Интерпретация сказки «Три перышка»

Теперь приступим непосредственно к практической стороне интерпретации. В силу причин дидактического характера я выбрала в качестве примера очень простую сказку из собрания братьев Гримм, чтобы показать вам суть метода интерпретации. Я постараюсь, чтобы вам стало понятно, как следует приступать к интерпретации, чтобы понять смысл подобных историй. Сказка называется «Три перышка».

Жил-был однажды король, и было у него три сына. Из них двое умных да толковых, а третий и говорил-то мало, был он простоват, и звали его все Дурнем. Король был уже стар и слаб. Видя, что скоро придется помирать, он никак не мог решить, кому же из сыновей передать в наследство свое королевство. Тогда он им и говорит, чтобы шли они странствовать по свету, и тот, кто принесет ему самый красивый ковер, тот и будет королем после его смерти. Чтобы не было никаких споров, вышел король из замка, дунул на три перышка, взлетели они вверх, а он и говорит: «Куда они полетят, туда и вам идти». Одно перо полетело на восток, другое — на запад, а третье взлетело, но далеко не улетело и опустилось вскоре на землю. И вот отправился один брат направо, другой — налево, и посмеялись они над Дурнем, который остался стоять там, где упало третье перышко.

Сел Дурень на землю и запечалился, но вдруг он заметил, что там, где лежит перо, находится вход в подземелье. Он поднял дверь и обнаружил ступеньки, по которым и спустился вниз. Подошел к другой двери, постучался и слышит изнутри:

Девушка зеленая, Ножка ты сушеная, Костяной ноги собачка, Погляди-ка поскорей, Кто стоит там у дверей?

Дверь открылась, и Дурень увидел перед собой большую и толстую жабу, а вокруг нее много маленьких жаб. Толстая жаба спросила у него, что он хочет, и Дурень ей ответил, что хотел бы получить самый красивый и самой тонкой работы ковер. Позвала та молодую жабу и говорит:

Девушка зеленая, Ножка ты сушеная, Костяной ноги собачка, Эй, поди-ка поскорей, Принеси ларец живей!

Принесла молодая жаба большой ларец, толстая жаба его открыла, достала ковер и дала его Дурню. И был тот ковер такой прекрасный и такой тонкой работы, что подобного во всем свете не сыскать. Поблагодарил ее Дурень и выбрался снова наверх.

Два старших брата считали младшего таким глупым и не способным найти что-либо стоящее, что купили у первой встречной пастушки грубый шерстяной платок, который был на ней повязан, и принесли его домой королю. В это время возвратился и Дурень и принес свой прекрасный ковер. Король посмотрел и говорит: «Если поступать по справедливости, то королевство должно принадлежать младшему сыну». Но старшие братья не давали отцу покоя, убеждая его, что Дурень не может стать королем, ведь он такой глупый. Стали они просить короля назначить новое испытание.

Объявил тогда король, что королевство получит тот, кто принесет самое красивое кольцо. Снова повторил он ритуал с тремя перышками, и опять два старших брата отправились на запад и на восток, а перо Дурня взлетело вверх и опустилось прямо у двери в подземелье. Снова спустился младший брат к толстой жабе и сказал, что теперь ему необходимо самое красивое кольцо. Та вновь велела принести ларец, достала оттуда кольцо и подала его Дурню. И блестело то кольцо, усыпанное драгоценными камнями, и было такое красивое, что ни один золотых дел мастер на свете не смог бы сделать такое же. Два старших брата опять посмеялись над Дурнем, который собрался найти золотое кольцо, а сами даже не стали пытаться: просто взяли старый обод от колеса, вытащили из него гвозди и принесли королю. Когда же младший брат показал свое золотое кольцо, то королю ничего не оставалось, как снова признать, что королевство должно принадлежать именно ему. Но двое старших братьев все докучали отцу, пока он не согласился на третье испытание: королевство получит тот, кто приведет домой самую красивую невесту. Снова дунул король на три перышка, и снова они полетели так же, как и в прошлый раз.

