Существует ли на самом деле ад.

Есть ли жизнь после смерти?

Это неправильный вопрос, неправильный в своей основе. Никогда не нужно забегать вперед самого себя: очень возможно, что ты споткнешься и упадешь. Чело­век должен задать вопрос по делу, человек должен начи­нать с самого начала. Вот мое предложение: задай во­прос, более близкий к делу.

Например, ты можешь спросить: «Есть ли жизнь по­сле рождения?» Это будет ближе к делу, потому что рож­даются многие-люди, но у очень немногих есть жизнь. Ты не живешь только потому, что родился. Ты существуешь, несомненно, но жизнь — больше, чем просто существо­вание. Ты рождаешься, но пока ты не родишься заново в свое существо, ты не живешь, никогда не живешь.

Рождение необходимо, но недостаточно. Нужно не­что большее, иначе человек просто ведет растительное существование и просто умирает. Конечно, это очень постепенная смерть — ты так неосознан, что никогда ее не знаешь, никогда ее не осознаешь. От рождения до смерти... долгий прогресс смерти. Очень редко можно встретить живого человека. Будда, Иисус, Кабир — они живы. И это чудо: те, кто жив, никогда не задают вопро­са: «Есть ли жизнь после смерти?». Они это знают. Они знают, что такое жизнь, и в этом знании смерть исчеза­ет. Как только ты знаешь, что такое жизнь, смерть не существует. Смерть существует только потому, что ты не знаешь, что такое жизнь, потому что ты еще не осо­знаешь жизни, ее бессмертия. Ты не коснулся жизни, поэтому существует страх смерти. Как только ты узна­ешь, что такое жизнь, в это самое мгновение смерть становится несуществующей.

Внеси свет в темную комнату, и темнота исчезает; узнай жизнь, и смерть исчезает. Человек, который дей­ствительно жив, просто смеется над самой возможнос­тью смерти. Смерть невозможна; смерть не может су­ществовать по самой природе вещей; то, что есть, оста­нется, оставалось всегда. Это то, что не может исчез­нуть. Но не теоретически; тебе придется пережить это экзистенциально.

Обычно этот вопрос остается в уме, задаешь ты его или нет, вопрос: «Что происходит после смерти?» — потому что до смерти ничего не произошло, вот откуда этот вопрос. Поскольку жизни не случилось даже после рождения, как ты можешь верить и доверять, что жизнь случится после смерти? Ее не случилось после рожде­ния, как она может случиться после смерти? И тот, кто знает жизнь, знает также, что смерть — это другое рож­дение и ничего больше. Смерть есть другое рождение; открывается новая дверь. Смерть — другая сторона той же самой двери, которую вы называете рождением: с одной стороны, эта дверь известна как смерть, с другой — как рождение.

Смерть приносит другое рождение, другое начало, дру­гое путешествие — но все это будет для тебя только рассуждениями. Это будет мало значить, пока ты не зна­ешь, что такое жизнь. Именно поэтому я говорю: задай правильный вопрос. На неправильный вопрос ответить нельзя, а если и можно, то только неправильно. Непра­вильный вопрос предполагает неправильный ответ. Я здесь не для того, чтобы помочь вам что-то узнать, не для того, чтобы помочь вам стать великими мыслителями, логика­ми. Целью является опыт, не философствование — и толь­ко опыт решает эту головоломку.

Ты родился, но еще не родился по-настоящему. Нужно второе рождение; тебе предстоит быть рожденным дваж­ды. Первое рождение только физическое, второе — на­стоящее — духовное рождение. Ты должен прийти к тому, чтобы узнать самого себя, узнать, кто ты такой. Ты должен задать правильный вопрос: кто я такой? И пока есть жизнь, почему не спросить этого у самой жизни? Зачем беспокоиться о смерти? Когда она придет, ты мо­жешь столкнуться с ней лицом к лицу и узнать ее. Не упускай эту возможность узнать жизнь, пока жизнь ок­ружает тебя.

Если ты узнал жизнь, ты, несомненно, узнаешь и смерть — и тогда смерть не будет врагом, смерть будет другом. Тогда смерть не более чем глубокий сон. Снова приходит утро, и все начинается снова. Тогда смерть не более чем отдых — великий отдых, нужный отдых. По­сле всей жизни труда и усталости человеку нужен боль­шой отдых. В смерти он возвращается к источнику, точ­но как во сне.

Каждую ночь ты умираешь небольшой смертью. Ты называешь это сном; было бы лучше называть это не­большой смертью. Ты исчезаешь с поверхности, движешь­ся в свое глубочайшее существо. Ты теряешься, ты не знаешь, кто ты такой. Ты забываешь все о мире, об отно­шениях, о людях. Ты умираешь небольшой смертью, кро­шечной смертью, но даже эта крошечная смерть ожив­ляет тебя. Утром ты снова полон сил и энергии, снова пульсируешь жизнью, снова готов прыгать в тысячу и одно приключение, готов принять вызов. К вечеру ты снова устанешь.

