Слово в Понедельник Святой Пасхи

 

"Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века"

Так говорим мы ежедневно в Символе веры. Всем и каждому даем знать, что мы не принадлежим к числу тех жалких людей, кои думают, что смертью все оканчивается для человека и сам человек.

Мы, напротив, веруем и исповедуем, что смертью прекращается толь­ко жизнь временная, земная, тленная; а жизнь вечная, бессмертная, без­болезненная, совершенная, смертью только что начинается. "Чаю вос­кресения мертвых и жизни будущего века".

Чаяние великое и славное! Исповедание самое светлое и утешитель­ное! - Что же они производят в нас? Свойство всякого ожидания таково, что оно сильно действует на ожидающего и заставляет его самого дей­ствовать. Посмотрите на земледельца: он ожидает всхода посеянных се­мян и будущей жатвы — и это ожидание занимает его всего; он ложится спать и встает с мыслью о том, что-то будет с его полем и нивой. Уже не раз он был на ней, и смотрел: начинает ли всходить зелень, и какова она? Об этом, о будущем урожае, рассуждал он при всяком случае целую зиму. К этому все готовит. Вот что производит чаяние в земледельце!

Посмотрите на человека, деющаго куплю: он отпустил товары в из­вестное место, и ожидает - что будет на торжище; как занят он сим ожи­данием! Всякая весть из того места его трогает; всякая перемена погоды на него действует: то печалит, то веселит, так что на лице его можно чи­тать, что на дворе и что делается с природой. Так действует чаяние на купца!

Посмотрите на человека, преданного науке, который чает достиже­ния ученой степени или отличия: чего не приносит он в жертву осуще­ствлению сего чаяния? Жертвует нередко самой жизнью. А сколько но­чей, проведенных без сна над книгами! Сколько трудов перенесено!

Вот чем сопровождается всякое чаяние в земных делах! Оно застав­ляет человека трудиться, не жалеть, так сказать, убивать себя.

Мы чаем жизни вечной: такое чаяние, пред коим все прочие земные чаяния весьма малы и, можно сказать, ничтожны. Судя по великости сего чаяния, какому бы великому долженствовало быть его действию! Не долж­но ли бы оно занять всю нашу душу, распространиться на всю нашу жизнь, проникнуть собой и оживить всю нашу деятельность? Так и было с теми, у коих упование жизни вечной было не на языке, а в сердце, у коих вся жизнь была распоряжена по сему упованию - была, так сказать, прямым и непрестанным отголоском его.

Что производит упование жизни вечной в нас? Что делаем для него мы? - И, во-первых, сообразна ли вся жизнь наша с сим ожиданием, как того требует великость и важность самого ожидания? То есть, живем ли мы так, как должно жить людям, ожидающим блаженного бессмертия и жизни в Боге? - Можем ли указать в жизни нашей и сказать: это предпри­нято мной именно потому, что я ожидаю жизни вечной; а это по тому самому оставлено мной? - И много ли такого? Может ли каждый сказать: ради жизни вечной я примирился с таким-то и оставил вражду, ибо в жизни вечной одна любовь, а вражды нет? Может ли кто сказать: ради жизни вечной, я отказался от такого великого, но неправедного прибыт­ка, ибо в жизни вечной нетерпимо сие: она требует одной правды? Мо­жет ли кто сказать: я, ради жизни вечной, терпеливо переношу лишение моих детей, смерть сродников: ибо что же, если они взяты скоро? Не туда ли они пошли, куда всем идти должно? И не лучше ли им там, у Господа, нежели здесь, с нами, среди моря соблазнов и искушений? Много бы можно предложить подобных вопросов: но довольно и предложенных, дабы внимательный слушатель вопросил потом сам себя: действует ли на него, на его нрав и жизнь ожидание жизни вечной?

Мы, вместо дальнейших вопросов, предложим одно замечание, и скажем, что из всех ожиданий и чаяний наших, чаяние жизни вечной ос­тается праздным, почти без всякого действия. На словах говорят: чаю жизни вечной, а на деле действуют все так, как бы одна только жизнь временная, а вечной не было.

Кто теряет от сего - жизнь вечная или мы? Жизнь вечная не теряет ничего: она придет в свое время и посрамит собой худых ожидателей. Но с нашей стороны - потеря великая, невознаградимая. Ибо, если бы мы были проникнуты упованием жизни вечной, то, во-первых, были бы сто­крат лучше - и в мыслях, и в чувствах, и в нравах, и в поступках, а это самое уже было бы великой наградой. А кроме того, во-вторых, худое ожидание жизни вечной делает настоящую жизнь мрачной, тягостной, горькой. В жизни много неизбежных лишений, страданий, потерь. Жи­вое ожидание жизни вечной могло бы все это облегчать и услаждать, а теперь этого нет. Особенно блаженное упование бессмертия могло бы услаждать наши горестные минуты жизни, например, во время болезни, перед смертью. А теперь как мы умираем? Смерть есть величайшее для нас бедствие.