Дурень снова отправился к толстой жабе и сказал, что должен привести домой самую красивую невесту. Жаба ответила: «Ой, самой красивой-то сейчас нет, но ты ее получишь!» Она дала ему морковь с выдолбленным углублением, запряженную шестеркой мышей. Дурень опечалился и говорит: «Что же мне со всем этим делать?». А жаба ему отвечает: «Возьми одну из моих маленьких жаб и посади в нее». Взял дурень первую попавшуюся под руку жабку и посадил ее в желтый возок. Но только села она в него, как тотчас обернулась красавицей, морковь превратилась в карету, а мыши — в шестерку великолепных лошадей. Поцеловал он девушку, погнал коней и привез ее к королю. Его братья, которые даже и не пытались отыскать красивых девушек, привели домой двух деревенских баб, которые первыми попались им навстречу. Когда король увидел их, то сказал: «После моей смерти королевство перейдет к младшему сыну». Но старшие братья снова обступили короля с криками о том, что нельзя допустить, чтобы королевство досталось Дурню. Они потребовали, чтобы предпочтение было отдано тому, чья жена сможет перепрыгнуть через кольцо, что висит посреди зала. Братья думали, что деревенские бабенки справятся с этим лучше, ведь они куда сильней, чем нежная и хрупкая девушка, которая, прыгая, может даже разбиться насмерть. И старый король снова согласился. Две деревенские бабы прыгнули через кольцо, но они были так неуклюжи, что упали, сломав свои толстые руки и ноги. Затем прыгнула и прекрасная девушка, которую привез Дурень, она проскочила через кольцо легко, словно лань. Спорить было уже не о чем. Дурень получил корону и правил всеми долго и мудро.

В этой незамысловатой классической сказке вы наверняка узнали несколько хорошо известных сказочных мотивов. Вольте и Поливка (Bolte и Polivka. Anmerkungen zu den Kinder- und Hausmarchen der Brilder Grimm. Vol. 2, p. 30) утверждают, что эту сказку братья Гримм записали в 1819 году в Цверне, в Германии. Другой немецкий вариант этой сказки записан в регионе Гессен и отличается от вышеизложенного лишь небольшими вариациями. Не повторяя всю историю целиком, скажу только, что в этом варианте вместо ковра упоминается льняное полотно, а когда Дурень спускается в подземелье, то находит там не жаб, а прекрасную девушку, которая ткет льняное полотно. (Таким образом, перед нами уже не совсем та же ситуация, как в первом случае.) Как и в нашей первой версии, она дает ему ковер, а в лягушку превращается только тогда, когда выходит из подземелья наверх, то сеть, под землей она предстает перед героем в образе прекрасной девушки, но как только она вместе с Дурнем выходит на божий свет, то превращается в лягушку. Въезжая в королевский двор на повозке, она выкрикивает: «Поцелуй меня и прыгай в воду («versenk Dich»). «Versenken» в переносном смысле означает Медитацию, другими словами, это значит погрузиться в медитацию. Согласитесь, что подобное выражение, произнесенное лягушкой в волшебной сказке, звучит довольно странно. Но она повторяет его три раза, и тогда Дурень, подхватив ее на руки, прыгает в воду, в соответствии с буквальным смыслом слова «versenken», что означает «погрузиться в воду». И лягушка снова превращается в прекрасную девушку, как только Дурень, поцеловав ее, прыгает с ней в воду.

У этой сказки есть и другие варианты, записанные в Гессене, в которых три пера заменены на три яблока, которые катятся в разные стороны. А во Франции в сказку внесено лишь одно изменение: жаба заменена белой кошкой. Я не буду подробно останавливаться на всех возможных вариантах этой сказки, упомяну лишь несколько наиболее частой встречающихся. Например, нередко мотив с перьями заменяется стрелами, которые король-отец также выпускает в трех направлениях. А невеста появляется в образе жабы, лягушки, белой кошки, обезьяны, ящерицы, куклы-марионетки, крысы или черепахи; иногда она может быть даже и неодушевленным предметом — чулком или прыгающим ночным колпаком.

Заканчивая рассмотрение всех этих вариантов сказки (среди которых наиболее интересным является русский), добавим несколько слов о самом мотиве «дуть на перо», с тем чтобы узнать направление, в котором нужно идти. Подобный обычай был широко распространен в средние века во многих странах мира. Не зная точно куда ему идти, не имея конкретного плана или находясь на распутье, человек мог взять перо, дунуть на него и пойти в том направлении, куда его понесет ветер. Подобные действия были очень употребительным способом гадания, посредством которого человек делал выбор. Многие средневековые истории отсылают нас к такому обычаю. В фольклоре, например, часто встречается выражение «пойду куда ветер подует» (буквально — куда перо полетит). В сказочных вариантах северных стран, а также в некоторых русских и итальянских, вместо перышек, стрел или катящихся яблок, используются шары или мячи.

