Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Госпожа ДЕ сент-анж, Эжени, шевалье, огюстен, дольмансе, госпожа ДЕ мистиваль.↑ ⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 6 Содержание книги
Поиск на нашем сайте
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ (обращаясь к госпоже де Сент-Анж). Извините, мадам, мой визит без предупреждения; как мне известно, здесь находится моя дочь, и поскольку в ее года девице не должно выезжать одной, будьте так добры, мадам, отпустите ее со мной и не судите меня строго за это вторжение. Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ваше вторжение, мадам, – верх бесцеремонности. Послушать вас, выходит, дочь ваша попала в плохие руки. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Как знать! Если судить по состоянию, в котором я нахожу свою дочь и все ваше общество, мадам, то полагаю, что не ошибусь, сочтя ее пребывание здесь крайне неуместным. ДОЛЬМАНСЕ. Неудачное начало, мадам. Не осведомлен о степени близости ваших отношений с госпожой де Сент-Анж, однако не скрою: на ее месте за подобную дерзость я бы выпроводил вас через окно. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. «Окно» – что вы подразумеваете под этим словом, месье? Довожу до вашего сведения: женщин моего круга не выставляют через окно! Не знаю, кто вы, хотя, судя по вашим речам и по вашему виду, нетрудно вынести суждение о ваших нравах. Эжени, следуйте за мной! ЭЖЕНИ. Прошу прощения, мадам, не могу оказать вам такую честь. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Что? Моя дочь мне противится! ДОЛЬМАНСЕ. Видите, мадам, вам определенно выказывают непослушание. Я бы такого не потерпел. Хотите, я велю принести розги, и мы накажем упрямого ребенка? ЭЖЕНИ. Боюсь, розги окажутся более кстати для мадам, нежели для меня! Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Несносное создание! ДОЛЬМАНСЕ (приближаясь к госпоже де Мистиваль). Помягче, сердце мое, здесь не место для инвектив; все мы покровительствуем Эжени, и вы еще пожалеете, что наговорили ей резкостей. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Как! Дочь выходит из повиновения, а мне не дают заявить о своих материнских правах? ДОЛЬМАНСЕ. О каких, собственно, правах вы толкуете, мадам? Не тешьте себя иллюзиями об их законности. Когда господин де Мистиваль – а может, кто-то другой – запускал вам во влагалище несколько капель спермы, из которых впоследствии получилась Эжени, вы вряд ли задумывались о своих материнских правах. В тот миг занимало вас нечто совсем иное, не так ли? И теперь, по-вашему, она перед вами в долгу за то, что некогда вы успешно разрядились, пока долбили поганую вашу дыру? Поймите, мадам, рассчитывать на возникновение добрых чувств между родителями и детьми невозможно. Подобная привязанность лишена всякого реального основания: где-то она прижилась, где-то совершенно неприемлема, в одних странах родители убивают своих детей, в других – дети приканчивают тех, кто подарил им жизнь. Если бы взаимная любовь между родителями и детьми закладывалась в нас природой, то, внимая зову крови, не видевшиеся прежде отцы и сыновья даже в самой многочисленной толпе тотчас распознавали бы друг друга и с обожанием бросались друг другу на шею. Что же мы наблюдаем в действительности? Укоренившуюся в сердцах ненависть: детей, которые с самого раннего возраста неосознанно избегают общества своих отцов, и отцов, которые отворачиваются от своих детей, отвергая всякое сближение с ними. Инстинкт родительской любви – чистый вымысел; представления о нем порождены выгодой, предписаны обычаем и поддержаны привычкой, природа же здесь совершенно ни при чем: она не запечатлевала таких побуждений в наших душах. Обратите взоры на животных – им этот инстинкт, безусловно, не знаком; не секрет, что для прояснения намерений природы, примеры следует искать именно в мире животных. Отцы! Прекращайте терзаться мыслями о допущенной вами несправедливости, если, подчиняясь собственным вашим страстям или интересам, вы дурно обходитесь с ничего не значащими для вас существами, рожденными из нескольких