Это происходит ежедневно. Ты даже еще не узнал, что такое сон; как тебе узнать смерть? Смерть — это великий сон, великий отдых после всей жизни. Она вос­создает тебя заново, делает тебя свежим, воскрешает.

Я выражаю гнев так тотально, как только умею, но все же он продолжается как подспудное течение во всех моих мыслях.

Ты знаешь только два способа обращения с гневом: выражение и подавление. А настоящий способ — ни то, ни другое. Не выражение, - потому что, выражая гнев, ты создаешь гнев в другом; это запускает цепную реак­цию. Потом его выражает другой и снова провоцирует тебя. Чем это кончится? Чем более ты выражаешь гнев, тем более он становится привычкой, механической при­вычкой. Чем более ты выражаешь гнев, тем более его практикуешь! Тебе будет трудно от него избавиться.

Из этого страха возникло подавление: не выражай, потому что это приносит много страдания тебе и дру­гим — и это тщетно. Это делает тебя уродливым, это создает уродливые ситуации в жизни, и тебе придется за все это расплачиваться. И мало-помалу это входит в привычку настолько, что становится второй натурой. Из страха выражения возникло подавление. Но, подавляя, ты накапливаешь яд. Он обязательно взорвется.

И третий подход, подход всех просветленных людей в мире — не подавлять, не выражать, но наблюдать. Когда возникает гнев, сядь в молчании, позволь гневу окружить тебя в твоем внутреннем мире, позволь обла­ку окружить тебя, будь молчаливым наблюдателем. Видь: «Это гнев».

Будда говорил своим ученикам: когда возникает гнев, слушайте его, слушайте его послание. И помните снова и снова, говорите себе: «Гнев, гнев...» Оставайтесь бди­тельными и не засыпайте. Оставайтесь бдительными к тому, что этот гнев окружает вас. Ты не это! Ты — его наблюдатель. И именно в этом ключ.

Мало-помалу, наблюдая, ты становишься настолько отдельным от гнева, что он не может на тебя повлиять. Ты становишься таким отстраненным от него, таким отрешенным, прохладным и далеким, и расстояние так велико, что, кажется, он вообще не имеет значения. Фак­тически, ты начнешь смеяться над всеми смехотворны­ми вещами, которые делал в прошлом из-за этого гнева. Это не ты. Гнев снаружи, вне тебя; он окружает тебя. Но в то мгновение, когда ты разотождествляешься с ним, ты не будешь вливать в него энергию.

Помни, мы вливаем в гнев энергию; только тогда он остается живым. В нем нет своей собственной энер­гии; он зависит от твоего сотрудничества. В наблюде­нии сотрудничество прекращается; ты больше не под­держиваешь его. Он останется на несколько мгновений, несколько минут, и потом его не станет. Не найдя в тебе корней, найдя, что ты недоступен, видя, что ты далеко, что ты наблюдатель на холмах, он рассеется и исчез­нет. И это исчезновение красиво. Это исчезновение — великий опыт.

При виде того, что гнев исчезает, возникает великая безмятежность: безмолвие, следующее за бурей. Ты уди­вишься тому, что если сможешь наблюдать гнев каждый раз, когда он в тебе возникает, это тебя приведет в такое безмятежное спокойствие, какого ты никогда раньше не знал. Ты войдешь в очень глубокую медитацию. Когда гнев исчезнет, ты увидишь, что стал более свежим, молодым и невинным, чем когда-либо знал себя. Тогда ты будешь бла­годарен даже гневу; тогда ты не будешь на него гневен — потому что он дал тебе прекрасное новое пространство для жизни, позволил пережить совершенно свежий опыт. Ты использовал его; ты сделал его опорой для шага вперед.

Моя мать была больна тридцать пять лет, и последние семь дней находится в коме. Она часто говорила, что хочет умереть, но теперь, кажется, она может висеть между жизнью и смертью вечно. Я хотел бы что-нибудь для нее сделать, чтобы ей не нужно было здесь больше оставаться.

Просто возьми за правило каждый вечер, прежде чем заснуть, пять минут молиться за нее. Молись о ее смер­ти, не о том, чтобы она пережила других. Молись, чтобы она покинула тело. Хватит, значит хватит. Молись, что­бы она была освобождена из тела; для нее нет необхо­димости оставаться дольше.

Расслабься в отношении твоей матери; хорошо, что она умирает. Иногда жизнь хороша, иногда хороша смерть. Ничто не хорошо само по себе; во всем есть глубина. Поэтому помоги ей уйти. Каждый вечер просто помо­гай ей уйти.

