Влияние на преступность бедности.

Из предшествующего изложения труда Колаянни не трудно было видеть, что рассматриваемый нами автор при критике антропологических и физических факторов придает наибольшее значение причинам социального порядка. Обращаясь к рассмотрению этих последних он признает, что, действительно, он склонен признавать за ними громадное влияние, если даже не исключительное^[1]. Среди всех социальных факторов наибольшее значение для Колаянни, как социалиста, имеет современная неравномерность в распределении богатств, дающая избыток и довольство одним и осуждающая других ко всем лишениям и страданиям бедности: к постоянному недоеданию от самого рождения и до преждевременной смерти, к физическому и моральному отравлению в сквернейших жилищах, к истощению своих сил в тяжелой и нездоровой работе, к жизни, лишенной здоровых развлечений и к преступности.

Такой взгляд Колаянни, конечно, не общепризнанный; наоборот, вопрос о влиянии на преступность бедности и богатства, по справедливому выражению Тарда, «излюбленное поле битвы для двух крайних фракций позитивной школы: фракции социалистов (Колаянни, Турати) и ортодоксов (Гарофало и др.)^[2]. С учением наиболее яркого представителя того направления, которое склонно или совсем отрицать существование бедности, как общественного зла, или отвергать пагубное влияние неравномерного распределения собственности на преступность, нам уже приходилось встречаться выше в главе о предшественниках социологической школы науки уголовного права: это барон Рафаэль Гарофало. Между взглядами Колаянни и Гарофало такая глубокая пропасть, что о компромиссе, о каком-нибудь соединении этих двух противоположных теорий в одну не может быть и речи. Но за пятнадцать лет, истекшие со времени появления этих двух трудов, криминалистическая литература обогатилась целым рядом других работ, посвященных выяснению значения для преступности бедности и, если до сих пор криминалист не может констатировать согласного, однообразного решения интересующего нас вопроса, то он и не может пожаловаться на недостаток исследований по этому предмету. Несомненно, что существующего теперь разнообразие мнений не было бы, если бы уголовная статистика давала точные сведения о степени имущественной состоятельности осужденных или обвиняемых. Но, к сожалению, такого материала уголовно-статистические отчеты не сообщают. К несовершенствам уголовной статистики присоединяются недостатки общей: мы не обладаем вполне точными и определенными сведениями о размере богатства и бедности различных классов общества^[3]. Что касается сведений о богатстве различных народов, то на них нельзя строить никаких выводов в интересующем нас отношении по той причине, что имеет значение не сумма богатств, находящихся в пределах государства, но распределение этих богатств между гражданами этого государства^[4].

Но если нет прямых путей для определения влияния бедности на преступность, то существует один окольный путь, которым уже шли многие исследователи и которым воспользовался в числе других криминалистов социологической школы также Колаянни. Этот путь состоит в выяснении роста преступности в годы голодовок и урожаев, в годы возвышения и падения цен на необходимые жизненные припасы. Против такого метода исследования возможны возражения. Если в неурожайные годы наблюдается увеличение преступности, то можем ли мы утверждать, что такое возвышение обязано своим происхождением увеличению преступности именно беднейших слоев населения? Не имеем ли мы в таком случае, право сделать лишь тот неоспоримый вывод, что неурожаи влияют неблагоприятно на преступность всей страны, a не тех или других слоев населения этой страны? Но уже и такой вывод представляется весьма ценным для уголовного политика, ясно раскрывая перед ним всю бесполезность обычных средств борьбы с преступностью в голодные годы. Однако, делая указанный выше вывод о связи между неурожаями страны и ее преступностью, мы имеем веские основания предполагать, что увеличение «бюджета» преступности в голодные годы дается именно нуждающимися слоями населения. Оснований для такого предположения несколько. Во-первых, число лиц принадлежащих к состоятельным классам слишком ничтожно, чтобы могло влиять на значительное изменение преступности всей страны^[5]. Во-вторых, если предположительно отнести это увеличение преступности в годы неурожаев на долю богатых классов, то невозможно найти объяснение такого влияния высоких цен хлеба, картофеля, мяса на тех, кто расходует на эти предметы первой необходимости лишь самую ничтожную часть своих доходов. Наоборот, не представляет никаких трудностей объяснение роста преступности бедных в годы нужды и соответствующего ее падения в годы более низких цен; так как, при ограниченности бюджета нуждающихся слоев населения, всякие колебания цен на предметы первой необходимости отражаются на всех статьях их расхода.