Здесь-то познается, как ожидаем мы вечной жизни и как любим ожи­дать. Показываем себя сами. Ибо если бы твердо чаяли, то как бы стра­шились того, чего чаем? Это - явное противоречие! Посмотрите на ча­ющих воистину - для них Ангел смерти был любимейший вестчий воз­врата в Отечество!

Перестанем же, возлюбленные, лишать сами себя величайшего бла­га! Постараемся оживить в себе надежду безсмертия, а она, оживленная, оживит нас всецело и сделает мужественными среди самых тяжких ис­кушений, веселыми на одре смерти. Аминь.

 

Слово в день Пасхи

 

Христос воскресе!

Богослужения Святой недели видимо отличаются от всех прочих в целом году богослужений. Отличие это начинается с первого дня, или точнее сказать, в его навечерие и продолжается до последнего дня неде­ли. Поелику сии особенности пасхального богослужения учреждены богомудрыми мужами, выражают собой дух праздника, и содержат в себе истины для нас утешительные; то рассмотрение их может послужить для нас вместо поучения. Сделаем же это самое в настоящий день.

Я сказал, что отличие настоящего богослужения начинается еще в навечерие Пасхи, и начинается, можно сказать, самым неожиданным, и потому разительным образом. Среди литургии в Великую Субботу, кото­рая, подобно великопостной литургии, соединяется с вечерней, священ­нослужители являются сообразно печали все в мрачных одеждах. Бого­служение продолжается обыкновенным порядком до Евангелия. Но тут оно как бы прерывается на время, или останавливается. Вместо ожида­емого чтения Евангелия поется стих: "воскресни Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех". В это время служащие изменяют свои одежды; отлагая мрачные, являются в светлых и праздничных. Это - пер­вая заря праздника. Такая перемена облачения среди самого богослуже­ния невольно останавливает внимание каждого зрящего. Что образует она собой? В прошедшем напоминает белые ризы, в коих явился у гроба Спасителя Ангел с вестью о воскресении, в настоящем - она внушает о той чистоте духа и сердца, каких требует святость праздника, в будущем - предуказует те белые ризы, в кои достойные из нас облекутся по своем воскресении, как это видено святым Иоанном в его дивном Апокалипси­се. Блажен, кому достанется сложить мрачные ризы плоти, среди служе­ния Господу!

После литургии Великой Субботы опять неожиданная особенность и опять ради наступающего дня Пасхи. Является пять хлебов и совер­шается благословение их, что, как известно, перед другими великими праздниками бывает токмо на всенощных бдениях. Это для того, что не­посредственно после литургии, служили вместо трапезы, к поддержа­нию немощи телесной, напоминая в то же время малостью снеди, что "не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих".

Наступает полночь, и в то же время торжественный звук колокола возвещает наступление праздника. В полночь возвещает, ибо воскресе­ние Господа произошло утру глубоку, когда все покоилось сном. В про­тивоположность тому, верующие теперь не спят, как бы в видимое дока­зательство, что они готовы сретить Жениха, имеющего некогда прийти в полуночи.

Но что в храме? Там, кроме обыкновенного праздничного убранства и освещения, по всем главным местам церкви, особенно же перед цар­скими дверьми совершается курение фимиама. Это - знамение обилия благодатного, проторгшегося из гроба Христова во весь мир, это - знак того, что мысли и чувства всех должны, как фимиам, нестись теперь горе, к престолу Воскресшего и с собой вся совоскресившего.

Но время уже начаться богослужению. Оно начнется сейчас, но не в церкви, как обыкновенно бывает, а вне ее, перед вратами и притом за­ключенными. Священнослужители с крестом и иконами обойдут вокруг церкви, станут перед вратами, и возгласив несколько раз славу Воскрес­шего, войдут с торжеством в церковь. В сем хождении, "утру глубоку" вне храма, нетрудно узнать хождение святых жен-мироносиц и апосто­лов в вертоград Иосифов. - Служение начато вне церкви, потому что Господь пострадал и погребен вне града; начато пред запертыми врата­ми, потому что гроб Его был запечатан, и Он Сам,уже воскресши, явился апостолам, "дверем затворенным".

Но поспешим за священнослужителем в церковь. Что это? Все поют, поют, и ничего не прочтут! Куда девались чтения? Где шестопсалмие, Псалтирь? Ничего этого не будет в продолжение семи дней. Одно пение. Почему? Потому что это торжество торжеств, "а благодушествует ли кто, да поет", - говорит апостол. Поелику же в воскресении источник благо­дати неиссякаемый, то и пение непрерывное, непрерывное и самое тор­жественное. Если когда Церковь земная приближается к Небесной Тор­жествующей, то в эти дни.

