Важны не только твои намерения, но и твои поступки

Вы так громко говорите, что я не слышу ваших слов.

Ралф Уолдо Эмерсон

 

Это был солнечный день в Оклахома-Сити. Мой друг и гордый отец Бобби Льюис повел двух своих сындшек играть в мини-гольф. Подойдя к билетеру, он спросил:

— Сколько стоит билет? Молодой человек ответил:

— Три доллара для вас и три доллара для ребенка старше шести лет. Детей шести лет и младше мы пропускаем бесплатно. Сколько вашим?

Бобби ответил:

— Одному три, второму семь, так что я должен вам шесть долларов.

Билетер поинтересовался:

— Послушайте, мистер, вы что, только что разбогатели? Вы ведь могли сэкономить три доллара. Могли бы сказать мне, что старшему всего шесть, я бы и не заметил.

Бобби ответил:

— Да, может, и так, но ведь дети заметили бы.

Как сказал Ралф Уолдо Эмерсон, вы так громко говорите, что я не слышу ваших слов. В трудные времена, когда нравственные нормы важны, как никогда раньше, старайтесь служить хорошим примером всем, с кем вы живете и работаете.

Патриция Фрипп

МАМИНА ЖИЗНЬ

Пожалуйста, отнеси свою тарелку на кухню.

Отнести это вниз, когда будешь уходить.

Не оставляй это там, отнеси наверх.

Это твое?

Не бей брата!

Я с тобой разговариваю.

Подожди немного, пожалуйста. Ты что, не видишь, что я разговариваю?

Я же сказала, не перебивай.

Ты зубы почистила?

Ты почему не в кровати?

Вернись в постель.

Нельзя смотреть телевизор днем.

Что значит — тебе нечего делать?

Иди погуляй.

Почитай книгу.

Сделай потише.

Положи трубку.

Скажи своей подруге, что перезвонишь. Сейчас же!

Алло! Нет, ее нет дома.

Она позвонит тебе, когда придет.

Возьми куртку. Возьми свитер.

Убери.

Кто-то оставил свои ботинки у телевизора.

Убери игрушки из коридора. Вытащи мальчиков из ванны. Убери игрушки с лестницы.

Ты понимаешь, что кто-нибудь мог из-за этого разбиться?

Поторопись.

Поторопись, все тебя ждут.

Я считаю до десяти, и мы уходим без тебя.

Ты в туалет сходила?

Если не сходишь, ты никуда не идешь.

Я не шучу.

Почему ты не сходила до ухода?

Потерпеть можешь?

Что там происходит?

Прекратите.

Я же сказала, прекратите!

Ничего не хочу об этом слушать.

Перестань, или я сейчас же веду тебя домой.

Ах, вот так. Мы идем домой.

Поцелуй меня.

Обними меня.

Заправь постель.

Убери в своей комнате. Накрой на стол.

Ты мне нужна, чтобы накрыть на стол.

И не говори мне, что сегодня не твоя очередь!

Пожалуйста, пододвинь свой стул к столу.

Сядь ровно.

Ну попробуй немножко, не обязательно есть все.

Перестань шалить и кушай.

Поосторожнее нельзя?

Подвинь стакан. Он стоит на самом краю.

Осторожнее!

Что значит "еще"?

А пожалуйста, еще. Так лучше.

Ну съешь хотя бы немного салата.

Не всегда получаешь то, что хочешь. Такова жизнь.

Не спорь со мной. Больше я это не обсуждаю.

Отправляйся в свою комнату.

Нет, десять минут еще не истекли.

Еще одна минута.

Сколько раз я говорила тебе не делать этого!

Куда делось печенье?

Съешь вчерашние фрукты, а потом уже будешь есть свежие.

Нет, я не дам тебе грибов. Я выбрала все грибы, видишь?

Ты сделала домашнюю работу?

Перестань кричать, если хочешь что-то спросить, иди сюда.

Я подумаю об этом.

Не сейчас.

Спроси отца.

Посмотрим.

Не сиди так близко к телевизору, это вредно для глаз.

Успокойся.

Успокойся и начни сначала.

Это правда?

Пристегни ремень безопасности.

Все пристегнули ремни безопасности?

Извини, таковы правила. Извини, таковы правила. Извини, таковы правила.