Мы начнем интерпретацию с нескольких первых предложений сказки. Экспозиция состоит в следующем: «Жил-был король, и было у него три сына. Два умных, а третий — дурак. И этот старый король не знал, кому оставить свое королевство». Перед нами открывается психологическая ситуация. Последнее предложение указывает на суть проблемы, а именно — кому должно достаться королевство. Подобная начальная ситуация (король и три его сына) в волшебных сказках встречается очень часто. В одном только собрании братьев Гримм, которое является лишь небольшой частью сокровищницы всевозможных вариантов сказок, насчитывается около 50 — 60 сказок, имеющих такое же начало. Здесь перед нами не обычная семья, так как в ней нет ни матери, ни сестры, т. е. первоначальный круг действующих лиц чисто мужской. Женский элемент, который должен присутствовать в полном составе семьи, в данном случае отсутствует. И основное действие разворачивается вокруг поиска достойной женщины, от чего в конечном счете зависит наследование королевства. Главный герой в дальнейшем не совершает никаких мужских поступков: он даже не герой в прямом смысле этого слова. На всем протяжении сказки он получает помощь от некоего женского элемента, который и решает за него возникающие проблемы, совершая для этого все необходимые действия: ткет ковер, прыгает через кольцо. Заканчивается сказка свадьбой, т. е. гармоничным союзом мужского и женского элементов. Таким образом, общая структура, по всей видимости, указывает на то, что проблема состоит в доминировании мужской установки (аттитьюда), когда женское начало является недостающим. А сказка показывает путь восстановления пропущенного женского элемента и уравновешивания ситуации.

Начнем с рассмотрения символического значения фигуры короля. В книге Юнга «Mysterium Coniunctionis» в разделе, озаглавленном «Король и королева» («Rex and Regina»), можно найти развернутое исследование этой проблемы. В книге очень много интересных данных, но я лишь вкратце остановлюсь на том, что там говорится по поводу короля.

В первобытном обществе король или вождь племени, как правило, обладал магическими способностями (mana). Некоторые вожди почитались столь священными, что поданные всегда носили их на руках. В других племенах, например, посуда, из которой ел или пил король, выбрасывалась, и никто не должен был к ней прикасаться — это было табу. По той же причине некоторые правители никогда не появлялись перед своим народом, а если случалось, что простой человек все же увидел лицо короля, то должен был умереть. Существуют предания о том, что их голос был подобен грому, а бросаемые ими взгляды — молниям. Во многих первобытных общинах также считалось, например, что процветание всей страны зависит от физического и душевного состояния здоровья короля, поэтому если он заболевал или становился импотентом, то его убивали, а его место занимал тот, чье здоровье и потенция могли гарантировать народу воспроизведение потомства, плодовитость скота и процветание племени в целом. Дж. Фрэзер (J. G. Frazer) также приводит примеры, когда в соответствии с обычаем не было принято дожидаться, пока король станет импотентом или заболеет; вместо этого его убивали после определенного периода времени (скажем после 5, 10 или 15 лет), руководствуясь той же самой идеей: поскольку со временем его сила истощается, то он должен быть замещен другим. В некоторых племенах существовало представление, что на самом деле это не означало убийства короля, который воплощал в себе дух предков, оказывавший покровительство племени, но было следствием поступательного движения жизни: так сносят старый дом, чтобы дух мог перейти в новый и править уже в нем. Считается, что управляет всем и всегда один и тот же священный дух — тотем, а убийство старого короля способствует тому, что он просто переселяется в более молодое и физически крепкое тело.

Таким образом, король или вождь воплощают в себе божественный принцип, от которого зависит как физическое, так и психическое благосостояние нации. Вождь являет собой этот божественный принцип в видимой форме, будучи его инкарнацией и местом постоянного пребывания. В теле вождя обитает тотемный дух племени. Он обладает такими свойствами, которые заставляют нас рассматривать данный образ как символ Самости, так как, по определению, Самость — это центр саморегуляции психики, от которого зависит благополучие индивида. (Наши собственные короли обычно восседают с державой в руке в виде земной сферы с крестом на ней, если король — христианского вероисповедания, или имеют некоторые Другие символы, известные нам из различных мифологических источников как выражение Самости.)

