Глава 7: от инстинкта до интеллекта

 

Собаки, даже заядлые охотники, удивительно легко усваивают, что они должны трогать других животных, обитающих в этом доме. Самые отпетые кошконенавистники, которые, несмотря ни на какие наказания, продолжают гоняться за кошками, без труда выучиваются не покушаться в доме ни на кошек, ни на других животных...”.

К.Лоренц

Собачьи личности многообразны, некоторые их поступки говорят о пробуждающемся интеллекте. Знакомый доберман, с которым у меня были приятельские отношения, встречая меня всегда приносил из миски кость. Какое другое животное добровольно отдаст пищу?!

 

Во время войны в Киеве немцы репрессировали еврейскую семью, а

принадлежащую им овчарку мобилизовали. Через два года из-за повреждения

железнодорожных путей группа вывозимых детишек была немцами определена

в полуразрушенное здание. Ночью охрану несли в основном собаки. И вот,

чудом выжившие дети из этой еврейской семьи, девочка семи лет и мальчик

четырех, были разбужены прикосновением холодного носа. Овчарка узнала

их, мгновенно сообразила, в каком они бедственном положении и несколько

минут спустя явилась с вареной костью.

 

Каждую ночь носила она им пищу из собственной миски: картошку, куски мяса.

И, что, характерно, делала это крадучись, тайком от новых хозяев.

 

В тридцатые годы на дальневосточной границе пограничники встретили

проходившую банду пулеметами, рассеяли их, а часть загнали в болотистый

кустарник.

 

На задержание пошла группа овчарок. Некоторые были бандитами подстреляны,

некоторые вернулись ни счем. Лишь одна сука спустя час вывела первого

бандита. Выяснилось, что у него раздроблены кисти рук. Еще полчаса, и

собака ведет второго. Кисти также разможжены. За сутки овчарка задержала

и привела 15 (!) бандитов. Она, как сообразили потом, подкрадывалась к

ним ползком, мгновенно прокусывала кисть, потом вторую и недвусмысленным

рычанием отправляла в дорогу.

 

Довелось мне жить в маленьком поселке Мотыгино, расположенном на границе

слияния Ангары и Енисея. Во дворе многоквартирного дома, где я жил,

обитало несколько отличных охотничьих лаек. Неизменно добродушные к

человеку, они тщательно оберегают двор от визитов других собак, любых

животных. И вот принесли мне ребятишки сорочонка, я его выкормил, через

некоторое время Сара, так мы птицу назвали, стала крупной и нахальной.

По квартире ходила строго пешком, изредка перепархивая.

 

Со временем Сара расширила зону обитания - стала выходить во двор. Идет,

например, жена белье вешать, Сара - за ней, скачет по ступенькам подъезда,

шагает в развалку по двору.

 

И вот что интересно. Достаточно было один раз пояснить собакам, что сорока

хозяйская, что она не дичь - те стали относится к ней с уважением.

Несмотря на то, что Сара наглела до того, что таскала кусочки из их мисок.

Они при виде такого беспредела только смущенно прижимали уши и

отворачивались - терпели.

 

К. Лоренц считает, что "...собаки, даже заядлые охотники, удивительно

легко усваивают, что они должны трогать других животных, обитающих в этом

доме. Самые отпетые кошконенавистники, которые, несмотря ни на какие

наказания, продолжают гоняться за кошками, без труда выучиваются не

покушаться в доме ни на кошек, ни на других животных..."

Возможно, тут

мы сталкиваемся с извечной и широко распространенной в мире животных

особенностью поведения, а точнее сказать, запретом. Известно, что ястреба

и другие хищные птицы не охотятся возле своего гнезда. О волках

сообщалось, что они не трогают ланей, выращивающих свое потомство в

непосредственной близости от их логова. Мне представляется вполне возможным,

что именно этот вековой закон "перемирия" и объясняет, почему наша

домашняя собака у себя дома ведет себя так сдержанно с самыми разными

животными.

 

Повествование о собачьих личностях было бы неполным, не упомяни мы о

дворнягах, метиссах. В этом плане интересны первые поколения от двух

разных пород. Например, овчарка с догом (так, кстати, пытались вывести

"московского дога"), или шотландская овчарка с немецкой. Мне доводилось

даже видеть дога с боксером. И совсем неплохие были щенки.

 

В Красноярском железнодорожном питомнике одно время "подливали" караульным

кавказским овчаркам кровь волка. Щенки получались суше, подвижней, с

более звонким лаем. Ведь кавказец при высоких сторожевых качествах

обладает одним недостатком - слишком глухим, плохо слышным на расстоянии,

голосом.

 

О волках, динго, содержание их в домашних условиях мы еще расскажем, тут

хочется упомянуть только о том, что небольшая примесь волка к любой

породе дает положительный эффект. Но далеко не всегда.

 

А вот чистокровные дворняги, в коих давно и прочно замешена разнообразная

кровь, весьма интересны. Как крупные представители, так и мелкие,

декоративные.