Выяснить влияние бедности на преступность можно также и еще одним путем: посредством изучения условий жизни бедных слоев населения и осужденных до совершения ими преступлений. Колаянни воспользовался и этим методом и при этом был одним из первых криминалистов, остановившихся на выяснении влияния жилищ бедноты на преступность. Переходя к выяснению значения бедности, как фактора преступности, мы прежде всего остановимся на влиянии жилищ бедноты, a затем обратимся к исследованию того влияния, которое оказывают на преступность неурожайные годы и цены необходимых жизненных продуктов.

 

 

^[1] Iniziando, di conseguenza l'esame del fattori sociali, ci trovia mo gin disposti ad accordar loro una massima, se non esclusiva efficienza. Colajanni ibid 448 p.

^[2] Tarde:-La philosophie penale. 390 p.

^[3] Colajanni: Ma dove finisce il benessere, l'agiatezza, la ricchezza е comincia la miseria? E questo un quesito cui non danno sufficiente e adequata risposta ne gli storici, ne gli economisti, ne gli sorittori morale. 464 p.

^[4] Colajanni 512 p.

^[5] Так по вычислению Fornasari di Verce (La criminalita e le vicende economiche d'Italia. 1894. 3 p.) в Италии приходилось по переписи 1881 г. на каждую тысячу жителей 609,34 человека, имеющих лишь самое необходимое, чтобы не умереть с голоду и лишь 42,70 капиталистов, собственников, чиновников. В Англии, по словам Гобсона (Проблемы бедности и безработицы. Перев. 1900 г. 5 стр.) только три человека из десяти могут вести жизнь свободную оп. гнетущих забот строгой экономии.

а) Влияние на преступность жилища.

Говоря о громадном значении для преступности экономического фактора Колаянни ограничивается по вопросу о влиянии того или другого состояния квартир на преступность лишь несколькими короткими замечаниями^[1].

Между тем с каждым днем вопрос о квартирах бедных классов городского населения и особенно пролетариата больших городов получает все больше и больше значения; все чаще на Западе городские муниципалитеты начинают уделять ему свое внимание и средства; устраиваются жилища для неимущих; организуются местные и международные съезды лиц, интересующихся этим вопросом^[2]. Но то, что сделано—лишь капля в море. Размеры этого общественного зла остаются громадны, как прежде, или даже увеличиваются благодаря повсеместно наблюдаемому бегству крестьян из их деревень в города, куда гонит их нужда, недовольство своим положением или надежда завоевать себе лучшее положение здесь, среди поражающей глаз деревенского жителя непривычной роскоши и богатства. Но этот крестьянин, превратившийся в городского пролетария, очень скоро узнает на самом себе ценою чьих усилий и каких лишений создается этот «внешний блеск роскоши города, скрывающего в себе позор и социальные страдания и являющегося одновременно носителем красоты и мерзости»^[3]. Одной из этих «мерзостей» является жилище бедняка, этот рассадник заразных болезней и очаг городской смертности. Но нас интересует в настоящее время жилище бедноты не с гигиенической, a с криминалистической точки зрения.

На громадное значение для преступности дурного состояния жилищ бедных классов населения уже ранее указывалось представителями социологического направления в науке уголовного права. К сожалению, эти указания носили общий характер, не сопровождались доказательствами или результатами наблюдений и этот вопрос первостепенной важности в этиологии преступности оставался в тени. Отсутствие трудов по вопросу о влиянии состояния жилищ на преступность объясняется трудностью такого исследования: в то время как для выяснения влияния жилищ в гигиеническом отношении уже давно выработаны известные приемы исследования и зарегистрирования случаев смерти и заразных болезней, дело выяснения роли жилищ в совершении преступлений еще совсем новое. Тем большее значение получают те немногие работы, которыми может воспользоваться криминалист, чтобы показать, насколько справедливо и не преувеличено было мнение Колаянии и других сторонников социологической школы в науке уголовного права о значении состояния жилищ, как фактора преступности. Среди этих работ наиболее замечательна работа Schnetzler'a, на которую до сих пор не встречалось указаний в уголовной литературе. Шнетцлер, автор доклада, представленного Брюссельскому международному конгрессу о дешевых жилищах, избрал предметом своего исследования город Лозанну^[4]. В городе, разбитом на 25 кварталов, была высчитана плата каждой квартиры и затем определена средняя плата за квартиру в каждом из 25 кварталов. Она оказалась ниже 400 франков в год в десяти наиболее бедных кварталах, a в остальных 15 выше этой суммы. Состояние каждой недвижимости было подвергнуто осмотру и оценке баллом и, затем, была высчитана средняя оценка баллом общего состояния недвижимости в каждом квартале. Точно также было определено среднее количество воздуха, приходившееся на каждого жильца в квартирах различных участков. Таким образом, в руках автора получился точный цифровой материал, послуживший ему основанием для определения по каждому из 25 кварталов процента рождаемости, всей смертности вообще и детской в частности, заразных болезней, числа разводов и преступлений. Свои вычисления автор сопровождает прекрасно составленными чертежами в красках. Оставляя в стороне диаграммы смертности, рождаемости и др., мы обратимся к рассмотрению лишь тех из них, которые выясняют нам отношение между преступностью и качеством квартир по участкам.