Наши привязанности к телу так глубоки, что даже если оно болеет, и сознательно мы хотим умереть, то бес­сознательно мы цепляемся. Тело готово умереть, цепля­ется только ум. Она может говорить, что хочет умереть, но это только поверхностно. Глубоко внутри она хочет жить. Глубоко внутри она продолжает надеяться вопре­ки всей надежде. Может быть, что-то случится, и она снова будет здорова: она снова сможет ходить. Кто зна­ет? — может быть, изобретут какое-то чудесное лекар­ство. Человек продолжает надеяться.

Особенно, человек, который был болен тридцать пять лет, который не жил, естественно, цепляется за жизнь больше. Это парадокс: обычно мы думаем, что человек, который болел тридцать пять лет или был парализован четырнадцать лет, хочет умереть, но это неправильное рассуждение. Желание умереть случается естественно, только когда человек прожил всю свою жизнь, когда он жил так глубоко, что плод готов и созрел, чтобы упасть. Но она не жила.

Ей шестьдесят восемь лет, но мы должны вычесть из ее жизни тридцать пять лет. Она прожила только тридцать лет, и это тоже теперь как сон, где-то в про­шлом. Может быть, она начала забывать даже это и во­обще сомневаться в том, что когда-нибудь была жива. Потому что, если ты не жил, ты цепляешься больше.

В прошедшие два месяца я заботился о моей сестре, которая умирала от рака в больнице. Мне удалось дать ей любовь и физическую заботу, но я чувствую, что потерпел поражение в том, что­бы познакомить ее с медитацией; она отказалась смотреть в лицо смерти. Для меня загадочным было то, что после всех страданий, которые она, должно быть, перенесла, в последний момент на ее лице начала расти широкая улыбка.

Этот твой вопрос затрагивает что-то очень значи­тельное, и вот что это: если случайно — и я объясню, что подразумеваю под «случайностью» — если случай­но кто-то умирает в большом страдании, таком как рак, страдание рака не позволяет человеку впасть в бессоз­нательность.

Поэтому прямо перед смертью, когда тело отделяет­ся от души, случается невероятный опыт, который быва­ет только у мистиков, у медитирующих. Для них это не случайность, они готовились к нему. Их медитация — не что иное, как попытка разотождествиться с телом.

Медитация действительно готовит их к смерти, и они могут умереть, не теряя сознания; обычно человек умирает в бессознательности. Поэтому человек не зна­ет, что был отделен от тела, что не умер. Единственная связь между ним и телом исчезла, и его сознание так тонко, что отделение тела от души разрывает эту тон­кую нить сознания.

Но медитирующий много раз сознательно пережи­вает такое же состояние, когда стоит снаружи, в сторо­не от собственного тела. Другими словами, медитирую­щий много раз переживает смерть сознательно, и когда приходит смерть, это не новый опыт. Медитирующий всегда умирает, смеясь.

Ты пытался научить сестру медитации. Но это труд­но, потому что, когда человек испытывает такое страда­ние, все твои разговоры кажутся ерундой. Но когда она действительно умерла, за мгновение до этого, когда слу­чилось отделение, наверное, она осознала: «Боже мой, я думала, что я — тело, и что это было мое страдание. Страдание было только моей отождествленностью!» Те­перь — разделение, нить разорвана, — и она улыбнулась.

Конечно, ты был, должно быть, озадачен тем, что про­изошло, потому что она боролась со смертью, боролась со страданием и не слушала тебя, и не совершала никаких усилий, чтобы научиться медитации. Все же она умерла в очень медитативном состоянии. Это произошло случайно.

Самое важное в жизни — это узнать, что ты не тело. Это дает тебе великую свободу от боли и страда­ния. Дело не в том, что страдание исчезнет, не в том, что не будет никакой боли или рака. Они будут, но ты не будешь с ними отождествлен. Ты будешь просто на­блюдателем. И если ты можешь наблюдать собственное тело так, словно это тело кого-то другого, ты достиг чего-то безмерно важного. Твоя жизнь не была тщет­ной. Ты выучил урок, величайший урок из всех возмож­ных для человеческого существа.

Мой единственный подход состоит в том, что меди­тация должна быть обязательным предметом для каждо­го студента и для каждого пенсионера. Должны быть университеты и колледжи, обучающие медитации. В каж­дой больнице должно быть отделение специально для тех, кто скоро умрет. Прежде чем они умрут, они долж­ны иметь возможность научиться медитации. Тогда мил­лионы людей могут умирать со смехом на лицах, с радо­стью. Тогда смерть — просто свобода, свобода от клетки, которую вы называли телом.