Делил Эфрон

ИДЕАЛЬНАЯ АМЕРИКАНСКАЯ СЕМЬЯ

Сейчас ровно 10.30, прекрасное субботнее утро, и мы пока идеальная американская семья. Моя жена повезла нашего шестилетнего сынишку на первый урок игры на фортепьяно. Наш четырнадцатилетний сын еще не изволил встать. А наш четырехлетний сын сидит у телевизора и смотрит, как крошечные человекоподобные существа сталкивают друг друга со скал. Я сижу на кухне и читаю газету.

Аарон Малачи, четырехлетка, явно утомленный мультипликационной расправой и насытившийся чувством собственной значимости от того, что ему доверили телевизионный пульт, вторгается в мое пространство.

— Я хочу есть, — говорит он.

— Кукурузные хлопья будешь?

— Нет.

— А йогурт хочешь?

— Нет.

— А яичницу?

— Нет. А можно мороженого?

— Нет.

Вполне возможно, что мороженое гораздо сытнее и питательнее, чем подвергшиеся технической обработке хлопья или куриные яйца, напичканные антибиотиками, но, согласно моим убеждениям, нельзя начинать субботнее утро с мороженого.

Аарон молчит секунды четыре.

— Папа, нам ведь еще долго жить, да?

— Да, еще очень долго, Аарон.

— И мне, и тебе, и мамочке?

— Верно.

— И Исааку?

— Да.

— И Бену?

— Да. И тебе, и мне, и мамочке, и Исааку, и Бену.

— Нам еще долго жить, пока все люди не умрут.

— Как это?

Аарон усаживается на стол, скрестив ноги на моей газете, как Будда.

— Что ты имеешь в виду, Аарон, говоря "когда все люди умрут"?

— Ты же говорил, что все умирают. Когда все умрут, тогда вернутся динозавры. Пещерные люди жили в пещерах, в пещерах динозавров. Потом динозавры вернулись и растоптали их.

Я понимаю, что для Аарона жизнь уже стала ограниченной во времени, с началом и концом. Он представляет себя и нас в этой плоскости, которая заканчивается неопределенностью и потерей.

Я оказываюсь перед этической дилеммой. Что. мне следует сделать? Попытаться рассказать ему о Боге, спасении и вечности? Или обрушить на него фразу вроде: "Твое тело — всего лишь оболочка, и после смерти наши души всегда будут вместе"?

Или же оставить его с этой неуверенностью и тревогой, потому что я считаю, что так оно и есть? Пытаться сделать из него неврастеника и экзистенциалиста или пытаться успокоить его?

Я не знаю. Смотрю в газету. "Кельты" постоянно проигрывают по пятницам. Ларри Берд критикует кого-то, только я не вижу кого, потому что мешает нога Аарона. Я не знаю ответа, но весь мой опыт подсказывает мне, что это очень важный момент, момент, когда Аарон начинает осознание мира. Или же мне просто кажется, что это так? Если смерть и жизнь — иллюзия, то зачем мне тревожиться о том, как их понимает кто-то другой?

Аарон поднимает ногу, и я вижу, что Ларри Берд сердился на Кевина Макхейла. Нет, не на Кевина Макхейла, а на Джерри Сичтинга. Но Джерри Сичтинг уже не играет за "Кельтов". А что произошло с Джерри Сичтингом? Все умирает, все приходит к своему концу. Джерри Сичтинг играет за Сакраменто или Орландо или вовсе исчез.

Нет, я не должен безразлично относиться к тому, как Аарон понимает жизнь и смерть, потому что я хочу, чтобы у него было ощущение прочности, постоянства. Можно вспомнить, как хорошо надо мной поработали монахини и священники. Середины не было — либо агония, либо блаженство. Ты был или на стороне Бога, или же в аду, а там очень горячо. Я не хочу, чтобы Аарон обжегся, я хочу, чтобы у него было чувство прочности и уверенности. Неизбежные переживания и тревоги могут подождать.

Возможно ли это? Возможно ли чувствовать, что Бог, дух, карма*— это нечто высшее? Можно ли передать это ощущение, не травмируя бытия человека, не отягощая его этим? Можем ли мы совместить несовместимое? Или же его хрупкие ощущения, ощущение им бытия будет подорвано?

Аарон завозился на стуле, и я понимаю, что он заскучал. Чувствуя драматизм наступающего момента, я откашливаюсь и начинаю менторским тоном:

— Аарон, некоторые люди считают, что смерть...

— Пап, — перебивает меня Аарон, — давай поиграем в видеоигру? Это не страшная игра, — объясняет он, жестикулируя. — Никого не убивают. Ребята просто падают.

— Да, — говорю я с некоторым облегчением. — Давай поиграем, но прежде нам еще кое-что нужно сделать.