На основании вычислений Schnetzler'a мы сделали следующую сводную таблицу из трех столбцов: в первом столбце расположили в убывающем порядке участки по числу совершенных в них преступлений, приходившихся на каждую тысячу жителей, во втором поместили эти же участки в порядке оценки баллами общего состояния недвижимости и в третьем столбце расположили эти же 25 кварталов в нисходящем порядке количества воздуха на каждого жителя. Кварталы обозначены буквами, и подчеркнутые буквы обозначают кварталы, в которых цена квартир оказалась в среднем ниже 400 франков в год.

 

№	Число преступлений	Оценка недвижимости баллом	Количество воздуха на жильца
	B	25,9	C	4,75	X	84,4
	C	24,9	H	4,66	N	66,2
	R	20,5	B	4,36	V	64,9
	G	18,3	R	4,34	E	60,7
	Z	18,0	P	4,32	J	60,6
	P	17,4	Q	4,10	F	59,6
	O	14,2	U	3,91	I	59,5
	H	13,9	S	3,72	Y	53,7
	Q	13,2	K	3,59	M	52,2
	L	13,0	D	3,48	A	45,4
	U	12,9	T	3,42	G	45,2
	D	12,8	A	3,10	D	39,5
	S	12,2	Z	3,01	L	36,5
	A	10,5	O	2,99	S	34,4
	T	9,1	E	2,93	U	34,3
	V	8,4	N	2,66	T	33,6
	K	6,7	G	2,64	P	32,5
	Y	5,6	F	2,63	Q	31,8
	J	4,3	I	2,50	B	30,5
	F	4,2	M	2,46	H	30,4
	I	3,7	L	2,23	K	30,2
	N	2,9	Y	2,07	O	30,0
	X	2,5	V	2,01	Z	29,8
	M	2,5	J	1,91	C	26,4
	E	1,6	X	0,81	R	26,1
	Средняя преступность по всем 25 кварталам = 11.			Среднее количество воздуха на жильца по всем 25 кварталам = 45,4.

 

Рассмотрение этих цифр показывает, что между преступностью и состоянием жилищ существует прямое соотношение. При средней преступности по всем 25 кварталам в 11% на 1000 жителей, тринадцать кварталов оказываются с преступностью выше средней и в числе их все кварталы, кроме одного, с ценою квартир ниже 400 фр. в год; в некоторых из них преступность достигает очень высокой, сравнительно, цифры: так, в квартале B и С она более чем в два раза выше средней (25.9 и 24.9 на 1000 жителей). Только один квартал K с дешевыми квартирами и с малым количеством воздуха на жильца стоит благоприятно в отношении преступности. Что касается четырех кварталов G, O, Q и D с преступностью выше средней и квартирной платой выше 400 фр., то большая преступность трех из них О, Q и D объясняется полною неудовлетворительностью их в гигиеническом отношении: в них приходится на жильца количество воздуха меньше среднего и в двух смертность значительно выше средней: при средней смертности 18,9 приходилось умерших в квартале О—33 и Q—20,5. Таким образом, только один квартал G, хорошо стоящий в гигиеническом отношении, дает в силу влияния других факторов большое число преступлений.

Из второго столбца и сравнения его с первым можно видеть, что наиболее преступными оказываются кварталы, где балл оценки общего состояния недвижимости хуже и, наоборот, замечается почти полное отсутствие преступлений в кварталах, где балл оценки лучше (лучший балл в кварт. X—0.81 с преступностью 2.5, a худший в квартале (С – 4,75 с преступностью 24,9).