Ты — не тело. Именно это твоя сестра поняла в последний момент. Наверное, она улыбнулась собствен­ному пониманию, наверное, она улыбнулась тому, что со­противлялась смерти. Наверное, она улыбнулась тому, что не хотела учиться медитации. Ее улыбка содержит мно­гие напряжения, и я могу понять, что ты был озадачен.

Не забывай этого. Ее улыбка может стать безмерно важным опытом для тебя. Она дала тебе подарок, бес­ценный подарок. Она не смогла сказать ни слова, не было достаточно времени, но ее улыбка сказала все.

Есть истории о мистиках, которые, может быть, объ­яснят тебе разницу между случайным и преднамеренно привитым. Улыбка твоей сестры была случайной; она не была к ней подготовлена. Но нет необходимости в том, чтобы надеяться на случайность. Ты можешь к это­му подготовиться.

Великий дзэнский монах объявил своим ученикам:

— Сегодня я умру. Не мешайте мне.

Они сказали:

— Кто тебе мешает? Но это странно!.. Никто так не объявляет о своей смерти, ни с того, ни с сего. Ты гово­рил обо всех возможных великих вещах, и вот вдруг гово­ришь, что умрешь!

Он сказал:

— Я устал. Не докучайте мне. Именно поэтому я говорю: не мешайте. Вы должны сделать только одно: предложить мне способ.

Ученики сказали:

— Но какой способ мы можем предложить? Если хочешь умереть, умри.

— Я не хочу умирать обычным способом, — сказал он.

— Что значит, обычным?

— Обычным способом, значит, лежа в постели. Де­вяносто девять и девять десятых процента людей выби­рают такой способ. Это их выбор. Я не хочу принадле­жать к этой толпе. Просто подумайте немного и пред­ложите какую-нибудь оригинальную идею, потому что я не буду умирать каждый день — только один раз! Абсо­лютно правильным будет умереть оригинальным обра­зом. Я жил оригинально; почему я должен умирать, как все остальные?

Ученики оказались в затруднении. Какой оригиналь­ный способ? Кто-то предложил:

— Ты можешь умереть сидя; люди умирают лежа. Он сказал:

— Это не очень оригинально. Прежде всего, нет боль­шой разницы между тем, чтобы сидеть и лежать; более того, многие святые умерли, сидя в позе лотоса. Я не буду этого делать. Неужели вы, не можете ничего пред­ложить... а еще притворяетесь моими учениками!

— Мы никогда не думали, что ты задашь такой во­прос, — сказали они.

Кто-то сказал:

— Если ты считаешь, что сидеть, не очень ориги­нально, умри стоя.

— Это немного лучше, — сказал он. Но один из них возразил:

— Я слышал о другом святом, который умер стоя. Старый святой сказал:

— Все еще более осложняется; этот человек разру­шил и эту возможность. Подумай еще. Предложи что-нибудь другое, потому что ты разрушил идею о том, что­бы умереть стоя; ты сказал, что это не оригинально.

— Оригинальным способом будет умереть, стоя на голове, — ответил ученик.

Монах сказал:

— Я так рад, что среди моих учеников есть ориги­нальный мыслитель! Я сделаю, что смогу!

И он умер, стоя на голове!

Теперь ученики были в растерянности и не знали, что им делать, потому что во всех ритуалах принимает­ся как должное, что человек должен лежать в постели. Это было беспрецедентно. Теперь первым делом его нужно положить в постель, а он бы сопротивлялся, он бы рассердился. Он был такой человек, что даже после смерти мог их наказать или опять начать говорить:

— Перестаньте... Вы снова делаете все обычным. Кто-то предложил:

— Вот что будет лучше всего: в соседнем монасты­ре живет его сестра — она старше его — и лучше всего будет позвать ее. В любом случае, мы должны ей сообщить, что ее брат умер. Пусть она предложит, что делать.

Сестра пришла, и она оказалась настоящей сестрой этого человека. Она сказала:

— Идиот! Всю жизнь ты создавал проблемы, ничего не делая, как надо. Так не делают. Встань сейчас же и ляг в постель как положено!

И история говорит, что мертвец встал и лег в по­стель. Сестра сказала:

— А теперь закрой глаза и умри.

И она не осталась, она ушла! Для людей медитации, жизнь — это игра, как и смерть.

Когда сестра ушла, святой открыл глаза и осведомился:

— Ушла эта стерва? Она всегда меня мучила... толь­ко потому, что она всего на три года меня старше. Но теперь все бессмысленно... Я умру обычным способом.

Он закрыл глаза и умер.

Теперь ученикам было еще труднее решить, дейст­вительно он умер или нет. И они пытались его щипать, открывали ему глаза:

— Ты еще здесь, или умер? — но он действитель­но умер. Они ждали, чтобы не было никакой спешки, просто чтобы дать ему полчаса: может быть, он снова откроет глаза. Но старик ушел.