— Что? — спрашивает Аарон уже на полпути к игре.

— Сначала давай поедим мороженого.

Еще одна идеальная суббота для идеальной семьи. На сегодня.

Майкл Мерфи

ПРОСТО СКАЖИ ЭТО

Если бы вам предстояло вскоре умереть и у вас остался всего один телефонный звонок, кому бы вы позвонили и что бы сказали? И почему вы медлите?

Стивен Левайн

Однажды вечером, покончив с еще одной из сотен прочитанных мной книг о воспитании детей, я испытал некоторое чувство вины, потому что в книге говорилось о некоторых приемах воспитания, о которых я как-то позабыл. Главный прием заключался в том, чтобы разговаривать со своим ребенком и произносить три магических слова — "я люблю тебя". В книге вновь и вновь подчеркивалось, что дети должны знать совершенно однозначно, что вы действительно их любите.

Я поднялся наверх, к комнате сына, и постучал в дверь. За дверью раздавался грохот барабанов. Я знал, что он там, но не открывает дверь. Я приоткрыл ее сам, и, конечно, он сидел в наушниках, слушая музыку, и при этом играл на своих барабанах. Встав перед ним, чтобы привлечь внимание, я спросил:

— Тим, у тебя найдется минутка? Он сказал:

— Да, конечно, для тебя всегда.

Мы сели, и после пятнадцати минут разговора о том о сем я просто посмотрел на него и сказал:

— Тим, мне очень нравится, как ты играешь на барабанах.

— Спасибо, пап, мне это очень приятно, — ответил он

Когда я спускался по лестнице, до меня дошло, что я поднялся к сыну с определенной целью, но не выполнил задачу. Я чувствовал, что мне нужно обязательно вернуться и еще раз попробовать произнести те три волшебных слова.

И снова я поднялся наверх, постучал в дверь и открыл ее.

— У тебя есть минутка, Тим?

— Конечно, пап. Что ты хотел?

— Сынок, когда я пришел к тебе первый раз, я хотел кое-что тебе сказать, но отвлекся. Тим, помнишь, когда ты учился водить машину, у меня возникла масса проблем в связи с этим? Я написал три слова и положил записку тебе под подушку, надеясь, что ты обратишь на это внимание. Я выполнил свой родительский долг. — Наконец, поговорив еще немного, я посмотрел на Тима и сказал: — Я хочу, чтобы ты знал — мы любим тебя.

Он внимательно посмотрел на меня:

— О, спасибо, папа. Ты и мама?

— Да, мы оба, только мы недостаточно выражаем эту любовь.

Он сказал:

— Спасибо, это для меня много значит. Я знаю, что вы любите меня.

Я повернулся и вышел. Спускаясь вниз, я подумал: "Нет, просто не могу поверить! Я уже два раза поднимался к сыну. Я знаю, что хочу сказать, и тем не менее совсем другие слова звучат из моих уст".

Я решил, что снова вернусь и выражу Тиму свои истинные чувства. Он услышит это непосредственно от меня. И не важно, что он уже ростом под два метра. Итак, я возвращаюсь, стучу, и он кричит:

— Погоди минуту. Не говори, кто это. Папа, неужели это ты?

Я спросил:

— Откуда ты знаешь? И он ответил:

— Я знаю тебя с тех пор, как ты — мой отец. Потом я спросил:

— Сын, у тебя есть еще секунда?

— Ты же знаешь, что есть, так что входи. Думаю, ты не сказал мне того, что хотел?

Я спросил:

— А откуда ты знаешь?

— Я же знаю тебя с тех пор, как ты менял мне подгузники. Я глубоко вздохнул, как бы набираясь храбрости.

— Так вот что я никак не мог тебе сказать, Тим. Я просто хотел сказать тебе, как ты нам дорог. И дело не в том, что ты делаешь или что сделал. Речь о тебе как о человеке. Я люблю тебя и хотел, чтобы ты это знал. Не понимаю, почему я так долго скрывал это.

Он посмотрел на меня и сказал:

— Послушай, папа, я это знаю, и мне особенно приятно слышать это от тебя. Спасибо и за твои мысли, и за желание выразить их. — Когда я направился к двери, сын остановил меня: — Послушай, папа, у тебя есть минутка?

Я подумал: "О нет! Что еще?" А вслух произнес:

— Конечно, для тебя — всегда.

Не знаю, откуда дети этому учатся, уж конечно не от родителей, но мой сын сказал:

— Папа, я только хочу задать тебе один вопрос. Я спросил:

— О чем?