Наконец, рассмотрение соотношения между количеством воздуха, приходившегося на жильца, и преступностью ясно показывает, что наименее преступными оказываются кварталы, где на человека приходится больше воздуха и, наоборот, где приходится его меньше, там преступность стоит выше: так, кварталы R и С занимают два последние места по количеству воздуха в жилищах и стоят на 2 и. 3 месте по высоте их преступности. Так задыхаются бедные люди в душной атмосфере конур не только физически, но и морально.

Мы увидим ниже, что жильцы, ютящиеся в сырых подвалах, в углах, на чердаках и переполняющие конуры-комнаты, дают больший процент всех преступлений: и против личности, и против собственности, и против общественной тишины и пр. Чем объясняется такое дурное влияние скверных жилищ на преступность? Прежде всего, конечно, тем, что условия жизни в дурных жилищах развращают ребенка с самого раннего детства. Что он видит здесь? Потемки угла темной, переполненной жильцами комнаты, не настолько темны, чтобы скрыть от ребенка картины грубого пьянства и открытого разврата. Он слышит циничную брань и усваивает ее в совершенстве ранее, чем узнает первую букву азбуки. Грязные улицы бедных кварталов, где играет этот ребенок, не дают ему ничего нового, чего он не видел бы у себя дома, a богатые роскошные улицы только еще ярче и сильнее дают чувствовать сознанию подростающего пролетария всю пропасть между его положением и классом богатых, показывая, как много всего есть у других и ничего у него самого, кроме рук для постоянной работы, не всегда достаточно сильных и здоровых и не всегда находящих занятие. Нет ничего удивительного, что этот ребенок, выросший среди дурных примеров скверных жилищ, пойдет по пути преступления, будет пьянствовать, устраивать драки, красть и пр. Но дурные жилища оказывают влияние на человека, выросшего и в другой, лучшей обстановке; особенно заметно такое влияние на преступления против личности и оно легко объяснимо. Скученные в тесной комнате жильцы тем чаще сталкиваются друг с другом, чем их больше; на каждом шагу у них есть основания к распрям, брани и оскорблениям. Так, например, у нас, в России, неиссякаемым источником многочисленных столкновений является пользование всеми жильцами одною общею печью, одним столом для еды и т. д. В комнате, тесно заставленной койками, жильцу приходится лавировать между этими непрочными сооружениями и скарбом соседей, и неловкий шаг влечет за собою ссору. Все это поддерживает в жильцах далеко недружелюбные отношения друг к друг и устанавливает среди них ту напряженность настроения, которая так часто и бурно прорывается в грубой брани и взаимных оскорблениях. Эти своеобразные коммуны,— «фаланстеры» суровой действительности—воспитывают в своих обитателях чувства совершенно противоположные тем, на развитие которых рассчитывал утопист Фурье в своих идеальных фалангах.

Подтверждение этому объяснению влияния густоты населения на преступность мы находим и в уголовной статистике: преступность обыкновенно стоит выше там, где гуще население. Так, например, в Саксен-Мейнингенском герцогстве в 1893—97 гг. преступность была выше в округах, где на 1 кв. килом. и на жилое помещение приходилось больше жителей^[5].

Совершенно такое же явление установлено в Мадриде наблюдениями de Quiros и Aguilaniedo. Из 8 кварталов Мадрида три населены беднотою; здесь насчитывается 152.124 жителя, т. е. ²/₅ населения всего города. В то время, как в 5 более достаточных кварталах приходится в среднем 38 жителей на дом, в трех бедных кварталах их насчитывается от 52 до 55, и в то же время на эти же кварталы выпадает наибольшее число внебрачных рождений, преступлений и пьянства. За 1895—97 гг. 76.913 человек из этих кварталов появились перед городскими судьями Мадрида.

Приведенные до сих пор цифры относились к общей преступности, без разделения ее на ее типичные формы: преступления против собственности, личности и общественного порядка. В таблицах Schnetzler'a мы находим ответы и на эти интересные вопросы. Так, например, драки распределялись по кварталам следующим образом:

 

C-19	Y-6	T-5	F-3	T-1
L-14	H-5	A-4	O-3	I-1
Z-13	G-5	B-4	Q-3	N-1
P-11	K-5	R-4	J-2	V-1
U-6	S-5	X-4	M-2	D-0

 

Итак, в квартале С, одном из самых скверных по своим гигиеническим условиям, занимающем предпоследнее место по количеству воздуха, приходящегося на человека, совершается столько же драк, сколько в восьми вместе взятых кварталах, в которых приходится более всего воздуха на каждого жильца (A, N, V, E, J, F, X, Y).