Во многих племенах существует разделение между королем (или вождем), с одной стороны, и шаманом, с другой, то есть раскол между мирской и духовной властью. В средние века такая ситуация была характерна и для нашей цивилизации. Тогда шла жестокая борьба между духовенством (лат. sacerdotium) и верховной властью, то есть между церковью и государством. Обе силы претендовали на то, чтобы быть для тех, кто им подчинялся зримым символом, воплощающим божественный принцип. Другими словами, они стремились стать символом незримого (нем. unanschau-liche) архетипа Самости.

Представление о том, что старение короля является крайне нежелательным, можно встретить во всех странах и алхимическом символизме, о котором можно прочесть в книге Юнга. В первобытном обществе, когда из гарема начинали доходить слухи, что правитель стал импотентом, то принималось молчаливое решение его убить. Однако могли быть и другие причины. Например, король становился слишком стар, чтобы выполнять некоторые обязанности, или срок его правления подходил к концу (т. е. он правил в течение 10 или 15 лет), что с неизбежностью влекло за собой идею жертвенной смерти.

В более развитых обществах, например в Древнем Египте, место такого обычая занял ритуал возрождения (символической смерти и воскрешения фараона), который исполнялся на празднике «Сед» (Scd). В некоторых странах существовал другой обычай — так называемый «карнавальный король», когда преступнику, приговоренному к смерти, разрешалось в течение грех дней жить как королю. Его и одевали, как короля, у него были все необходимые знаки отличия, он был выпущен из тюрьмы и мог приказывать все, что хотел. Ему принадлежали все женщины, вся лучшая пища и вообще все, что бы он ни пожелал. По прошествии этих трех дней его казнили. Существовали также и другие ритуалы, когда сама казнь приводилась в исполнение на кукле, которую «убивали» вместо настоящего короля. Во всех этих разнообразных традициях мы видим один и тот же мотив, а именно — необходимость обновления для короля через смерть и возрождения.

Вернемся к нашей гипотезе о том, что король является символом Самости. В этой связи возникает вопрос: почему же символом Самости служит именно возраст? Существуют ли какие-нибудь психические факторы, объясняющие это? Изучая сравнительную историю религии, вы непременно заметите следующую тенденцию: любой религиозный ритуал или догма со временем теряют свой первоначальный эмоциональный заряд, изнашиваются и превращаются в мертвую формулу. Они могут также приобретать и позитивные свойства сознания, такие как непрерывность, и тем не менее теряют свою иррациональную связь с ходом жизни и обнаруживают тенденцию к тому, чтобы стать простым механическим повторением. Это справедливо применительно ко всему, а не только по отношению к религиозным доктринам и политическим системам: даже вино выдыхается, если хранить его очень долго. И старый мир становится мертвым миром. Поэтому если мы хотим, чтобы наша сознательная жизнь избежала подобной участи, то необходимо ее постоянно обновлять посредством взаимодействия с психическими явлениями, протекающими в бессознательном. Король, являясь центральным и доминирующим символом в содержаниях коллективного бессознательного, как и следовало ожидать, нуждается в подобном обновлении в еще большей степени.

Таким образом, можно сказать, что символ Самости, в особенности, наталкивается на это общее затруднение, проистекающее из необходимости постоянного обновления как понимания, так и установившейся связи с жизнью. А главная угроза для него состоит в возможности превратиться в мертвую формулу — систему или доктрину, лишенную конкретного смысла, а потому сохранившую лишь свою внешнюю форму. В этом смысле можно сказать, что стареющий король олицетворяет собой доминирующее содержание коллективного сознания, служа опорой как политической, так и религиозной доктринам, выражающим интересы определенной социальной группы. На Востоке для большинства слоев населения содержание коллективного сознания находит свое выражение в образе Будды; для нас же его олицетворением и поныне является Христос, которого называют «Царь царей».