Он посмотрел на меня и сказал.

— Папа, ты что, ходил на какие-то занятия или что-то,в этом роде?

— Нет, я просто читал книгу, и в ней говорится о том, как важно говорить детям о своих чувствах к ним.

— Спасибо, что потратил на это время. Еще поговорим, папа.

Я думаю, что тем вечером Тим преподал мне самый наглядный урок о том, что понять истинное значение любви можно только если ты готов совершить поступок. Нужно найти в себе смелость сказать об этом вслух.

Джин Бедли

НАСЛЕДИЕ ЛЮБВИ

В молодости Ал был способным художником, занимался керамикой. У него была жена и два замечательных сына. Однажды вечером у его старшего сына вдруг начались сильные боли в животе. Решив, что это какое-то обычное нарушение пищеварения, ни Ал, ни его жена не отнеслись серьезно к жалобам сына. На самом деле это оказался острый аппендицит, и той ночью мальчик умер.

Зная, что можно было предотвратить смерть сына, если бы он осознал серьезность положения, Ал, терзаясь раскаянием, пережил тяжелейший нервный срыв. Ко всему прочему жена вскоре ушла от него, оставив его с шестилетним младшим сыном. Боль и обида оказались слишком тяжелым бременем для Ала, и он в поисках утешения начал пить. Вскоре преуспевающий художник превратился в алкоголика.

Алкоголизм прогрессировал, и Ал начал терять все, что у него было, — дом, землю, свои керамические изделия, все. В конце концов Ал умер в одиночестве в номере мотеля в Сан-Франциско.

Когда я узнал о смерти Ала, я отреагировал с тем же презрением, который мир демонстрирует по отношению к тем, кто завершает жизнь, не имея определенных материальных благ.

— Какой неудачник! Как бесцельно прожита жизнь!

Шло время, и я постепенно стал пересматривать свои выводы. Дело в том, что я знаю Эрни, теперь уже взрослого сына Ала. Он — сама доброта, любящий и заботливый человек. Я наблюдал за Эрни, когда рядом были его дети, и видел, как они любят друг друга. Я знал, что такая доброта и отзывчивость не возникают ниоткуда.

Я не слышал, чтобы Эрни много говорил об отце, ведь так трудно защищать алкоголика. Однажды я набрался смелости.

— Меня чрезвычайно озадачивает один момент, — сказал я. — Я знаю, что отец фактически воспитал тебя один. Что он такого сделал, чтобы ты вырос таким замечательным человеком?

Эрни несколько мгновений молчал, размышляя над моим вопросом, а потом сказал:

— С самых моих первых дней и до восемнадцати лет Ал каждый вечер приходил ко мне в комнату, целовал меня и говорил: "Я люблю тебя, сынок".

Мои глаза наполнились слезами, когда я понял, как ошибался, называя Ала неудачником. Да, он не оставил после себя никаких материальных благ. Но он был добрым, любящим отцом и оставил после себя замечательного сына.

Бобби Джи

О РОДИТЕЛЯХ И ВОСПИТАНИИ

Ваши дети вам не принадлежат.

Они сыновья и дочери самой жизни.

Они рождаются вами, но они — не вы, и хотя они с вами, они не принадлежат вам.

Вы можете отдавать им свою любовь, но не мысли, потому что у них — свои мысли.

Они — ваша плоть, но не душа, потому что их души живут в завтрашнем дне, который вам недоступен, даже в ваших мечтах.

Вы можете стремиться быть похожими на них, но не пытайтесь делать их похожими на себя, потому что у жизни нет обратного хода в прошлое.

Вы — лук, а ваши дети — стрелы, выпускаемые из этого лука.

Лучник видит цель где-то по пути в бесконечность, и он сгибает вас своей властью, чтобы его стрелы могли лететь стремительно и далеко.

Так принимайте же волю лучника с радостью, потому что он, любя летящую стрелу, любит и лук, который держит в своих руках.

Халил Джибран,

ОБ ОБУЧЕНИИ

Учиться — значит узнавать то, что вы уже знаете. Делать — значит показывать, что вы знаете это. Обучать — значит напоминать другим, что они знают это так же хорошо, как и вы.

Все вы и учитесь, и делаете, и обучаете.

Ричард Бах

КАК Я СТРОЮ МОЕ БУДУЩЕЕ

ДОРОГОЙ УЧИТИЛЬ.