Также распределяются проступки, вызванные столкновениями с полицией: сопротивление, оскорбление и угрозы агентам полиции и нарушение общественной тишины. Кварталы с дурными жилищами занимают подряд девять первых мест по числу этих нарушений, и в то время, когда обитатели душных, грязных квартир дерутся друг с другом, нарушают общественную тишину уличными скандалами и сталкиваются с полицейскими агентами, жильцы более достаточных кварталов живут почти без всякого риска быт поколоченными и без всяких неприятностей с полицией. Нарушение общественной тишины, конечно, легче совершить тому, кто вырос не в тишине спокойной детской, но среди несмолкаемого шума переполненной квартиры, среди постоянных раздоров жильцов, кто не может вполне понимать и ценить значение тишины, так как не знает ее. Правда, нарушения общественной тишины совершаются чаще всего лицами, находящимися в состоянии опьянения, но и в этих случаях влияние жилища является иногда косвенной причиной: глубоко правы многочисленные сторонники того взгляда, что дурные жилища влияют на развитие алкоголизма. Не трудно нарисовать себе картину возвращения к себе домой рабочих в их квартиры без света и воздуха, тесные и грязные. Что же удивительного, что они бегут отсюда в трактир, ресторан, кафе, где чисто, так много свету и весело, особенно за стаканом вина^[6].

Изучению влияния дурных жилищ на проституцию посчастливилось более, чем вопросу о влиянии жилищ на преступность: лишь редкие исследователи (и в числе их Ломброзо) проходят молчанием или суживают значение здесь социальных условий вообще и громадного значения жилищ в частности. При современном состоянии жилищ их влияние на рост проституции неизбежно и вполне понятно. Так при обследовании жилищных условий городского населения повсеместно и часто были обнаруживаемы не только случаи, когда койки и кровати девушек находились бок о бок с кроватями мужчин, но были констатируемы случаи в роде следующих: «две девушки и взрослый мальчик спят на одной кровати» или «15-летняя девушка спит вместе с отцом на одной койке» и т. д.^[7]. Бывают, и не только в виде исключения, случаи, когда проститутки живут в общей с другими жильцами комнате, a дети и девушки являются невольными свидетелями картин, развращающих и ум и душу. При таких условиях жизни легче пасть, чем устоять.

Дурное состояние квартир бедного люда — явление повсеместное; бедные классы всех народов одинаково страдают от этого зла, но больше и хуже в больших промышленных центрах и особенно в т. н. рабочих кварталах этих центров. Так, в Париже, по анкете 1890 г. было обнаружено, что из 19284 семей рабочих—9364 семьи жили каждая в одной комнате и из них 2186 семьи в мансардах и 200 в подвалах. В 1511 семьях было более пяти человек, помещавшихся в одной комнате^[8]. Рабочие квартиры в Париже, по словам исследователя, не достойны цивилизованного населения столицы Франции. Bertillon в своей прекрасной работе по сравнительной статистике перенаселения квартир в столицах нашел, что 331976 парижан, т. е. 14% населения Парижа жили в переполненных квартирах^[9].

В Брюсселе, по заключению проф. Denis, только пятая часть рабочего населения живет в удовлетворительных квартирах, не смотря на то, что этот город еще в 1843 г., первый из бельгийских городов, подробно обследовал жилищные условия бедноты, и с тех пор этот вопрос не переставал занимать, если не городское самоуправление, то лучших его представителей. Внесению в 1889 г. в палату депутатов проекта о рабочих жилищах предшествовало изучение квартирного вопроса и комиссия пришла к убеждению, что сотни тысяч квартир должны быть рассматриваемы, как абсолютно нездоровые^[10]. В чрезвычайно печальном положении находится квартирный вопрос в Италии. Известный итальянский криминалист Ферриани вздумал сам заглянуть в жилища бедняков. Он нашел, что жилища бедного люда являются нарушением элементарных требований гигиены, нравственности и человечности. Гигиена, нравственность и человечность безнаказанно попираются здесь домовладельцами. Во время своего обхода квартир он видел картины глубокой нищеты, эхом отзывающейся так часто в камерах мировых судей, «картины, так надрывающие сердце, что их передача покажется многим плодом фантазии». Автор замечает: «я говорю—жилые дома, a на самом деле такое название часто никак нельзя применить к грязным конурам, в которых богач не позволит пробыть своей собаке и часу. Никогда не исчезнут из моей памяти эти картины, и я понимаю, что эти жилища необходимо должны быть очагом телесных и душевных болезней самого скверного свойства и, прежде всего, проституции»^[11].