капелек вашего семени; ничего вы им не должны – ради себя самих, а не ради них пришли вы в этот мир; не вздумайте стеснять себя в чем бы то ни было, займитесь собой и живите для себя. Дети! Освобождайтесь – и как можно скорее – от глупых фантазий о сыновней любви, осознайте: вы решительно ничего не должны индивидам, которые с помощью своей крови приняли некоторое участие в вашем появлении на свет. Они не вправе требовать от вас ни жалости, ни благодарности, ни любви; вы не обязаны им ничем: даря вам жизнь, они трудились лишь на себя, устраивая собственные свои делишки; полагать необходимым оказывать поддержку людям, никоим образом этого не заслуживающим, – величайшее заблуждение; законы природы никаких обязательств вам не предписывают; если вы все же обнаружите в своей душе отзвук теплых чувств, подсказанных каким-нибудь обычаем или нормами морали, – душите их без зазрения совести: расправляйтесь с нелепыми переживаниями, порожденными теми или иными национальными привычками и климатическими условиями – природа от них отрекается, разум их опровергает! Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. А мои заботы о ней! А воспитание, которое я ей дала! ДОЛЬМАНСЕ. О! Заботы ваши – не более чем дань условностям и тщеславию. Вы не сделали для дочери ничего особенного – все вписывается в нравы вашей страны, значит, лично вам Эжени не обязана решительно ничем. Воспитание ваше и вовсе никуда не годится – мы вправе так судить, поскольку вынуждены полностью выбивать из ее головы вдолбленные ей прежде принципы, являющиеся помехой на пути к счастью. Все, что вам удалось ей внушить, – воздушные замки. О Боге вы ей говорили как о силе, реально существующей, о добродетели – как о качестве, действительно необходимом, вы скрывали от нее истинную сущность всякого религиозного культа, основанного на самозванстве того, кто сильнее, и слепой доверчивости того, кто слабее, и толковали ей о почтении к жалкому плуту и мерзавцу по имени Иисус Христос! Вы обманывали ее, называя блуд грехом, в то время как нет в жизни занятия более упоительного, нежели блуд, вы пытались привить ей добронравие, хотя истинную радость юная девушка испытывает, ведя себя распутно и безнравственно, а счастливейшая из женщин – несомненно та, что, совершенно погрязнув в разврате и пороке, презревает предрассудки и плюет на репутацию. Не обманывайте себя, мадам, полно лицемерить! Вы ровным счетом ничего не сделали для дочери, именно по вашей вине она не исполняла ни одного из наказов природы, так какое же чувство может испытывать к вам Эжени, кроме ненависти. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Боже праведный! Моя Эжени пропала, это ясно... Эжени, родная моя Эжени, в последний раз заклинаю: прислушайся к словам матери, давшей тебе жизнь! Это не приказ, дитя мое, а просьба, сомнения мои, к несчастью, рассеялись – ты действительно в лапах злодеев, так найди же в себе силы прервать эти опасные сношения и следуй за мной, на коленях молю тебя! (Она падает на колени.) ДОЛЬМАНСЕ. Ах, ах, что за слезная сцена!.. Ну-ка, Эжени, покажите, как вы растроганы! ЭЖЕНИ (как помнит читатель, полуголая). Видите, маменька, вот моя попка... как раз на уровне ваших губ, целуйте ее, душа моя, сосите, это все, что может для вас сделать ваша маленькая Эжени... Будь уверен, Дольмансе, я никогда не уроню высокое звание твоей ученицы. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ (с ужасом отталкивая Эжени). Чудовище! Уходи, отрекаюсь от тебя навеки, ты мне больше не дочь! ЭЖЕНИ. Добавьте к этому еще и ваше проклятие, дражайшая матушка, спектакль станет более впечатляющим, но я, увы, останусь к нему равнодушной. ДОЛЬМАНСЕ. О потише, не стоит так горячиться, мадам! Мы на вас в обиде; на наших глазах вы только что излишне сурово оттолкнули Эжени, хотя я известил вас, что здесь она находится под нашим покровительством. Такое преступление заслуживает наказания; так что сделайте одолжение, разденьтесь догола и получите сполна то, что вам причитается за вашу неучтивость. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Мне обнажиться?.. ДОЛЬМАНСЕ. Мадам, похоже, противится. Огюстен, окажи-ка ей услуги горничной. (Огюстен грубо приступает к делу; она отбивается.) Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ (обращаясь к госпоже де Сент-Анж). О небо! Куда я попала? Мадам, неужели вы допустите, чтобы со мной так обращались в вашем доме? Вы полагаете, что я не подам жалобу на подобные действия? Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Вряд ли вам удастся это осуществить. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Боже правый! Значит, меня здесь убьют? ДОЛЬМАНСЕ. Почему бы и нет? Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Минутку, господа. Прежде чем представить вашим взорам эту писаную красавицу, хочу предупредить вас о некоторой потрепанности ее телес. Эжени шепнула мне на ушко, что не далее как вчера супруг как следует отхлестал свою женушку кнутом за какие-то хозяйственные недочеты... так что, по уверениям Эжени, ягодицы ее напоминают узорчатую тафту. ДОЛЬМАНСЕ (едва госпожа де Мистиваль оказывается обнаженной). Ей-богу, это чистая правда! Мне еще не доводилось видеть столь истерзанного тела... Черт возьми, оно разукрашено и спереди, и сзади!.. Но жопа при этом все равно ужасно хороша. (Целует и щупает ее.) Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Оставьте меня, оставьте, иначе я позову на помощь! Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (подходя к ней и хватая ее за руку). Послушай, старая дура! Пора мне наконец просветить тебя!.. Ты для нас – жертва, присланная собственным мужем, тебя постигнет страшная участь; ничто не спасет тебя... Что тебе уготовано? Понятия не имею! Ты можешь быть повешена, колесована, четвертована, сжата клещами или заживо сожжена: выбор мучений зависит от воли твоей дочери – именно она объявит приговор. Ну и настрадаешься ты, лахудра! О да! Умертвят тебя медленно, лишь после бесчисленных пыток. Предупреждаю сразу: кричать бесполезно, в этом помещении можно зарезать быка – никто не услышит его рева. И лошади твои, и слуги отосланы. Еще раз повторяю, голубка, действуем мы с позволения твоего мужа, и ты, по наивности, с легкостью попалась в расставленные сети. ДОЛЬМАНСЕ. Надеюсь, теперь мы окончательно успокоили мадам. ЭЖЕНИ. Известить ее заранее подобным образом – просто верх обходительности! ДОЛЬМАНСЕ (продолжая ощупывать ягодицы госпожи де Мистиваль и пошлепывать по ним). Воистину, мадам, в лице госпожи де Сент-Анж вы обнаружили настоящую подругу... Кто еще в наши дни так разоткровенничается? Как искренне и правдиво она все перед вами выложила!.. Эжени, встаньте рядом с вашей матушкой... вот так, чтобы мне удобно было сравнивать обе ваши задницы. (Эжени повинуется.) Твоя попка, деточка, признаться, хороша, но, черт подери, и у мамаши тоже недурственная... Позабавлюсь-ка я, вставляя то в одну, то в другую... Огюстен, попридержите мадам. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Ах, небо праведное! Какое унижение! ДОЛЬМАНСЕ (начиная с матери). Ничуть! Нет ничего проще... Вот те на! Да вы едва меня прочувствовали!.. Ах, видно муженек ваш не раз пользовался этой дорожкой! Теперь твоя очередь, Эжени... Большая разница!.. Ладно, с меня довольно – хотелось слегка размяться перед серьезной игрой... Теперь все по порядку. Прежде всего две наши госпожи, вы, Сент-Анж, и вы, Эжени, соблаговолят вооружиться годмише для поочередного нанесения решительных ударов то по переду, то по заду достопочтенной сей дамы. Шевалье, Огюстен и я исправно подменят их с помощью собственных своих орудий. Итак, я начинаю, нетрудно догадаться, что и на этот раз почести я воздам ей сзади. По ходу действия каждый вправе подвергнуть ее любой пытке, но соблюдая разумную постепенность, так, чтобы она не околела слишком быстро... Огюстен, сделай милость, войди в меня, облегчи исполнение унылой моей обязанности – содомировать эту старую корову. Эжени, пока я занимаюсь твоей мамашей, подставь к моим губам свою прелестную попку, а вы, мадам, придвиньте вашу – я пощупаю ее... и посократизирую... Трудясь над жопой, хочется видеть вокруг одни только жопы. ЭЖЕНИ. Друг мой, какое же насилие ты над ней учинишь, выплескивая свое семя? Как накажешь эту дрянь? ДОЛЬМАНСЕ (продолжая шлепать). Нет ничего проще и естественней: удалю ей волоски и защипаю до посинения ее ляжки. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ (терпя эти мучения). Ах, изверг! Ах, сквернавец! Он сделает меня калекой!.. О, Царь небесный, владыка милостивый!.. ДОЛЬМАНСЕ. Не взывай к нему, душенька: он останется глух к твоим мольбам, как, впрочем, и к мольбам всех остальных людей. Никогда всемогущие небеса не снизойдут до сочувствия к чьей бы то ни было заднице. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Ах, как вы мне делаете больно! ДОЛЬМАНСЕ. Непостижимые странности духа человеческого! Ты страдаешь, бесценная моя, ты плачешь, а я от этого еще лучше разряжаюсь... Ах ты, сука! Так и придушил бы – но не хочу лишать других радости помучить тебя. Теперь твоя очередь, Сент-Анж. (Госпожа де Сент-Анж обрабатывает ее спереди и сзади своим годмише, наносит несколько ударов кулаком; ее сменяет шевалье: он пробегается по обеим дорожкам и изливаясь, бьет ее по щекам. За ним следует Огюстен, он действует примерно так же, прибавляя несколько щелчков по носу. Во время этих атак Дольмансе успевает воткнуть свое орудие во все задницы и теперь разгорячает всех действующих лиц своими речами.) Смелей, прекрасная Эжени, впихивайте вашей матушке, начинайте с передка! ЭЖЕНИ. Идите ко мне, мамуся, я побуду вашим муженьком. Этот чуть потолще, чем у вашего супруга, не так ли, дорогуша? Ничего, войдем... Ай-ай-ай, мамочка кричит, что ж, пусть покричит, ведь ей вставляет ее собственная дочь!.. А ты, Дольмансе, ты уже пристроился ко мне сзади?.. Вот я разом соединяю инцест, адюльтер и содомию, и все это творю я, девочка, лишенная невинности сегодня утром... Какой прогресс, друзья мои! С какой скоростью продвигаюсь я по тернистому пути порока! О, теперь я падшая женщина! По-моему, ты истекаешь соком, моя родненькая?.. Дольмансе, посмотри, какие у нее глаза! Такое выражение, как при оргазме, разве нет? Ах ты, похотливая кошка, я научу тебя настоящему разврату! Ну, держись, паршивка, держись!.. (Она сжимает и треплет ей грудь.) Сильней, Дольмансе... еще сильней, мой нежный друг, я умираю!.. (Разряжаясь, Эжени бьет кулаком по груди и по бокам матери раз десять-двенадцать.) Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ (теряя сознание). Сжальтесь надо мной, заклинаю вас... Мне дурно... я впадаю в беспамятство... (Госпожа де Сент-Анж пытается ей помочь, Дольмансе этому противится.) ДОЛЬМАНСЕ. Нет, нет, не приводите ее в чувство: женщина в обмороке – зрелище необычайно возбуждающее. Отстегаем ее как следует – и к ней вернется сознание... Эжени, ложитесь на тело жертвы... Докажите мне, что вы действительно тверды. Шевалье, овладейте ею на груди ее бесчувственной матери, пусть она в это время одной рукой мастурбирует Огюстена, другой – меня, а вы, Сент-Анж, подобным же образом щекочите Эжени на протяжении всего акта. ШЕВАЛЬЕ. Сказать по правде, Дольмансе, то, что вы заставляете нас делать, – ужасно: это осквернение природы, небес и святых законов человечности. ДОЛЬМАНСЕ. Ничто меня так не смешит, как неистребимые добродетельные порывы нашего шевалье. Где в наших действиях умудряется он разглядеть хоть тень оскорбления природы, неба и человечности? Поймите, друг мой, принципы, воплощаемые в жизнь развратниками, заложены в природе. Я уже тысячу раз повторял: природа стремится к поддержанию совершенного равновесия между пороками и добродетелями – в силу законов движения, она нуждается то в одних, то в других, поочередно внушая нам то, что ей более необходимо в данный момент; таким образом, мы не совершаем никакого зла, отдаваясь во власть тех или иных своих побуждений. Теперь о небе. Послушай, дорогой мой шевалье, брось ты наконец трястись, не бойся расплаты: нет во вселенной иной движущей силы, кроме природы. Отдельные физические явления матери рода человеческого стали называться чудесами и обожествляться людьми в самых различных формах – одни причудливее других, – обрастая бесконечным числом