Новые рубежи стоматологического обслуживания

 

Мой полуторалетний приговор доходил уже до конца, и пришло время, чтобы запланировать для себя будущее. Мне было почти что двадцать лет.

До сих пор в жизни я зарабатывала на жизнь двумя путями: поначалу в течение трех месяцев продавала жароупорные кухонные наборы для приготовления изысканных блюд (значительно больше я разбила, роняя их на пол); а потом печатала на машинке в отделе кадров Гарвардского университета, где доставляла студентам головную боль, высылая им неправильные счета за проживание; к примеру, вместо «тысячи девятисот долларов» я могла вписать «десять тысяч девятьсот».

Ошибки я делала потому, что панически боялась начальника. Это был элегантный и очень привлекательный негр, который в течение восьми часов шастал среди машинисток и глядел через их плечо на то, что они печатают. И к тому же он курил. Когда же я сама прикурила сигарету, он тут же подскочил ко мне.

- Курить нельзя, - сухо заявил он.

- Вы же курите.

- А вот машинисткам курить запрещено.

Я оглянулась по сторонам, все машинистки были женщинами. Начальники же были мужчинами. Все начальники курили свои сигареты, а вот машинисткам это запрещалось.

В четверть одиннадцатого, во время первого перерыва, в женском туалете сбились машинистки, поспешно затягиваясь своими сигаретами.

- Разве мы не можем курить в коридоре? - спросила я.

Возле туалета стояла пепельница. Но нет, мы были обязаны курить именно в туалете.

Следующей проблемой была проблема одежды.

- Никаких мини-юбок, - предупредил начальник.

Вот это распоряжение уже с первых дней загоняло меня в тупик, поскольку дома у меня были исключительно такие юбки, а до первой зарплаты было еще далеко.

- А почему? - спросила я.

- Никаких мини, - повторил начальник.

В понедельник скандал с курением, во вторник распоряжение относительно юбок, а в среду я одела черную мини-юбку, черные обтягивающие колготки и с надеждой в сердце отправилась на работу.

- Никаких мини, - вновь услыхала я.

Тогда я выскочила в сортир, чтобы скоренько курнуть.

- Курить только во время перерыва, - буркнул в моем направлении начальник, когда я уже вернулась за свой стол.

И вот тогда-то я и начала совершать свои ошибки в оформлении счетов.

В четверг, затягиваясь очередной сигаретой, начальник вызвал меня к себе.

- Ты неправильно выписываешь счета, - объявил он. - Это недопустимо.

- Если бы я могла курить, - ответила я ему, - то не сделала бы этих ошибок.

Он отрицательно покачал головой.

В пятницу я не пришла на работу, звонить я им тоже не стала. Просто лежала на кровати и размышляла о работе в отделе кадров. Чем больше я о ней рассуждала, тем более она казалась мне абсурдной. Я не могла серьезно относиться ко всем этим установлениям. Мне прямо смеяться хотелось, когда я вспоминала курящих машинисток, сбившихся в куче в сортире.

Но ведь это была моя работа. И более того, я была сотрудницей, которая с трудом воспринимала обязательные предписания. Все остальные сотрудники эти предписания воспринимали и выполняли.

Было ли это признаком безумия?

Об этом я размышляла все выходные. Было это шизой, или я все же была права? В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году на этот вопрос сложно было найти подходящий ответ. Впрочем, ответ трудно найти и сейчас, спустя более четверти века.

Сексизм? Ну конечно, это чистой воды сексизм - разве это не подходящий ответ?

И правда, это был сексизм. Вот только неприятности с курением у меня имеются и до сих пор. Только сейчас это называется по-другому: мода на некурение. Это одна из причин, по которым я сделалась писательницей; чтобы иметь возможность спокойно выкурить сигаретку.

- Я хочу стать писательницей, - сказала я, когда деятельница из социальной помощи спросила, что я собираюсь делать, возвратившись к нормальной жизни.

- Это приятное хобби, но вот как ты собираешься зарабатывать на жизнь?

Мы не любили друг друга: я и деятельница из социальной помощи. Я ее не любила, поскольку та не понимала, что это я, что хочу быть писательницей, что уже не буду выстукивать на машинке счета для студентов или же продавать жароупорные тарелки au gratin, и вообще не собираюсь я заниматься подобной мурой. А она не любила меня, потому что я была наглой, вела себя вызывающе, не желала с ней сотрудничать, а самое плохое, все так же оставалась шизанутой, доказательством чему было мое желание сделаться писательницей.