Вернемся вновь к нашей сказке: по всей видимости, в этой истории у короля нет жены (а если и есть, то по ходу действия она ни разу не появляется). Какое же значение имеет образ королевы? Если король — это символическое воплощение центрального и главенствующего содержания коллективного сознания, тогда королеву необходимо рассматривать как сопутствующий женский элемент, а именно эмоции, чувства, то есть иррациональное дополнение к доминирующему содержанию. Считается, что любой цивилизации присуще свое мировоззрение (Weltanschauung), в центре которого находится образ Бога, господствующего и определяющего соответствующий стиль поведения и жизни в целом. Кроме того, в обществе это относится к стилю проявлений чувства любви (Eros-style), что непосредственно влияет на отношение людей друг к другу. С образом королевы, которая сопровождает короля, будут связаны особенности эмоциональной атмосферы в обществе. Например, в Средние века правивший король был воплощением готической идеи Христа, а олицетворением Эроса выступала Дева Мария (подтверждение чему можно найти, например, в поэзии трубадуров), Царица Небесная по отношению к Царю — Христу. Дева Мария давала образец женского поведения, она олицетворяла образ анимы как для мужчин, так и для женщин. В католических странах женщины по-прежнему стремятся соответствовать данному образцу; а мужчины пытаются лучше осознать особенности собственной анимы, чтобы приспособиться к подобному стилю эротического поведения (и стилю межличностных взаимоотношений вообще).

Таким образом, существует тесная взаимосвязь между образами короля и королевы, иными словами, между принципом Логоса (преобладающим во многих цивилизациях и коллективных установках) и эротическим стилем, который сопровождает его в специфической форме. Отсутствие королевы в сказке означает и отсутствие указанного аспекта, а следовательно, наш король лишен способности производить потомство, ведь без королевы у него уже не может быть детей. По всей видимости, в сказке должно быть предпринято что-то в этом направлении, так как в доминирующей коллективной установке отсутствует принцип Эроса, другими словами, отсутствует связь с бессознательным, а именно — иррациональным и женским. Такая ситуация может быть охарактеризована как положение, при котором коллективное сознание превращается в застывшие и окаменевшие доктрины или формулы.

В нашей сказке у короля было три сына, и, таким образом, перед нами возникает проблема, существующая, между четырьмя мужчинами (трое из которых стараются приспособиться к четвертому, находящемуся вне оценочной сферы). Те, кто знаком с психологией Юнга, быстро догадаются, что здесь, очевидно, представлены четыре основные функции сознания. Король олицетворяет главную из основных функций, два старших брата — вспомогательные функции, в то время как Дурень, конечно же, ассоциируется с четвертой функцией, которая является подчиненной, или низшей. Вроде бы все верно, однако к этому необходимо относиться с некоторой долей скептицизма, так как теория Юнга о четырех функциях применима к отдельному индивиду. В волшебных же сказках мы имеем дело отнюдь не с внутренней историей жизни одного человека, а следовательно, и рассматривать их под таким углом зрения не совсем корректно. Поэтому для начала попробуем прояснить (амплифицировать) мотив мужской четверки. Например, если обратиться к древней истории, то там можно обнаружить мотив четверки, которая составляет окружение главного символа Самости, а именно — четыре сына Гора, четыре евангелиста и другие.

Такие четверки, которые могут быть найдены в сравнительной истории религии и в мифологии, на мой взгляд, было бы неверно рассматривать как четыре функции в той же мере, в какой это относится к отдельному индивиду. По всей видимости, они являют собой более базисную модель (паттерн) сознания, из которой позднее сформировался паттерн, содержащий четыре функции сознания. Имея дело с конкретным человеком и зная, как определить тип, мы можем сказать, что этот человек принадлежит, например, к мыслительному типу, а его пребывающие в подчинении чувства могут служить причиной таких-то неприятностей. Таким образом, можно определить, какие особенности данной структуры типичны, а какие — более индивидуальны. Можно утверждать, что у индивида проблема четырех функций всегда является представленной в виде определенного структурного образования, за которым, однако, стоят более общие и базисные тенденции. Если вы хотите запутаться еще больше, то подумайте, почему сознание всегда стремится развить в каждом человеке все четыре функции? Можно было бы ответить, что формирование четырехфункциональной системы сознания является врожденной характеристикой человека. Например, если вы не оказываете воздействия на развитие ребенка, то одна функция развивается у него автоматически, но если вы будете анализировать этого человека в возрасте 30 и 40 лет, то обнаружите у него четырехфункциональную структуру сознания. В мифологии соотношение, лежащее в основе структуры сознания, находит отражение во многих символах, состоящих из четырех элементов, например, таких как 4 ветра, 4 стороны света, а в нашей волшебной сказке — те четверо, которые составляют королевскую семью.