Под конец утрени происходит единственное в целом году взаимное лобзание, или так называемое христосование. Обряд трогательный и по самому внешнему виду его; но как бы он был еще трогательнее, если бы мы исполняли его в том самом духе, в каком он введен в Церковь. "Про­стим вся воскресением", - поется во время сего обряда; почему если когда, то в это время надобно подойти не к друзьям и приятелям, а к врагу и недоброжелателю, если есть таковый, сказать ему: "Христос воскресе", облобызать от души и прекратить навсегда вражду. Такое христо­сование будет только от Христа и для Христа. Ему возрадуются и люди, и Ангелы, и Сам воскресший Господь.

Среди литургии главная особенность - чтение Евангелия. Его чита­ет не один диакон, а и все священнослужители, и таким образом повторя­ют несколько раз. Зачем? Затем, что повторяемое содержит великие тай­ны. Это как будто несколько евангелистов объясняют одно и то же, в знак взаимного согласия. Кроме сего, там, где можно, это Евангелие читается не на одном, а на разных языках, в память того, что апостолы, воодушев­ленные Воскресением Господа, прияв дар языков, возвестили Божество Воскресшего всему миру, и в предвестие, что Евангелие Царствия долж­но проповедаться всему миру.

После литургии является пред вратами царскими хлеб с изображе­нием воскресения, называемый артосом. Его освящают, блюдут в Церк­ви целую седмицу, а потом раздают в субботу после литургии. Хлеб сей служит и в воспоминание Пасхи ветхозаветной, которая праздновалась в память исхода из Египта и составляла трапезу, на коей предлагали свя­щенный хлеб, и в воспоминание Пасхи христианской, или Воскресения Господня, ибо Господь, явившись по Воскресении в Эммаусе, познан в преломлении хлеба, а пред апостолами ел рыбу печену и от пчел сот, дабы уверить их в действительности своего явления.

Вечерня Пасхи также имеет отличие то, что на ней читается Еванге­лие, чего не бывает на обыкновенной вечерне. Евангелие это о явлении Господа апостолам, при коем не было Фомы, что и послужило для по­следнего поводом к неверию. Читается оно на этой вечерне потому, что самое явление Господа было в этот вечер.

Кроме сих отличий, всю неделю царские двери остаются отверсты­ми и во время служения, и вне его, так что предстоящие в церкви могут видеть все, что совершается в алтаре и на престоле. Сим выражается, что смертью Господа разорвана завеса, сокрывавшая святое святых, куда еди­ножды в лето входил един архиерей; что Крестом Господа отверст вход в рай и на небеса, и что Воскресением Господа раскрыты тайны буду­щего века.

Наконец, во всю неделю воспрещаются земные поклоны. В другое время Церковь заповедует их, особенно во время поста, а теперь запре­щает. Это для того, чтобы изобразить радость и торжество о Воскресе­нии, и чтобы предызобразить будущее наше состояние на небе, где все знаки печали и сокрушений исчезнут навсегда.

Вот сколько особенностей настоящего праздника! Возблагодарим богомудрых учредителей и будем внимательнее к учрежденному; доволь­но уяснить раз, чтобы потом, смотря на происходящее, получить от него назидание. Аминь*.

 

Слово в день Пасхи

 

Настоящий праздник, очевидно, есть самый радостный. Что делает его таким? Радость о Воскресении Спасителя нашего? Да, по этой при­чине ближе всего надлежало бы нам радоваться в настоящий день. Ибо, не для нас ли и страдал Господь наш! Как же нам не радоваться, когда сии страдания кончились, и кончились с таким торжеством, каково воскресе­ние из мертвых! Но мне кажется, эта причина если и радует нас, то не столько, как другая, именно та, что Воскресение Господа служит залогом нашего воскресения, что в примере Его, восстающего из гроба, мы ви­дим, как можем восстать из гробов наших и мы сами. Хотя сия последняя радость явно не так чиста, как первая, ибо отзывается своею выгодой, но она не противна Воскресшему Господу, ни цели Воскресения Его. Ибо Он как страдал для нас, так и воскрес для нас же. Посему, вместо того, чтобы осуждать и умалять ее, мы хотим способствовать ей и, если мож­но, увеличить и распространить ее.