- Лаборантка у дантиста, - заявила она в конце концов. - Вот, пожалуйста, направление. Подготовка к профессии длится всего лишь год. Я уверена, что ты справишься со всеми обязанностями.

- Ну как вы не понимаете... - начала я.

- Нет, это ты ничего не понимаешь, - отрезала она.

- Ненавижу стоматологов.

- Это чистая и приятная работа. Тебе следует глянуть на жизнь реально.

- Валери, - жаловалась я впоследствии в отделении, - она хочет, чтобы я стала лаборанткой у стоматолога. Но об этом и речи быть не может.

- Да ну! - Валери тоже, по-видимому, ничего не поняла. - Что же в этом плохого? Приятная, чистая работа.

По счастью, кое-кто предложил мне руку и сердце, и я вышла из больницы. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом у всех доставало ума понять серьезность предложений.

ТОПОГРАФИЯ БУДУЩЕГО

 

Празднование Рождества в Кембридже. Студенты здешнего Гарвардского Университета выехали на праздники к своим семьям в Орегоне или Нью Йорке, а студенты из университетов Рид в Орегоне и Коламбия в Нью Йорке приехали сюда, в Кембридж.

Брат моего приятеля, который вскоре умрет не своей смертью - тогда, конечно же, мы не могли об этом знать, смерть пришла только лишь через два года - забрал меня в кино, где я познакомилась со своим будущим мужем. Наш брак состоялся тоже через два года.

Мы встретились перед входом в кинотеатр «Бреттл». Показывали французскую картину, называющуюся Les Enfants du Paradis [6]. В тот вечер в прозрачном, освежающем декабрьском воздухе весь Кембридж казался раем. На запруженных, ярко освещенных неоновыми рекламами улицах прохожие делали праздничные покупки. Сыпался мелкий снежок, и нежные снежинки терялись в светлых волосах моего будущего мужа. Они вместе ходили в школу - брат моего приятеля, над которым уже висел рок, и он. На праздники в Кембридж он приехал из Орегона.

Я уселась между ними на балконе, где можно было курить. Мой будущий муж положил свою руку на моей ладони еще задолго до сцены, в которой Баптиста теряет в толпе свою Гаранс. И он продолжал держать меня за руку и тогда, когда мы уже выходили из кино. Брат моего приятеля тактично оставил нас двоих - в морозном, заснеженном вечернем Кембридже.

Мой будущий муж не хотел оставлять меня одну. До сих пор еще действовала прелесть фильма, а Кембридж в тот вечер был прелестным, наполненным жизнью и кучей различных возможностей городом. Ночь мы провели вместе, в квартире, которую одолжил мне коллега.

Потом он вернулся в Рид в Орегоне, а я вернулась к продаже чесночниц и формочек для выпекания булочек. Довольно скоро будущее начало закрываться передо мной, и я быстро о нем позабыла.

Зато он вовсе обо мне не забыл. Окончив университет, весной он возвратился в Кембридж и нашел меня в больнице. При этом он сказал, что летом выезжает в Париж, но мне напишет. Заверял, что написать не забудет.

Лично я все эти обещания серьезными не считала. Перед ним открывалось будущее, передо мной - нет.

Когда он возвратился из Парижа, у меня было не самое лучшее время. Нас покидала Торри, меня мучил страх за собственные кости, меня не оставлял вопрос, сколько же времени я провела в стоматологическом кресле. Мне не хотелось с ним встречаться, поэтому заявила медсестре, что у меня паршивое настроение.

- Даже не паршивое, я взбешена.

Но мы поговорили по телефону. Он переезжал в Энн Эрбор. Лично на меня это никакого впечатления не произвело.

В Энн Эрбор ему не понравилось. Через месяцев восемь он возвратился и снова захотел встретиться со мной.

У меня же был период получше, мне дали кучу привилегий. Мы ходили в кино, готовили обед у него на квартире, в семь часов вечера в телевизионных известиях наблюдали за подсчетом тел во Вьетнаме, а в половину двенадцатого мне вызывали такси, и я возвращалась в больницу.

Летом того же года на дне лифтовой шахты обнаружили тело брата моего приятеля. Лето было жаркое, труп уже частично разложился. В этом месте его будущее закончилось - на дне шахты, в жаркий день.

Как-то в сентябре я вернулась в больницу раньше обычного, еще до одиннадцати. В комнате были Джорджина и Лиза.