Это способ, которым должен умереть медитирую­щий, — с радостью, игриво, не принимая вещи всерьез. Жизнь — это игра, и смерть должна быть еще большей игрой.

Я присутствовал, когда умирал отец моего друга. Он сказал нам:

— Я чувствую себя так, словно у меня два тела: одно больное, а другое совершенно здоровое.

Мы ему сказали, что здоровое тело — это на­стоящий он, и пусть он с ним остается. Тогда он закрыл глаза, и вся энергия вокруг больничной постели изменилась. Мы не могли поверить в эту новую энергию. Позднее он мирно умер.

Я был тронут тем, что увидел в момент смер­ти кого-то, кто был так готов отпустить все, с таким доверием, ясностью и покоем.

Опыт, который ты пережил, всегда возможен, когда кто-то умирает. Все, что нужно, это немного бдительнос­ти. Этот умирающий человек был осознан, и самой не­большой осознанности достаточно для этого опыта.

В момент смерти физическое тело и духовное тело начинают отделяться друг от друга. Обычно они так вовлечены друг в друга, что ты не чувствуешь их отделённости. Но в момент смерти, прямо перед тем, как случается смерть, оба тела начинают разотождествляться друг с другом. Теперь их пути расходятся; физическое тело возвращается к физическим элементам, а ду­ховное продолжает дальнейшее паломничество, к ново­му рождению, в новую форму, в новое чрево матери.

Если человек немного бдителен, он может это уви­деть сам, и поскольку вы ему сказали, что он — более здоровое тело, а тело, которое больно и умирает, — не он... В эти мгновения доверять очень легко, потому что это происходит у этого человека прямо на глазах. Он не может отождествиться с телом, которое разваливается на части, и он может тут же осознать тот факт, что он — более здоровое тело, более глубокое тело.

Это был хороший шаг, сказать ему: «Ты более здоро­вое тело». Вторым шагом надо было бы сказать ему:

— Ты — свидетель обоих тел. Тело, которое умира­ет, — физическое, а тело, которое ты чувствуешь как здоровое, — психологическое. Но кто ты тогда? Ты мо­жешь видеть и то, и другое тело; несомненно, ты должен быть третьим, ты не можешь быть ни одним из них.

Если бы вы сказали этому человеку:

— Хорошо, что ты совершил первый шаг; ты вышел из физического тела. Но теперь ты отождествился с психологическим телом. Ты — даже не оно; ты — толь­ко осознанность, чистое сознание и восприятие...

Если бы вы помогли этому человеку понять, что он ни это тело, ни то, но нечто бестелесное, бесформенное, чистое сознание, тогда его смерть была бы совершенно другим явлением.

Вы увидели перемену энергии; вы увидели бы еще одну перемену энергии. Вы видели, что нисходит мол­чание; вы увидели бы также и музыку, определенный танец энергии, определенный аромат, наполняющий все пространство. И лицо этого человека показало бы дру­гое явление — ауру света.

Если бы он совершил также и второй шаг, тогда его смерть была бы последней смертью. В тибетском Бардо это называется «великой смертью», потому что теперь он больше не будет рождаться в другую форму, в другую тюрьму; теперь он будет оставаться в веч­ном, в океаническом сознании, которое наполняет всю вселенную.

Поэтому помните: это может случиться со многими из вас. Может быть, вы будете с другом или родствен­ником, с матерью или отцом. Пока они умирают, помоги­те им осознать две вещи: во-первых, они не физическое тело — и это очень просто осознать умирающему. Во-вторых, — это немного труднее, но если человек спосо­бен осознать первое, есть возможность и второго осо­знания, — что они даже не второе тело; они за предела­ми обоих тел. Ты — чистая свобода и чистое сознание.

Если бы он совершил второй шаг, тогда вы увидели бы, что вокруг него происходит чудо — что-то... не про­сто молчание, но что-то более живое, что-то принадле­жащее вечности, бессмертию. Все вы, кто присутство­вал там, были бы ошеломлены благодарностью, и эта смерть была бы не временем скорби, но стала бы мо­ментом празднования.

Недавно я был с одним человеком всего за не­сколько часов до его смерти, и все же в комнате было то, что я могу описать только как очень сильную энергию. Что происходит вокруг умира­ющего человека?