Не правда ли, что если бы эту радость распространить из одного дня или недели на всю жизнь, то жизнь наша через сие получила бы совсем другой вид, мы сделались бы бодрее в духе, мужественнее переносили бы искушения, и особенно благодушнее были бы среди болезней и не с таким унынием сходили во гроб? Что же мешает нам сделать это? Невоз­можно? Но пример людей, кои радовались радости Воскресения Христо­ва всю жизнь свою, показывает, что это совершенно возможно. Посмо­трите, например, на святого Иова: он на гноище, покрытый ранами, бла­гословляет имя Господне. Откуда это благодушие в такой беде и искуше­нии, где мы не знали бы что делать, или начали бы проклинать день своего рождения? От радости о воскресении. Вем, - говорит Иов, -яко присносущен есть, иже иматъ искупити мя и воскресити кожу мою, терпя­щую сия. Взгляните еще на святого Павла. Радуюся, - говорит он, - во страданиях моих (Кол. 1; 24). Что делало для него сладкими эти страда­ния, кои, заметим мимоходом, так иногда были велики, что он не чаял уже жить? - Надежда воскресения. Вем, - говорит он, - емуже веровах, и известихся, яко силен есть предание мое сохранити в день он (2 Тим. 1; 12).

Хотите ли еще видеть радость и веселие среди самых лютых му­чений, среди пылающих костров, в челюстях львов и тигров, под се­кирой палача? Вспомните мучеников, не одного, не двух, а целых тем.

Что соделывало для них смерть нестрашной, самые муки удоботерпимыми? Радость о воскресении. "Вы отнимаете, - говорили они мучителям, -у нас тело бренное, которое и бе? того соделается семенем могилы, а нас ожидает тело нетленное; вы лишаете нас мира, а мы идем к нашему Христу и Спасителю. Подобно Ему страждем, подобно Ему и просла­вимся. Он не остался во гробе, не оставит и нас, кои идем на смерть за имя Его".

После сего нечего сомневаться в том, что радость воскресения мож­но распространить на всю жизнь; остается только поискать способа, как сделать это.

Конечно, не одними словами, как бы они ни были красноречивы; конечно, не одними праздничными одеждами; конечно, не одним при­сутствием в храме, хотя бы и частым; конечно, не одной исповедью пред праздником и говением, хотя бы и усердным. Кто хочет радоваться радо­стью воскресения всю жизнь, а не один день или неделю, тому надобно и позаботиться о сем не день или неделю, а более.

Что же именно нужно для сего здесь? - Требуется то же, что нужно и для того, чтобы быть истинным христианином. Что нужно для сего? Нужно отложить дела темные, нужно облещись во оружие света (Рим. 13; 12).

В ком совершилось или, по крайней мере, совершается это духовное воскресение, как это было в святых Божиих человеках, тот уже не может не чувствовать своего воскресения, а искренно чувствуя его, не может не радоваться непрестанно.

С тем, сретится ли в жизни счастье, - он не ослепится, не увлечется им, ибо внутри его стократ более и лучше, нежели что он видит вокруг себя. Его сердце не прилеплено к тленным благам, ибо он предвкушает уже блага высшие. Встретит ли его несчастье, - он не падет духом, ибо внутри его Тот, кто крепче всего мира. Велика вещь, скажет он, перетер­петь земное уничижение, бедность, когда меня ожидает вечная радость и слава. Посетит ли его болезнь, - он не содрогнется, ибо это попутный ветер в Отечество. Встретит ли самая смерть, - он не будет убегать ее, ибо это дверь в дом радости.

(Не закончено).

 

Слово в день Святой Пасхи

 

Воскресни, Боже, суди земли: яко Ты наследиши во всех языцех (Пс. 81; 8).

В то время, когда мы торжествуем и славим Воскресшего Господа нашего, Церковь оглашает слух наш ожиданием еще нового некоего вос­кресения. Воскресни Боже! И не довольствуясь ожиданием, обраща­ет его в желание и молитву, ускоряющую ожидаемое. Воскресни Бо­же! Ужели Воскресение Иисуса Христа неполное, так что в придаток к нему надобно ожидать нового воскресения? Нет, Иисус воскрес со­вершенно из гроба, так что смерть Им ктому не обладает. Иисус вос­крес вполне для оправдания и засвидетельствования пред всем миром Своего Божественного достоинства. Он воскрес вполне для доставле­ния нам оправдания, воскрес вполне, дабы быть главой Своей Церкви, вождем верующих.

Но есть одна сторона, коею Воскресший Господь еще не явил Себя перед миром, коею Он есть доселе, якоже умерый и во гробе лежащий. Эта сторона непрославленная, неявленная, не приведенная в действие -есть суд. Кому подобает он, как не Ему? И Отец весь суд даде Сынови. Но Сын не пользуется данным. Памятуя, что Он пришел не судить миро-ви, а спасти мир, Сын являет Себя во всех прочих качествах, но не судии. При жизни Он говорил: человече, кто Мя постави судию... над вами? (Лк. 12; 14). И по воскресении Он никакого не изрекал суда. Кто более подлежал ему, как не Иуда, Пилат, первосвященники? Но мы, среди всех явлений, не слышали ни единого слова в осуждение.

(Не закончено).