- Он спросил, не стану ли я его женой, - сообщила я.

- И что ты на это ответила? - поинтересовалась Джорджина.

- Он спросил, не стану ли я его женой, - повторила я.

Когда я говорила это во второй раз, то чувствовала себя еще больше ошеломленной.

- Ну а ему! Что ты ответила ему?

- Я сказала: да.

- Ты и вправду хочешь за него выйти? - спросила Лиза.

- Вправду, - подтвердила я, хотя и не была абсолютно уверена в этом.

- А что потом?

- Что ты имеешь в виду?

- Ну, что будет потом, когда вы уже поженитесь?

- Не знаю, - ответила я. - Я об этом не думала.

- Так лучше подумай, - посоветовала мне Лиза.

Я попробовала. Закрыла глаза и подумала о нас, как мы сидим на кухне, помешиваем в кастрюлях, режем овощи, подумала о похоронах нашего приятеля, о том, как мы идем в кино.

- А ничего, - сказала я. - Тишина. Просто не знаю. Все так, как будто я неожиданно оторвалась от скалы. - Я рассмеялась. - Смею предполагать, что когда я выйду замуж, моя жизнь остановится.

Она не остановилась. И спокойной тоже не была. В конце концов я его бросила. И сделала это сознательно. Точно так же, как Гаранс потеряла Баптисту в толпе. Я чувствовала, что мне нужно побыть одной. Мне хотелось вступить в будущее самостоятельно.

РАЗУМ И МОЗГ

 

Вне зависимости от того, как мы это называем - разум, душа или характер - нам хотелось бы думать, что обладаем чем-то большим, чем только «оживляющее» нас сборище нейронов.

Только большая часть того, что мы называем разумом, это просто мозг. Память - это особое отражение клеточных изменений, происходящих в соответственных местах внутри головы. Настроение - это эффект действия такой, а не иной кучи нейронных переключателей. Избыток ацетилхолина, недостаток серотонина - и у тебя депрессия.

Так что же остается для разума?

От недостатка серотонина до мыслей о том, что мир «стар, скучен и ничего не стоит» ведет долгий путь; еще более долгая дорога ведет к написанию пьесы о человеке, охваченном подобными мыслями.. Вот где-то здесь и находится сфера действия разума. Нечто берется за перевод всего этого бормотания нейронов.

Вот только, разве этот переводчик не воплощен, не метафизичен? Не является ли это неким числом - причем, громадным - параллельно действующих различных функций мозга? Если бы всю эту сеть мельчайших, одновременных действий, которые и формируют мысль, идентифицировать, расположить по порядку и сделать из нее громадную карту, тогда «разум» можно было бы увидать.

Переводчик абсолютно уверен, что такую карту изготовить невозможно, равно как нельзя увидеть разум. «Твой разум - это я», - говорит он. - «Ты не можешь разобрать меня на дендриты и синапсы».

Он переполнен различными претензиями и правотой. Например, он говорит: «У тебя депрессия по причине стресса на работе». (И никогда не скажет: «У тебя депрессия по причине недостатка серотонина»).

Но иногда его переводам не веришь, например, когда порежешь палец, а он визжит: «Умрешь!» Иногда его претензии слишком неправдоподобны, когда, к примеру, он утверждает, будто бы «двадцать пять шоколадных пирожных вполне заменят тебе хороший обед».

Частенько он сам не знает, о чем говорит. Когда же наконец решаешь, что он ошибается, тогда, собственно, кто или что предпринимает это решение? Какой-то другой, чрезвычайный, стоящий выше переводчик?

А собственно, почему останавливаться только на двоих? В этом и таится проблема всей модели. Она не имеет конца. Каждый переводчик нуждается в начальнике, перед которым следует отчитаться.

Но, при рассмотрении данной модели нечто определяет суть нашего восприятия сознания. Имеется мысль, но одновременно имеется размышление о этой мысли, и вам не кажется, что это были две одинаковые вещи. Мысль и размышление о мысли должны быть отражением совершенно различных сторон функционирования мозга.

