

Хорст хлопнул его по плечу:

— Да, по-моему, идет уже!

И действительно, среди домов мелькнул Олбрих, нагруженный тремя бочонками пива и такой мрачный, что первым Балдор, а потом и все остальные невольно рассмеялись. По обе стороны от Олбриха шли Морн и Тара, спотыкаясь под тяжестью огромных заплечных мешков; два осла и две козы тащились за ними следом, и Роран с удивлением увидел, что даже на спины козам навьючены бочонки.

— Да они же и мили с таким грузом не пройдут! — рассердился Роран. Эта парочка и впрямь вела себя глупо. — А еды они, что же, совсем с собой не захватили? На что они рассчитывают?

Но Хорст со смехом прервал его:

— Насчет еды ты не беспокойся. А вот пиво нам весьма пригодится — для настроения. Ничего, прокормим!

Как только Олбрих сбросил на землю бочонки с пивом, Роран спросил:

— Ну что, это все? — (Олбрих кивнул.) Роран выругался и в бессильном гневе стукнул себя по бедру кулаком. Помимо Айвора, еще три семьи наотрез отказались уходить из долины: Этльберта, Парра и Кнюта. Роран вздохнул и сказал: — Ладно. Ждать, по-моему, больше не стоит.

Жителей деревни охватило возбуждение: наконец-то в путь! Хорст и еще пятеро мужчин разобрали стену из поваленных деревьев и перекинули через ров мостки, чтобы могли пройти и люди, и животные.

— Я думаю, ты должен идти первым, — сказал Хорст Рорану.

— Погодите! — Фиск выбежал вперед и, явно гордясь собой, вручил Рорану шестифутовый посох из боярышника с узлом отполированных корней в качестве набалдашника. Внизу в посох с помощью кольца из голубоватой стали было вделано длинное острие, как у пики. — Я вчера ночью его сделал, — сказал плотник. — По-моему, он тебе пригодится.

Роран с благодарностью погладил посох, восхищаясь его шелковистой гладкостью.

— Ни о чем лучшем я и мечтать не мог! — искренне воскликнул он. — Твое мастерство просто удивительно, Фиск. Спасибо тебе! — Фиск улыбнулся и отошел на свое место.

Понимая, что сейчас на него смотрят все, Роран повернулся лицом к горам и водопадам Игвальды. На сильную боль в плече под натянувшейся кожаной лямкой мешка он старался не обращать внимания. Позади оставался прах его отца и все то, что он знал с рождения. Впереди извилистая горная гряда, закрывая полнеба, стремилась преградить ему путь, сокрушить его волю. Нет! Он ни за что не отречется от своей цели! И ни за что не станет оглядываться назад!

Катрина!

Роран перебрался через ров, постукивая новым посохом, и ему показалось, что Карвахолл уже остался далеко позади. И он решительно двинулся навстречу диким краям, не оглядываясь и ведя за собой свой небольшой отряд.

 

НА УТЕСАХ ТЕЛЬНАИРА

 

Земля еще раз вздрогнула, и сверкающий как солнце дракон повис в воздухе перед Эрагоном. Все сбились в кучки, прижимаясь к скалам и пытаясь скрыться за ними от ветра, поднятого ударами мощных крыльев. Тело дракона так и пылало в отблесках зари, его золотистая чешуя отбрасывала на землю и деревья множество мелких солнечных зайчиков. Он был значительно крупнее Сапфиры, а если судить по величине, то и значительно старше — наверное, он уже прожил на земле не одну сотню лет. Да и все остальное в нем показалось Эрагону несколько иным, чем у Сапфиры: шея, лапы, хвост — все это было существенно толще и мощнее. На спине у дракона восседал Всадник; его белоснежные одежды составляли ошеломляющий контраст со сверкающей чешуей.

Эрагон упал на колени, подняв к нему лицо. «Значит, я не один!..» В душе его смешались восторг, священный трепет и громадное облегчение. Больше ему не нужно в одиночку нести тяжкое бремя ответственности перед варденами в их борьбе с Гальбаториксом! Вот он перед ним — один из хранителей прошлого, возродившийся из глубин времени, живой символ, святой завет, ожившая легенда! Его, Эрагона, хозяин и учитель.

Когда золотистый дракон опустился на землю, Эрагон невольно охнул: левая передняя лапа этого великолепного существа была тяжко изувечена; на месте некогда могучей конечности виднелась жалкая белая культя. Слезы хлынули из глаз Эрагона.

Взметнув в воздух целый вихрь травы и листьев, дракон уселся на поляне, заросшей цветущим клевером, и сложил крылья. Всадник осторожно спустился на землю по изувеченной левой передней лапе дракона, подошел к Эрагону и остановился напротив него со скрещенными на груди руками. Это был эльф с серебристыми волосами, невероятно старый, хотя, пожалуй, единственное, что выдавало его возраст — это глаза, полные величайшего сострадания и печали.

— Остхато Четова, — пролепетал Эрагон, — Скорбящий Мудрец!.. Я пришел, как ты и велел мне тогда… — Потом, вспомнив, что ведет себя неподобающим образом, он поспешно коснулся пальцами губ и произнес торжественно: — Атра эстерни оно тельдуин.

