Основные выводы исследования

В качестве основных причин распространения приемов «новой урбанистики» в постсоветских городах, выделены следующие:

- Появление новой городской страты, (европейски-ориентированного, материально благополучного т. н. «креативного класса»), повлекло за собой появление новой городской эстетики, в связи с чем стал неизбежен процесс переформатирования общественных городских пространств;

- Everyday Urbanity формирует запрос на событийность, на расширение привычного функционала развлечений. Общим стало понятие о том, что «культура это совокупность событий, а не учреждений»;

- новой администрации Москвы было «необходимо отделить себя от образа предшественников, и новая культурная политика города была во многом направлена на завоевание доверия московского «креативного класса» и проевропейски настроенных горожан». Таким образом, сформировавшийся «низовой» запрос совпал с задачами «команды Собянина-Капкова»;

- быстрому продвижению идеи «города для людей» и переформатированию общественных пространств гг. Москвы, Казани, Владивостока и проч., способствовала исключительно благоприятная экономическая конъюнктура (высокие цены на нефть); с замедлением развития роста отечественной экономики основные усилия адептов «новой урбанистики» были переориентированы на создание горизонтальных гражданских низовых структур («городских сообществ»), призванных самостоятельно изменять городской ландшафт.

Выявлены следующие особенности «новой русской урбанистики»:

- «Новая русская урбанистика» – «Городские проекты», архдвижения, урбан-партизанинг, тактический урбанизм и другой стихийный креатив развивались и обретали популярность под зонтичным брендом «мягкой оппозиции» как легальная форма критики режима. Оппоненты считали, что движение насаждается сверху и только маскируется под стихийный креатив и другие формы городского активизма;

- большинство экспертов отмечают имитационный, подражательный характер «новой русской урбанистики», некритично воспроизводящей западные лекала (краудфандинг, партисипативность, «палетную архитектуру» и проч): «власти сегодня поддерживают «урбанистику» как как механизм переноса образцов»;

- в российских городов (за исключением Москвы) «административный урбанизм, спущенный «сверху», носит декларативный характер; «низовая урбанистика», инициируемая «городскими активистами» не ведет к преобразованию городской среды, оставаясь, преимущественно, «фестивальной»;

- использование бренда Нового Урбанизма в коммерческих целях крупным строительным бизнесом нивелирует главную идею НУ – стихийное развитие снизу, опора на местные комьюннити и партисипативность; горожане начинают понимать собственные риски, связанные с джентрификацией: вымывание из городской среды бюджетных магазинов, рост аренды и стоимости жилья, вытеснение из модернизированных кварталов местных жителей и проч.

- назрела необходимость перехода от модели управления и развития городскими территориями top-down к модели bottom-up.

 

- Архитектурное оформление новых общественных пространств дальневосточных городов развивается в двух направлениях (условно названных «лужковским» и «капковским»).

- Если в Москве общественные пространства изначально адресуются различным по возрасту, образованию и социальному статусу, мало пересекающиеся между собой целевым аудиториям, то в дальневосточных городах, где атомизация общества не приняла радикальный характер, новые общественные объекты используются не диверсифицировано; не адресованные никому конкретно, они не понятны горожанам и не имеют устойчивых фан-групп (в отличии от Парка Горького или Патриарших прудов).

- Особенности оформления ОП в дальневосточных городах во многом объясняется широким использованием китайских строительных материалов и технологий, а так же ориентацией большинства дальневосточников (в том числе высокопоставленных) на благоустройство китайских городов (Харбина, Сэйхунфе, Хайхе и проч), как образец для подражания, в отличие от жителей Москвы-СПб, чьи эстетические предпочтения формировались под влиянием регулярных посещений европейских городов, (в СПб – преимущественно скандинавских). В свою очередь, китайские «урбанисты» ориентируются на западный опыт джентрификации, но транслируют его на Восток с поправками к традиционным культурным кодам, таким образом, западные тренды попадают к дальневосточникам в опосредованном и переформатированном виде, через КНР и ЮКР, что сказывается на своеобразном облике ОП Хабаровска, Благовещенска и Владивостока.

- В результате анализа объектов (парков, скверов, набережных и проч.), появившихся в Хабаровске и Владивостоке в 2012-15 гг., можно прийти к выводу о наличии противоположных векторов в формировании городской среды – одновременно существуют запросы на условный ретроромантизм и не менее условный «авангард», что свидетельствует об отсутствие в обществе единой эстетической парадигмы. Попытки джентрификации имеют декоративный характер, - бывшие промышленные зоны перепрофилируются в пивбары и бани, а не в творческие кластеры.

- Городская среда Хабаровска, в отличие от г. Владивостока, до сегодняшнего дня остается архаизированной; новые общественные пространства, создаваемые и реконструируемые в городе, продолжают оформляться в эклектичной эстетике, типичной для т. н. «Лужковского стиля». Наиболее ярким примером подобного подхода является реконструкция парка Серафима Саровского в Северном округе и проект реконструкции парка им. Гагарина. Основные черты хабаровских ОП открытого типа: архаика (рассчет на вкусы пенсионеров 60-70 лет) и аппеляция к вечности (бронза и гранит).

- Активные горожане все больше проявляет инициативу в пропаганде новой городской эстетики. Основной тезис звучит так: если город заинтересован, чтобы продвинутая молодежь не уезжала в условную Москву, а оставалась в Хабаровске – нужно сформировать среду, соответствующую эстетическим представлениям молодого «креативного класса». Однако, активная прослойка горожан очень мала, она формирует свое креативное пространство, не находя отклика в городской среде. Новая эстетика пока востребована только в частных заказах, ОП нового типа имеют закрытый (антикафе, клубы) или временный (фримаркеты, фестивали) характер. В отличие от Владивостока в Хабаровске пока нет примера открытого нового ОП, так как стилистика нового урбанизма противоречит базовым установкам хабаровчан: консерватизм, стабильность, опора на традиционные ценности.

- Начиная с 2014 г. дальневосточные города (Владивосток, Хабаровск) попадают в сферу интересов «столичного урбанизма», - учащаются десанты ведущих московских урбанистов, «Стрелка» открывает летнюю школу-2014 на «Заре» (Владивосток), в октябре 2014 г. во Владивостоке проходят Дни архитектуры,в это же время в Хабаровске выступает Свят Муунов; 22 мая в г. Хабаровске проходит конференция Московского урбанистичнеского форума и круглые столы с магистрами/студентами ТОГУ. Этот процесс предвещает переход из «региональной», «местечковой» стадии развития на новый уровень формирования ОП, инспирированный «столичным» мейнстримом. Программы развития ТОРов, новый «восточный поворот» инвестиционных потоков, делают дальневосточные города перспективной площадкой для реализации культуртрегерских начинаний столичных трендсеттеров (по аналогу с проектом «Пермь»), что ставит вопрос о степени допустимой диффузии в «столичном урбанизме» региональной идентичности.

- Основным заказчиком дальневосточного «нового урбанизма» является Министерство развития Дальнего Востока, работающее напрямую с институтом «Стрелка» и заказывающее ему проектно-аналитические работы по дальневосточному региону.

- Что касается необходимости общей, «действительно работающей платформы, объединяющей четырёхугольник: власть, бизнес, общество, творчество и обеспечивающей коллаборацию с властью представителей творческих, медиа и IT-индустрий», то на упомянутой выше конференции «Города и территории завтра: инструментарий позитивных перемен», было озвучено очевидное решение: именно ТОГУ должен стать такой платформой, аккумулирующей потенциальную энергию позитивных городских перемен.