Точности ради необходимо указать на то, что король не воплощает в себе главную функцию, а служит лишь ее архетипической основой, в том смысле, что он дает выражение тому психологическому фактору, который и формирует четыре основные функции во всех людях. Вы можете сказать, что я противоречу сама себе, так как сначала утверждала, что старый король является доминантой коллективного сознания, а теперь говорю, что он символизирует собой то общее соотношение, на базе которого формируются основное функции сознания. Как же совместить эти разные точки зрения? Нет ли в них противоречия? Это могло бы показаться еще одной интерпретацией, однако если вы задумаетесь о том, как происходит формирование главной функции, тогда вы увидите, что она формируется в первой половине жизни человека и обычно служит неким механизмом коллективной адаптации. Например, если в детстве ребенку лучше удаются игры, связанные с практическими вопросами, то родители считают, что, наверное, он станет инженером. Ребенка поощряют в этом, благодаря чему в школе он будет прекрасно успевать по соответствующим предметам, а с остальными — у него будут проблемы. Такой человек будет гордиться тем, что в практической деятельности все получается у него особенно хорошо, и, в основном, будет ею и заниматься: это отражает естественное стремление делать то, что у тебя получается, а все остальное игнорировать. Подобная односторонность постепенно формирует ту основную функцию, с помощью которой и происходит приспособление индивида к коллективным требованиям. А следовательно, доминанта коллективного сознания тоже оказывает влияние на ее формирование в индивиде.

Вернемся опять к средневековому человеку, для которого доминантой Самости является образ Христа. Если этот человек имеет предрасположенность стать мыслящим типом, то он обратится в своих размышлениях к тому, что является сущностью Христа; если же он обладает врожденной склонностью к чувственному типу, то не станет думать о том, что символизирует образ Христа, а обратит к нему, следуя наставлениям священников, свои чувства (в соответствии со своей преобладающей функцией). Именно в этом смысле царь является олицетворением доминирующего символического содержания коллективного сознания. А также он будет связан и с основной функцией, общей для всех людей.

Подобным образом могут получить истолкование и два старших брата, умных да разумных, которые будут представлять собой типичную основу для формирования двух дополнительных функций в человеке, в то время как Дурень — для подчиненной (низшей) функции.

Однако его значение этим не исчерпывается, ведь именно он является главным героем сказки, а следовательно, вся сказка посвящена тому, что с ним случилось. Поэтому необходимо кратко остановиться на том, что же означает фигура героя в мифических историях. Если вы знакомы с психологической интерпретацией мифов, то наверняка заметили, что образ героя попеременно рассматривается то как символом Самости, то как символ эго. Таким образом, в толковании мифов сами интерпретаторы противоречат себе внутри одного и того же текста: они начинают с того, что герой выражает эго, а затем переходит к его интерпретации в качестве Самости.

Прежде чем обсуждать данную проблему, необходимо прояснить, что же мы понимает под эго. Эго — это центральное комплексное образование в области сознания личности. Конечно же, каждый человек имеет свое собственное эго; поэтому, говоря об эго, мы уже имеем в виду некую абстракцию, так как подразумеваем под этим «Я» всех тех людей, с которыми знакомы. Утверждая, что «эго противостоит бессознательному», мы делаем лишь общее наблюдение, относящееся к некоторому усредненному эго, лишенному всех субъективных особенностей и уникальности.