Имеется в виду то, что мозг обращается к самому себе, и, обращаясь к самому себе, модифицирует собственное восприятие. Чтобы построить новую версию такой не-совсем-фальшивой-модели следует представить первого переводчика в качестве зарубежного корреспондента, высылающего сообщения из мира - при этом, в данном случае, мир означает все то, что находится снаружи или внутри нашего тела, не исключая таких вещей, как уровень серотонина в нашем мозгу. Зато второй переводчик - это комментатор; в кратких печатных рецензиях он анализирует присылаемые сообщения. Оба они дополняют друг друга в собственной работе. Комментатор нуждается в фактах, корреспондент - во взгляде со стороны. Оба влияют друг на друга. Оба ведут диалог.

 

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Боль в левой ноге, чуть повыше пятки.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Полагаю, это из-за тесной обуви.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Проверял. Снял сапог. Все равно больно.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Осматривал?

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Именно сейчас этим и занимаюсь. Вижу покраснение.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Кровь идет?

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Нет.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Ну так успокойся.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Ладно.

 

Но через минуту приходит следующее сообщение.

 

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Боль в левой ноге, чуть повыше пятки.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Да знаю уже.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Продолжает болеть. И имеется небольшое утолщение.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Просто водянка. Успокойся.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Ладно.

 

Через две минуты.

 

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Не прокалывай.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Как только проколю, мне станет легче.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Тебе так только кажется. Оставь.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Ладно. Но ведь болеть продолжает.

 

Похоже, что психическое заболевание может лежать в проблеме сообщения между этими двумя переводчиками.

К примеру, классический пример коммуникационного замешательства.

 

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: В углу комнаты стоит тигр.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Это не тигр, а всего лишь стол.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Тигр! Это ведь тигр!

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Не дури, подойди и хорошенько присмотрись.

 

И вот тогда все дендриты, нейроны, уровни серотонина и ацетилхолина, равно как и переводчики, собираются в кучу и бегут рысцой в угол комнаты.

Если ты не сумасшедший, то аргументация второго переводчика, что мы имеем дело не с тигром, а со столом, первого переводчика убеждает. Но если ты сумасшедший, тогда победит мнение первого переводчика, будто мы встретились с тигром.

Здесь вся штука в том, что первый переводчик и вправду видит тигра. На пути передачи информации между нейронами имеется какой-то дефект. Либо призванные для передачи информации химические вещества не те, что следует, либо импульсы передаются неправильным путем. Вероятнее всего, такое случается довольно часто, но в акцию вовремя включается второй переводчик и дефект исправляет.

Представь, что сидишь в поезде, стоящем на станции, рядом стоит другой поезд, отправляющийся в противоположном направлении, и вот этот второй поезд трогается. Ты уверен, что это именно твой поезд тронулся. Стук колес этого второго поезда звучит как стук колес твоего состава, опять же видишь, что второй поезд постепенно исчезает из виду. Может пройти какое-то время - может с полминуты - прежде чем второй переводчик выловит ошибку в ошибочном рассуждении первого переводчика и скорректирует ее. Столько времени пройдет, потому что очень трудно усомниться в правоте впечатлений, переданных органами чувств. Мы все сконструированы так, чтобы полностью доверять им.

Пример с поездом это вовсе не то же самое, что оптическая иллюзия. Оптическая иллюзия ссылается на две различные реальности. Ведь не может быть так, чтобы вазон был чем-то неправильным, а лица - чем-то правильным; оба эти проявления реальности являются чем-то истинным, и мозг переключается между двумя этими образцами и считывает их как отличающиеся между собою. Хотя у тебя может и закружиться голова от постоянного перехода туда и назад, от вазона к лицам и от лиц к вазону, ты будешь не в состоянии усомниться в фундаменте, которым является твое собственное чувство реальности; во всяком случае - не столь глубоко, как это было в случае двух поездов на станции.

Иногда, если уже сориентировался, что в действительности твой состав все еще стоит на станции, следующие полминуты можешь пережить, подвешенным между двумя зонами сознания: одной, которая уже знает, что твой состав не движется, и второй, которая все еще чувствует, что поезд таки движется. Ты можешь тихонько скользить между этими двумя восприятиями и почувствовать нечто вроде психического головокружения. И если такое произойдет, ты входишь на почву безумия - местечко, где любое неправильно воспринятое впечатление носит все признаки реальности.

Фрейд сказал, что психотика нельзя подвергнуть анализу, поскольку тот не может отличить фантазии от действительности (пример стола и тигра), анализ же основан именно на подобном различии. Пациент обязан упорядочить все эти частые, фантастические утверждения первого переводчика и в присутствии второго переводчика тщательно их рассмотреть. Здесь вся надежда на то, что у второго переводчика имеется - либо он быстро понимает то, что обязан иметь - достаточное чувство юмора и интуиции для осуждения части тех смешных утверждений, в правоте которых за пару лет первый переводчик уже успел удостовериться.