В то мгновение, когда человек умирает, высвобожда­ется вся его энергия. Если ты восприимчив, ты это по­чувствуешь. Если ты доступен, открыт, то почувствуешь, что уровень энергии поднимается. Это зависит от мно­гих вещей — что за человек умирает, и какого рода энергия у него была. Если он был человеком гнева и насилия, тогда лучше не быть рядом с ним, потому что весь его подавленный гнев и подавленное насилие бу­дут высвобождены, и ты можешь напрасно пострадать оттого, что вся эта энергия входит в тебя. Это очень естественно, потому что, когда кто-то умирает или умер, ты автоматически приходишь в молчание рядом с ним или с ней — никто не производит никакого шума, никто не разговаривает. Смерть — это такое таинственное явление, и каждый приходит в шок.

Поэтому первое — это осознавать, какой человек умирает. Если этот человек был любящим человеком, сострадательным, добрым, всегда готовым помочь и поделиться всем, что у него есть, тогда быть рядом с ним и сидеть в молчании тебе очень поможет. Когда он ухо­дит, эти энергии будут излучаться вокруг него. Но если он был сексуально подавлен, склонен к насилию или другого рода преступности, лучше к нему не подходить, потому что все, что он собирал в жизни, будет высво­бождено. Он движется в новый дом, и вся его старая мебель останется в старом доме. Он не может взять с собой старую мебель; она будет рассеяна вокруг него.

Из-за этого факта в Индии три великие религии: индуизм, джайнизм и буддизм — решили, что тело мерт­вого человека нужно как можно быстрее сжечь, чтобы оно не излучало напрасно ничего вредного для окружа­ющих. А большая часть людей подавляет уродливые вещи. Поэтому в Индии только святых не сжигают; это исключение. Их тела держат в самадхи — в опреде­ленного рода могиле, чтобы их тела продолжали излу­чать многие годы, иногда сотни лет. Но тела обычных людей немедленно сжигают, как можно быстрее.

Другие религии мира решили не сжигать тел, но класть их в могилу. Это опасно. Это означает, что вы складыва­ете накопленный гнев, ненависть, сексуальность и убий­ство — все возможные энергии будут излучаться из их могил, которые вы можете поймать. Они заразительны.

На Востоке каждый раз, когда умирает человек, до­стигший самого себя, он заранее объявляет, что собира­ется умереть, чтобы все его ученики пришли и раздели­ли его энергию — его последний подарок. Он хочет умереть среди своих собственных людей, своих собст­венных учеников, которые понимают его и будут к нему восприимчивы. Он изливает на них все сокровище сво­ей жизни и красивых чувств.

В том, что касается человека, который умирает или умер, нужно быть очень наблюдательным.

Есть древняя притча. Человек умирал. У него было четыре сына, и все они собрались вокруг него. Он ска­зал старшему из них:

— Подойди ко мне поближе, я хочу передать тебе послание.

Но он не подошел. Хотя и умирая, старик разозлился и сказал:

— Я всегда знал, что ты ни на что не годишься; ты не можешь даже принять последние слова умирающего, а я твой отец.

Но молодой человек остался на месте, как заморо­женная статуя; он не двинулся с места.

Старик попросил второго сына; тот не двинулся с места. Он попросил третьего; тот не пошевелился. Но четвертый был очень молод и подошел к нему, и старик прошептал ему на ухо:

— Все эти трое предатели; они предали меня. Хотя бы ты будь мне верен. Сделай одну вещь. Когда я умру, разруби мое тело на части, брось части в дом соседа и сообщи полиции.

— Но почему? — спросил мальчик.

— Просто чтобы дать покой моей душе, — сказал старик. — Видя, что все они в наручниках идут в поли­цейский участок, моя душа почувствует больше покоя, чем когда-либо раньше.

Эти три сына прекрасно знали своего отца. Всю жизнь он боролся. Весь день он проводил в суде. Вся его жизнь была не более чем борьбой. Они боялись слу­шать его последнее слова, потому что это могло быть что-то опасное, и нельзя отказать умирающему в его последнем желании.

Когда он умер, они все спросили молодого человека, что он сказал. Молодой человек сказал:

— Я понятия не имел, что наш отец — такой чело­век. Я не могу этого сделать. Но его душа будет очень страдать.

Эта древняя притча символизирует: чем чело­век был в своей жизни, будет накоплено в ее конце, в самом конце. Энергия сама по себе естественна, но ка­кую форму она примет, это зависит от человека, от его личности и действий всей его жизни.

Беннетт вспоминает в своей биографии, что после второй мировой войны он так устал — он воевал на войне, — что почувствовал себя на грани смерти. Он за­хотел увидеть Георгия Гурджиева, своего мастера, в по­следний раз, по крайней мере, прежде чем умереть. И он приехал в Париж, чтобы с ним встретиться.

Он вошел в его комнату, и Гурджиев сказал:

— Что с вами случилось, Беннетт? Вы так бледны, словно собираетесь умереть. Вы пришли вовремя. Про­сто подойдите ко мне.