Всадник улыбнулся, взял Эрагона за плечи, распрямил и посмотрел на него с такой добротой, что Эрагон просто таял, растворяясь в бездонной глубине глаз старого эльфа.

— Вообще-то мое имя Оромис, — снова улыбнулся Всадник. — А ты — Эрагон, Губитель Шейдов.

— Так ты знал! — прошептала Имиладрис; на лице ее промелькнула горькая обида, мгновенно сменившаяся бешеным гневом. — Ты знал о существовании Эрагона, но мне не сказал! Почему же ты предал меня, Шуртугал?

Оромис отвел взгляд от Эрагона и посмотрел на королеву:

— Я хранил полное спокойствие и молчание, ибо не был уверен, что Эрагон или Арья доживут до этого дня и встречи со мной. Мне не хотелось давать тебе призрачную надежду, которая в любой момент могла рассеяться, как дым.

Имиладрис круто повернулась; ее плащ из лебединых перьев взметнулся в воздух, точно огромные крылья.

— Ты не имел никакого права таить от меня столь важные сведения! Я ведь могла послать своих воинов и приказать им защищать Арью, Эрагона и Сапфиру во время битвы при Фартхен Дуре, а потом доставить их сюда.

Оромис печально улыбнулся:

— Я ничего от тебя не скрывал, Имиладрис. Ты сама предпочла не видеть некоторых вещей. Если бы ты следила за своей страной в магический кристалл — а ведь это твоя прямая обязанность, — ты бы непременно выяснила источник того хаоса, что поглотил Алагейзию, и узнала бы правду об Арье и Эрагоне. То, что ты могла в горе своем позабыть о гномах и варденах, вполне понятно, но о Броме? Ведь он — Винр Альфакин, последний из друзей эльфов! Ты сама проявила непростительную слепоту, не желая более видеть этот мир. Ты расслабилась, Имиладрис, сидя на своем троне. И я не мог рисковать, ведь еще одна утрата совсем увела бы тебя в сторону от реальной жизни.

Как ни странно, гнев королевы мгновенно улетучился; она сильно побледнела, плечи ее бессильно опустились.

— Я так унижена! — прошептала она.

Облако горячего влажного воздуха окутало Эрагона — это золотистый дракон наклонился, чтобы получше рассмотреть его; глаза дракона переливались и сверкали.

«Мы хорошо встретились, Эрагон, Губитель Шейдов. Меня зовут Глаэдр».

Его голос — безусловно голос дракона-самца! — рокотал и громыхал в ушах Эрагона, точно ворчание грозной горной лавины. Эрагон только сумел лишь почтительно коснуться губ и промолвить мысленно:

«Для меня знакомство с тобой — большая честь».

Затем Глаэдр переключил свое внимание на Сапфиру. Она застыла как изваяние, напряженно изогнув шею, когда Глаэдр обнюхивал ее щеку и переднюю линию крыла. Эрагон видел, как дрожат ее лапы. «Ты пахнешь человеком, — сказал ей Глаэдр, — но о своем народе ты знаешь мало — только то, чему тебя научили древние инстинкты. Однако же у тебя сердце настоящего дракона».

Пока шел этот безмолвный обмен любезностями, Орик представился Оромису и сказал:

— Вот уж как на духу скажу: на такое я никогда и не надеялся! В такие черные времена это настоящий подарок судьбы. Всадник да еще и с драконом! — От восторга гном стукнул себя кулаком по макушке и прибавил: — Если это не слишком большая наглость с моей стороны, я бы хотел от имени моего короля и всего моего клана попросить тебя об одной вещи — в полном соответствии с обычаем, что объединяет наши народы.

Оромис кивнул:

— Я с удовольствием выполню твою просьбу, если это в моих силах.

— Тогда скажи: почему ты прятался все эти годы? Ты ведь был так нам нужен, Аргетлам!

— Ах, — вздохнул Оромис, — в этом мире так много горя, но самое горчайшее из них — невозможность помочь тем, кто в беде. Я не мог рисковать, покидая это убежище ради помощи варденам. Ведь если бы я погиб до того, как проклюнется одно из имеющихся у Гальбаторикса драконьих яиц, то на свете не осталось бы никого, кто мог бы передать наши тайные знания новому Всаднику, и тогда победить Гальбаторикса стало бы еще труднее.

— Так вот какова причина! — презрительно сплюнул Орик. — Это слова труса! Оставшиеся у Гальбаторикса драконьи яйца могут вообще никогда не проклюнуться!

Вокруг тут же воцарилась полная тишина; было слышно лишь слабое ворчание, исходившее из глотки Глаэдра. Имиладрис повернулась к гному и гневно сверкнула очами.

— Если бы ты не был моим гостем, — сказала она, — я бы прямо тут же собственной рукой заколола тебя за подобное оскорбление!