интерпретаций, а плуты и интриганы, воспользовавшись доверчивостью ближних, распространили по всему свету эти небылицы – вот что шевалье именует небесами, вот что боится он оскорбить! Далее он берется утверждать, что мелкие шалости, которые мы себе здесь позволяем, нарушают законы человечности. Простодушный! Запомни же раз и навсегда: то, что дураки называют человечностью, – слабость, порожденная страхом и эгоизмом, призрачная эта добродетель, сажающая на цепь людей недалеких, чужда личностям, чей характер сформирован стоицизмом, бесстрашием и философией. Действуй же, шевалье, не робей, не думай о возмездии! Допустим, мы действительно сотрем в порошок эту старую мегеру – поступок наш не окажется и намеком на преступление. Сотворять преступления – выше сил человеческих. С одной стороны, природа внушает людям неодолимую тягу к злодействам, а с другой – осмотрительно лишает смертных возможности приводить в беспорядок свои законы. Так что будь уверен, друг мой: все, что в твоих силах, – безусловно позволено, мудрая природа не доведет дело до абсурда и не наделит нас способностью нарушать задуманный ею ход развития. Мы – слепые орудия: если природа прикажет нам сжечь дотла всю вселенную, то единственным преступлением явится сопротивление ее воле, таким образом, все негодяи земли просто потворствуют ее капризам... Вперед, Эжени, располагайтесь... Но что я вижу! Она бледнеет!.. ЭЖЕНИ (ложась на свою мать). Это кто бледнеет? Я? Черта с два! Сейчас убедитесь, что это не так! (Поза выстраивается; госпожа де Мистиваль по-прежнему в обмороке. После семяизвержения шевалье группа распадается.) ДОЛЬМАНСЕ. Эта кляча никак не придет в себя! Безобразие! Розги! Розги!.. Огюстен, сбегай-ка в сад, нарви мне несколько веточек терновника. (Ожидая, он хлещет ее по щекам и подносит к ее носу зажженные бумажные рожки.) Ничего не помогает! Ох, боюсь: вдруг она протянет ноги. ЭЖЕНИ (шутливо). Протянет ноги! Только этого мне не хватало! Я только что нашила кучу красивых платьев – и что же, теперь все лето носить по ней траур? Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (громко смеясь). Ах, дьяволенок!.. ДОЛЬМАНСЕ (беря ветки колючего терна у вернувшегося Огюстена). Испробуем последнее средство. Эжени, пока я буду усердствовать, пытаясь вернуть вам мать, вы сосите мой член, а Огюстен пусть возвращает мне удары, которые я стану наносить сам. Ничуть не рассержусь, шевалье, наблюдая, как ты управляешься с задницей твоей сестры: главное во всей этой операции – чтобы я мог беспрепятственно целовать твои ягодицы. ШЕВАЛЬЕ. Придется уступить, раз нет никакой возможности убедить этого мерзавца, сколь отвратительно все, к чему он нас склоняет. (Сценка выстраивается; госпожу де Мистиваль секут розгами, и она начинает подавать признаки жизни.) ДОЛЬМАНСЕ. Ну как? Убедились в действенности моего лекарства? Я же говорил – оно всегда приносит желаемый эффект. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ (открывая глаза). О Боже! Зачем меня вырывают у смерти? Зачем возвращают ко всем ужасам земным? ДОЛЬМАНСЕ (продолжая порку). Эх, милая наша маменька! Не все еще сказано. Вы еще не выслушали приговор... А мы еще не привели его в исполнение... Итак, приступим: образуем круг, в центре – коленопреклоненная жертва, трепещущая от страха, пусть послушает, что за участь ее ожидает. Начинайте, госпожа де Сент-Анж. (Последующие объявления приговора происходят попутно с исполнением каждым актером назначенной ему роли.) Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Я приговариваю ее к повешению. ШЕВАЛЬЕ. Пусть ее изрежут на двадцать четыре тысячи кусков – так делается у китайцев. ОГЮСТЕН. А по мне, так пусть ее колесуют заживо. ЭЖЕНИ. Нашпигуем мою прекрасную матушку серными фитилями, а я не поленюсь поджечь каждый по отдельности. (На этом месте поза нарушается.) ДОЛЬМАНСЕ (хладнокровно). Очень хорошо, друзья мои! А теперь, на правах вашего наставника, я несколько смягчу тяжесть наказания. Ваши приговоры – остроумная мистификация, но не более того, в отличие от моего приговора, который действительно будет приведен в