По данным, относящимся к 1891 г. на 24.153 подвала (в нескольких городах Италии) приходилось 101.456 жильцов и на 54.638 квартир в чердаках—183.270 жильцов^[12].

Совершенно такого же мнения и другие итальянские криминалисты Niceforo и Sighele, давшие описание бедных квартир в Риме. «Гнездо римской бедноты—«mala vita», пишут они, находится большею частью во всем том квартале, который идет от Campo Verano до площади Vittorio Emanuele и от нее до границ квартала Esquilino. Тут ютится мир эксплуатируемых женщин, воров по профессии, шарлатанов, проституток. Это—мир, где каждую ночь совершаются преступления, которых не узнает полиция и где подготовляются планы будущих предприятий... Войдите в эти огромные здания, где по микроскопическим комнаткам размещается человек по шести в каждой конуре, и вы найдете здесь корни дурного растения: здесь, как ядовитые грибы, растут в нездоровой сырости преступления, наводящие ужас на весь город»^[13].

В Лондоне королевская комиссия для исследования жилищ рабочего класса называет переполнение этих квартир позором для общества. Тягости квартирного вопроса увеличиваются еще огромным за последние 50 лет повышением в Англии квартирной платы на 150%^[14].

В Берлине из каждой сотни семей в 5 человек 32 семьи живут в квартирах из 2 комнат, a из 100 семей в 9 человек 36,5 семей живут в квартирах из 3 комнат; вообще, чем больше семья, тем хуже ее жилищные условия (вычисления Бертильона).

В Вене 26% семей из 6—10 членов живут в квартирах из 2 комнат.

Можно бы привести и другие цифры жилищной нужды рабочего и бедного класса населения, но для наших целей достаточно и приведенных. На западе, особенно в странах, где рабочая партия имеет в парламентах своих представителей, вопрос об уменьшении тягостей жилищной нужды давно привлекает к себе внимание политических деятелей. Так, в Бельгии депутат социалист Denis представил в 1903 г. в палату проект закона о рабочих жилищах; в Англии радикал Макнамара, при обсуждении в феврале 1903 г. ответного адреса на тронную речь, внес поправку с указанием на необходимость улучшения рабочих жилищ. Но, к сожалению, не всегда эти добрые начинания выходят из области прений в действительность. Так, например, указанная выше поправка радикала Макнамара была отвергнута. Такова, впрочем, судьба многих проектов экономического свойства, имеющих целью улучшение положения низших и бедных слоев населения: борьба различных классов современного общества слишком обострена, чтобы представители достаточных классов согласились «дарить» миллионы нищим и эти бездомные нищие, обитатели темных углов, чердаков и вонючих подвалов, мстят бессознательно, a иногда и сознательно своими преступлениями «имущим, но не дающим», и то, что не было дано на реформы экономического свойства, дается и, может быть, в еще большем размере, на увеличение тюремного бюджета. Простая аксиома проф. Листа, что закон о жилищах делает гораздо более для уменьшения преступности, чем дюжина новых уголовных законов, остается для многих совершенно непонятной.

 

 

^[1] Colajanni II v. 528, 530, 532 p.p.

^[2] Congres internationales des habitations ä bon marche в Париже в-1889 г., в Брюсселе в 1897 г. и др.

^[3] Принс: Преступность и репрессия. стр.10.

^[4] Enquete Sur les conditions des logements. Annee 1894. Supplement au rapport general presente а la Municipalite de Lausanne par Andre Schnetzler 1899. Значение цифр Шнетцлера несколько умаляется, впрочем, небольшими размерами города Лозанны.

^[5] Weidemann: Die Ursachen der Kriminalität im Herzogtum Sachsen-Meiningen. Berl. 1903 (Abhand. d. Krim. Sem. an der Univ. Berl.) стр. 42.