Теперь ясно, почему хорошим признаком следует считать сомнение в том, сумасшедший ли ты: подобного рода сомнение - это своеобразная реакция второго переводчика, действующего в качестве веялки. Ведь что тут происходит? Второй переводчик говорит так: "«н мне говорит, будто это тигр, но я в этом не уверен, возможно со мной что-то не в порядке?"» Этой достаточно большой дозы сомнений хватает, чтобы отделить зерно от плевел, и чтобы «реальность» обрела почву под ногами.

Нет сомнений - нет и анализа. Некто, входящий в кабинет аналитика и все время болтающий о тиграх в углу, может надеяться исключительно на торазин в стаканчике, а не приглашения на кушетку.

В тот момент, когда врач решает напоить тебя торазином, что происходит с его ментальной картой психического заболевания? До этого у врача имелась карта, тщательно разделенная на эго, суперэго и id, с целой гаммой запутанных, иногда местами даже прерванных линий, которые, то тут, то там пересекали все эти три области. Аналитик лечил нечто, что называл разумом или же «психе». И вдруг ему приходится лечить мозг. Ведь у мозга нет конфигурации, подобной психике, а если даже она и имеется, то проблема состоит вовсе не в конфигурации. Проблемы мозга имеют химическую и электрическую природу.

«Мозг исполняет функцию теста на реальность», - говорит аналитик. - «Данный мозг, зондируя реальность, выполняет дурную работу, в связи с чем я не могу его проанализировать, в отличие от других мозгов-разумов».

Вот тут что-то не сходится. Нельзя ведь назвать плод яблоком, когда хочешь его съесть, и молочаем - когда есть его не хочешь. Плод останется тем же самым плодом, и не важно, что ты собираешься с ним сделать. В какой степени убедительным является категорическое различие между теми мозгами, которые распознают реальность, и теми, которые реальность не распознают? На самом ли деле мозг, не распознающий действительность, отличается от распознающего так сильно, как, скажем, нога от мозга? Конечно же, нет. Распознавание всеобще принятой версии действительности, это всего лишь одна из миллиардов функций, которые мозг исполняет.

Если бы биохимики смогли сделать наглядным физическое воздействие неврозов (фобий, апатий, проблем с получением радости от жизни), если бы они смогли точно указать химические соединения, импульсы, внутримозговые беседы, обмен информации, ответственный за образование подобного рода впечатлений, то должен ли аналитик засунуть куда-то свои эго, суперэго и id, и тихонько уйти на пенсию, оставляя поле боя биохимикам?

В какой-то мере, поле боя они уже оставили. Депрессии, мании, шизофрения - все эти вещи, представляющие для лечения серьезную проблему, сейчас лечатся химическим путем. Прими карбонат лития, утром и вечером, и уже не звони мне завтра, потому что нам не о чем говорить - это уже вошло в плоть.

Но пригодилась бы хоть малейшая попытка сотрудничества, такого, какую мы наблюдаем в самом мозгу.

Почти сотню лет психоаналитики описывали в собственных диссертациях страну, которую сами не посещали, страну, которая подобно Китаю, долгое время находилась вне их воздействия. И вдруг эта страна открыла собственные границы, и в ней буквально зароилось от зарубежных корреспондентов и нейробиологов, которые десять раз в неделю высылают новейшие сообщения, заполненные новейшими фактами и информацией. Но, как мне кажется, эти две группы писателей: психоаналитики и иностранные корреспонденты - нейробиологи, не читают работ друг друга. А все потому, что аналитики пишут о стране, называющейся Разум, а неврологи высылают корреспонденции из страны, которая называется Мозг.

 

Больница МакЛин Страница....... F-90

 

№ 22 201 Фамилия КЕЙСЕН Сюзанна

 

9 IV 1968

ВЫПИСКА ИЗ БОЛЬНИЦЫ НА ВРЕМЕННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ   G. - Официальный диагноз - ------------------- шизофреническая реакция, параноидальный тип /пограничная личность/ - в настоящее время в фазе ремиссии. Пациентка функционирует с пассивно- агрессивной личностью, пассивно-зависимого типа.