Сегодня мамочка плакала. Мамочка спрасила меня Джоди ты знаешь зачем ты ходишь в школу я сказала что не знаю. А она сказала что мы будем строить мене будущее. Я спросила что это за будущие, на что оно похоже? Мамочка сказала я не знаю Джоди. Никто не может его увидить только ты сама Джоди. Не биспокойся ты увидишь его. И тогда она заплакала и сказала Джоди я люблю тебя.

Мамочка говорит что все должны очень сильно стараться сделать нам детям будущее самым хорошим в мире.

Учитель, можем мы сегодня начать строить мене это самое будущее? Не могли бы вы очень сильно постараться сделать его самым хорошим для мамочки и меня?

Я люблю вас учитиль.

С любовью, Джоди.

ТЕПЕРЬ Я СЕБЕ НРАВЛЮСЬ

Когда вы увидите, что ребенок начинает лучше думать о себе, вы заметите значительное улучшение в сфере его достижений. Но что еще важнее, вы увидите ребенка, которому жизнь нравится все больше и больше.

Уэйн Дайер

 

Я испытал огромное чувство облегчения, когда стал понимать, что ребенку нужна не только суть самого предмета. Я хорошо знаю математику и хорошо ее преподаю. Раньше я думал, что это все, что я должен делать. Теперь же я обучаю детей, я не только учу математике. Я понимаю, что с некоторыми из них я могу лишь частично преуспеть. Когда мне уже не нужно так много ответов, их у меня оказывается больше, чем когда я пытался доказать, что все знаю. И научил меня этому малыш по имени Эдди. Однажды я спросил его, почему, на его взгляд, его успехи в этом году значительно лучше, чем в прошлом. И он совершенно обескуражил меня своим ответом.

— Потому что я сам себе нравлюсь, когда я с вами, — ответил он.

Слова учителя, процитированные Эвереттом Шостремом в "Человеке-манипуляторе"

ВСЕ ХОРОШЕЕ

Он учился в третьем классе школы Святой Марии в Морисе, Миннесота, где я преподавала. Все тридцать четыре моих ученика были дороги мне, но такие, как Марк Экланд, встречаются один на миллион. У него всегда был очень опрятный вид, и он обладал тем редкостным жизнерадостным отношением к жизни, благодаря которому даже его шалости казались приятными.

Кроме того, Марк болтал без умолку. Я постоянно пыталась внушить ему, что нельзя разговаривать без разрешения. Больше всего меня поражало то, как искренне он реагировал каждый раз, когда я поправляла его.

— Спасибо, что поправили меня, сестра!

Первый раз я даже растерялась, но постепенно привыкла слышать это по многу раз на дню.

Однажды утром Марк болтал так много, что мое терпение лопнуло, и я допустила ошибку. Я посмотрела на Марка и сказала:

— Если скажешь хотя бы еще одно слово, я заклею тебе рот клейкой лентой!

Не прошло и десяти секунд, как Чак выпалил:

— Марк снова разговаривает.

Я не просила никого из учеников помогать мне следить за Марком, но раз уж сказала о Наказании перед всем классом, то вынуждена была выполнить угрозу.

Я помню эту сцену так отчетливо, словно это было сегодня утром. Я подошла к своему столу, демонстративно открыла ящик и вытащила рулон ленты. Не говоря ни слова, я направилась к парте Марка, оторвала два куска пленки и заклеила ему рот крест-накрест. А потом вернулась к своему столу.

Когда я взглянула на Марка, чтобы проверить, как он реагирует, он подмигнул мне. И тут меня прорвало! Я рассмеялась. Весь класс ликовал, когда я вернулась к парте Марка, сняла пленку и пожала плечами.

Его первыми словами были следующие:

— Спасибо, что поправили меня, сестра.

В конце года меня попросили вести уроки математики в старших классах. Пролетели годы, и не успела я оглянуться, как Марк снова оказался в моем классе. Он стал еще красивее и был сама учтивость. Поскольку ему нужно было внимательно слушать мои объяснения, он уже не говорил так много.

Как-то в пятницу я почувствовала, что все идет не так, как обычно. Всю неделю мы работали над сложной темой, и я заметила, что ученики стали раздражительными и обидчивыми в отношениях друг с другом. Я должна была остановить это прежде, чем ситуация выйдет из-под контроля. И я попросила их составить список всех учеников в классе и оставить место напротив каждого имени. Потом я велела им вспомнить все самое хорошее, что они могли бы сказать о каждом своем однокласснике, и записать это напротив его имени.