Но Оромис, широко раскинув руки, воскликнул:

— Нет, нет! Я ничуть не обижен! И это вовсе не намеренное оскорбление — просто необдуманный поступок. Пойми, Орик: мы с Глаэдром сражаться не можем — ты и сам видишь, как он изувечен. Да и сам я тоже. — Старый эльф коснулся своего виска. — Когда я попал в плен к Проклятым, они что-то сломали во мне. И, хотя я по-прежнему могу кое-чему научить молодых, но магией больше управлять не в силах; мне теперь подвластны разве что самые слабые чары. И силы мои продолжают таять, как бы я этому ни сопротивлялся. В бою я оказался бы не просто бесполезен — куда хуже, я стал бы для вас слабым звеном, помехой, которую к тому же легко можно использовать против вас же самих. И я решил исчезнуть, скрыться с глаз Гальбаторикса — и вас! — ради вашего же успеха, хотя всегда мечтал открыто выступить против него, сразиться с ним в поединке…

— Изувеченный, но целостный, — прошептал Эрагон.

— Прости меня, — запинаясь, промолвил Орик, потрясенный до глубины души.

— Ничего, я не сержусь. — Оромис положил руку Эрагону на плечо. — А теперь, с твоего разрешения, королева Имиладрис, мы, пожалуй, пойдем.

— Идите, — устало кивнула она. — Идите и покончим с этим.

Глаэдр низко присел, и Оромис ловко поднялся по его изуродованной ноге в седло.

— Идемте, Эрагон и Сапфира. Нам нужно о многом поговорить. — Золотистый дракон легко оттолкнулся от утеса, сделал над ним круг и стал подниматься в небеса на восходящем потоке воздуха.

Эрагон и Орик обменялись крепким рукопожатием.

— Не посрами же чести своего клана! — торжественно сказал гном.

Садясь на Сапфиру, Эрагон чувствовал себя так, словно отправляется в долгое путешествие и ему нужно непременно попрощаться с теми, кто остается. Но на Арью он осмелился лишь взглянуть с улыбкой, в которой явственно сквозили удивление и радость. Арья ответила ему хмурым, даже слегка встревоженным взглядом. А больше он ничего и рассмотреть не успел: Сапфира резко взмыла в небо, и он, как всегда, почувствовал тот восторг, который дракониха испытывала во время полета.

Оба дракона летели к белому утесу, видневшемуся на севере в нескольких милях от поросшего клевером холма. Слышно было лишь, как шуршат их крылья. Сапфира, радостно возбужденная, не отставала от Глаэдра. Ее радость передалась и Эрагону, сильно подняв ему настроение.

Они приземлились на самом краю утеса. Перед ними раскинулась просторная поляна, с одной стороны как бы огражденная стеной из скал и наполовину ушедших в землю валунов. Узкая тропа вела от скал к порогу низенькой хижины, выращенной эльфами меж четырьмя древесными стволами; рядом, почти у корней одного из этих деревьев, журчал ручей, выбегавший из сумрачной лесной чащи. Глаэдр, конечно же, внутри домика Оромиса поместиться бы не смог; скорее, сам домик запросто поместился бы у него в животе.

— Добро пожаловать! — сказал Оромис, с необычайной легкостью соскакивая на землю. — Вот здесь я и живу. Это место называется утесы Тельнаира. Здесь тихо, ничто не отвлекает, и можно спокойно думать и заниматься наукой. Голова у меня вдали от Эллесмеры вообще работает гораздо лучше.

Он исчез в домике и вынес оттуда два табурета, затем налил себе и Эрагону чистой родниковой воды, и Эрагон с наслаждением напился. Отсюда на Дю Вельденварден открывался великолепный вид, и Эрагон любовался им, пытаясь скрыть свое смятение и надеясь, что старый эльф опять заговорит первым. «Передо мной еще один Всадник, старый, опытный!» — восторженно думал он. Сапфира с ним рядом вела себя скромно, но глаз не сводила с Глаэдра и от нетерпения невольно царапала землю когтями.

Пауза затягивалась. Прошло десять минут… полчаса… час — Эрагон видел это по движению солнца. Голова у него гудела от множества вопросов, но постепенно ему удалось немного успокоиться и просто ждать, полностью смирившись с особенностями этого дня.

И, видимо почувствовав его теперешнее настроение, Оромис наконец промолвил:

— А ты неплохо научился ценить терпение. Молодец! Эрагон вздрогнул и не сразу сумел заставить свой голос звучать, как полагается, но все же постарался говорить как можно спокойнее.

— Нельзя выследить оленя, если будешь спешить.

— Верно. Дай-ка мне посмотреть твои руки. Я полагаю, они немало могут о тебе рассказать. — Эрагон снял перчатки и протянул эльфу руки; тот сжал их своими тонкими сухими пальцами, внимательно изучил мозолистые ладони Эрагона и сказал: — Поправь меня, если я ошибусь. Во-первых, тебе куда чаще приходилось иметь дело с косой и плугом, а не с мечом. Впрочем, луком ты владеешь очень неплохо.

— Да, неплохо.

— А вот письмом или рисованием ты, скорее всего, почти совсем не занимался.

— Бром еще в Тирме научил меня разби<