Он взял его за руки и пристально посмотрел ему в глаза. Через две минуты Беннетт почувствовал огром­ный прилив энергии. Но это было только одной сторо­ной. В то же самое время он увидел, что Гурджиев побледнел, и ему стало страшно, что он делает. Он оста­новил его, сказал:

— Остановитесь! Я в полном порядке. Гурджиев сказал:

— Не беспокойтесь обо мне.

Как-то ему удалось дойти до ванной и закрыть дверь. Через десять минут он вышел; он был в полном по­рядке.

Беннетт вспоминает: «Я никогда не думал, что энер­гию можно передавать таким простым способом».

Если кто-то умирает, с кем ты близко связан: отец, мать, жена, муж, ребенок или друг — тебе хотелось бы что-то сделать, чтобы принять в этом участие... Этот человек умирает, а ты жив — ты можешь сидеть рядом с этим человеком; ты можешь положить руку ему на сердце, или взять его за руки, или просто быть в молча­нии и покое. Твои покой и молчание будут переданы, сообщены. Если ты можешь помочь человеку умереть в мире и молчании, ты совершил прекрасный и доброде­тельный поступок. Ты можешь чувствовать себя немно­го слабым, усталым или истощенным, но это ничто; лишь немного отдыха, и ты будешь в полном порядке.

Таким образом, со своей стороны ты можешь по­мочь умирающему человеку перейти на лучший план жизни, но для этого ты должен быть в молчании, и ты должен быть в покое. Тогда ты на высшем плане, и энергия может течь.

Энергия течет таким же образом, что и вода, — вниз. Она не может течь вверх. Поэтому помни: в обоих слу­чаях произойдет обмен энергии. Если человек опреде­ленно злого характера, лучше его избегать. Ты не смо­жешь ему помочь; напротив, он может помочь тебе — дать тебе что-то дьявольское, посеять какие-то семена в твоем сердце и существе. Лучше его избегать. Но если человек хороший и никому не причинил никакого вре­да... самое главное, если ты любишь этого человека, если у тебя есть какое-то чувство к этому человеку, тогда ты можешь влить в него энергию. Пришло время, и это последний шанс; у тебя больше не будет возможности дать ему подарок.

Не может быть лучшего подарка, чем этот, потому что этот подарок может изменить все его будущее пу­тешествие. Если он умрет в покое и молчании, он ро­дится на более высоком плане. Но ты должен быть очень осторожным. Не пытайся сидеть в медитации и помо­гать Адольфу Гитлеру — не пытайся. Это за пределами твоих возможностей. Ты не можешь дать ему энергию; он даст энергию тебе — и это будет гораздо легче, если ты будешь в молчании и мире.

Человек должен быть очень осторожным с умираю­щими, потому что многое может случиться между вами. Это может повлиять и на его будущую жизнь, и на твою будущую жизнь, если только ты не настолько осознан, что ничто не может на тебя повлиять. Тогда проблемы нет; тогда ты можешь сидеть в полной осознанности рядом с Адольфом Гитлером. Он не сможет никаким образом тебе повредить. Может быть, ты сможешь ему немного помочь.

Каковы взаимоотношения между любовью и от­ветственностью? Моя мать много лет живет в доме для престарелых, и она может умереть в любой момент. Я чувствую, что мне следовало бы проводить с ней больше времени, но с другой стороны, это чувствуется как такое большое бремя.

Нет никаких отношений между любовью и ответст­венностью, потому что любовь и есть ответственность.

Но это слово нужно правильно понять, понять, что оно означает.

Я настаиваю на коренном значении этого слова. От­ветственность означает способность отвечать. Это не значит «долг». Ответственность — иди в коренное зна­чение этого слова — означает быть отвечающим. Лю­бовь — это отклик! Когда другой зовет, ты готов. Когда другой приглашает тебя, ты входишь в другого. Когда другой не приглашает тебя, ты не вмешиваешься и не вторгаешься. Когда другой поет, ты поешь в ответ. Когда другой дает тебе руку, ты берешь ее в глубоком отклике.

Ответственность означает эту открытость и готов­ность ответить. Кто-то зовет тебя, и ты не отвечаешь, ты остаешься закрытым. Кто-то хочет тебя любить, но ты не помогаешь, не сотрудничаешь; вместо этого ты создаешь для любви барьеры.

Но в твоем смысле, в любви нет ответственности. Это слово было развращено, отравлено и разрушено. Мать говорит ребенку: «Я твоя мать; ты должен быть за меня ответственным». Муж говорит: «Я твой муж, и я тяжело работаю ради тебя; ты должна быть за меня ответствен­ной». Отец говорит сыну: «Не будь безответственным! Каждый раз, когда ты что-то делаешь, думай обо мне». Это не ответственность. Вы развратили красивое сло­во; оно стало уродливым. Ответственность стала почти синонимичной долгу, а долг — уродливое слово.