исполнение. Там, внизу, моих указаний ожидает один лакей, член его – незауряднейшее творение природы, хотя сокровище это, увы, поражено страшнейшей в мире болезнью – сифилисом. Прикажу ему подняться: пусть запустит свой яд в оба естественных прохода нашей дражайшей любезнейшей дамы, чтобы, пережив период тяжелых осложнений, вызванных жестоким недугом, старая развратница зарубила в памяти: нельзя мешать дочери отдаваться блуду. (Все аплодируют; приглашают лакея. Дольмансе обращается к нему.) Лапьер, берите эту женщину – она ваша; наслаждение с совершенно здоровой партнершей наверняка исцелит вас – средство верное. ЛАПЬЕР. Как, сударь, прямо перед всеми? ДОЛЬМАНСЕ. Ты что, стесняешься показать нам своего героя? ЛАПЬЕР. Нет, отчего же! Он у меня очень красивый... Ну-ка, сударыня, соблаговолите занять нужное положение. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. О, небо праведное! Какое страшное наказание! ЭЖЕНИ. Все-таки согласись, мама, это лучше, чем сразу отправиться к праотцам: так я хотя бы все лето похожу в своих новых платьях! ДОЛЬМАНСЕ. А мы пока позабавимся: предлагаю всем бичевание. Госпожа де Сент-Анж отстегает Лапьера, дабы он пожестче обходился с госпожой де Мистиваль, я выпорю госпожу де Сент-Анж, Огюстен – меня, Эжени – Огюстена, а ее со всей строгостью отхлещет шевалье. (Все устраиваются. После обработки переда хозяин приказывает Лапьеру перейти к заду, что в точности исполняется. Далее Дольмансе обращается к лакею). Отлично! Ты свободен, Лапьер. Держи, вот десять луидоров. Сатанинская прививка! Такого за всю свою жизнь не проделывал и Троншен! Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Думаю, теперь важно не дать вытечь наружу тому яду, который сейчас циркулирует по вашим венам, мадам, для этого Эжени тщательно зашьет вам и переднее, и заднее отверстие – сосредоточение отравляющей жидкости в нужных местах приостановит ее испарение, что приведет к скорейшему разъеданию ваших костей. ЭЖЕНИ. Превосходно! Подайте мне иголки и нитки!.. Раздвиньте ваши ножки, мамочка, я зашью вас так, чтобы вы уже никогда не подарили мне ни братиков, ни сестричек. (Госпожа де Сент-Анж протягивает Эжени большую иглу, в которую вдета толстая вощеная красная нить. Эжени принимается за шитье.) Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. О Спаситель! Какая боль! ДОЛЬМАНСЕ (хохоча, как сумасшедший). Видит Бог! Отменная идея! Она делает тебе честь, дорогая, я бы до такого не додумался. ЭЖЕНИ (покалывая срамные губы то снаружи, то внутри, переходя к лобку и животу). Не волнуйтесь по пустякам, маменька; нужно же мне испробовать иголку. ШЕВАЛЬЕ. Маленькая разбойница пустит ей кровь! ДОЛЬМАНСЕ (подогреваемый рукой госпожи де Сент-Анж на фоне матери и дочери). Ах, неподобающее это поведение дьявольски заводит меня! Эжени, участите ваши уколы, у меня от этого лучше твердеет. ЭЖЕНИ. Да я уколю и двести раз, если нужно... Шевалье, помастурбируйте меня, пока я занимаюсь мамой. ШЕВАЛЬЕ. Никогда еще не встречал такой скверной девчонки! ЭЖЕНИ (очень возбужденная). Будете обижать меня, шевалье, я и вас кольну! Лучше щекочите, как положено. Теперь сзади, ангел мой, будь так добр... У тебя что, только одна рука? Темно в глазах, все стежки вкривь и вкось... Видите, моя иголка затерялась... между ляжек, сосков... О проклятие! Какая сладость!.. Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Ты рвешь меня на части, бессердечная! Стыжусь, что произвела тебя на свет! ЭЖЕНИ. Успокойся, мамочка! Вот и конец. ДОЛЬМАНСЕ (выходя из рук госпожи де Сент-Анж в возбужденном состоянии). Эжени, жопу уступи мне, это по моей части. Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Ты слишком взбудоражен, Дольмансе, как бы ты не истерзал ее до смерти. ДОЛЬМАНСЕ. А хотя бы и так! Разве нет у нас письменного разрешения? (Он кладет госпожу де Мистиваль на живот, берет иглу и начинает зашивать ей задний проход.) Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ (истошно кричит). Ай-ай-ай!.. ДОЛЬМАНСЕ (погружая иглу глубоко в ее плоть). Ну-ка заткнись, потаскуха! Не то превращу твою жопу в мармелад... Эжени, помастурбируй меня! ЭЖЕНИ. Ладно, только при условии, что вы будете колоть посильнее – вы как-то чересчур бережно с ней обращаетесь. (Она его мастурбирует.) Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Эти две жирненькие половинки явно нуждаются в разделке! ДОЛЬМАНСЕ. Потерпите, сейчас я продырявлю ее, словно говяжью тушу. Вспомни мои уроки, Эжени: прекрати закрывать головку моего члена крайней плотью! ЭЖЕНИ. Страдания этой скотины невероятно воспламеняют мое воображение – я уже не ведаю, что творю. ДОЛЬМАНСЕ. Что за чертовщина! Я начинаю терять голову. Сент-Анж... встань передо мной, умоляю, и пусть Огюстен войдет в тебя сзади, а шевалье – спереди, так, чтобы я повсюду видел одни только задницы: это зрелище меня добьет. (Пока организуется заказанная им поза, он покалывает ягодицы.) Держись, маменька, получи-ка еще, вот так, и еще!.. (Делает проколы местах в двадцати.) Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. Ах, простите, сударь! Тысяча и тысяча извинений! Но вы же меня умерщвляете!.. ДОЛЬМАНСЕ (обезумевший от удовольствия). Как бы мне этого хотелось... Давно уже у меня так не деревенел... Не поверил бы, что после стольких семяизвержений... Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ (исполняя назначенную роль). Тебя устраивает, как мы разместились, Дольмансе? ДОЛЬМАНСЕ. Пусть Огюстен чуть развернется вправо, иначе он заслоняет жопу, а мне нужно видеть ее дыру. ЭЖЕНИ. Ах, полюбуйтесь, наша чертова кукла вся в крови! ДОЛЬМАНСЕ. Не страшно. Ну как, все готовы? Еще секунда – и я орошу животворным бальзамом нанесенные мною раны. Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Да, да, сердце мое, я вот-вот изольюсь... мы с тобой придем к цели одновременно. ДОЛЬМАНСЕ (завершил операцию и теперь покалывает ягодицы жертвы, комментируя собственный оргазм). Ах, убей меня Бог! Мое семя вытекает, пропадая напрасно... Эжени, направь же его струю на эти многострадальные ягодицы, я так их измучил... Эх, послать бы плевок спермы прямо в дырку облаков! Кончено... больше не могу!.. Отчего безудержный пыл страстей неизменно сменяется бессилием?! Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Долби крепче, братец! Двигайся во мне порезвее, я уже исхожу соком!.. (Огюстену.) Пошевеливайся же, увалень, сколько повторять: когда я дохожу до точки, нужно поглубже загонять мне в зад!.. Ах, как приятно подражать Триединому! Благодарствую за высшую святость – быть пробитой с двух сторон! (Группа распадается.) ДОЛЬМАНСЕ. Все сказано. (Госпоже де Мистиваль.) Одевайся, бесстыдница, и уходи, куда хочешь! Имей в виду: на все, что мы с тобой проделали, получено разрешение от твоего мужа. Мы тебе и раньше говорили, но ты все не верила, так читай и убедись сама. (Показывает ей письмо.) Пусть пример этот послужит тебе наукой, пойми: дочь твоя достигла возраста, когда она вольна делать все, что ей вздумается; ей хочется блудить, она создана для порока; и если ты не желаешь, чтобы издевались над тобой – не мешай другим жить так, как им нравится. А теперь ступай прочь. Шевалье отвезет тебя. Попрощайся со всеми, неблагодарная тварь! На колени перед дочерью, проси прощения за то, что премерзко вела себя с ней... А вы, Эжени, влепите-ка вашей матушке парочку добрых пощечин и проводите ее до порога, добавив еще парочку крепких пинков под зад. (Все исполняется.) Прощай, шевалье, смотри, по дороге не приставай к мадам, помни: она зашита и у нее сифилис. (Когда они вышли.) А нам, друзья мои, пришла пора садиться за стол, а оттуда – всей четверкой в одну постель. Какой замечательный денек! Еда приобретает для меня особый вкус, а сон – особую безмятежность лишь после того, как в течение дня я в достаточной мере замараю себя тем, что глупцы называют преступлениями.
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке ModernLib.Ru Все книги автора Эта же книга в других форматах [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24]
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-06-22; просмотров: 294; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.144.105.101 (0.02 с.) |