 

Кейсен Сюзанна № 22 201

ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ - продолжение

 

Предположения: в качестве результата госпитализации следует ожидать исчезновения суицидальных склонностей. Определенная степень интеграции личности и функционирования эго, которые могут быть достигнуты в последующей фазе, в настоящее время предвидеть сложно. При хорошем, интенсивном сотрудничестве в рамках терапии и удачном совместном действии с больничным персоналом пациентка может достичь более удовлетворительной степени адаптации. Тем не менее, в связи с хроническим характером заболевания и постоянных недостатков в структуре личности, в настоящий момент нельзя ожидать полного выздоровления. Правда, пациентка может научиться делать более осмысленный для себя выбор в рамках собственной личности с тем, чтобы установить удовлетворяющее себя знакомство, которое смогла бы поддерживать достаточно долгий период времени.

 

 

 

РАССТРОЙСТВО ЛИЧНОСТИ ПОГРАНИЧНОГО ТИПА*

 

Основной чертой подобного расстройства является проникающий образец нестабильности образа собственного «я», межперсональных связей и настроений, проявляющийся в ранней фазе взросления и присутствующий в самых различных контекстах.

Выразительное и постоянное расстройство тождественности проявляется практически непрерывно. Довольно часто оно развивается и проявляется в неуверенном отношении к нескольким жизненным проблемам, таких, например, как образ самого себя, сексуальная ориентация, постановка долгосрочных целей, формирование профессиональной карьеры, отбор приятелей и любовников или же любовниц, присвоение общих ценностей. Данная личность довольно часто испытывает нестабильность образа самого себя в форме хронического чувства пустоты и разочарованности.

Межперсональные связи как правило не стабилизированы и интенсивны, и могут характеризоваться изменением экстремумов сверхидеализации и недооценки. Такого рода личности очень трудно согласиться с одиночеством, в связи с чем она может проявить сверхусилия, лишь бы только избежать реального или выдуманного одиночества.

Довольно часто проявляется и аффективная нестабильность. О ней могут свидетельствовать легко заметные скачки настроения; от нулевого уровня до неожиданной депрессии, раздражения или раздраженности - переменное настроение может длиться несколько часов или же (хотя и реже) несколько дней. К тому же подобные личности отличаются исключительной интенсивностью гнева, соединенными с частыми приступами злости и провоцированием к дракам. У них наблюдается тенденция к импульсивному поведению, особенно же - в действиях, потенциально угрожающих им самим, например, в безостановочном делании покупок, чрезмерной психофизической деятельности, неосторожной поездке на автомобиле, занятиях сексом со случайными партнерами, кражах в магазинах или же в жадности при еде.

В более острой форме нарушения подобного рода часто появляются возвращающиеся угрозы покончить с собой или покалечить самого себя, формулируемые с помощью жестов или поведения (например, с помощью расцарапывания кожи на руке). Целью подобного поведения может быть манипулирование другими, может быть результатом интенсивного гнева, но может быть и противодействием относительно чувства «отупения» и деперсонализации, впечатления о проявлении которых появляются в периодах максимального напряжения стресса.

Сопровождающие симптомы. Неоднократные расстройства личности пограничного типа сопровождаются многими чертами расстройств личности иного рода, таких как шизотипичные, нарцистические, гистрионические, а также антиобщественные личностные расстройства. Во многих случаях возникает необходимость ставить не один диагноз. Очень часто можно наблюдать противоречие, направленное против общества, и одновременно - полностью пессимистическую позицию. Нередко проявляется альтернация поисков зависимости от кого-нибудь и стремления полагаться на себя самого. В периоды максимального напряжения стресса появляются краткосрочные психотические симптомы, но их влияние слишком мало, либо же они длятся недостаточно долго, чтобы можно было поставить диагноз со всей уверенностью.

Ослабление. Очень часто проявляются весьма значащие для данной личности нарушения функционирования в общественном и рабочем окружении.

Осложнения. Возможны следующие осложнения: дистимия (депрессивный невроз), глубокая депрессия, чрезмерная психофизическая активность, а также психотические нарушения, как, например, краткосрочный реактивный психоз. Может случиться и преждевременная смерть, являющаяся результатом попытки самоубийства.

Распределение по половому признаку. Чаще всего проявления расстройства наблюдаются у женщин.

Распространенность проявлений. Пограничное состояние личности является достаточно распространенным нарушением.

Восприимчивость к болезни и влияние семейного окружения. Нет данных.