 

Они почти не подвержены заболеваниям, великолепно адаптированы к среде

обитания: будь то город, деревня, весьма смышлены, работоспособны, обладают

прочной, уравновешенной нервной системой. Оно и ясно - жесткий

естественный отбор. Наглядные примеры для экологов.

 

К. Лоренц рассказывает.

"Если взять в дом щенка неодомашненного представителя собачьих и растить

его как собаку, легко можно вообразить, будто потребность дикого детеныша

в заботе и уходе равнозначна той пожизненной связи, которая существует

между большинством наших домашних собак и их хозяевами. Пленный волчонок

обычно бывает робким, предпочитает темные углы и явно боится пересекать

открытые постранства. Он в высшей степени недоверчив к посторонним людям,

и если такой человек попробует его погладить, может яростно и без всякого

предупреждения вцепиться в ласкающую руку. Он уже с рождения склонен

кусаться от страха, но к хозяину привязывается и полагается на него точно

так же, как щенок.

 

Если речь идет о самке, которая при нормальном ходе событий, вырастая,

начинает воспринимать самца-вожака как "хозяина", опытным дрессировщикам

иногда удается занять место такого вожака в тот период, когда детская

зависимость самки сходит на нет, и таким образом обеспечить ее

привязанность и в дальнейшем. Один венский полицейский сумел добиться

такой преданности от своей знаменитой волчицы Польди. Но того, кто

воспитывает волка-самца, ждет неминуемое разочарование - как только волк

становится взрослым, он внезапно перестает подчиняться хозяину и

держится абсолютно независимо.

 

В его поведении по отношению к бывшему хозяину не появляется ни злобы,

ни свирепости - он по-прежнему обходится с ним, как с другим, но ему

больше и в голову не придет слепо повиноваться хозяину, и, возможно,

он даже попытается подчинить его себе и стать вожаком. Учитывая силу

волчьих зубов, не приходится удивляться, что эта процедура приобретает

иногда довольно кровавый характер”.

 

Что же произошло с моим щенком австралийского динго, которого я взял на пятый день его жизни,

подложил к кормящей собаке и воспитывал не жалея времени и сил. Эта

дикая собака не пыталась подчинить меня себе или искусать, но, став

взрослой, она постепенно утратила прежнюю послушность, причем

происходило это весьма любопытным образом...

 

... Он все еще без сопротивления принимал наказание, даже побои, но едва

все кончалось, как он встряхивался, дружески вилял мне хвостом и убегал,

приглашая меня погоняться за ним. Иными словами, наказание никак не влияло

на его настроение и не производило на него ни малейшего действия, вплоть

до того, что он мог тут же повторить преступление, за которое только что

понес справедливую кару, например, вновь покуситься на жизнь одной из

самых ценных моих уток. В том же возрасте (полтора года) он утратил

всякое желание сопровождать меня во время прогулок и просто убегал, куда

хотел, не обращая внимания на мои команды.

 

Тем не менее я должен подчеркнуть, что пользовался самым теплым его

расположением и, когда бы мы не встречались, он приветствовал меня с

соблюдением полного собачьего церемониала. Не следует ждать, что дикое

животное будет обходится с человеком иначе, чем особями своего вида.

Мой динго совершенно несомненно питал ко мне самые горячие чувства, какие

вообще способен питать один взрослый динго к другому, но покорность и

послушание тут просто не при чем.

 

Я привел эту историю уже потому, что в ней исчерпывающе сказано

о всех аспектах содержания диких представителей собачьих. Например, я еще

в Иркутске держал степную волчицу Джерри: она за пять лет не доставила

мне не малейших трудностей. Держал я ее в вольере, во дворе, но большую

часть времени она по этому двору свободно бегала. Через забор находился

детский сад, куда она часто отправлялась в гости, поиграть с детишками.

К счастью, никто из соседей не знал, что она волк, все думали, что она

лайка нечистопородная. Интересно, что в лесу, Где мы с ней, хоть редко,

но бывали, она ночью старалась не отходить от костра, и вообще вела себя

там как-то неуверенно, ходила за мной по пятам, осторожничала.

 

С динго из Ростовского зоопарка работал мой товарищ, Г. Олешня, кинолог

МВД. Собака запомнилась ему тем, что от нее практически не было запаха

в квартире, тем, что она сгрызла здоровенный подоконник, и тем, что в

годовалом возрасте убежала безвозвратно.

 

Что волчицу, что динго из Ростова отличала коллосальная реакция. Моя

волчица Джерри лизала меня в лицо в прыжке и я никогда не успевал

увернуться. Динго, по рассказам, в игре успевал отобрать мячик или куснуть.

А ведь, играя с собакой, особенно молодой, мы зачастую опережаем ее в

движении.

 

Вот еще одна история из моей практики. Ее можно назвать:

 

ПОВЕСТЬ О СТАРОМ БОКСЕРЕ

 

Дик - боксер из ФРГ. Десять лет не расставался он с хозяином - военным

летчиком; на десятом году летчика перевели из Красноярска в

Афганистан, собаку взять с собой он не смог, родственники тоже отказались,

пришлось сдать Дика в питомник.