Любовь красива. Если ты любишь мать, люби ее, но это не может быть долгом. Если ты это делаешь из чувства долга, лучше не люби, потому что долг не прине­сет ей удовлетворения. И если ты выполняешь долг, потому что она твоя мать и родила тебя, и тебе ничего другого не остается: ты должен о ней заботиться, дол­жен с ней сидеть, когда она больна... Тогда все время, — если это долг, — твой ум против нее. Ты чувствуешь себя задушенным; ты чувствуешь, что это бремя и око­вы. Тебе хочется взбунтоваться и воспротивиться. Если мать умирает, ты можешь этого никому не говорить, но ты почувствуешь облегчение.

Что это за ответственность? — когда мать умирает, а сын чувствует глубокое облегчение? Конечно, он плачет и рыдает. И не потому, что просто хочет показать другим, что плачет и рыдает; фактически, если бы ты любил мать, может быть, не было бы никаких слез. Но ты не любил мать; теперь возможность упущена. Ты никогда не любил мать, и теперь ее больше нет! Отсюда слезы, отсюда столько рыданий и плача.

Это патологично, это не здорово. Если бы ты дейст­вительно любил мать, о чем тогда плакать и рыдать? Ее больше нет. Тебя окружает глубокое молчание. В этом глубоком молчании ты начинаешь понимать смерть и начинаешь осознавать собственную смерть.

Когда умирает мать или отец, это указание, что тебе тоже придется умереть; тогда ты становишься вовле­ченным в смерть. Попытайся это понять.

Когда твоя мать была жива, она помогала тебе по­нять жизнь. Теперь, когда ее нет, она открыла другую дверь, дверь смерти, в которую ты можешь заглянуть, потому что ее не стало, и ты должен за ней последо­вать. Если ты кого-то любил, когда этот человек умира­ет, ты не чувствуешь облегчения — но и не плачешь и не рыдаешь. В глубоком молчании ты принимаешь этот факт, во всей своей беспомощности, и любовь продолжает­ся — потому что любовь не кончается с телом, любовь не кончается с умом. Любовь продолжает течь.

Нет, не спрашивай, какие отношения между любо­вью и ответственностью — никаких. Когда любви нет, входит вопрос об ответственности. Когда любви нет, ты начинаешь говорить о долге. Когда любовь есть, любовь сама по себе становится ответственностью.

Как быть, что делать с чувствами, когда лю­бимый умирает?

Смерть случилась, твой любимый умер. Не двигайся в мышление. Не вноси в это упанишад, гит и библий. Не спрашивай христов и будд. Оставь их в покое. Вот смерть: посмотри ей в лицо, столкнись с ней. Будь с этой ситуацией тотально. Не думай о ней. Что ты можешь думать? Ты можешь только повторять старый вздор. Смерть — это такое новое явление; она так неизвестна, и твое знание ничем тебе не поможет.

Отложи ум в сторону. Будь в глубокой медитации со смертью.

Ничего не делай, потому что... — что ты можешь сделать, что может помочь? Ты не знаешь. Поэтому будь в неведении. Не вноси ложного знания, заимствован­ного знания. Смерть есть; будь с ней. Столкнись со смертью в тотальном присутствии. Не двигайся в мы­шление, потому что тогда ты бежишь от ситуации, пре­кращаешь присутствовать здесь. Не думай. Присутст­вуй в смерти.

Будет грусть, будет горе, на тебе будет тяжелое бре­мя — позволь ему быть. Это часть... — часть жизни и часть зрелости, часть осознания высочайшего и предель­ного. Оставайся с ней, тотально присутствующей. Это будет медитацией, и ты придешь к глубокому пониманию смерти. Тогда сама смерть становится вечной жизнью.

Но не вноси ум и знание. Оставайся со смертью; тогда смерть откроется тебе, тогда ты узнаешь, что та­кое смерть. Ты будешь двигаться в ее внутренние чер­тоги. Тогда смерть приведет тебя к самому центру жиз­ни, — потому что смерть является самим центром жиз­ни. Она не против жизни, это сам процесс жизни, но ум вносит то противоречие, что жизнь и смерть проти­воположны друг другу. Тогда ты продолжаешь думать, и из-за того — эта противоположность ложна в самом своем корне — никогда не можешь прийти ни к какому заключению, которое было бы истинно и реально.

Каждый раз, когда есть прожитая проблема, будь с этой проблемой без ума — именно это я подразумеваю под медитацией — и, просто оставаясь с этой пробле­мой, реши ее. И если ты действительно присутствуешь в смерти, она никогда с тобой не случится, потому что тогда ты узнаешь, что такое смерть.