 

Название округа	На 100 тыс. мужск. civilpers осуждено	Число жителей на 1 кв. км.	Число жителей на 1 жилой дом
Мейнинген		87,60
Хильдбургхаузен		74,44
Заальфельд		109,75	8,5
Зоннеберг		179,07

 

^[6] Ha преступлениях против собственности мы замечаем также влияние числа жителей, приходящихся на дом; в Саксен-Мейнингенском герцогстве воровства и обмана больше в тех округах, где больше жителей на каждое помещение; a из таблиц Шнетцлера видно, что воровство развито более в кварталах с скверными квартирами.

^[7] Dr. Lux: Die Prostitution, ihre Folgen und ihre Bekämpfung, 1894. s. 15.

^[8] Congres Internat, des habitations а bon marche tenu a, Bruxelles 1897, Rapport de M. Soenens p. 93.

^[9] Essai de statistique comparee du surpeuplement des habitations a Paris et dans les grandes capitales europeennes par Mr. Jacques Bertillon. 1894. См. B. B. Святловского: жилищный вопрос с экономич. точки зрения. 1902, особенно I и IV вып.

^[10] Жилищный вопрос и обществ. благотворительность в Бельгии. М. Д. Трудовая помощь. 1902 г. октябрь.

^[11] Ferriani: Die schlauen und glücklichen Verbrecher. Berl. 99, 444 s.

^[12] M. Загрицков Дешевые жилища в городах северн. Италии (изв. Моск. гор. думы 1902 г.).

^[13] Пересекая эти улицы, пишут цитированные криминалисты о бедных кварталах Рима, не встречаешь той отвратительной окраски, какую видишь почти на всех улицах Неаполя, но легко замечаешь печальные, меланхолические картины бедности, разлитой всюду, видишь «нечто бледное, исхудалое, исходящее от фасадов домов, лавок, от группы женщин и детей, работающих или играющих у входа под высокими воротами». Авторы видели по шести человек в комнатках, где воздуху было лишь на одного человека. В одной из комнат жила прачка с сожителем и тремя сыновьями и двумя дочерьми от первого брака, при чем все дети, из которых старшему было 17 лет, спали на одной кровати; в другой комнате на соломенном тюфяке спало семь человек; в третьей конуре жила семья из чахоточного, лежащего в лихорадке мужа, потерявшего работу и больной беременной жены, зарабатывающей шесть су в день (около двадцати пяти копеек); в одной из комната, снятой стариком нищим, жили кроме него и старухи, молодой рабочий 18 лет на одном тюфяке, a на другом три сестры сироты 18, 13 и 8 лет, из которых старшая была сожительница рабочего. В жилищах этих отверженных, где рядом ютятся безработный и профессиональный вор, погибшая женщина и ребенок работницы, «самая безысходная бедность сплетается с преступлением» 63 стр. На изрисованных и исписанных стенах этих комнат авторы прочли надписи: «голод», «каторжные работы» и пр., там же, 66 стр. Alfredo Niceforo, Scipio Sighele: La mala vita a Roma.

^[14] Гобсон: Проблемы бедности и безработицы. 1900 г., стр. 24.

б) Влияние на преступность цен хлеба.

На громадное значение голода и высоких цен хлеба^[1] в годы неурожаев было обращено внимание многими криминалистами и экономистами еще задолго до появления труда Колаянни. Уже древние римские философы говорили о необходимости принимать во внимание то состояние крайней необходимости, которое создавалось голодною нуждою. В XVI столетии Albertus de Gandino и de Bello Visu развивают мысль об оправдании голодной кражи соображениями христианско-коммунистического характера: «tempore necessitatis omnia esse communia»^[2]. Из нашего очерка о предшественниках социологической школы уголовного права можно видеть, что, начиная с Томаса Моруса, целый ряд писателей подробно выяснял влияние голода на преступность. Но строго научное изучение такого влияния сделалось возможным лишь в XIX веке со времени появления материалов по уголовной статистике. В настоящее время литература о влиянии хлебных цен на преступления несомненно богаче, чем о каком либо другом факторе преступности. Но Колаянни, опубликовавший свой труд в 1889 году, мог воспользоваться лишь теми работами, которые захватывали период не позднее 1885 года.