Ребята работали над этим заданием до конца урока, и, покидая классную комнату, каждый сдал мне свой листок. Чак улыбался, а Марк сказал:

— Спасибо, что учите меня, сестра. Приятных выходных.

В ту субботу я выписала имена всех учеников на отдельном листке бумаги, а потом переписала все то хорошее, что каждый ученик сказал о других своих одноклассниках. В понедельник я раздала каждому ученику листочки, где была его характеристика. У некоторых это заняло две страницы. Скоро весь класс заулыбался. "Неужели? — слышала я возбужденный шепот. — Я и не представляла, что это важно для кого-то!" "Я не знал, что меня так любят!"

Больше никто в классе не говорил об этих листках. Я так и не узнала, обсуждали ли ребята их после уроков или со своими родителями, но это и не имело значения. Я выполнила поставленную задачу. Ученики были довольны и собой, и друг другом.

Потом эти ребята перешли в старший класс. Через несколько лет, когда я вернулась из отпуска, мои родители встречали меня в аэропорту. По дороге домой мама задавала обычные вопросы о погоде, о впечатлениях. Потом в разговоре наступила пауза. Мама взглянула на папу и произнесла:

— Отец?

Папа откашлялся.

— Вчера вечером звонили Экланды, — начал он.

— Правда? — сказала я. — Несколько лет ничего не слышала о них. Интересно, как поживает Марк.

Папа тихо ответил:

— Марк погиб во Вьетнаме. Похороны завтра, и его родители хотят, чтобы ты пришла.

По сей день я помню точно то место на шоссе 494, где отец рассказал мне о Марке.

Я никогда раньше не видела солдат в гробу. Марк лежал такой красивый, такой возмужавший. В этот момент я только и думала: "Марк, я бы отдала всю клейкую ленту в мире, лишь бы ты мог поговорить со мной".

Церковь была заполнена друзьями Марка. Сестра Чака спела "Боевой гимн республики". И почему в день похорон непременно должен пойти дождь? И без него у могилы было так тяжело! Пастор произнес молитву, и все, кто любил Марка, один за другим проходили мимо гроба, окропляя его святой водой.

Я прощалась последней. Я стояла у гроба, когда один из солдат подошел ко мне.

— Это вы учили Марка математике? — спросил он.

Я кивнула, продолжая неотрывно смотреть на гроб.

— Марк много рассказывал о вас, — сказал он. После похорон большинство бывших одноклассников

Марка отправились на ферму Чака. Родители Марка были там, дожидаясь меня.

— Мы хотим показать вам кое-что, — сказал его отец, вытаскивая из кармана портмоне. — Это нашли у Марка после смерти. Мы подумали, что это вам знакомо.

Он осторожно вытащил два потрепанных листочка. Их явно много раз разворачивали и сворачивали. Я, даже не читая, поняла, что это те самые листочки, на которых я переписала все то хорошее, что одноклассники Марка написали о нем.

— Большое вам спасибо, — сказала мать Марка. — Как видите, Марк очень дорожил этим.

Вокруг нас стали собираться одноклассники Марка. Чак застенчиво улыбнулся и признался:

— Я тоже храню свой листок. Он у меня дома в столе. Жена Джона сказала:

— Джон попросил меня поместить его листок в наш свадебный альбом.

— И я свой храню, — призналась Мэрилин. — Он у меня в дневнике.

Потом Викки, еще одна одноклассница, вытащила свой кошелек и показала собравшимся потрепанный листок.

— А я всегда ношу свой с собой. Думаю, мы все сохранили свои листки.

И вот тут я наконец села и заплакала. Я плакала о Марке и о всех его друзьях, которые больше никогда не увидят его.

Хелен П. Мросла

ТЫ — ЧУДО

Каждую секунду мы пребываем в новом и удивительном мгновении Вселенной, которое никогда не повторится. И чему мы учим наших детей? Мы учим их, что два плюс два будет четыре и что Париж — столица Франции.

А когда мы будем учить их понимать себя?

Мы должны говорить каждому ребенку:

— Ты знаешь, что ты собой представляешь? Ты — чудо. Ты единственный и неповторимый. За все прошедшие годы никогда не было такого ребенка, как ты. Все в тебе уникально — ноги, руки, умелые пальчики, то, как ты двигаешься.

Ты можешь стать Шекспиром, Микеланджело, Бетховеном. У тебя богатейшие способности. Да, ты чудо! И когда ты вырастешь, сможешь ты воспитать такое же чудо?

Ты должен работать — мы все должны работать, чтобы сделать мир достойным его детей.

Пабло Касалс