Дифференциация. Подобный клинический образ рисуется в случае нарушения тождественности, однако диагноз нарушений личности пограничного типа включает и диагноз нарушений тождественности, если тот исполняет все требования диагноза нарушений личности пограничного типа, то есть: симптомы проявляются в течение длительного времени, происходит их взаимопроникновение, и отмечаются обоснованные опасения того, что с ними не удастся справиться на первом этапе развития.

МОЙ ДИАГНОЗ

 

Вот так представлялись выдвигаемые против меня обвинения. Но обо всем этом я узнала только теперь - прошло более, чем пять лет. Тогда мне говорили об отклонениях в характере.

Мне пришлось завести адвоката, который помог вытащить из больницы мои карточки; мне нужно было ознакомиться с рубрикой «32а» в формуляре А1 «Истории болезни», а также с рубрикой G в «Карточке выписки на временные визиты», а также с рубрикой В в части IV «Истории болезни», после этого пришлось отыскать в библиотеке экземпляр учебника Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, заглянуть в раздел о расстройствах личности и прочитать, что же, на самом деле, обо мне тогда думали.

Это довольно удачный образ моей личности, когда мне было восемнадцать лет, если только не считать неосторожной езды на автомобиле и жадности во время еды. Удачный, но не полный. Понятное дело, что авторы исследования и не собирались выписывать полный образ. Это даже не исследование клинического случая. Скорее всего, это собрание указаний и обобщений, позволяющих характеризовать болезнь.

Меня подмывает завалить к чертовой матери всю эту теорию, но меня могли бы вновь осудить в «отрицании очевидных фактов», просто в «сопротивлении» и так далее.

Все, что я могу сделать, это сделать собственное описание: сделать свои собственные комментарии к поставленному мне диагнозу.

«...Неуверенное отношение к нескольким жизненным проблемам, таких, например, как образ самого себя, сексуальная ориентация, постановка долгосрочных целей, формирование профессиональной карьеры, отбор приятелей и любовников или же любовниц...» Эта последняя фраза мне ужасно понравилась. Ее неуклюжесть («отбор», видимо, лишнее слово) здесь становится сутью и прибавляет значения. Меня всегда мучит неуверенность. Может ли данный человек быть приятелем или любовником, которого мне и в самом деле хотелось бы для себя выбрать? Такой вопрос я задаю себе всегда, когда знакомлюсь с новым человеком. Очаровательный, но тривиальный; добросердечный, но излишне нудноватый, излишне уделяет внимание внешности; привлекательный, только на него, наверняка, нельзя положиться, и так далее... Как мне кажется, у меня собственный удел среди тех, на которых нельзя положиться. Есть ли у кого-нибудь удел побольше? Сколько людей нужно собрать, чтобы их удел был больше моего?

Меньше, чем в случае кого-либо, которому никогда не говорили, что у него личность пограничного типа?

И вот тут-то и сидит суть моей проблемы.

Если бы мой диагноз говорил о двухполюсной болезни, то всю эту историю и меня саму можно было бы рассматривать совершенно иначе. Ведь это только вопрос химии, сказал бы ты себе, маниакально-депрессивный синдром, карбонат лития - и все. Меня саму, как личность, в какой-то степени, нельзя было бы обвинять. А вот шизофрения - о, тут по спине покатился бы холодный пот. Как бы там ни было, это уже настоящее сумасшествие. Ведь нельзя «излечиться» от шизофрении. Тебе бы пришлось долго размышлять над тем, сколько из того, что я рассказываю, правды, а сколько фантазии.

Понятно, я упрощаю. Но эти слова на всем кладут свою тень. То, что я находилась в закрытом отделении, тоже ложит свою тень на всем.

А чем, собственно, является пограничное состояние личности?

Похоже на то, что это станция по пути от невроза к психозу. Надломленная, но еще не расчлененная психе. Хотя, если процитировать моего постмелвиновского психиатра: «Так называют людей, разочарованных в стиле жизни».

Он мог сказать подобное, потому что он врач. Мне бы никто не поверил.

Некий аналитик, которого я знаю много лет, как-то сказал: «Фрейд и круг его учеников предполагали, что все люди - это истерики, затем, в пятидесятые годы, считалось, будто люди - это психоневротики; в последнее же время говорится, что все обладают пограничным типом личности».