К сожалению, несмотря на появление за последние годы не только статей в журналах, но и отдельных монографий по интересующему нас теперь вопросу, нельзя сказать, чтобы спорные в 1889 году вопросы находили в наши дни одинаковое разрешение. Наоборот, разногласий как будто стало даже больше и, во всяком случае, они стали резче. Эти разногласия касаются не только той или другой степени влияния экономического положения на различные преступления, но и самой возможности такого влияния. С одной из теорий, отрицающих влияние бедности (учение Гарофало), мы уже имели случай познакомиться. К взглядам этого сторонника уголовно-антропологической школы примкнули, если не вполне, то отчасти, некоторые другие криминалисты. Таковы, например, Eugene Rostand, Henri Joly и др. Все эти авторы сходятся с Гарофало в том, что, отрицая или умаляя значение бедности, как фактора преступности, признают преимущественное значение за нравственным чувством. Так Rostand полагает, что, если не бедность, то по крайней мере крайние пределы нищеты могут вызывать преступление, но в действительности нищета служит фактором преступности только тогда, когда для ее влияния подготовлена соответствующая почва в области морали и веры человека, когда недостаточно развиты или совершенно отсутствуют моральное и, особенно, религиозное чувства^[3].

Таково же мнение Жоли (Henri Joly — автор известных работ «La France Criminelle», «Le crime» «Le combat contre le crime» и др.). Не голод и не нищета заставляют совершать преступления, но лень, дурное поведение и еще чаще желание полакомиться^[4]. Не экономическое состояние служит объяснением бесчестности или честности, говорит Жоли, но отношение человека к своему состоянию богатства или бедности, т. о. недовольство или довольство своею судьбою^[5].

Подтверждение своей теории Жоли видит в статистике обвинений по делам о кражах, разобранным судом присяжных во Франции с 1830 г. по 1860 г.: на 1000 краж приходилось 395 похищений денег и банковых билетов; следующее место по численности занимали кражи белья, одежды, товаров и драгоценностей, a последнее место принадлежало кражам зерна, муки и домашних животных; их было всего 55 на 1000. Автору, конечно, известны цифры, показывающие влияние на преступность неурожаев, «но неурожаи—исключительное явление, a воровство—постоянное; неурожаи встречаются все реже, a воровство растет»^[6].

Лучшее опровержение теорий Rostand, Joli, a также и Гарофало мы находим в цифрах уголовной статистики, которые представляем ниже. Но эти теории вызывают и другие возражения,

Если выходить из предположений Жоли, что только ту кражу можно признать совершенной из нужды, которая имела своим объектом предметы первой необходимости, то автор должен был бы искать ответа на вопрос о влиянии бедности в статистических данных о делах подсудных не суду присяжных, но судам низшим. Жоли опустил из внимания ничтожное количество дел, рассмотренных судом присяжных: так, в период 1896—1900 г. г. этим судом разбиралось средним числом в год 716 дел и прекращалось 7415 дел, a в исправительных судах разобрано 33202 и прекращено 87587 дел средним числом в год^[7]. Если принять во внимание эти цифры и вспомнить, что суду присяжных неподсудны все мелкие кражи, за исключением, совершенных с квалифицирующими обстоятельствами, то указанная выше цифра (55 краж муки и зерна на 1000 краж) оказывается далеко не маленькой величиной: едва ли мы ошибемся, если отнесем все это число к делам, сделавшимся подсудными суду присяжных только потому, что их голодные авторы не остановились не только перед совершением простой, но даже и квалифицированной кражи. Но не прав Жоли и в другом отношении. Чтобы доказать ничтожное, по его убеждению, значение для преступности бедности, он ссылается только на указанные выше случаи краж зерна и муки, опуская из внимания совершенно аналогичное с этими предметами значение других предметов первой необходимости: одежды, дров, угля и пр. Между тем Starke доказал, что такие преступления, как кража леса, совершаются преимущественно, если не исключительно, бедняками и достигают своего максимума в годы неурожаев и высокой цены на хлеб^8">[8]. Это же явление отмечает и Проаль: в холодные зимы во Франции чаще совершаются бедными женщинами кражи угля для топлива^[9].

Теорию Гарофало, так решительно и так полно вычеркивающего всякое влияние бедности на преступность, мы изложили выше в главе о предшественниках социологической школы уголовного права. Мы остановимся здесь на ее критике. Прежде всего вызывает замечания главнейший тезис теории этого криминалиста-антрополога: бедность, т. е. состояние, характеризующееся полным отсутствием кап