Вернемся к рассмотрению символического значения образа героя в мифах. Что же обычно делает герой? Очень часто он играет роль спасителя, например, спасает свою страну и людей от драконов, ведьм или действия злых чар. Во многих сказках герой находит спрятанное сокровище. Он освобождает свой народ и выводит его из всех опасных ситуаций; восстанавливает связь людей с богами и с жизнью, обновляет принцип жизни. Именно он отправляется ночью в плавание по морю, а когда затем выбирается из брюха кита, то вместе с ним обычно спасаются и все те, кого кит проглотил до этого. Иногда герой бывает слишком самоуверен, а в некоторых мифах — приносит вред. Тогда боги или какие-нибудь враждебные силы решают уничтожить героя. Во многих героических мифах он может стать невинной жертвой злых сил. В сказках можно обнаружить также фигуру героя-обманщика (трикстера), который совершает разные проделки (не только хорошие, но и плохие); при этом он иногда не только спасает людей, но и втягивает их в разные затруднения. Иными словами, одним он помогает, а других — губит либо по ошибке, либо по недомыслию, т. с. наполовину он — злодей, а наполовину — спаситель. Поэтому в конце сказки он опять-таки либо погибает, либо исправляется, либо изменяет себя посредством трансформации.

Как видим, среди героев существует большое разнообразие: тип дурачка, тип трикстера, тип сильного человека; тип невинного и красивого юноши, а также тип колдуна, герой достигает своей цели не только с помощью магии, но и благодаря собственной силе и смелости. Результаты исследований в детской психологии показывают, что примерно первые двадцать лет жизни основная тенденция в самом бессознательном состоит в том, чтобы сформировать сильный эго-комгшекс. И большинство трудностей в юношеском возрасте возникает из-за нарушений в ходе данного процесса, вызванных негативным влиянием родителей или какими-то другими, в том числе травматическими, помехами. В ситуациях, схожих со случаем, описанным Майклом Фордхамом (М. Fordham) в его книге «Дети как индивиды» (1969), эго-комплекс не может сформироваться самостоятельно. Но мы можем увидеть в снах ребенка отражение естественных процессов формирования эго. Наиболее часто встречается способ построения идеала на основе образцового героя. Роль героя могут выполнять как отец, так и другие люди, например, кондуктор трамвая, полицейский, старшие братья или взрослые товарищи (особенно, если они учатся в школе на класс старше), на которых и направлен осуществляемый ребенком перенос. В тайных мечтах ребенок представляет, каким бы он хотел стать. Многие маленькие мальчики мечтают о том, как они будут носить красную фуражку и водить трамвай, что они станут шефом, боссом, королем или шерифом. Подобные фигуры-модели являются результатом проекции бессознательного: они либо проявляют себя непосредственно в сновидениях, либо проецируются на внешние объекты. Они захватывают воображение маленького человечка и влияют на формирование его эго. Зная об этом, матери прибегают к соответствующему приему. Например, ведя ребенка к зубному врачу, мать говорит ему: «Представь себе, что ты — шеф полиции. Разве может такой человек плакать, когда ему выдирают зуб?» Такие слова укрепляют эго малыша и помогают ему сдержать слезы. Похожий метод постоянно используется и в процессе обучения. Уловка состоит в следующем: если ученик ведет себя плохо, а вы знаете, что он восхищается старшеклассником по имени Альберт, нужно ему сказать, что Альберт бы так не сделал; и он тотчас же приложит все усилия, чтобы исправиться.

Вышеуказанный психологический процесс является типичным и показывает, как в молодом человеке постепенно формируется эго-комилекс, т. е. центральная область его сознания. Если рассмотреть этот процесс более внимательно, использовав данные сновидений, то можно прийти к выводу, что он ведет свое происхождение из Самости, т. е. именно Самость и формирует эго. В графическом виде можно изобразить следующим образом: сначала обозначим непознанное психическое содержание (totality) человека, представляя его в виде сферы, а не круга, тогда в верхней части сферы может быть расположена область сознания, внутри которой все является для меня осознанным, а центр — это эго-комплекс. То же, что посредством цепи ассоциаций с ним не связано, остается для меня бессознательным. Еще до того как появилась сознательная сфера, центр саморегуляции (Самость) формирует эго-комплекс с помощью эмоциональных и некоторых других процессов. (Самость рассматривается нами в данном случае как некая целостность и регулирующий центр всей личности, который, видимо, должен присутствовать с самого начала жизни.) Изучая символические изображения эго-комплекса и Самости, можно обнаружить, что они во многом схожи: эго является зеркальным отражением Самости. Например, известно, что Самость выражает себя в конструкции мандалы и что эго имеет также четырехчастное членение. Центр Самости формирует эго-комплекс, который впоследствии является отражением этого первоначального центра. Поэтому эго, как нам известно, часто впадает в иллюзию, что именно оно является центром личности. И большинство людей, которые никогда не проходили через процедуру психоанализа, естественным образом верят в то, что Я есть Я; опираясь на свою эмоциональную убежденность, они уверены, что их Я является целостным. Эта иллюзия возникает из-за того, что эго формируется на основе целостного центра. Но в детстве человек переживает трагедию отделения; например, изгнание из рая или же первый шок от осознания несовершенства, от того, что совершенство было потеряно навсегда. Такие трагедии отражают тот момент, когда эго начинает превращаться в некую сущность, отделенную от Самости. Затем оно укрепляется в качестве самостоятельно существующего фактора, и интуитивная связь с центром частично теряется.