Когда я отправилась в библиотеку на углу улицы, чтобы проверить в учебнике, что пишут о моем диагнозе, мне пришло в голову, что лет через двадцать пять я ничего по этой теме, возможно, и не найду. Из подобных книжек выбрасывают различные вещи, например, был выброшен гомосексуализм. Еще не так давно многие из моих приятелей были бы в такую книжку вписаны. Ну что ж, хотя их случаи сегодня уже не рассматриваются - мой до сих пор имеется. Но, возможно, лет через двадцать пять в подобного рода пособиях не будет следа и от моего случая.

«... Нестабильность образа собственного «я», межперсональных отношений и отношений [... ] неуверенность по отношению [... ] постановки для себя долгосрочных целей или формирования профессиональной карьеры...» Но разве точно так же нельзя описать и период созревания? Неулыбчивая, пугливая, с переменным характером, капризничающая, все время ставящая какие-то требования: короче говоря, невыносимая особа.

«...Угрозы покончить с собой или покалечить самого себя, формулируемые с помощью жестов или поведения (например, с помощью расцарапывания кожи на руке)». Здесь я немного пропустила в тексте, но когда сидела в библиотеке на полу и читала книжку, именно это предложение более всего ошеломило меня. Расцарапывание руки! Ну вот, а я была уверена, что сама это придумала. А точнее, я колотила собственную руку.

Именно в этом месте люди перестают меня понимать. За такие штучки как раз и отправляются в закрытое отделение. Хотя никто и не знал, что я это делала. Никому не говорила, вот только теперь.

У меня был складной лежак. В шестидесятые годы в Кембридже у всех были складные лежаки. Металлические конструкции перевернутого лежака идеально годились для того, чтобы колотить по ним рукой. Я уже пробовала разбивать пепельницы и ходить босиком по острым обломкам, но никогда у меня не доставало храбрости наступать на них всем своим весом. Вот колотить руку - постепенно, систематически и бессмысленно - было гораздо лучшим решением. Такая рана имела местный характер, каждый последующий удар можно было выдержать.

Решением чего? Цитирую по учебнику: «Подобное поведение [... ] может быть и противодействием относительно чувства «отупения» и деперсонализации, впечатления о проявлении которых появляются в периодах максимального напряжения стресса».

Многие часы провела я со своим лежаком и колотила руку. Делала я это вечерами, как обычное занятие по дому. Сделаю что-нибудь по дому, а следующие полчасика колочу руку, потом заканчиваю в кухне, а перед тем, как почистить зубы и идти в постель, еще раз возвращалась к лежаку. Била я в том месте, где вены сходятся в одной точке. Рука в этом месте немного опухла и посинела, но, принимая во внимание, как часто и сильно я била, внешние следы были очень даже незаметными - что еще сильнее привлекало меня.

Перед тем у меня был краткий период расцарапывания лица. Если ногти не были достаточно короткими, следы было скрыть трудно. На следующий день лицо у меня и вправду выглядело особенным: опухшим и покрасневшим. Поначалу я царапала щеки, а потом шла в ванную и натирала лицо водой мылом. Возможно, благодаря мылу, я не выглядела еще хуже. Но все равно, выглядела я достаточно паршиво, чтобы люди спрашивали: «С твоим лицом что-то не в порядке?» В связи с этим я перешла на то, что колотила руку.

Я была словно отшельник, сидящий в пустыне в длинной власянице. Дело в том, что смысл этих действий по большей мере состоял в том, что никто о моих страданиях не знал. Если бы люди узнали и выразили свое удивление - либо проявили отвращение - из этого испарилось бы нечто важное.

Я пыталась объяснить собственное положение самой себе. А оно было таким, что я страдала от боли, и никто об этом не знал; даже я сама с трудом воспринимала это. Поэтому я повторяла себе бесконечно: «Доставляешь себе боль, страдаешь». Только таким образом я могла проникнуть в себя саму («противодействие чувству отупения»). Наружу, в очень заметном месте, с помощью способа, которого нельзя было отбросить, с очень материальным результатом, я демонстрировала самой себе свое внутреннее состояние.

«Часто наблюдается противоречие, направленное против общества, и одновременно - полностью пессимистическая позиция». Интересно, что они имели в виду, говоря о «противоречии, направленном против общества»? Может они имеют в виду привычку класть локти на стол? Отказ от места лаборантки в стоматологическом кабинете? Или же имеется в виду разочарование для родителей, которые питали надежды, что я стану заниматься в самом лучшем университете?

Они не определяют, что собой представляет «противоречие, направленное против общества», и я тоже не могу сформулировать подобного определения, но мне кажется, что в данном контексте его следует