 

Я в это время проводил творческий отпуск на маленькой точке

железнодорожной охраны в самой глуши Красноярского края. Была договоренность

с руководством ВОХРа, имелась свободная квартирка с некоторыми удоьствами.

О моей увлеченности собаками руководство знало, поэтому звонок из

красноярского питомника меня не удивил. Я сразу выехал, ругая себя: зачем,

мол, мне нужен чужой пес, тем более боксер, представитель породы, крайне

мучительно меняющей хозяев. Но по телефону сказали, что пес неделю не ест,

подохнет...

 

Дик оказался настоящим гигантом. Такой, наверное, была собака, сидящая в

известной сказке на третьем сундуке. И истощен он был до прозрачности. В

вольере валялось множество мисок с засохшей пищей - Дик не давал их

забирать. На выгул тоже не выходил - по всей территории вольера валялись

фекалии.

 

Кинологи питомника одели дресскостюмы, надели на Дика глухой намордник,

подцепили поводок. Я повел его на вокзал, то и дело преодолевая

сопротивление ослабшего пса. В дороге мы нашли некий компромисс в

отношениях: я то и дело снимал намордник, давая псу попить, а он

великодушно не кусался.

 

Ввел я Дика в нашу временную квартиру, с женой познакомил, место

определил. А Дик после всего пережитого превратился вдруг в автомат,

робота. Все время лежал, вяло и очень мало ел, гадил где попало, ни на что

не реагировал. Шестимесячный овчар Антей мог его оттолкнуть от миски. Дик

не жил, а равнодушно существовал.

 

Я старался не быть назойливым. Но много с ним разговаривал, старался почаще

почистить, выгуливать. Спустя две недели я уехал на день-два по делам,

когда вернулся и сошел на нашем полустанке, увидел у дома жену с Диком.

В тот же миг Дик увидел меня. Он внезапно ожил, вырвал из рук жены поводок,

и крупным наметом бросился в мою сторону.

 

Я присел на корточки и чуть не заплакал, ощущая на лице поцелуи шершавого

языка.

 

С этой минуты Дик изменился мгновенно и неузнаваемо. Первое, что он сделал,

придя домой, - задал трепку Антею и выгнал его на улицу. Потом взял в зубы

свою подстилку и приволок ее к кровати, видимо, так он привык спать у

старого хозяина.

 

У Дика проснулся отменный аппетит, он много и охотно гулял, быстро набрал

тело. О возрасте напоминали только сильно стертые, желтоватые зубы. Пес

стал упругим, шустрым.

 

И тут проявилась некая тяжелая черта его надломленной страданиями личности -

он начал бояться, что потеряет и меня, как первого хозяина. Почти везде

приходилось брать его с собой. Нет, он не скулил, оставаясь один, не лаял.

Просто впадал в тоску, становился вялым, стонал как-то по-человечески.

 

Кроме того, он стал охранять меня от всех. Любое движение в мою сторону,

попытка знакомого к контакту - Дик бросается с яростью. Даже в глухом

наморднике он пугал людей своим размерами и этой отчаянной ненавистью.

 

Потом Дик добрался до жены. Она стояла рядом, когда я вывел пса и еще

не надел на нео намордник, собирался просто поводить на поводке. Было

прохладно, и она натянула на кисти рукава пальто. И в тот же миг Дик

бросился, впился и начал перебирать челюстью, ползя к горлу. Я почти

задушил его сгибом локтя, пока он выпустил руку.

 

Слава богу, что клыки его сточила старость. Но покалечил руку все равно

сильно. Жена после этого эпизода много лет побаивалась боксеров.

 

Короче, Дик добился своего. Уехала жена, забрав с собой овчара, знакомые

в гости заходить избегали, на прогулках мы были как в вакууме - все при

виде нас быстро ретировались. А отпуск мой кончался, надо было

возвращаться в город.

 

В городе Дика пришлось держать на балконе на привязи. Мама, братья,

балконом пользоваться перестали. Спускать во время выгула даже в

наморднике Дика было опасно - он и без зубов был достаточно опасен:

броски, удары мощного тела отнюдь не подарок для случайных прохожих.

 

И Дику, и мне стало плохо жить. Меня захлестывала обычная журналистская

текучка, назревали серьезные командировки. Дик даже во время недолгих

отлучек впадл в плусонную тоску, отказывался от еды. Брать его повсюду

с собой не представлялось возможным из-за все возрастающей агрессивности.

 

Это сейчас, на склоне лет, переоценив многие человеческие ценности и

показав их ложность, я бы не задумываясь уехал в глушь и дал бы Дику

счастливо дожить свой век. Тогда я только входил в мир, жаждал

впечатлений, карьеры, знакомств. Я усыпил Дика. Единственно хорошо,

что он не почувствовал боли, просто заснул.