Необходимо отметить, что эго начинает функционировать должным образом только тогда, когда достигает определенного уровня адаптации по отношению к психике ь целом. Другими словами, оно Функционирует лучше, если сохраняется некоторая гибкость во взаимодействии: эго не становится чем-то окаменелым и неизменным, а по-прежнему подвергается воздействиям Самости, например, через сновидения, настроения и т. п., а следовательно, может успешно адаптироваться к психологической системе в целом. Таким образом, эго было задумано природой не как центр управления всей психологической системой, а как необходимый инструмент, который функционирует лучше, если не сопротивляется, а подчиняется основным инстинктивным побуждениям, исходящим от целостности.

Представьте себе, например, как в ситуации опасности ваш инстинкт подсказывает, что нужно убегать. Вовсе не требуется, чтобы сознательное эго сказало вам об этом. Если за вами гонится разъяренный бык, то нет никакой необходимости в том, чтобы советоваться с эго; лучше довериться своим ногам, которые знают, что нужно делать в такой ситуации. Но если одновременно с ногами работает и эго, то, спасаясь бегством, вы вместе с этим будете искать место, где лучше спрятаться, или забор, через который можно перескочить. Следовательно, ситуация, когда ваши инстинкты и эго функционируют в полном соответствии друг с другом, более благоприятна. С другой стороны, если вы принадлежите к тем «философам», которые, прежде чем убежать, размышляют, а стоит ли это делать, тогда ваше эго блокирует инстинктивное побуждение: оно становится автономным, антиинстинктивным и превращается в деструктивную помеху. Такую картину можно наблюдать на примере невроза. Невроз в связи с этим можно определить как состояние, когда нарушается гармония между эго-образованием и личностью в целом; в то время как функционирование эго в соответствии с целостностью более высокого порядка только усиливает его, что является доказательством врожденной целесообразности базисного инстинктивного принципа организации.

Однако, когда эго сопротивляется инстинктам, это также бывает и полезным. Вспомним, например, арктических леммингов (пеструшек, грызунов семейства полевок.— Прим. рус. пер.). Инстинкт заставляет их совершать миграции в другие страны, где можно будет найти себе пропитание. И вот, движимые инстинктивным побуждением, они собираются в огромные стаи и отправляются в далекий путь. Иногда, при неудачном стечении обстоятельств, во время миграции они встречают на пути реку или море: продолжая свой путь, они заходят прямо в воду и гибнут тысячами. Вероятно, вы и раньше слышали эту историю, которая по сей день является очень трудным вопросом для зоологов. Она может служить примером неразумности приспособительного механизма некоторых естественных инстинктов. Конрад Лоренц (Konrad Lorenz) в своих лекциях приводит множество подобных случаев. Приведу лишь один из этих поучительных примеров: у некоторых птиц, с целью привлечения партнера во время брачного периода, вырастает на груди огромный красный мешок, придающий силу их пению. Причем этот мешок такой тяже-тщй что птица с ним не может летать, и тогда она становится легкой добычей для охотников. Таким образом, мы видим, что подобное изобретение природы — это не слишком хорошее приспособление. Чтобы нравиться самке, красивый красный хвост или красный зад, как у бабуина, был бы гораздо лучше, поскольку не мешал бы улететь. Поэтому не все образования (patterns), возникшие под влиянием инстинкта, обязательно позитивны. Представим, что лемминг мог бы задаться вопросом, зачем же он так поступает и, поняв, что не хочет утонуть в море, смог бы вернуться назад, что было бы для него полезнее. Может быть, именно поэтому в качестве эксперимента природа изобрела для нас такой новый инструмент,